Московский литературный салон кн. Зинаиды Волконской.(10.01.01 )
|
Вступление
Глава I. Волконская и Мериан
Глава II. Первые литературные успехи в Москве
Глава III. "Романтическая Пери"
Глава IV. Коринна
Глава V. Становление литературной репутации Глава VI. Салон: постоянные посетители Глава VII. Климена. Анонимные эпиграммы Глава VIII. "Московский Вестник"
Глава IX. Пушкин Глава X. Мицкевич
Заключение
Приложение
Библиография
Глава I. Волконская и Мериан
Глава II. Первые литературные успехи в Москве
Глава III. "Романтическая Пери"
Глава IV. Коринна
Глава V. Становление литературной репутации Глава VI. Салон: постоянные посетители Глава VII. Климена. Анонимные эпиграммы Глава VIII. "Московский Вестник"
Глава IX. Пушкин Глава X. Мицкевич
Заключение
Приложение
Библиография
Московский салон кн. З.А. Волконской просуществовал
немногим более четырех лет, с конца 1824 по начало 1829 года, и занял одно из центральных мест в литературной и культурной жизни русской дворянской элиты первой четверти XIX века. Имена многих посетителей его известны и значимы. Некоторые эпизоды истории салона стали хрестоматийными, равно как и образ его хозяйки, вокруг которой "веяла и трепетала атмосфера искусства" [1, 8]. С именем Волконской неразрывно связаны произведения поэтов, прославленных и не очень известных, оно часто встречается в переписке и в воспоминаниях современников. О ее салоне упоминали и упоминают все, кто в той или иной мере занят изучением литературы и культуры пушкинской эпохи или просто испытывает потребность почувствовать атмосферу, "тот воздух, которым эта эпоха дышала" [1, 111]. Распыленность архивного наследия Волконской по архивам мира неизбежно будет порождать новые исследования, дополняющие историю салона или по-иному обрисовывающие взаимоотношения хозяйки со своими посетителями. Подтверждение тому - новейшие статьи и книги таких авторов, как И.р.Канторович, изучавшей ту часть архива Волконской, что оказалась в Гарварде [2], исследователей итальянской "волконскианы" И.П.Бочарова и Ю.П.Глушаковой [3],
В.М.Фридкина [4], Б.Арутюновой, отыскавшей новые письма к Волконской Александра I [5].
Количество исследований о Волконской значительно, но, как заметил М.К.Азадовский, отчасти "мы имеем дело с
2
панегирической литературой" [6, 202], и эта тенденция заметна по сей день [7].
Историко-литературные исследования, посвященные Зинаиде Волконской, можно разделить на несколько групп.
1. Биографическая литература.
1.1. Энциклопедические издания. Прежде всего следует отнести в этот раздел "Библиографический каталог российским писательницам" С.В.Руссова (СПб, 1826 - т.е. вышедший при жизни княгини), "Настольный словарь и дополнения к нему" Ф.Г.Толля (СПб, 1863), "Подробный словарь русских гравированных портретов" Д.А.Ровинского (СПб, 1872), "Русские женщины нового времени" Д.А.Мордовцева (СПб, 1874, т.З), "Справочный словарь о русских писателях и ученых..." Г.Н.Геннади (Берлин, 1876, т.1), "Словарь русских писательниц"
Н.Н.Голицына (СПб, 1889), Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (СПб, 1900, М., 1993), "Источники словаря русских писательниц" С.А.Венгерова (СПб, 1900 - 1917); Словарь членов
O.JI.P.C. (М., 1911), КЛЭ и ТЭ. Все эти издания, помимо статьи Мордовцева, заключающейся пассажем о бездарно растраченных, не принесших пользы ни отечеству, ни чужим краям талантах (С.259—260), предлагают в большей или меньшей степени расширенную биографическую справку о Волконской. Исключение составляет статья Н.Г.Охотина в новейшем биографическом словаре "Русские писатели" (М., 1989). Биографическими сведениями насыщена, в сущности, любая статья о Волконской. Так, дата ее рождения - 3 декабря 1789, а не 1792 года
I
3
(распространенная среди исследователей неточность) - была указана в 1916 году В.А.Верещагиным [8], рассказавшем об альбоме отца Волконской, кн. А.М.Белосельского-Белозерского, подтверждена в 1972 году Р.Якобсоном и Б.Арутюновой [9], а вслед за ними Р.Е.Теребениной [10].
1.2. Мемуарные и эпистолярные источники о Волконской и ее салоне. К биографическому разделу литературы необходимо отнести многочисленные мемуары современников - очевидцев и участников происходящего в особняке на Тверской. Эти мемуары, в которых персона княгини по большей части неотделима от ее салона, позволяют рассматривать круг его посетителей на фоне салонной культуры времени. Среди авторов таких мемуарных и эпистолярных свидетельств: А.Я.Булгаков, П.А.Вяземский,
A. И.Тургенев, А.С.Пушкин, П.И.Шаликов, И.И.Козлов, М.Н.Волконская, Д.В. и А.В.Веневитиновы, А.И.Кошелев, С.П.Шевырев, И.В.Киреевский, Н.М.Рожалин, М.П.Погодин,
С.Д.Нечаев, С.И.Гальдберг, А.Ф. и С.Ф.Щедрины, М.Д.Бутурлин,
B. Ильин, И.М.Снегирев, Е.Шимановская, Н.Д.Иванчин-Писарев,
А.А.Писарев, Л.Н.Обер, П.И.Орлова-Савина и др. Самой известной, самой изящной и меткой характеристикой Волконской и ее салона остается фраза П.А.Вяземского, из письма А.И.Тургеневу, о "волшебном замке музыкальной феи", где "мысли, чувства, разговор, движения - все было пение" [11, 223].
1.3. Биографические исследования. Первое полноценное биографическое исследование о Волконской принадлежит
Н.А.Белозерской [12]: история московского салона вкраплена в биографию хозяйки. Белозерская хорошо документировала статью
/
4
(некоторые документы были напечатаны впервые), описывая события хронологически. Иначе поступила М.А.Гаррис, предложив свое понимание творческой личности Волконской (неотделимый элемент которой - атмосфера искусства, поэтому соприкосновение с нею создавало впечатление приобщения к искусству [1, 108]) и роли ее в культурной жизни 20-х годов прошедшего века. Княгиня не оставила по себе заметного следа в литературе и науке, но ей удалось сблизить "в своем салоне ученых, писателей, художников с той средой, которая прежде стояла от них в стороне <...> потому что <...> знатная и богатая аристократка <...> могла в значительной степени диктовать законы московскому свету" [1, 74- 75]. Н.Г.Охотин связал роль салона с четким ощущением Волконской своей миссии - реализовать идею синтеза, встречи культур. Именно поэтому в 1824 году княгиня выбирает местом жительства Москву, "сохранившую в ее глазах устойчивость национальных традиций и лишенную официозной нормативности" [13]. Культурному посредничеству Волконской между Россией и Европой посвящены новейшие работы И.р.Канторович,
В.М.Фридкина, И.Н.Бочарова и Ю.П.Глушаковой. Степень участия княгини в истории создания музея изящных искусств (Эстетического Музея, как называла его Волконская [14]) подчеркнута основателем ГМИИ им. А.С.Пушкина И.В.Цветаевым в его статье "Памяти кн. З.А.Волконской" [15]. Отмечая, что подобный "просветительский центр для Москвы" "был бы тогда одним из первых по времени <...> в целом мире", Цветаев сожалел, что в 1832 году "симпатичной мечте русской княгини и ее друзей <...> суждено было остаться лишь простою поэтической грезой" [16].
5
2. Литература о салоне Волконской.
С точки зрения возможности каким-то образом классифицировать салон Волконской интересно указание М.К.Азадовского на так называемую "Строгановскую академию" - салон А.С.Строганова (Зинаида Белосельская приходилась ему родственницей) - как на тип предреволюционного французского салона, повлиявшего на мировоззрение и творчество Волконской.
Ю.М.Лотман в книге "Культура и взрыв" продолжает и развивает эту мысль: салон в России 1820-х годов - "явление своеобразное, ориентированное на парижский салон предреволюционной эпохи и, вместе с тем, существенно от него отличающееся" (отличие - в поклонении посетителей хозяйке, своеобразном "служении рыцарей избранной даме"). Помимо воплощения указанного принципа, Волконская, с точки зрения Лотмана, относится к тем дамам, для которых салон стал возможностью самореализации, способом противостояния повседневности. В характере салона Волконской Лотман усматривает, вслед за Азадовским, оттенок фрондирования, поскольку "эстетствующая независимость" княгини приобретала "на фоне николаевских порядков неожиданно совсем не нейтральный характер" [17]; однако Азадовский уточнял: знаменитые проводы Волконской, принятые императором как политическая демонстрация, в действительности не были ею. "Николаю I она противопоставляла не республиканские идеалы и даже не идеалы просвещенного конституционного монарха, но ’’рыцарский” облик Александра I" [6, 203].
В этом же разделе литературы необходимо упомянуть об исследовании С.Н.Дурылина "Любомудры у Гете в Веймаре" [18], отчасти посвященном визиту Волконской к Гете, с которым она
6
была эпизодически знакома с 1813 года. В целом это исследование дает обширный материал о представителях редакции "Московского Вестника" - постоянных посетителях московского салона княгини.
В 1987 году в издательстве "Московский Рабочий" вышел сборник "В царстве муз", составитель которого Вл.Муравьев задался целью воссоздать облик салона, собрав под одной обложкой творчество вхожих в него авторов и самой княгини. Как представляется, составитель не преуспел главным образом потому, что произведения, помещенные в книге, за исключением посвященных Волконской стихотворений и ее собственного творчества, нельзя было назвать "эксклюзивной" собственностью и порождением данного салона - во всяком случае, доказательство этого потребовало бы значительного комментария, вероятно, не предусмотренного популяризаторским характером проекта. В большей степени передает облик салона мемуарный монтаж сборников "Литературные кружки и салоны" и "Литературные салоны и кружки" [19], даже и не включая означенную литературную продукцию.
