ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР М. ЛОХВИЦКОЙ
|
ВВЕДЕНИЕ 5
ГЛАВА 1. ВЕХИ БИОГРАФИИ И ПЕРИОДИЗАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА 27
ГЛАВА 2. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР
I. СЕМАНТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
I. 1 Мироощущение, убеждения, философские взгляды
1) Самосознание Женщины 43
2) Христианская религиозность 55
3) Нехристианский мистицизм 69
4) Соотношение этики и эстетики. Проблема зла 74
5) Болезненность 83
6) Преодоление мечты 88
7) Чувство юмора и ироничность 91
I. 2 Жанровое своеобразие творчества
1) Поэзия как лирический дневник 98
2) Романсы, песни и гимны 102
3) Баллады и сказки 108
4) Поэмы 109
5) Лирические драмы 112
I.3 Образы и мотивы
1) Лирические роли
а) Героиня 121
б) Герой 128
в) Андрогинные образы 135
2) Система поэтических мотивов 138
3) Использование символов 144
4) Специфика поэтического мира; пейзаж 147
5) Культурологические пристрастия 155
а) Античность 156
б) Русский фольклор 158
в) Восток - библейский, мусульманский, языческий.
г) Средневековье 162/165
6) Стихи о детях и для детей 168
II СТИЛИСТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ 171
1) Поэтический словарь 172
2) Эпитеты 179
3) Тропы
а) Метафора, парабола (развернутая метафора) 182
б) Сравнения 185
в) Металепсис 187
г) Метонимия 187
д) Перифраз и антономасия 187
4) Фигуры речи (Фигуры выделения .Добавления и повторы) 188
1. Случаи плеонастического повтора слов и корней, полиптот, парономасия 189
2. Синонимия и эксергазия 190
3. Аккумуляция 190
4. Градация 190
5. Восхождение (климакс) 190
6. Антитеза 191
7. Аллойосис 191
8. Анафора 191
9. Полисиндетон (Многосоюзие) 191
10. Асиндетон (Бессоюзие) 192
5) Некоторые особенности синтаксиса простого и сложного предложения.
1. Преобладание глаголов 193
2. Трансформации и перестановки 197
а) Средства усиления глагола - Контактная инверсия 197
б) Гипербат (дистантная инверсия) 199
в) Прямой синтаксический параллелизм 201
г) Хиазм 201
д) Метабола, антиметабола прозаподосис 201
3. Особенности построения периодов 202
6) Синтаксические приемы мелодизации 203
1. Плеонастический повтор соседних слов в пределах одной строки 204
2. Повтор синтаксического фрагмента одной строки 205
3. Анадиплосис 205
4. Рефрен 205
6. Экспозиция, реприза, каданс 208
7. Интонация 209
III. ФОНИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
1) Метрика 214
2) Ритмика 229
3) Рифма 235
4) Строфика 240
5) Звуковое оформление 242
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 245
БИБЛИОГРАФИЯ 249
ПРИЛОЖЕНИЕ 256
ГЛАВА 1. ВЕХИ БИОГРАФИИ И ПЕРИОДИЗАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА 27
ГЛАВА 2. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР
I. СЕМАНТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
I. 1 Мироощущение, убеждения, философские взгляды
1) Самосознание Женщины 43
2) Христианская религиозность 55
3) Нехристианский мистицизм 69
4) Соотношение этики и эстетики. Проблема зла 74
5) Болезненность 83
6) Преодоление мечты 88
7) Чувство юмора и ироничность 91
I. 2 Жанровое своеобразие творчества
1) Поэзия как лирический дневник 98
2) Романсы, песни и гимны 102
3) Баллады и сказки 108
4) Поэмы 109
5) Лирические драмы 112
I.3 Образы и мотивы
1) Лирические роли
а) Героиня 121
б) Герой 128
в) Андрогинные образы 135
2) Система поэтических мотивов 138
3) Использование символов 144
4) Специфика поэтического мира; пейзаж 147
5) Культурологические пристрастия 155
а) Античность 156
б) Русский фольклор 158
в) Восток - библейский, мусульманский, языческий.
