Поскольку в основе работы лежит исследование дневников и мемуаров интеллигенции, охватывающих в своем содержании 1917 год, автор использовала материалы, написанные представителями интеллигенции разных профессий и материального достатка. В ходе исследования, используемые источники были разделены на три группы: дневники, отредактированные мемуарные источники и воспоминания.
К первой группе материалов относятся дневники С.П. Каблукова, Д.И. Мушкетова, Д.В. Философова, А.Ф. Пешехоновой, К.И. Чуковского, Л.Н. Андреева, А.А. Блока, Ю.В. Ломоносова и Г.А. Князева. Наиболее полными и содержательными из них являются дневники Д.И. Мушкетова, С.П. Каблукова, А.А. Блока и Г.А. Князева.
Ко второй группе источников мы отнесли дневник З.Н. Гиппиус, дневник О.В. Синакевич и мемуары Б.А. Энгельгардта. Авторы этих мемуарных свидетельств не однократно возвращались к своим текстам, редактировали их, убирая не нужные, по их мнению, для потомков, фрагменты.
К последней же группе источников автор исследования относит Д.А. Лутохина, И.Ф. Любицкого, В.Б. Лопухина, А.Л. Ротач и В.Д. Семеновой- Тян-Шанской.
В ходе анализа самой сложной группы источников, отредактированных мемуарных свидетельств выяснилось, что при редактуре дневников и мемуаров интеллигенция прибегала к схожим изменениям в тексте. Во всех мемуарах вычеркивались имена, будь то друзья, близкие или соратники. Во всех мемуарах пересматривалось отношение к происходившим событиям. З.Н. Гиппиус смягчала свои оценки деятельности Временного правительства и А.Ф. Керенского; О.В. Синакевич убирала пессимизм в записях, характеризующих октябрьский переворот: Б.А. Энгельгардт убирал
компрометирующие подробности его деятельности в ходе переворота.
У каждого на то были свои причины. Зинаида Николаевна не хотела навредить своим друзьям, оставшимся в России и проходившим по «делу Мейера» в 1929 году. Ольге Викторовне не хотелось оставлять записи, напоминающие ей умершую подругу, а также компрометирующие ее в глазах власти. Энгельгардт в своих воспоминаниях старался оправдаться перед всеми, то вставляя цитаты И.В. Сталина, то обезличивая свой текст, стараясь скрыть собственные оценки за суждениями других.
Так или иначе, дневники и мемуары являются важным свидетельством прошлого, описывающие произошедшие события в ярком, эмоциональном ключе.
Февральская революция коренным образом изменила существующий строй в Российской Империи. Империя, как монархическое государство, прекратила свое существование. В дневниковых записях интеллигенция выражала беспокойство по поводу начинающегося революционного движения, не понимая, что происходит в городе и каков размах демонстраций. В основном описание революционных событий начинается уже в разгар народных выступлений - 26-27 февраля. В каждом из дневников по-своему описывается увиденное. С.П. Каблуков прикладывает газетные вырезки, письма и листовки, Д.И. Мушкетов и О.В. Синакевич радостно приветствуют новый режим, описывая события в нескольких восторженных фразах. Д.В. Философов и Г.А. Князев настороженно отнеслись к переменам в правительстве, ожидая каждый день новой волны революции. Если же оценивать позиции Б.А. Энгельгардта, самого активного участника первых дней революции, то он поддерживал переворот и переход к республике, но видел необходимость остановить на определенном этапе победоносное шествие революции, т.к. она заходила много дальше, чем он себе представлял.
Мы не видим участия беспартийной интеллигенции в непосредственном революционном движении. Но она следила за изменениями в политической ситуации в столице, отражая свои мысли в дневниковых записях.
После свержения самодержавия, как показано в исследовании, на первый план выходят вопрос организации новой власти и вопрос войны. Интеллигенция активно следила за изменениями в столице, старалась принять участие в организации власти на местах. По мере приведения жизни страны в обыденное русло записи в дневниках становятся скуднее и изменяют свой характер. Так, З.Н. Гиппиус начинает обобщать события и реже писать о ситуации в столице, уделяя внимание личностям. Г.А. Князев оставляет обширные записи всего раз в месяц, а О.В. Синакевич перестает отмечать события в принципе, описывая жизнь в Княжегубье и ее летние приключения.