3. О сочинениях княгини
Литературное творчество Волконской до 1826 года не было русскоязычным. Помимо стихотворений "на случай" [20] Волконская являлась автором четырех новелл, написанных на французском языке - "Quatre novelles" (М., 1819). Известно, что новелла из светской жизни "Лаура" "не оставила задорного впечатления" в Вяземском, хотя он заметил в ней "тонкие наблюдения и счастливые выражения" [21, 319]. В 1821 году Волконская сочинила драматическое либретто к собственной театральной постановке "Giovanna d’Arco" (Рим, 1921), которое
7
подарила Пушкину в 1826 году. Но оба этих произведения были рассчитаны на узкий круг. Историческая повесть "Tableau slave du cinquieme siecle" ("Славянская картина пятого века"), впоследствии в русском переводе Шаликова выдержавшая два отдельных издания (М., 1825, 1826), была напечатана в Париже в 1824 году анонимно; тем не менее в рецензии "Courrier anglais" авторство Волконской было объявлено [22]; этот отклик, принадлежащий Стендалю, оказался единственным, не содержащим похвал и объявившим повесть экстравагантным (с нравоописательной точки зрения) вымыслом. Остальные критики "Славянской картины" единодушно отметили чистоту стиля "неведомой" иностранки [23]. За "изящное творение", которым обогатилась французская литература, предложено было даже наделить автора правом на французское гражданство [24]. Именно эта статья, переведенная Г<речем> для "Сына Отечества", вместе с комментарием переводчика, оказалась первой русской рецензией на "Славянскую Картину". Г<реч> обещал русским сочинительницам "незаслуженный еще у нас венок установления слога разговорного, письменного, повествовательного" и "вечную славу", ежели решатся "оставить чуждые знамена, под которыми идут рядовыми", когда в Отечестве "не заняты места полководцев" [25]. Среди факторов, подвигнувших княгиню на изучение русской словесности, отмечают влияние русских художников в 1820-22 гг. в Риме [13], а также занятия русским языком с некоторыми представителями "архивной компании" - широко известны воспоминания М.А.Веневитинова, в домашнем архиве которого хранился лист сказки-импровизации "Пампушки" с исправлениями
С.П.Шевырева [26]. Представителям именно этого круга принадлежит отзыв о княгине как о таланте, потерянном для
8
России (И.В.Киреевский), о несостоявшемся ее предназначении посредницы между двумя культурами [27], о "деликатности и эстетизме" ее стиля (С.П.Шевырев), о ненаписанной русской "шатобриановой прозе" [28]. Именно около 1826 года, в период интенсивного общения с кругом "Московского Вестника", княгиня начала работать над русским вариантом своей исторической повести "Ольги", являющейся, по словам сына З.А.Волконской,
А.Н.Волконского, более поэмой в прозе, совокупностью наблюдений народных нравов и обычаев [29], и хотя, судя по некоторым ее письмам (например, письму к Шевыреву [30]), не вполне хорошо знала русский язык; однако именно в ее "московский период" у Волконской была возможность стать русской писательницей и она чуть не стала ею, при поддержке издателя "Дамского Журнала" Шаликова, с одной стороны, и круга "Московского Вестника", с другой.
4. Исследования, посвященные литературным отношениям Зинаиды Волконской.
4.1. Волконская и Пушкин. В.Г.Белинский, замечая, что поэт "не мог не быть художником даже в светском комплименте", приводил в доказательство послание "Княгине З.А.Волконской" [31].
С.А.Венгеров предположил, что княгиня и поэт были знакомы еще до высылки поэта из Петербурга и встречались у многочисленных общих знакомых [32]. Выяснить, так ли это было, попыталась Р.Е.Теребенина в статье "Пушкин и Волконская", напечатав перед тем, в 1972 году, свою источниковедческую статью
9
"Автограф послания Пушкина к З.А.Волконской", и пришла к выводу: Пушкин лично знаком с Волконской, видимо, не был, хотя мог знать о ней или даже видеть ее во время недолгих приездов княгини в Петербург в 1817 и 1819 гг. [33, 137]. Судя по всему, познакомились они лишь в 1826 году. Теребенина предложила свой ответ на вопрос, что за литографированный портрет должен был получить Пушкин в дар от княгини вместе с ее письмом и "Джиованной д'Арко": часть портрета Волконской (авторства Ф.Бруни) в роли Танкреда [34]. Либретто подчеркивало многообразные таланты - поэтические, композиторские, таланты актрисы и певицы. Вывод Д.Д.Благого о резкой неприязни Пушкина к "модному светскому салону" Волконской исследовательница считает несправедливым. В приведенном высказывании сквозит раздражение, которое нельзя считать окончательной оценкой, помня высказывание Пушкина о своих резких и необдуманных суждениях в период так называемой "хандры". "Если бы поэт в самом деле с «резкой неприязнью» относился к салону Волконской, <...> то просто непонятно, почему и зачем он бывал там <...> и как мог написать послание". Поэту «не импонировала широта салона Волконской и, возможно, тонко уловленная и переданная им в послании атмосфера его высокого романтического эстетизма и преклонение перед хозяйкой ("царица"). Поэт тяготел к непринужденно-дружеским кружкам, а в поэзии шел своим путем, утверждая принципы реалистического показа действительности» [33, 141—142]. Однако общение с княгиней не прошло бесследно для поэта. Он мог видеть, как доказывает Теребенина, записку г-жи де Сталь, адресованную Волконской в августе 1812 года. Исследовательница проводит убедительный сопоставительный анализ записки де Сталь
10
(приведенной, возможно, не полностью в книге А.Трофимова) к Волконской и аналогичной записки к Полине из "Рославлева" Пушкина. Помимо этого, имя Зинаиды Волконской созвучно именам героинь двух набросков Пушкина (Волконская - Вольская). Некоторые черты ее психологического облика, образа жизни и биографии Пушкин, "возможно, использовал при создании" своих героинь, но считать княгиню их прототипом не следует [33, 143]. В 1836 году, в один из последних приездов Волконской в Россию, встреча ее и Пушкина могла состояться, поскольку «Волконская виделась с людьми, с которыми Пушкин в то время тесно общался» [33, 145].
Важнейшее место в теме "Пушкин и Волконская" занимает работа В.Э.Вацуро "Эпиграмма Пушкина на А.Н.Муравьева" [35]. Первое посещение Пушкиным Волконской (в 20-х числах сентября 1826 года), когда она пела романс "Погасло дневное светило...", а он был "живо тронут", вовсе необязательно прошло удачно, если при большом стечении посетителей хозяйка представила поэта как прославленного сочинителя Пушкина (чего тот, по словам современников, терпеть не мог). Именно тогда ей пришлось искать посредничества Вяземского, чтобы доставить "неуловимого" "мотылька" Пушкина на литературный обед. Комплиментарное послание "Княгине З.А.Волконской" ("Среди рассеянной Москвы...") преследовало отчасти дипломатическую цель. Связывая определенные надежды с журналом, Пушкин сталкивается с противодействием своей журнальной политике. Это противодействие неожиданным образом соединяется с такой функцией салона, как создание репутации автора, в данном случае начинающего поэта А.Н.Муравьева. Муравьев благожелательно принят "Московским Вестником" и в салоне Волконской. Он не
11
желает прислушиваться к критике, исходящей из пушкинского круга. Муравьев старается воздействовать на круг "Московского Вестника" также и через княгиню Волконскую: посвящает ей стихи "Певец и Ольга", где адресат выведен "могучей женой" (здесь возникает перекличка с одой "Александру I", недавно написанными стихами Волконской). Манипуляция Муравьева с отбитой рукой Аполлона на лестнице Волконской, с целью написать автоэпиграмму и снова привлечь к себе внимание, влечет эпиграммы Пушкина и Боратынского. Настояв на публикации своей эпиграммы про издохшего Пифона и Бельведерского Митрофана (Митрофана с бельведера особняка Волконской), Пушкин таким образом все же утверждает на страницах журнала свою эстетическую позицию. Связанное с этим происшествием недовольство редакции, возможно, отчасти и призван погасить мадригал о "Царице муз и красоты". Уничижительное уподобление себя "цыганке кочевой", которой "мимоездом" "внемлет" Каталани, привносит в комплиментарность стихотворения скрытую язвительность. В.Э.Вацуро подчеркивает сложность
взаимоотношений московского литературного круга, с которым достаточно тесно связана Волконская, и пушкинского, предлагая свою реконструкцию апокрифа В.Горчакова о "светской затейнице" Аделаиде Александровне и посвященных ей "первоапрельских" стихах.
4.2. Волконская и Веневитинов. Взаимоотношения Волконской и Дмитрия Веневитинова освещены широко: в любом издании сочинений Веневитинова непременно упомянуто и о Волконской. Произведения Веневитинова не только породили красивую "внутрисалонную" литературную легенду, своеобразную
12
"визитную карточку" салона, - как и посещения его Пушкиным - но и превратились в часть салонных литературных действ. Так, в собрание стихотворений Веневитинова 1940 года, с предисловием
В.Л.Комаровича, входит разысканный в архиве водевиль Веневитинова "на случай" именин княгини, "Fete impromptu", "Нежданный праздник". В этой пьесе, написанной непосредственно перед отъездом поэта (жизнь и литература здесь переплетены) Веневитинов выводит Волконскую олицетворением шеллингианского синтеза искусств — музыки, живописи, скульптуры и поэзии (как известно, эта тема перекликается с его философским творчеством).