г) Средневековье 162/165
6) Стихи о детях и для детей 168
II СТИЛИСТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ 171
1) Поэтический словарь 172
2) Эпитеты 179
3) Тропы
а) Метафора, парабола (развернутая метафора) 182
б) Сравнения 185
в) Металепсис 187
г) Метонимия 187
д) Перифраз и антономасия 187
4) Фигуры речи (Фигуры выделения .Добавления и повторы) 188
1. Случаи плеонастического повтора слов и корней, полиптот, парономасия 189
2. Синонимия и эксергазия 190
3. Аккумуляция 190
4. Градация 190
5. Восхождение (климакс) 190
6. Антитеза 191
7. Аллойосис 191
8. Анафора 191
9. Полисиндетон (Многосоюзие) 191
10. Асиндетон (Бессоюзие) 192
5) Некоторые особенности синтаксиса простого и сложного предложения.
1. Преобладание глаголов 193
2. Трансформации и перестановки 197
а) Средства усиления глагола - Контактная инверсия 197
б) Гипербат (дистантная инверсия) 199
в) Прямой синтаксический параллелизм 201
г) Хиазм 201
д) Метабола, антиметабола прозаподосис 201
3. Особенности построения периодов 202
6) Синтаксические приемы мелодизации 203
1. Плеонастический повтор соседних слов в пределах одной строки 204
2. Повтор синтаксического фрагмента одной строки 205
3. Анадиплосис 205
4. Рефрен 205
6. Экспозиция, реприза, каданс 208
7. Интонация 209
III. ФОНИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
1) Метрика 214
2) Ритмика 229
3) Рифма 235
4) Строфика 240
5) Звуковое оформление 242
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 245
БИБЛИОГРАФИЯ 249
ПРИЛОЖЕНИЕ 256
Настоящая работа представляет собой монографическое исследование творчества Мирры Лохвицкой (1869 - 1905) - русской поэтессы, пользовавшейся широкой известностью на рубеже XIX - XX вв. и незаслуженно забытой впоследствии. «Женщина-комета», на сравнительно недолгий срок появившаяся на небосклоне русской литературы и быстро привлекшая к себе внимание, столь же быстро удалилась из поля зрения литературоведов, так и не став предметом серьезного изучения. При жизни Лохвицкой и непосредственно после ее смерти о ее поэзии высказывались самые разноречивые, полярные, нередко взаимоисключающие суждения. Истекший XX век почти ничего не прибавил к пониманию ее творчества. Собственно, вплоть до 90-х гг. трудно говорить о ка-кой-то истории его изучения - по крайней мере, в отечественной науке, - это скорее история голословных манипуляций именем поэтессы в разного рода об-зорных работах о поэзии рубежа XIX - XX веков. Подавляющее большинство позднейших литературоведческих высказываний о Мирре Лохвицкой представляют собой лишь парафраз современной ей критики, в лучшем случае - не искажающий сути. В худшем случае каждое последующее высказывание привносит нечто дополнительное, в результате чего создается эффект «испорченного телефона» и порой первоначальный смысл в корне меняется. Нередко небрежность и невнимательность приводила к тому, что даже в текст справочных изданий вкрадывались грубые фактические ошибки. Многие такие ошибки со временем приобрели статус «общепринятого взгляда» и оказались отправной точкой для последующих обобщений. Было бы несправедливо умолчать о том, что некоторые исследователи высказывали все же достаточно тонкие и глубокие замечания об отдельных особенностях поэтической манеры Лохвицкой, но почему-то именно эти замечания в истории литературы остались маргинальными. В целом же «среднестатистическое» литературоведческое представление о М. Л. Гаспарова: «сестра известной юмористки Тэффи (Надежды Александровны Лохвицкой- Бучинской), остроумная и здравомысленная мать семейства (по словам И. Бунина), писала стихи о бурной страсти, снискавшие ей славу “вакханки” и “Русской Сапфо”. К. Бальмонт посвятил ей книгу, а И. Северянин чтил ее память с благоговейным восторгом».2 Несмотря на предельную сжатость изложения, здесь налицо приметы современного восприятия творчества поэтессы: разделение и противопоставление биографического облика ее самой и ее лирической героини, сведение смысла всего ее творчества к стихам о «бурной страсти», которые на самом деле составляют далеко не главную часть ее поэтического наследия. Впрочем, мы далеки оттого, чтобы критиковать во всех отношениях замечательную книгу М.Л. Гаспарова. Данная справка, как и другие в том же издании, хороша тем, что помогает мгновенно запомнить некие сведения о совершенно неизвестном поэте, но тот факт, что примерно то же пишется и в более академичных по стилю изданиях, и что этим набором сведений практически исчерпывается объем знаний нынешней науки об авторе, имя которого современники ставили в один ряд с именами Случевского, Фофанова, Брюсова, Бальмонта, Ахматовой, Цветаевой и др. - представляется весьма печальным. Недавно вышедшие пособия по русской литературе показывают, что имя поэтессы, можно сказать, вычеркнуто из истории. В учебнике истории русской литературы 70 - 90-х гг. XIX в. (под редакцией В.Н. Аношкиной, Л.Д. Громовой и В.Б. Катаева) она не упоминается ни разу. В подготовленном авторским коллективом ИМЛИ двухтомнике «Русская литература рубежа веков»
(1890-е - начало 1920-х гг.), общий объем которого более полутора тысяч страниц, она упомянута только два раза, причем один раз - просто как сестра Тэффи. Такую ситуацию нельзя считать нормальной. Игнорирование литературного феномена, пусть и забытого потомками, но широко известного в свою эпоху, может привести к тому, что общая картина окажется не только неполной, но и искаженной. Даже если признать справедливой эфемерность славы Лохвицкой (с чем категорически не согласен автор данной работы), она заслуживает внимания хотя бы как заметное явление текущего литературного процесса рубежа XIX - XX веков.