У С.П. Каблукова записи носят характер комментариев к газетным вырезкам, но постепенно газеты отходят на второй план, и летом мы наблюдаем больше авторских размышлений, нежели газетных вклеек. Д.В. Философов погружается в литературную деятельность, а Б.А. Энгельгардт постоянно пытается проанализировать ситуацию в среде военных.
Анализируя свидетельства современников, мы пришли к выводу, что для интеллигенции кризис власти начался сразу после организации Временного Правительства и издания Ноты Милюкова. Неспособность власти решить внешние проблемы провоцировала разногласия внутри комитета, что сказывалось на населении.
Несогласие с нотой правительства, призывающего к войне до победного конца, вызвало недовольство масс и выступление граждан к Мариинскому Дворцу. Еще в начале лета, свидетельствуют авторы анализируемых источников, народ верил Правительству, надеясь на скорейшее завершение войны. К концу августа подобных настроений уже не наблюдалось.
В дневниках подробно описано выступление большевиков 3-5 июля. С.П. Каблуков предоставил широкую подборку газет, из которых можно сложить картину восстания. З.Н. Гиппиус же, напротив, дает достаточно сумбурное описание тех дней. Учитывая пребывание ее в этот момент в Кисловодске заметим, что она менее подробно была знакома с ситуацией в столице.
Проведенный анализ доказывает, что одно из главных мест в воспоминаниях современников отведено Корниловскому мятежу. Выступление генерала получило неоднозначную оценку. С одной стороны, интеллигенция восприняла его действия как попытку волевого человека, движимого чувством патриотизма, навести порядок в стране. С другой стороны, его действия были расценены как неудачная попытка захвата власти, обернувшаяся отстранением народа от правительства.
Уже к началу сентября, свидетельствуют источники, в народе не осталось веры в существующую власть. Постоянно сменяющиеся министры во Временном Правительстве, разлагающийся Совет рабочих и солдатских депутатов, бездействующая Государственная Дума, все органы власти не внушали доверия из-за своей неустойчивости. Обстановка перед новым революционным выступлением осложнялась продовольственным кризисом и наступлением немцев. В воздухе повисла надвигающаяся опасность катастрофы, которую ждали со дня на день.
В обстановке глубокого кризиса Правительства и укрепления влияния большевиков на массы становится понятно, что Октябрьский переворот был не случайным стечением обстоятельств. Ему также способствовала ситуация в стране.
Затянувшийся кризис власти в конце сентября - начале октября 1917 года был очевиден. Интеллигенция понимала, что эта ситуация вскоре должна разрешиться переворотом. Его ждали, по городу ходили слухи о готовящемся восстании еще в первой половине октября. Захват власти большевиками не был неожиданностью. Позже, в своих воспоминаниях об этом писали И.Ф. Любицкий и В.Б. Лопухин.
Сам переворот уже не был столь многочисленным, как в феврале 1917 года. Очевидцы отмечали не-многолюдность на улицах, свободное движение трамваев даже по Невскому проспекту. И сопротивление, оказанное в первые дни Советской власти ее противниками, было слабым. Городская Дума, получив отпор, отказалась вести переговоры между Правительством и восставшими. Она продолжила обсуждать создавшееся положение, но ни к каким решениям не пришла. Следовательно, митинги и забастовки депутатов были лишь словами, а не делом.
Наряду с фиксацией политических событий 1917 года в дневниках и мемуарах приводятся описания первых лиц нового правительства. В первые дни марта новая власть воспринималась скептически представителями интеллигенции. Непонятна была сама система двоевластия, в которой явно лидирующую позицию занимал Совет рабочих и солдатских депутатов. Министры, вошедшие во Временное правительство, были известными деятелями, однако на слуху были фамилии лишь некоторых из них: П.Н. Милюкова, А.И. Гучкова, М.И. Терещенко и конечно же А.Ф. Керенского. В Совете рабочих и солдатских депутатов, напротив, известно было всего несколько лиц. И те описывались интеллигентами, сплошь евреями и немецкими шпионами.