Исследование С.Н.Дурылина "Любомудры у Гете в Веймаре" [18] заставляет обратить внимание на ближайшего друга Дм.Веневитинова, Н.М.Рожалина, переводчика «Вертера» и единственного, кто вызвал симпатии Гете во время визита Волконской. Рожалин у Волконской бывал, это следует из писем к нему Веневитинова [36]. Несколько освещает этот персонаж и взаимоотношения его с Волконской публикация «Из истории взаимоотношений З.А.Волконской и "архивных юношей"» [37]. Благодаря Рожалину и его трепетному отношению к А.П.Елагиной удается в какой-то степени сопоставить два одновременно существующих, но не соприкасающихся между собой явления московской культурной жизни - салон Волконской и салон Елагиной, посредниками между которыми выступают любомудры (в главе VI данной работы предпринята попытка по возможности точно указать имена представителей "архивной компании", ставших постоянными посетителями Волконской).
13
4.3. Волконская и Гоголь. Интересными документами дополняет эту тему новейшее исследование Е.И.Ляминой и
Н.В.Самовер "Бедный Жозеф", посвященное жизни Иосифа Виельгорского (М., 1999), однако тема "Волконская и Гоголь" хронологически выходит за пределы данного исследования.
4.4. Волконская и Шаликов. Важную роль в сочинительской судьбе княгини сыграл кн. П.И.Шаликов и его русский перевод "Славянской картины" ("Дамский Журнал", 1825, №№ 1-4; отдельные издания, М., 1825 и 1826 гг.). Широкое распространение "Славянской Картины", предпринятое Шаликовым, сделало возможным членство княгини в научных обществах - ОЛРС и ОИиДР. Связав свою литературную судьбу с Шаликовым, Волконская обрела поддержку и других московских карамзинистов
- Н.Д.Иванчина-Писарева (в отличие от Шаликова, далеко не сразу решившегося воспеть княгиню), М.Н.Макарова (в "Дамском Журнале" №1 1826 года посвятившего Волконской публикацию исторической повести). Посвящения Шаликова на страницах "Дамского Журнала" могли выступить своего рода моральным поощрением и стимулировать появление опытов Волконской на русском языке. Количество поэтических посвящений (не учитывая описаний музыкальных мероприятий) с 1825 по 1827 год довольно велико, включая и одно (отмеченное значком "*") анонимное: "Творение Твое Тебе же посвящает...", "Под небом счастливым Авзонии прелестной..." [№1, 1825, С.3,36]; "К княгине Зинаиде Волконской, приславшей мне предыдущие стихи", "На избрание Княгини Зенеиды Александровны Волконской в Почетные Члены исторического Общества" ("Блестящих дожили времен...") [№23,
1825, С. 182-183]; "Княгине Зинаиде Александровне Волконской"
14
(на сочинение оды "Александру I") [№2,1826, С.75], "К ней же. При посылке стихотворений А.С.Пушкина", "Корине. При посылке книги: Калужские вечера, или сочинения и переводы в стихах и в прозе военных Литтераторов''* [№4, 1826, С. 163]; "Княгине Зенеиде Александровне Волконской (которая пела ею положенные на музыку с хором свое известное стихотворение: Александру Первому)" [№8, 1826, С.70-71], "Княгине Зенеиде Александровне Волконской (При посылке вновь Дамского журнала)"[№2, 1827,
С.77]. Появление психологического этюда Волконской "Добродушие" в "Московском Вестнике", а также напечатанные там знаменитые стихи А.С.Пушкина о "Царице муз", вероятно, тяжело отразились на отношении Шаликова к княгине, обидели его: своим творчеством она, оказывается, вовсе не намерена украшать страницы его журнала, да и какие-либо посвящения известных поэтов ей также вряд ли покажутся здесь. "Замечание на статью К.З.А.Волконской, под заглавием: Добродушие, напечатанную в 20м номере Московского Вестника", помещенное в №22 за 1827 год, стало последней статьей, связанной с именем Волконской в этом журнале. До января 1829 года Шаликов ничего для нее не создал, пренебрег даже "случаем" отъезда в Италию, но все же простил "неверную" - будучи в Риме в 1831 году, посетил Волконскую и даже сочинил для нее стихи [2, 215, прим.110].
Некоторые публикации в "Дамском журнале" (анонимные эпиграммы, объектом которых стала Волконская [№6, 1826; №9, 1827]) свидетельствуют о том, что экспансивное проникновение имени Волконской на страницы московских печатных изданий не осталось незамеченным; избрав объектом эпиграммы Волконскую, их авторы старались уязвить иных персонажей литературной жизни Москвы, тех, кто протежировал княгине. На момент написания
15
первой эпиграммы, в апреле 1826 года, такой фигурой мог быть кн. П.А.Вяземский, все еще тесно связанный с "Московским Телеграфом", где относительно недавно была напечатала ода "Александру I". Об этом рассказывается в главе VII.
4.5. Волконская и аббат Андре Мериан. Имя Андре Мериана фигурирует во всех исследованиях, посвященных Волконской: он был научным руководителем ее изысканий; Мериану удалось вдохновить Волконскую на создание "Славянской Картины" и "Ольги". Смерть его, весной 1828 года, если и не положила конец последней повести (количество глав ее впоследствии не увеличилось, появился лишь русский их эквивалент), то в значительной степени лишила Волконскую стимула для дальнейшего творчества. Переписка Мериана и Волконской рассматривается в главе I данной работы.
5. Литература об архиве Волконской
Несмотря на то, что о римской вилле Волконской и об архиве говорится так или иначе во многих работах, необходимо упомянуть наиболее важные исследования: Буслаев Ф.И. Римская вилла кн. Волконской // Вестник Европы. 1896. №1; Полонский Я.Б. Литературный архив и усадьба кн. Волконской в Риме // Временник общества друзей русской книги. Вып.4. Париж. 1938; Trofimoff А. La princesse Zeneide Wolkonsky. De la Russie imperiale a la Roma des papes. Rome. 1966; Файнштейн М.Ш. Писательницы пушкинской поры. Историко-литературные очерки. Л. Наука. 1989; указанные
16
работы Р.Е.Теребениной; И.Н.Бочарова и Ю.П.Глушаковой;
В.М.Фридкина; И.р.Канторович.
Попытке воссоздания литературной позиции салона кн. З.А.Волконской (намеченной в работах Дурылина, Азадовского, Лотмана, Вацуро, Охотина) предназначена эта работа; задача выполняется на основе критического анализа документальных источников "московского периода" Зинаиды Волконской. Прилагаемая к данному исследованию летопись московского салона, с октября 1824 по январь 1829 года, по возможности учитывает максимально широкий круг посетителей, время и обстоятельства вхождения их в салон, предысторию общения с хозяйкой (например, начавшееся журнальными путями ее знакомство с Шаликовым), появление литературных текстов (разной степени известности), ставших результатом деятельности салона или оказавшихся в сфере этой деятельности, созданных хозяйкой или же ее посетителями. Все это позволяет охарактеризовать литературную позицию салона Волконской.
немногим более четырех лет, с конца 1824 по начало 1829 года, и занял одно из центральных мест в литературной и культурной жизни русской дворянской элиты первой четверти XIX века. Имена многих посетителей его известны и значимы. Некоторые эпизоды истории салона стали хрестоматийными, равно как и образ его хозяйки, вокруг которой "веяла и трепетала атмосфера искусства" [1, 8]. С именем Волконской неразрывно связаны произведения поэтов, прославленных и не очень известных, оно часто встречается в переписке и в воспоминаниях современников. О ее салоне упоминали и упоминают все, кто в той или иной мере занят изучением литературы и культуры пушкинской эпохи или просто испытывает потребность почувствовать атмосферу, "тот воздух, которым эта эпоха дышала" [1, 111]. Распыленность архивного наследия Волконской по архивам мира неизбежно будет порождать новые исследования, дополняющие историю салона или по-иному обрисовывающие взаимоотношения хозяйки со своими посетителями. Подтверждение тому - новейшие статьи и книги таких авторов, как И.р.Канторович, изучавшей ту часть архива Волконской, что оказалась в Гарварде [2], исследователей итальянской "волконскианы" И.П.Бочарова и Ю.П.Глушаковой [3],
В.М.Фридкина [4], Б.Арутюновой, отыскавшей новые письма к Волконской Александра I [5].
Количество исследований о Волконской значительно, но, как заметил М.К.Азадовский, отчасти "мы имеем дело с
2
панегирической литературой" [6, 202], и эта тенденция заметна по сей день [7].
Историко-литературные исследования, посвященные Зинаиде Волконской, можно разделить на несколько групп.
1. Биографическая литература.
1.1. Энциклопедические издания. Прежде всего следует отнести в этот раздел "Библиографический каталог российским писательницам" С.В.Руссова (СПб, 1826 - т.е. вышедший при жизни княгини), "Настольный словарь и дополнения к нему" Ф.Г.Толля (СПб, 1863), "Подробный словарь русских гравированных портретов" Д.А.Ровинского (СПб, 1872), "Русские женщины нового времени" Д.А.Мордовцева (СПб, 1874, т.З), "Справочный словарь о русских писателях и ученых..." Г.Н.Геннади (Берлин, 1876, т.1), "Словарь русских писательниц"
Н.Н.Голицына (СПб, 1889), Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (СПб, 1900, М., 1993), "Источники словаря русских писательниц" С.А.Венгерова (СПб, 1900 - 1917); Словарь членов
O.JI.P.C. (М., 1911), КЛЭ и ТЭ. Все эти издания, помимо статьи Мордовцева, заключающейся пассажем о бездарно растраченных, не принесших пользы ни отечеству, ни чужим краям талантах (С.259—260), предлагают в большей или меньшей степени расширенную биографическую справку о Волконской. Исключение составляет статья Н.Г.Охотина в новейшем биографическом словаре "Русские писатели" (М., 1989). Биографическими сведениями насыщена, в сущности, любая статья о Волконской. Так, дата ее рождения - 3 декабря 1789, а не 1792 года
I
3
(распространенная среди исследователей неточность) - была указана в 1916 году В.А.Верещагиным [8], рассказавшем об альбоме отца Волконской, кн. А.М.Белосельского-Белозерского, подтверждена в 1972 году Р.Якобсоном и Б.Арутюновой [9], а вслед за ними Р.Е.Теребениной [10].