Таким образом цель предпринимаемого исследования - содействовать, по мере возможности, ликвидации одного из белых пятен в истории русской литературы. Обратимся же к истории вопроса.
Для понимания последующих оценок поэзии Лохвицкой, прежде всего, важно уяснить отношение к ней современников. Оно, как мы уже сказали, было далеко не однозначным. Творческий путь поэтессы пришелся на время зарождения новых течений и тотальной переоценки ценностей. Необходимо особо подчеркнуть ( - этот момент, как правило, упускается из виду), что за 16 лет литературной жизни поэзия Лохвицкой претерпела значительную эволюцию. Заметных «тектонических сдвигов» в ее поэтике не было, изменения накапливались исподволь, но «переход количества в качество», несомненно, произошел. Во всяком случае, знакомясь с ее стихами начала 90-х гг., читатель не сомневается, что писал их поэт девятнадцатого века, читая стихи начала 900-х, он ясно чувствует, что перед ним - автор века двадцатого.4 Именно эти эволюционные изменения в самом творчестве поэтессы обусловили постепенную перемену отношения к ней критиков и в конечном итоге предопределили ее положение в литературе - вне господствующих течений.
Поэтическая карьера Мирры Лохвицкой началась в 1889 г. - и очень успешно. «Меня избаловали в Петербурге, где я выступила на литературном поприще совсем
Анализ поэтических средств, используемых Лохвицкой, и вербализация этого непосредственно¬го читательского ощущения составляют главную задачу данного исследования.еще девочкой и где с первых шагов слышала о себе только лестные отзывы. Я была новинкой и, как всякая новинка, возбуждала интерес», - писала поэтесса в письме к А.Л. Волынскому.5 Между тем, одобрительные отзывы исходили лишь из определенного литературного лагеря - круга сторонников «чистого искусства», в отношении эстетики достаточно консервативных. Это одобрение наиболее авторитетно выражено в рецензии А.А. Голенищева-Кутузова, который отмечает «необыкновенное изящество и яркость образов, чуткое понимание красот природы, неподдельную искренность чувства и, наконец, за редким исключением, прекрасный по звучности и правильности стих». Но все же рецензент находит и заметный недостаток: «крайнее однообразие содержания стихотворений».6 Тем не менее уже за первый вышедший сборник стихотворений Лохвицкой была присуждена половинная Пушкинская премия.
Сочувствия от представителей идеологически еще доминирующего в те годы народнического лагеря поэтесса не ждала и не искала: «До того, что думают обо мне критики таких журналов, как «Русское богатство» или «Русская мысль», - мне нет никакого дела и даже было бы как-то не по себе, если бы им вздумалось (сохрани Бог!) похвалить меня».7 Действительно, «демократы» встретили ее неодобрительно, но это неодобрение касалось в основном идеологии и содержания, а не формы, - в эстетическом смысле старые принципы «чистого искусства» их вполне удовлетворяли. Примером двойственности такой оценки может служить мнение народнического поэта и критика П.Ф. Якубовича. С одной стороны: «Да, это - поэзия, неподдельная, полная чудного очарования». С другой: «Перед нами, точно будто, не образованная писательница, живущая в просвещенной стране на заре ХХ века, а какая-то “восточная роза , для которой мир ограничен стенами гарема...»