Что же до министров Временного правительства, то интеллигенция считала их людьми умными, но не способными на решительные поступки. А.Ф. Керенский, на которого возлагались большие надежды, не оправдал их и привел Временное правительство к краху.
С лета 1917 года все чаще и чаще в дневниках и мемуарах интеллигенции появляются записи о событиях на фронте. Они внимательно следили за июньским наступлением, а с началом катастрофического отступления в городе началась паника. Все ждали со дня на день прихода немцев, что еще больше сеяло отчаяние в умах людей.
Неустойчивость власти, наступление врага и разраставшийся продовольственный кризис - вот условия, в которых жили люди в конце 1917 года. Поэтому вполне закономерно увеличение в дневниках отчаянных записей о надвигающейся катастрофе и бедствии.
После октябрьских событий в Петрограде ухудшились условия жизни. Разрастался продовольственный кризис, постепенно снижалась норма хлебного пайка, а другие товары первой необходимости было просто не достать - они стоили очень дорого. Снижение норм пайка было обусловлено проблемами на транспорте, а так же в поставках хлеба деревеней. Крестьяне не хотели отдавать продовольствие. Острейшей проблемой в середины 1917 года была не только реквизиция хлеба, но и просто его учет. Многочисленные карательные отряды, направленные в уезды и волости с целью усмирения крестьян, своими жестокими действиями нередко добивались лишь обратного результата.
Изученные нами источники подтверждают, что в Петрограде царил голод, что уже в начале зимы 1917 г. начались проблемы с поставкой топлива. Ситуация осложнялась увеличением преступности по всей России. В столице разгул шаек был особенно ярко выражен в связи с амнистией заключенных, дезертирством с фронта, безработицей. Интеллигенция, получающая паек меньший, чем рабочие, также подвергалась грабежам.
Если «рядовые интеллигенты» продолжали работать в школах, вузах, то «обеспеченная» интеллигенция часто оставалась без средств к существованию. Они не могли применить свои знания в новом обществе. Часть из них верила в недолговечность режима большевиков, поэтому и не старалась найти место работы, ожидая нового режима. Часть же не могла нигде устроиться: коммерческие заведения закрывались, иностранные предприниматели уезжали, а новые органы власти не принимали их и не хотели слушать их советов, как специалистов.
Оказавшись в таких тяжелых условиях, изменились взгляды интеллигенции на саму власть. Вместе с тем, свидетельствуют источники, интеллигенты понимали, что вести войну такой армией нельзя, осознавали, что в войне против обманутых союзников Россия проиграет. Внутриполитическая ситуация вселяла безысходность и ощущение «последнего дня». Именно под воздействием этих факторов взгляды на революцию у интеллигенции изменились. И те, кто радостно встречал
Февральский переворот, в октябре смотрели на Россию, как на
разграбленную страну.
Это наглядно прослеживается в дневнике С.П. Каблукова: «Во внутренней моей жизни перемены обозначились ясно. Причина этому одна: февральский переворот, политика Временного Правительства повлекла за собой переворот октябрьский. Прежде всего я осознал правоту православия и свою органическую связь с ним. Это изменило мое отношение к Мережковском и повело к знакомству с митрополитом Владимирским Сергием, еп. Серафимом финляндским, епископом Прокопием, настоятелем А.Н. Лавры и дружескому сближению с архим. Неофитом Осиповым, человеком глубокого ума, высоких христианских взглядов и подлинной духовной жизни. Затем переменилось и мое политическое мировоззрение. Из радикал демократа я стал приверженцем самодержавия царского. 10 месяцев русской революции, уничтожившей Россию как государство, опозорившей ее, внесшей чудовищную разруху в хозяйственную, промышленную и бытовую жизнь страны и давшей торжество Хаму - мужику, рабочему, солдату и предателям жидам из интеллигенции, не могли сделать из меня


Купить