ПОНЯТИЕ ВОЗВЫШЕННОГО ДУХА В ЭСТЕТИКЕ НЕМЕЦКОГО РОМАНТИЗМА

Теперь же, пройдя обещанный исследовательский путь, подведём итоги той работы, которая была проведена, дабы сделать более ясными те понятия, определение которых только лишь намечалось во введении.
Благодаря углублению в мысль немецкой классической философии, а также проработке текстов немецких романтиков, дух эпохи, к которой принадлежали мыслители и поэты, о трудах и произведениях которых шла речь на этих 50-ти с лишним страницах, стал хоть немного, но более очевидным.
Возвышенное и прекрасное - это те слова, посредством которых Кант в «Критике способности суждения» пытался выразить (и не безуспешно) определяемое им отношение между природой и субъектом, между тем, что в нас и тем, что вне нас, придя тем самым к определению прекрасного, как того, что находится в природе, и возвышенного, как того, что расположено в нас самих.
Фихте и Шеллинг не дают столь чёткого определения прекрасного и возвышенного, но основной целью и не является исчерпывающая характеристика вышеназванных «эстетических категорий». Скорее, важным представляется ухватить ту мысль в философии Фихте, которая в его работах для широкой публики получает своё выражение через проблему назначения человека, его возвышенного назначения (в смысле подлинно человеческого), у Шеллинга же мысль идёт несколько в другую сторону - в сторону отрешённого созерцания.
Внутри же самого романтизма шиллеровский «эстетический метод» по преобразованию и воспитанию подлинных граждан государства, имеет в качестве своего основания кантовскую философию (о чём сам Шиллер и пишет), а также и фихтевскую.
Дальнейшее обращение к Вакенродеру проиллюстрировало, насколько эстетика может носить воспитательный характер, и в какой степени она таит в себе опасность сделать человека несвободным, что главным образом просматривается через процесс созерцания, а также деятельности и страдательности.
Особо стоит упомянуть о Ж-Ж Руссо, хоть ему и не отводилось отдельной главы в исследовательской работе, но в связи с вопросом о воображении и его предметной направленности, а также в связи с обращением И. Г. Фихте к этому представителю французского просвещения в своих лекциях о «Назначении учёного», сказать несколько слов о страдательности и чувствительности Руссо было не лишним.
Творчество Новалиса выступило неким образцом поэтизирования, своеобразного возвышения души посредством парения. Оно выступило таким способом определения предмета, который затрагивает лишь одну или несколько из его сторон, но никогда не раскрывает его полностью (именно в силу поэтического языка), лишь касается его сущности.
Но тот путь, который раскрывается Новалисом в «Учениках в Саисе» - главным образом в сказке о Гиацинте («раскрывается» здесь, правда, стоит взять в кавычках, поскольку речь всё-таки идёт о художественном представлении) - проиллюстрирован им с достаточной чуткостью и тонкостью, поскольку в нём художественно разворачивается путь как поиск человеком самого себя.
Творчество Гёте выступило в качестве завершающего этапа проведённого здесь исследования, своего рода «лакмусовой бумажкой», через которую проступил лик эпохи - того времени, которому принадлежали как философы, так и деятели искусства, мысли которых прозвучали на этих страницах. И ежели звучание их голосов показалось недостаточно ясным и отчётливым, то в перспективах исследования тем самым и будет лежать задача усовершенствования того способа изложения (последовательного и взаимосвязанного), попытка представить который была дана в этой небольшой учебно-исследовательской работе.


Купить