1.2. Мемуарные и эпистолярные источники о Волконской и ее салоне. К биографическому разделу литературы необходимо отнести многочисленные мемуары современников - очевидцев и участников происходящего в особняке на Тверской. Эти мемуары, в которых персона княгини по большей части неотделима от ее салона, позволяют рассматривать круг его посетителей на фоне салонной культуры времени. Среди авторов таких мемуарных и эпистолярных свидетельств: А.Я.Булгаков, П.А.Вяземский,
A. И.Тургенев, А.С.Пушкин, П.И.Шаликов, И.И.Козлов, М.Н.Волконская, Д.В. и А.В.Веневитиновы, А.И.Кошелев, С.П.Шевырев, И.В.Киреевский, Н.М.Рожалин, М.П.Погодин,
С.Д.Нечаев, С.И.Гальдберг, А.Ф. и С.Ф.Щедрины, М.Д.Бутурлин,
B. Ильин, И.М.Снегирев, Е.Шимановская, Н.Д.Иванчин-Писарев,
А.А.Писарев, Л.Н.Обер, П.И.Орлова-Савина и др. Самой известной, самой изящной и меткой характеристикой Волконской и ее салона остается фраза П.А.Вяземского, из письма А.И.Тургеневу, о "волшебном замке музыкальной феи", где "мысли, чувства, разговор, движения - все было пение" [11, 223].
1.3. Биографические исследования. Первое полноценное биографическое исследование о Волконской принадлежит
Н.А.Белозерской [12]: история московского салона вкраплена в биографию хозяйки. Белозерская хорошо документировала статью
/
4
(некоторые документы были напечатаны впервые), описывая события хронологически. Иначе поступила М.А.Гаррис, предложив свое понимание творческой личности Волконской (неотделимый элемент которой - атмосфера искусства, поэтому соприкосновение с нею создавало впечатление приобщения к искусству [1, 108]) и роли ее в культурной жизни 20-х годов прошедшего века. Княгиня не оставила по себе заметного следа в литературе и науке, но ей удалось сблизить "в своем салоне ученых, писателей, художников с той средой, которая прежде стояла от них в стороне <...> потому что <...> знатная и богатая аристократка <...> могла в значительной степени диктовать законы московскому свету" [1, 74- 75]. Н.Г.Охотин связал роль салона с четким ощущением Волконской своей миссии - реализовать идею синтеза, встречи культур. Именно поэтому в 1824 году княгиня выбирает местом жительства Москву, "сохранившую в ее глазах устойчивость национальных традиций и лишенную официозной нормативности" [13]. Культурному посредничеству Волконской между Россией и Европой посвящены новейшие работы И.р.Канторович,
В.М.Фридкина, И.Н.Бочарова и Ю.П.Глушаковой. Степень участия княгини в истории создания музея изящных искусств (Эстетического Музея, как называла его Волконская [14]) подчеркнута основателем ГМИИ им. А.С.Пушкина И.В.Цветаевым в его статье "Памяти кн. З.А.Волконской" [15]. Отмечая, что подобный "просветительский центр для Москвы" "был бы тогда одним из первых по времени <...> в целом мире", Цветаев сожалел, что в 1832 году "симпатичной мечте русской княгини и ее друзей <...> суждено было остаться лишь простою поэтической грезой" [16].
5
2. Литература о салоне Волконской.
С точки зрения возможности каким-то образом классифицировать салон Волконской интересно указание М.К.Азадовского на так называемую "Строгановскую академию" - салон А.С.Строганова (Зинаида Белосельская приходилась ему родственницей) - как на тип предреволюционного французского салона, повлиявшего на мировоззрение и творчество Волконской.
Ю.М.Лотман в книге "Культура и взрыв" продолжает и развивает эту мысль: салон в России 1820-х годов - "явление своеобразное, ориентированное на парижский салон предреволюционной эпохи и, вместе с тем, существенно от него отличающееся" (отличие - в поклонении посетителей хозяйке, своеобразном "служении рыцарей избранной даме"). Помимо воплощения указанного принципа, Волконская, с точки зрения Лотмана, относится к тем дамам, для которых салон стал возможностью самореализации, способом противостояния повседневности. В характере салона Волконской Лотман усматривает, вслед за Азадовским, оттенок фрондирования, поскольку "эстетствующая независимость" княгини приобретала "на фоне николаевских порядков неожиданно совсем не нейтральный характер" [17]; однако Азадовский уточнял: знаменитые проводы Волконской, принятые императором как политическая демонстрация, в действительности не были ею. "Николаю I она противопоставляла не республиканские идеалы и даже не идеалы просвещенного конституционного монарха, но ’’рыцарский” облик Александра I" [6, 203].
В этом же разделе литературы необходимо упомянуть об исследовании С.Н.Дурылина "Любомудры у Гете в Веймаре" [18], отчасти посвященном визиту Волконской к Гете, с которым она
6
была эпизодически знакома с 1813 года. В целом это исследование дает обширный материал о представителях редакции "Московского Вестника" - постоянных посетителях московского салона княгини.
В 1987 году в издательстве "Московский Рабочий" вышел сборник "В царстве муз", составитель которого Вл.Муравьев задался целью воссоздать облик салона, собрав под одной обложкой творчество вхожих в него авторов и самой княгини. Как представляется, составитель не преуспел главным образом потому, что произведения, помещенные в книге, за исключением посвященных Волконской стихотворений и ее собственного творчества, нельзя было назвать "эксклюзивной" собственностью и порождением данного салона - во всяком случае, доказательство этого потребовало бы значительного комментария, вероятно, не предусмотренного популяризаторским характером проекта. В большей степени передает облик салона мемуарный монтаж сборников "Литературные кружки и салоны" и "Литературные салоны и кружки" [19], даже и не включая означенную литературную продукцию.
3. О сочинениях княгини
Литературное творчество Волконской до 1826 года не было русскоязычным. Помимо стихотворений "на случай" [20] Волконская являлась автором четырех новелл, написанных на французском языке - "Quatre novelles" (М., 1819). Известно, что новелла из светской жизни "Лаура" "не оставила задорного впечатления" в Вяземском, хотя он заметил в ней "тонкие наблюдения и счастливые выражения" [21, 319]. В 1821 году Волконская сочинила драматическое либретто к собственной театральной постановке "Giovanna d’Arco" (Рим, 1921), которое
7
подарила Пушкину в 1826 году. Но оба этих произведения были рассчитаны на узкий круг. Историческая повесть "Tableau slave du cinquieme siecle" ("Славянская картина пятого века"), впоследствии в русском переводе Шаликова выдержавшая два отдельных издания (М., 1825, 1826), была напечатана в Париже в 1824 году анонимно; тем не менее в рецензии "Courrier anglais" авторство Волконской было объявлено [22]; этот отклик, принадлежащий Стендалю, оказался единственным, не содержащим похвал и объявившим повесть экстравагантным (с нравоописательной точки зрения) вымыслом. Остальные критики "Славянской картины" единодушно отметили чистоту стиля "неведомой" иностранки [23]. За "изящное творение", которым обогатилась французская литература, предложено было даже наделить автора правом на французское гражданство [24]. Именно эта статья, переведенная Г<речем> для "Сына Отечества", вместе с комментарием переводчика, оказалась первой русской рецензией на "Славянскую Картину". Г<реч> обещал русским сочинительницам "незаслуженный еще у нас венок установления слога разговорного, письменного, повествовательного" и "вечную славу", ежели решатся "оставить чуждые знамена, под которыми идут рядовыми", когда в Отечестве "не заняты места полководцев" [25]. Среди факторов, подвигнувших княгиню на изучение русской словесности, отмечают влияние русских художников в 1820-22 гг. в Риме [13], а также занятия русским языком с некоторыми представителями "архивной компании" - широко известны воспоминания М.А.Веневитинова, в домашнем архиве которого хранился лист сказки-импровизации "Пампушки" с исправлениями
С.П.Шевырева [26]. Представителям именно этого круга принадлежит отзыв о княгине как о таланте, потерянном для
8
России (И.В.Киреевский), о несостоявшемся ее предназначении посредницы между двумя культурами [27], о "деликатности и эстетизме" ее стиля (С.П.Шевырев), о ненаписанной русской "шатобриановой прозе" [28]. Именно около 1826 года, в период интенсивного общения с кругом "Московского Вестника", княгиня начала работать над русским вариантом своей исторической повести "Ольги", являющейся, по словам сына З.А.Волконской,
А.Н.Волконского, более поэмой в прозе, совокупностью наблюдений народных нравов и обычаев [29], и хотя, судя по некоторым ее письмам (например, письму к Шевыреву [30]), не вполне хорошо знала русский язык; однако именно в ее "московский период" у Волконской была возможность стать русской писательницей и она чуть не стала ею, при поддержке издателя "Дамского Журнала" Шаликова, с одной стороны, и круга "Московского Вестника", с другой.
4. Исследования, посвященные литературным отношениям Зинаиды Волконской.
4.1. Волконская и Пушкин. В.Г.Белинский, замечая, что поэт "не мог не быть художником даже в светском комплименте", приводил в доказательство послание "Княгине З.А.Волконской" [31].
С.А.Венгеров предположил, что княгиня и поэт были знакомы еще до высылки поэта из Петербурга и встречались у многочисленных общих знакомых [32]. Выяснить, так ли это было, попыталась Р.Е.Теребенина в статье "Пушкин и Волконская", напечатав перед тем, в 1972 году, свою источниковедческую статью
9
"Автограф послания Пушкина к З.А.Волконской", и пришла к выводу: Пушкин лично знаком с Волконской, видимо, не был, хотя мог знать о ней или даже видеть ее во время недолгих приездов княгини в Петербург в 1817 и 1819 гг. [33, 137]. Судя по всему, познакомились они лишь в 1826 году. Теребенина предложила свой ответ на вопрос, что за литографированный портрет должен был получить Пушкин в дар от княгини вместе с ее письмом и "Джиованной д'Арко": часть портрета Волконской (авторства Ф.Бруни) в роли Танкреда [34]. Либретто подчеркивало многообразные таланты - поэтические, композиторские, таланты актрисы и певицы. Вывод Д.Д.Благого о резкой неприязни Пушкина к "модному светскому салону" Волконской исследовательница считает несправедливым. В приведенном высказывании сквозит раздражение, которое нельзя считать окончательной оценкой, помня высказывание Пушкина о своих резких и необдуманных суждениях в период так называемой "хандры". "Если бы поэт в самом деле с «резкой неприязнью» относился к салону Волконской, <...> то просто непонятно, почему и зачем он бывал там <...> и как мог написать послание". Поэту «не импонировала широта салона Волконской и, возможно, тонко уловленная и переданная им в послании атмосфера его высокого романтического эстетизма и преклонение перед хозяйкой ("царица"). Поэт тяготел к непринужденно-дружеским кружкам, а в поэзии шел своим путем, утверждая принципы реалистического показа действительности» [33, 141—142]. Однако общение с княгиней не прошло бесследно для поэта. Он мог видеть, как доказывает Теребенина, записку г-жи де Сталь, адресованную Волконской в августе 1812 года. Исследовательница проводит убедительный сопоставительный анализ записки де Сталь
10
(приведенной, возможно, не полностью в книге А.Трофимова) к Волконской и аналогичной записки к Полине из "Рославлева" Пушкина. Помимо этого, имя Зинаиды Волконской созвучно именам героинь двух набросков Пушкина (Волконская - Вольская). Некоторые черты ее психологического облика, образа жизни и биографии Пушкин, "возможно, использовал при создании" своих героинь, но считать княгиню их прототипом не следует [33, 143]. В 1836 году, в один из последних приездов Волконской в Россию, встреча ее и Пушкина могла состояться, поскольку «Волконская виделась с людьми, с которыми Пушкин в то время тесно общался» [33, 145].
Важнейшее место в теме "Пушкин и Волконская" занимает работа В.Э.Вацуро "Эпиграмма Пушкина на А.Н.Муравьева" [35]. Первое посещение Пушкиным Волконской (в 20-х числах сентября 1826 года), когда она пела романс "Погасло дневное светило...", а он был "живо тронут", вовсе необязательно прошло удачно, если при большом стечении посетителей хозяйка представила поэта как прославленного сочинителя Пушкина (чего тот, по словам современников, терпеть не мог). Именно тогда ей пришлось искать посредничества Вяземского, чтобы доставить "неуловимого" "мотылька" Пушкина на литературный обед. Комплиментарное послание "Княгине З.А.Волконской" ("Среди рассеянной Москвы...") преследовало отчасти дипломатическую цель. Связывая определенные надежды с журналом, Пушкин сталкивается с противодействием своей журнальной политике. Это противодействие неожиданным образом соединяется с такой функцией салона, как создание репутации автора, в данном случае начинающего поэта А.Н.Муравьева. Муравьев благожелательно принят "Московским Вестником" и в салоне Волконской. Он не
11
желает прислушиваться к критике, исходящей из пушкинского круга. Муравьев старается воздействовать на круг "Московского Вестника" также и через княгиню Волконскую: посвящает ей стихи "Певец и Ольга", где адресат выведен "могучей женой" (здесь возникает перекличка с одой "Александру I", недавно написанными стихами Волконской). Манипуляция Муравьева с отбитой рукой Аполлона на лестнице Волконской, с целью написать автоэпиграмму и снова привлечь к себе внимание, влечет эпиграммы Пушкина и Боратынского. Настояв на публикации своей эпиграммы про издохшего Пифона и Бельведерского Митрофана (Митрофана с бельведера особняка Волконской), Пушкин таким образом все же утверждает на страницах журнала свою эстетическую позицию. Связанное с этим происшествием недовольство редакции, возможно, отчасти и призван погасить мадригал о "Царице муз и красоты". Уничижительное уподобление себя "цыганке кочевой", которой "мимоездом" "внемлет" Каталани, привносит в комплиментарность стихотворения скрытую язвительность. В.Э.Вацуро подчеркивает сложность
взаимоотношений московского литературного круга, с которым достаточно тесно связана Волконская, и пушкинского, предлагая свою реконструкцию апокрифа В.Горчакова о "светской затейнице" Аделаиде Александровне и посвященных ей "первоапрельских" стихах.
4.2. Волконская и Веневитинов. Взаимоотношения Волконской и Дмитрия Веневитинова освещены широко: в любом издании сочинений Веневитинова непременно упомянуто и о Волконской. Произведения Веневитинова не только породили красивую "внутрисалонную" литературную легенду, своеобразную
12
"визитную карточку" салона, - как и посещения его Пушкиным - но и превратились в часть салонных литературных действ. Так, в собрание стихотворений Веневитинова 1940 года, с предисловием
В.Л.Комаровича, входит разысканный в архиве водевиль Веневитинова "на случай" именин княгини, "Fete impromptu", "Нежданный праздник". В этой пьесе, написанной непосредственно перед отъездом поэта (жизнь и литература здесь переплетены) Веневитинов выводит Волконскую олицетворением шеллингианского синтеза искусств — музыки, живописи, скульптуры и поэзии (как известно, эта тема перекликается с его философским творчеством).
Исследование С.Н.Дурылина "Любомудры у Гете в Веймаре" [18] заставляет обратить внимание на ближайшего друга Дм.Веневитинова, Н.М.Рожалина, переводчика «Вертера» и единственного, кто вызвал симпатии Гете во время визита Волконской. Рожалин у Волконской бывал, это следует из писем к нему Веневитинова [36]. Несколько освещает этот персонаж и взаимоотношения его с Волконской публикация «Из истории взаимоотношений З.А.Волконской и "архивных юношей"» [37]. Благодаря Рожалину и его трепетному отношению к А.П.Елагиной удается в какой-то степени сопоставить два одновременно существующих, но не соприкасающихся между собой явления московской культурной жизни - салон Волконской и салон Елагиной, посредниками между которыми выступают любомудры (в главе VI данной работы предпринята попытка по возможности точно указать имена представителей "архивной компании", ставших постоянными посетителями Волконской).
13
4.3. Волконская и Гоголь. Интересными документами дополняет эту тему новейшее исследование Е.И.Ляминой и
Н.В.Самовер "Бедный Жозеф", посвященное жизни Иосифа Виельгорского (М., 1999), однако тема "Волконская и Гоголь" хронологически выходит за пределы данного исследования.
4.4. Волконская и Шаликов. Важную роль в сочинительской судьбе княгини сыграл кн. П.И.Шаликов и его русский перевод "Славянской картины" ("Дамский Журнал", 1825, №№ 1-4; отдельные издания, М., 1825 и 1826 гг.). Широкое распространение "Славянской Картины", предпринятое Шаликовым, сделало возможным членство княгини в научных обществах - ОЛРС и ОИиДР. Связав свою литературную судьбу с Шаликовым, Волконская обрела поддержку и других московских карамзинистов
- Н.Д.Иванчина-Писарева (в отличие от Шаликова, далеко не сразу решившегося воспеть княгиню), М.Н.Макарова (в "Дамском Журнале" №1 1826 года посвятившего Волконской публикацию исторической повести). Посвящения Шаликова на страницах "Дамского Журнала" могли выступить своего рода моральным поощрением и стимулировать появление опытов Волконской на русском языке. Количество поэтических посвящений (не учитывая описаний музыкальных мероприятий) с 1825 по 1827 год довольно велико, включая и одно (отмеченное значком "*") анонимное: "Творение Твое Тебе же посвящает...", "Под небом счастливым Авзонии прелестной..." [№1, 1825, С.3,36]; "К княгине Зинаиде Волконской, приславшей мне предыдущие стихи", "На избрание Княгини Зенеиды Александровны Волконской в Почетные Члены исторического Общества" ("Блестящих дожили времен...") [№23,
1825, С. 182-183]; "Княгине Зинаиде Александровне Волконской"
14
(на сочинение оды "Александру I") [№2,1826, С.75], "К ней же. При посылке стихотворений А.С.Пушкина", "Корине. При посылке книги: Калужские вечера, или сочинения и переводы в стихах и в прозе военных Литтераторов''* [№4, 1826, С. 163]; "Княгине Зенеиде Александровне Волконской (которая пела ею положенные на музыку с хором свое известное стихотворение: Александру Первому)" [№8, 1826, С.70-71], "Княгине Зенеиде Александровне Волконской (При посылке вновь Дамского журнала)"[№2, 1827,
С.77]. Появление психологического этюда Волконской "Добродушие" в "Московском Вестнике", а также напечатанные там знаменитые стихи А.С.Пушкина о "Царице муз", вероятно, тяжело отразились на отношении Шаликова к княгине, обидели его: своим творчеством она, оказывается, вовсе не намерена украшать страницы его журнала, да и какие-либо посвящения известных поэтов ей также вряд ли покажутся здесь. "Замечание на статью К.З.А.Волконской, под заглавием: Добродушие, напечатанную в 20м номере Московского Вестника", помещенное в №22 за 1827 год, стало последней статьей, связанной с именем Волконской в этом журнале. До января 1829 года Шаликов ничего для нее не создал, пренебрег даже "случаем" отъезда в Италию, но все же простил "неверную" - будучи в Риме в 1831 году, посетил Волконскую и даже сочинил для нее стихи [2, 215, прим.110].
Некоторые публикации в "Дамском журнале" (анонимные эпиграммы, объектом которых стала Волконская [№6, 1826; №9, 1827]) свидетельствуют о том, что экспансивное проникновение имени Волконской на страницы московских печатных изданий не осталось незамеченным; избрав объектом эпиграммы Волконскую, их авторы старались уязвить иных персонажей литературной жизни Москвы, тех, кто протежировал княгине. На момент написания
15
первой эпиграммы, в апреле 1826 года, такой фигурой мог быть кн. П.А.Вяземский, все еще тесно связанный с "Московским Телеграфом", где относительно недавно была напечатала ода "Александру I". Об этом рассказывается в главе VII.
4.5. Волконская и аббат Андре Мериан. Имя Андре Мериана фигурирует во всех исследованиях, посвященных Волконской: он был научным руководителем ее изысканий; Мериану удалось вдохновить Волконскую на создание "Славянской Картины" и "Ольги". Смерть его, весной 1828 года, если и не положила конец последней повести (количество глав ее впоследствии не увеличилось, появился лишь русский их эквивалент), то в значительной степени лишила Волконскую стимула для дальнейшего творчества. Переписка Мериана и Волконской рассматривается в главе I данной работы.
5. Литература об архиве Волконской
Несмотря на то, что о римской вилле Волконской и об архиве говорится так или иначе во многих работах, необходимо упомянуть наиболее важные исследования: Буслаев Ф.И. Римская вилла кн. Волконской // Вестник Европы. 1896. №1; Полонский Я.Б. Литературный архив и усадьба кн. Волконской в Риме // Временник общества друзей русской книги. Вып.4. Париж. 1938; Trofimoff А. La princesse Zeneide Wolkonsky. De la Russie imperiale a la Roma des papes. Rome. 1966; Файнштейн М.Ш. Писательницы пушкинской поры. Историко-литературные очерки. Л. Наука. 1989; указанные
16
работы Р.Е.Теребениной; И.Н.Бочарова и Ю.П.Глушаковой;
В.М.Фридкина; И.р.Канторович.
Попытке воссоздания литературной позиции салона кн. З.А.Волконской (намеченной в работах Дурылина, Азадовского, Лотмана, Вацуро, Охотина) предназначена эта работа; задача выполняется на основе критического анализа документальных источников "московского периода" Зинаиды Волконской. Прилагаемая к данному исследованию летопись московского салона, с октября 1824 по январь 1829 года, по возможности учитывает максимально широкий круг посетителей, время и обстоятельства вхождения их в салон, предысторию общения с хозяйкой (например, начавшееся журнальными путями ее знакомство с Шаликовым), появление литературных текстов (разной степени известности), ставших результатом деятельности салона или оказавшихся в сфере этой деятельности, созданных хозяйкой или же ее посетителями. Все это позволяет охарактеризовать литературную позицию салона Волконской.
30 января 1829 года Волконская выехала из Москвы в
Петербург и спустя месяц, "оттуда в Дрезден, а там и во Флоренцию" [220]. Переезд, вызванный причинами нездоровья, обозначил конец блестящего московского периода, породившего много легенд. Однако рубежом следующего периода жизни Волконской следует считать 1832 год, год тяжелой болезни, послужившей, по собственным словам княгини, "связующей нитью между <нею> и Господом" [228]. В эти тяжелые минуты рядом с ней снова были представители "архивной" компании - Шевырев, Рожалин и "отчасти" Соболевский [37]. "Наш ангел был готов отлететь на небеса, но друзья удержали его за крылья и Господь нам его оставил, оттого что пребывание добрых необходимо здесь" [229], - писал Мицкевичу Шевырев после всех событий, в которых ему пришлось участвовать. В 1829 году Шевырев единственный сочинил на отъезд княгини очень бодрые стихи, отнюдь не напоминающие "эпитафии" остальных и подчеркивающие ее посредническую межкультурную миссию. Оптимизм этого посвящения был продиктован не в последнюю очередь его собственным отъездом в Рим при сыне княгини, Александре Никитиче. Благодарность Волконской Шевырев сохранил в душе на всю жизнь, несмотря на несходство некоторых их жизненно важных взглядов [230].
В Россию после своего отъезда в начале 1829 года княгиня приезжала трижды. Первый раз - в конце июня 1836 года, пробыла здесь до конца сентября и посетила Петербург и Москву [231, 266], потом в 1838 году [48, 165] и, наконец, весной 1840 года [231, 273].
152
Организуя свой салон в конце 1824 - начале 1825 года, Зинаида
Волконская прежде всего поспешила зарекомендовать себя в Москве как талантливая исполнительница европейского музыкального репертуара, обладательница уникального голоса. Первым общемосковским мероприятием с участием Волконской стал концерт 8 декабря "в пользу наводненных", послуживший ее знакомству с московскими "аматерами", которые впоследствии принимали участие в музыкальных мероприятиях салона Волконской - "Танкред", "Итальянка в Алжире"; водевиль Веневитинова "Нежданный праздник", концерты, - становившихся событиями столичного значения. После отъезда из Москвы в феврале 1826 года итальянской оперной труппы (находившейся здесь стараниями С.С.Апраксина) [224, 15] спектакли Волконской заполнили лакуну отсутствующего театра, в репертуар которого входили и оперы Россини. Музыкальная основа салона Волконской отражена в определении Вяземского, самом поэтичном из всех существующих: "музыкальный замок волшебной феи, где все пропитано, пресыщено было музыкой, до чего ни дотронешься, раздаются созвучия, где стены пели..." [11, 223]. Салон Волконской за годы ее пребывания в Москве становится "центральным литературно-артистическим салоном" столицы [198, 150], "изящным сборным местом всех замечательных и отборных личностей современного общества". Здесь "соединялись представители большого света, сановники и красавицы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники", все "носило отпечаток служения искусству и мысли", бывали "чтения, концерты, дилетантами и любительницами представления итальянских опер", и "посреди артистов" "во главе их стояла сама хозяйка дома" [149].
153
Количество имен-"знаков, <...> обозначающих художественную элиту" [198, 147], столь велико, что культурные мероприятия салона Волконской впоследствии мифологизируются в сознании и современников [131,11; 170], и следующих поколений (подтверждение этому - картина Г.Г.Мясоедова, изображающая Мицкевича, импровизирующего перед Пушкиным, заодно и перед Дм.Веневитиновым, или, например, поэма Н.А.Некрасова "Русские женщины", отразившая "устное предание" о салоне).
Параллельно развиваются и укрепляются ее литературные отношения, новые и прежние. Здесь следует указать на две ключевые фигуры, благодаря которым формируется литературный круг салона Волконской. Это кн. П.А.Вяземский и Дмитрий Веневитинов.
С Вяземским Волконскую связывают давние (не позднее, чем с 1819 года [45, 318]) приятельские отношения, также и с Тургеневыми (не позднее, чем с 1817 [79, 232; 45, 87]). Тургеневы вхожи в круг общения дипломата и лингвиста Андре Мериана [225], в 1820-1826 году интенсивно общавшегося с Волконской (с 1824 по 1826 год - эпистолярно, см.: РГАЛИ. Ф.172. Оп.1. Ед.хр. 55-60). В лице Вяземского Волконская обретает дружественного представителя круга московских младших карамзинистов. Вяземский, не будучи в центре внимания в салоне Волконской, тем не менее, вносит в его существование огромный вклад: как мы можем предположить, через Вяземского происходят важные или интересные для Волконской литературные знакомства - с Шаликовым, Николаем Полевым, Пушкиным, Мицкевичем, Боратынским.
Знакомство с Шаликовым, относящееся судя по всему к первой половине декабря 1824 года (основание для этого - набранный петитом в сноске к повести "Эвелина" анонс "Славянской картины" в №24 ДЖ), открывает перед ней возможности публиковаться в
154
"Дамском журнале". Для Шаликова Волконская является воплощением его чаяний: она выбрала темой своей исторической повести древнюю историю славян и воплотила замысел, используя "Историю Государства Российского" Карамзина, ссылки на которую составляли пятую часть книги. Повесть, однако, была написана по- французски, и чтобы адаптировать ее к русскому литературному процессу как исторический труд россиянки-писательницы, требовалось осуществить русский перевод, что и было сделано издателем "Дамского Журнала". "Известная в Европе писательница наша" - так называет Волконскую на страницах журнала М.Н.Макаров (№7 1827, С.4), посвятивший княгине публикацию одного из разысканных им исторических происшествий (№1 1826, С.З). В мадригалах и панегирических стихах Волконской Шаликов использовал мотив иноземного таланта, русского по происхождению, а значит, не вполне потерянного для отечества: "Ты наших дщерь небес./ Их суд судил и произнес:/ Будь славой Севера, надеждой, красотою, / И благодарные, гордимся мы Тобою!" (№1 1825, С.З). Но Шаликов не был здесь "первооткрывателем": незадолго перед тем этот же мотив в скрытом виде присутствовал в статье Г<реча> [66]; эта же мысль еще в 1813 году прозвучала в письме А.Я.Булгакова И.П.Оденталю при пересылке одной из злободневных французских пародий Волконской [226] (и, наконец, о том, что Волконская - талант, Россией утраченный, написал в своей статье "О русских писательницах" в 1831 году И.В.Киреевский, как бы подводя итог все этим мыслям и высказываниям [160]). Таким образом, этот мотив не был нов для Волконской, но именно он сопровождал все ее пребывание в Москве. Благодаря популяризаторским усилиям Шаликова Волконская получает членство в ОИиДР и ОЛРС. У нее возникает своего рода
155
сотрудничество с Шаликовым, возлагающим особые надежды на этот литературный союз, и отчасти его надежды, действительно, осуществляются: ода Волконской "Александру I" - ее первое поэтическое произведение на русском языке - напечатана в "Дамском Журнале" (помимо "Московского Телеграфа" и отдельного издания); в журнале Шаликова опубликованы и два стихотворения И.И. Козлова, посвященные Волконской. Но к середине 1827 года ситуация меняется. Осенью 1826 года организован "Московский Вестник"; около этого времени в салоне у Волконской появляются Пушкин и Мицкевич (который пишет А.Э.Одынцу, что журнал Шаликова - "предмет насмешек и эпиграмм" в Москве [196]), и, по- видимому, к весне 1827 года княгиня понимает, что сотрудничать с такими изданиями, как "Дамский Журнал", непрестижно, к тому же теперь перед ней открыты новые возможности (к примеру "Московский Телеграф", с которым связан Вяземский; "Московский Вестник"). Она нисколько не хочет посодействовать, чтобы посвященные ей стихи, как прежде случилось со стихами Козлова, оказались на страницах "Дамского Журнала", а в дальнейшем отдает свои (пусть немногочисленные) произведения в "Московский Вестник". Несомненно, Шаликов был обижен, поскольку не написал ни строчки на отъезд Волконской и с середины 1827 года практически изгнал ее имя со страниц своего журнала. Интересно однако, что в 1826 году в панегирической брошюре "Узнанная", автором которой Шаликов, по всей вероятности, все же был, он определил Волконской роль "покровительницы русского слова" (С.8), а не сочинительницы. Шаликов, помимо большого количества мадригалов, написанных и опубликованных им для княгини с 1825 по 1827 год, сыграл еще одну важную роль в судьбе Волконской - именно в его журнале, в одном из его мадригалов, княгиня впервые
156
печатно была названа Коринной (№23 1825, С. 182). Впервые же это имя прозвучало в письме С.Д.Нечаева А.А.Бестужеву от 9 ноября 1825 года [227], письмо это указывало также на образование круга "постоянных посетителей" [82, 525] во главе с Дм.Веневитиновым.
Формирование этого круга заканчивается к осени 1825 года, после возвращения Волконской из Воронцова. В конце 1824 - начале
1825 года Веневитинов и любомудры особенно сплачиваются [146, 99] и всем философствующим составом осенью 1825 года оказываются у Волконской - во главе с влюбленным в нее Веневитиновым. Весной 1826 года интенсивно идут репетиции концерта памяти императора. Вместе с Дмитрием Веневитиновым и Вл.Одоевским в них участвуют Алексей Веневитинов, Платон и Александр Мещерские. Другое "мероприятие", в котором доводится участвовать Волконской вместе с этой компанией, относится к разряду салонных игр, не чуждых молодым "архивским" служащим - это сочинение сказок-импровизаций, "обессмертившее" имя С.П.Шевырева - его поправками оказались "испещрены" написанные княгиней на русском языке листы одной из таких сказок [152]. Редко, но бывает у Волконской близкий друг Веневитинова
Н.М.Рожалин и лишь осенью 1828 года знакомится с ней Иван Киреевский.
Неожиданно для самой Волконской создаются условия, при которых она не только имеет особые права на напечатание своих произведений в новообразованном журнале, но и мнение ее, по- видимому, обретает вес в этой среде [198, 154]. Этот факт, равно как и "сотрудничество" с Шаликовым (своеобразным Хвостовым карамзинистов), "шлейфом" тянущееся за ней, возможно, сказывается на ее взаимоотношениях с Пушкиным, не являвшимся
157
поклонником салона княгини, несмотря на блестящий мадригал, несомненно прославивший Волконскую.
За время своего пребывания в Москве имя Волконской было задействовано в трех литературных полемиках. Это полемика о "Славянской Картине" (апрель 1825 года) - полемика о "галлицизмах", для которой "Славянская картина" Волконской послужила поводом как новое творение ультра-карамзиниста Шаликова, замеченное "неприятелем" его Ф.В.Булгариным. Это полемика между издателем "Бахчисарайского Фонтана" и "классиком" "с Васильевского острова" - не имевшая к Волконской никакого отношения, но затронувшая ее через Вяземского. В 1826
- 1827 гг. в "Дамском Журнале" (некогда поле "битвы" при "Бахчисарайском Фонтане") появляются три анонимные эпиграммы в адрес Волконской и одно стихотворение, пародирующее ее одическое творчество. Эти произведения могут быть отнесены к кругу М.А.Дмитриева, нашедшего (если это предположение верно) удобный повод досадить Вяземскому, заметно протежировавшему Волконской. Третья полемика связана с обострившимися разногласиями Пушкина и круга "Московского Вестника"; ей посвящена работа В.Э.Вацуро "Эпиграмма Пушкина на
А.Н.Муравьева"). В результате этого скрытого конфликта, один из эпизодов которого (отломанная А.Н.Муравьевым рука огромного гипсового Аполлона) разыгрался на парадной лестнице салона Волконской и был многократно описан современниками, появился ряд эпиграмм. Как убедительно доказывает В.Э.Вацуро, с этим же эпизодом московской литературной жизни первой половины 1827 года связан рассказ В.Горчакова - апокрифический эпизод истории салона Волконской, связанный с историей двух или даже трех стихотворений: "Есть роза дивная..." и "Послание Волконской" А.С.
158
Пушкина и "Три розы" Дм.Веневитинова, в апокрифической памяти современников превратившихся в один мадригал Пушкина, будто бы датированный самим поэтом (в рукописи С.А.Соболевского) 1м апреля. История с гипсовым Аполлоном, проанализированная
В.Э.Вацуро, указывает на одну из функций салона - создание репутации автора, в роли которого выступил в данном случае А.Н.Муравьев.
Таким образом, литературный круг салона Волконской в значительной степени формируется благодаря Вяземскому и Дм.Веневитинову; в устроении литературной судьбы Волконской ведущее место принадлежит аббату Андре Мериану и Шаликову. Литературные пристрастия Волконской в 1824 году согласуются с пристрастиями московских младших карамзинистов (в "диапазоне" от Вяземского до Шаликова), но в 1826 году тяготеют к позиции литературного круга "Московского Вестника". Однако противостояние московских журналов - "Московского Телеграфа" и "Московского Вестника" - не отражается ни на ней самой , ни на ее салоне: ей равно открыты возможности печататься на страницах и одного, и другого изданий, а она принимает у себя представителей любых литературных направлений, преуспевая в этом настолько, что ее московский салон мифологизируется в глазах современников и, впоследствии, биографов и литературоведов, обращавшихся к русской литературной жизни середины 1820-х гг.
Петербург и спустя месяц, "оттуда в Дрезден, а там и во Флоренцию" [220]. Переезд, вызванный причинами нездоровья, обозначил конец блестящего московского периода, породившего много легенд. Однако рубежом следующего периода жизни Волконской следует считать 1832 год, год тяжелой болезни, послужившей, по собственным словам княгини, "связующей нитью между <нею> и Господом" [228]. В эти тяжелые минуты рядом с ней снова были представители "архивной" компании - Шевырев, Рожалин и "отчасти" Соболевский [37]. "Наш ангел был готов отлететь на небеса, но друзья удержали его за крылья и Господь нам его оставил, оттого что пребывание добрых необходимо здесь" [229], - писал Мицкевичу Шевырев после всех событий, в которых ему пришлось участвовать. В 1829 году Шевырев единственный сочинил на отъезд княгини очень бодрые стихи, отнюдь не напоминающие "эпитафии" остальных и подчеркивающие ее посредническую межкультурную миссию. Оптимизм этого посвящения был продиктован не в последнюю очередь его собственным отъездом в Рим при сыне княгини, Александре Никитиче. Благодарность Волконской Шевырев сохранил в душе на всю жизнь, несмотря на несходство некоторых их жизненно важных взглядов [230].
В Россию после своего отъезда в начале 1829 года княгиня приезжала трижды. Первый раз - в конце июня 1836 года, пробыла здесь до конца сентября и посетила Петербург и Москву [231, 266], потом в 1838 году [48, 165] и, наконец, весной 1840 года [231, 273].
152
Организуя свой салон в конце 1824 - начале 1825 года, Зинаида
Волконская прежде всего поспешила зарекомендовать себя в Москве как талантливая исполнительница европейского музыкального репертуара, обладательница уникального голоса. Первым общемосковским мероприятием с участием Волконской стал концерт 8 декабря "в пользу наводненных", послуживший ее знакомству с московскими "аматерами", которые впоследствии принимали участие в музыкальных мероприятиях салона Волконской - "Танкред", "Итальянка в Алжире"; водевиль Веневитинова "Нежданный праздник", концерты, - становившихся событиями столичного значения. После отъезда из Москвы в феврале 1826 года итальянской оперной труппы (находившейся здесь стараниями С.С.Апраксина) [224, 15] спектакли Волконской заполнили лакуну отсутствующего театра, в репертуар которого входили и оперы Россини. Музыкальная основа салона Волконской отражена в определении Вяземского, самом поэтичном из всех существующих: "музыкальный замок волшебной феи, где все пропитано, пресыщено было музыкой, до чего ни дотронешься, раздаются созвучия, где стены пели..." [11, 223]. Салон Волконской за годы ее пребывания в Москве становится "центральным литературно-артистическим салоном" столицы [198, 150], "изящным сборным местом всех замечательных и отборных личностей современного общества". Здесь "соединялись представители большого света, сановники и красавицы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники", все "носило отпечаток служения искусству и мысли", бывали "чтения, концерты, дилетантами и любительницами представления итальянских опер", и "посреди артистов" "во главе их стояла сама хозяйка дома" [149].
153
Количество имен-"знаков, <...> обозначающих художественную элиту" [198, 147], столь велико, что культурные мероприятия салона Волконской впоследствии мифологизируются в сознании и современников [131,11; 170], и следующих поколений (подтверждение этому - картина Г.Г.Мясоедова, изображающая Мицкевича, импровизирующего перед Пушкиным, заодно и перед Дм.Веневитиновым, или, например, поэма Н.А.Некрасова "Русские женщины", отразившая "устное предание" о салоне).
Параллельно развиваются и укрепляются ее литературные отношения, новые и прежние. Здесь следует указать на две ключевые фигуры, благодаря которым формируется литературный круг салона Волконской. Это кн. П.А.Вяземский и Дмитрий Веневитинов.
С Вяземским Волконскую связывают давние (не позднее, чем с 1819 года [45, 318]) приятельские отношения, также и с Тургеневыми (не позднее, чем с 1817 [79, 232; 45, 87]). Тургеневы вхожи в круг общения дипломата и лингвиста Андре Мериана [225], в 1820-1826 году интенсивно общавшегося с Волконской (с 1824 по 1826 год - эпистолярно, см.: РГАЛИ. Ф.172. Оп.1. Ед.хр. 55-60). В лице Вяземского Волконская обретает дружественного представителя круга московских младших карамзинистов. Вяземский, не будучи в центре внимания в салоне Волконской, тем не менее, вносит в его существование огромный вклад: как мы можем предположить, через Вяземского происходят важные или интересные для Волконской литературные знакомства - с Шаликовым, Николаем Полевым, Пушкиным, Мицкевичем, Боратынским.
Знакомство с Шаликовым, относящееся судя по всему к первой половине декабря 1824 года (основание для этого - набранный петитом в сноске к повести "Эвелина" анонс "Славянской картины" в №24 ДЖ), открывает перед ней возможности публиковаться в
154
"Дамском журнале". Для Шаликова Волконская является воплощением его чаяний: она выбрала темой своей исторической повести древнюю историю славян и воплотила замысел, используя "Историю Государства Российского" Карамзина, ссылки на которую составляли пятую часть книги. Повесть, однако, была написана по- французски, и чтобы адаптировать ее к русскому литературному процессу как исторический труд россиянки-писательницы, требовалось осуществить русский перевод, что и было сделано издателем "Дамского Журнала". "Известная в Европе писательница наша" - так называет Волконскую на страницах журнала М.Н.Макаров (№7 1827, С.4), посвятивший княгине публикацию одного из разысканных им исторических происшествий (№1 1826, С.З). В мадригалах и панегирических стихах Волконской Шаликов использовал мотив иноземного таланта, русского по происхождению, а значит, не вполне потерянного для отечества: "Ты наших дщерь небес./ Их суд судил и произнес:/ Будь славой Севера, надеждой, красотою, / И благодарные, гордимся мы Тобою!" (№1 1825, С.З). Но Шаликов не был здесь "первооткрывателем": незадолго перед тем этот же мотив в скрытом виде присутствовал в статье Г<реча> [66]; эта же мысль еще в 1813 году прозвучала в письме А.Я.Булгакова И.П.Оденталю при пересылке одной из злободневных французских пародий Волконской [226] (и, наконец, о том, что Волконская - талант, Россией утраченный, написал в своей статье "О русских писательницах" в 1831 году И.В.Киреевский, как бы подводя итог все этим мыслям и высказываниям [160]). Таким образом, этот мотив не был нов для Волконской, но именно он сопровождал все ее пребывание в Москве. Благодаря популяризаторским усилиям Шаликова Волконская получает членство в ОИиДР и ОЛРС. У нее возникает своего рода
155
сотрудничество с Шаликовым, возлагающим особые надежды на этот литературный союз, и отчасти его надежды, действительно, осуществляются: ода Волконской "Александру I" - ее первое поэтическое произведение на русском языке - напечатана в "Дамском Журнале" (помимо "Московского Телеграфа" и отдельного издания); в журнале Шаликова опубликованы и два стихотворения И.И. Козлова, посвященные Волконской. Но к середине 1827 года ситуация меняется. Осенью 1826 года организован "Московский Вестник"; около этого времени в салоне у Волконской появляются Пушкин и Мицкевич (который пишет А.Э.Одынцу, что журнал Шаликова - "предмет насмешек и эпиграмм" в Москве [196]), и, по- видимому, к весне 1827 года княгиня понимает, что сотрудничать с такими изданиями, как "Дамский Журнал", непрестижно, к тому же теперь перед ней открыты новые возможности (к примеру "Московский Телеграф", с которым связан Вяземский; "Московский Вестник"). Она нисколько не хочет посодействовать, чтобы посвященные ей стихи, как прежде случилось со стихами Козлова, оказались на страницах "Дамского Журнала", а в дальнейшем отдает свои (пусть немногочисленные) произведения в "Московский Вестник". Несомненно, Шаликов был обижен, поскольку не написал ни строчки на отъезд Волконской и с середины 1827 года практически изгнал ее имя со страниц своего журнала. Интересно однако, что в 1826 году в панегирической брошюре "Узнанная", автором которой Шаликов, по всей вероятности, все же был, он определил Волконской роль "покровительницы русского слова" (С.8), а не сочинительницы. Шаликов, помимо большого количества мадригалов, написанных и опубликованных им для княгини с 1825 по 1827 год, сыграл еще одну важную роль в судьбе Волконской - именно в его журнале, в одном из его мадригалов, княгиня впервые
156
печатно была названа Коринной (№23 1825, С. 182). Впервые же это имя прозвучало в письме С.Д.Нечаева А.А.Бестужеву от 9 ноября 1825 года [227], письмо это указывало также на образование круга "постоянных посетителей" [82, 525] во главе с Дм.Веневитиновым.
Формирование этого круга заканчивается к осени 1825 года, после возвращения Волконской из Воронцова. В конце 1824 - начале
1825 года Веневитинов и любомудры особенно сплачиваются [146, 99] и всем философствующим составом осенью 1825 года оказываются у Волконской - во главе с влюбленным в нее Веневитиновым. Весной 1826 года интенсивно идут репетиции концерта памяти императора. Вместе с Дмитрием Веневитиновым и Вл.Одоевским в них участвуют Алексей Веневитинов, Платон и Александр Мещерские. Другое "мероприятие", в котором доводится участвовать Волконской вместе с этой компанией, относится к разряду салонных игр, не чуждых молодым "архивским" служащим - это сочинение сказок-импровизаций, "обессмертившее" имя С.П.Шевырева - его поправками оказались "испещрены" написанные княгиней на русском языке листы одной из таких сказок [152]. Редко, но бывает у Волконской близкий друг Веневитинова
Н.М.Рожалин и лишь осенью 1828 года знакомится с ней Иван Киреевский.
Неожиданно для самой Волконской создаются условия, при которых она не только имеет особые права на напечатание своих произведений в новообразованном журнале, но и мнение ее, по- видимому, обретает вес в этой среде [198, 154]. Этот факт, равно как и "сотрудничество" с Шаликовым (своеобразным Хвостовым карамзинистов), "шлейфом" тянущееся за ней, возможно, сказывается на ее взаимоотношениях с Пушкиным, не являвшимся
157
поклонником салона княгини, несмотря на блестящий мадригал, несомненно прославивший Волконскую.
За время своего пребывания в Москве имя Волконской было задействовано в трех литературных полемиках. Это полемика о "Славянской Картине" (апрель 1825 года) - полемика о "галлицизмах", для которой "Славянская картина" Волконской послужила поводом как новое творение ультра-карамзиниста Шаликова, замеченное "неприятелем" его Ф.В.Булгариным. Это полемика между издателем "Бахчисарайского Фонтана" и "классиком" "с Васильевского острова" - не имевшая к Волконской никакого отношения, но затронувшая ее через Вяземского. В 1826
- 1827 гг. в "Дамском Журнале" (некогда поле "битвы" при "Бахчисарайском Фонтане") появляются три анонимные эпиграммы в адрес Волконской и одно стихотворение, пародирующее ее одическое творчество. Эти произведения могут быть отнесены к кругу М.А.Дмитриева, нашедшего (если это предположение верно) удобный повод досадить Вяземскому, заметно протежировавшему Волконской. Третья полемика связана с обострившимися разногласиями Пушкина и круга "Московского Вестника"; ей посвящена работа В.Э.Вацуро "Эпиграмма Пушкина на
А.Н.Муравьева"). В результате этого скрытого конфликта, один из эпизодов которого (отломанная А.Н.Муравьевым рука огромного гипсового Аполлона) разыгрался на парадной лестнице салона Волконской и был многократно описан современниками, появился ряд эпиграмм. Как убедительно доказывает В.Э.Вацуро, с этим же эпизодом московской литературной жизни первой половины 1827 года связан рассказ В.Горчакова - апокрифический эпизод истории салона Волконской, связанный с историей двух или даже трех стихотворений: "Есть роза дивная..." и "Послание Волконской" А.С.
158
Пушкина и "Три розы" Дм.Веневитинова, в апокрифической памяти современников превратившихся в один мадригал Пушкина, будто бы датированный самим поэтом (в рукописи С.А.Соболевского) 1м апреля. История с гипсовым Аполлоном, проанализированная
В.Э.Вацуро, указывает на одну из функций салона - создание репутации автора, в роли которого выступил в данном случае А.Н.Муравьев.
Таким образом, литературный круг салона Волконской в значительной степени формируется благодаря Вяземскому и Дм.Веневитинову; в устроении литературной судьбы Волконской ведущее место принадлежит аббату Андре Мериану и Шаликову. Литературные пристрастия Волконской в 1824 году согласуются с пристрастиями московских младших карамзинистов (в "диапазоне" от Вяземского до Шаликова), но в 1826 году тяготеют к позиции литературного круга "Московского Вестника". Однако противостояние московских журналов - "Московского Телеграфа" и "Московского Вестника" - не отражается ни на ней самой , ни на ее салоне: ей равно открыты возможности печататься на страницах и одного, и другого изданий, а она принимает у себя представителей любых литературных направлений, преуспевая в этом настолько, что ее московский салон мифологизируется в глазах современников и, впоследствии, биографов и литературоведов, обращавшихся к русской литературной жизни середины 1820-х гг.
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (149577)
- Бакалаврская работа (38342)
- Диссертация (978)
- Магистерская диссертация (22138)
- Дипломные работы, ВКР (60355)
- Главы к дипломным работам (2138)
- Курсовые работы (10522)
- Контрольные работы (6265)
- Отчеты по практике (1357)
- Рефераты (1481)
- Задачи, тесты, ПТК (631)
- Ответы на вопросы (155)
- Статьи, Эссе, Сочинения (942)
- Бизнес-планы (51)
- Презентации (106)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1692)
- Диссертации (РГБ) (1882)
- Прочее (458)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