Тогда же, в 90-е гг. начинает формироваться новый литературный лагерь - лагерь модернизма. Его будущий вождь, Валерий Брюсов следит за успехами Мирры Лохвицкой с большим вниманием и - неодобрением: «Не припомню сейчас, где (не то в “Труде”, не то в “Русском Обозрении”) видел я стихотворение Лохвицкой ”Сон”, - пишет он в письме П.П. Перцову от 14 июня 1895 г. - “Я была во сне бабочкой, а ты мотыльком. Мы обнялись и улетели”. При этом достоверно известно, что г-жа Лохвицкая в самом деле во сне этого не видала. Что же остается от всего стихотворения? Выражения: утро, бабочка, розы, “как греза юна”, мотылек и лазурь? Дурно то, что составился “поэтический словарь”; комбинируя его слова, получают нечто, что у нас называют стихотворением».9 «Слишком много новизны и слишком много в ней старого»,10 - пишет он Перцову позднее. Новизну он, видимо, склонен объяснять исключительно посторонним влиянием. В письме Перцову от 19 июля 1896 г. Брюсов говорит, что в русской поэзии стала формироваться «школа Бальмонта», к которой причисляет и Лохвицкую. Около двух лет спустя (в январе 1898 г.) в письме Бальмонту он пишет: «Вот новый сборник Мирры Лохвицкой. Согласен, уступаю, — здесь многое недурно. Но вот я, который стихов не пишет, предлагаю на¬писать на любую тему стихотворение ничем не отличное от этих, такое, что Вы его признаете не отличающимся, таким же “недурным, хорошим”. Все это трафарет, новые трафареты поэзии, все те же боги Олимпа, те же Амуры, Псиши, Иовиши, но в безусловно, не принадлежит к лучшим ее созданиям, но все же оно далеко не так банально, как может показаться при чтении брюсовского письма. Самое интересное в нем - идеально гармонирующий с содержанием «порхающий» ритм, который достигается искусным сочетанием четырех - и трехстопных амфибрахиев с двухстопным ямбом. Эта особенность вполне искупает некоторую содержательную инфантильность и шаблонность словаря. Мотив сна у Лохвицкой варьируется весьма разнообразно, что сближает ее с символистами. «Мотылек» - один из вариантов характерного для нее образа - крылатого возлюбленного.Нет, не этого нужно, не этого. Лучше не писать». Бальмонт в это время в полном восторге от поэзии Лохвицкой, его восхищение вполне разделяет и князь А.И. Урусов - знаток и любитель новых французских поэтов. Брюсов же при¬знает достоинства Лохвицкой с большой неохотой. Примечательно, что в дневниках он дает ей несколько более высокую оценку, чем в письмах: «Однако ее последние стихи хороши», - записывает он в ноябре 1897 г. Чуть позже, давая шутливую характеристику современной поэзии в форме библейских пророческих причитаний («Горе тебе, словесность русская!.») он ставит Лохвицкую в ряд с декадентами - Бальмонтом, Гиппиус и др, противопоставляя «своих» «ничтожному стихотворцу Федорову и . Ратгаузу».14 Творчество ее он изучает довольно серьезно. В его архиве сохранились четыре тома стихотворений Лохвицкой (два - с дарственными надписями поэтессы). Отдельные стихи отмечены подчеркиванием. К стихотворению «В час полуденный» в III томе он даже приписывает строфу от себя. Прочитать ее, к сожалению, невозможно - Брюсов пользуется сокращениями, но известно, что это стихотворение он считал одним из наиболее сильных у Лохвицкой, и с этим, действительно, трудно поспорить. Судя по дневниковым записям, по-человечески Лохвицкая ему несимпатична: он излишне придирчив и к ее внешности, и к манере по- ведения.16 В печати при жизни Лохвицкой появился лишь один отзыв Брюсова - на ее IV том. «Нумерация трех сборников г-жи Лохвицкой может быть изменена без ощутимой разницы. В IV томе ее стихотворений те же темы, те же приемы, та же душа, что и в двух предыдущих. Неужели не скучно поэту повторять самого себя? И это фантазия Брюсова. Образы античной мифологии встречаются у Лохвицкой только в I томе.
Надо сказать, что такая оценка личности поэтессы по-своему уникальна: мемуаристы (Вас. Ив. Немирович-Данченко, И. А. Бунин и др.) единодушно отмечают ее привлекательность и обаяние.какой смысл в этом умножении одинаковых стихов, хотя бы и звучных?»17 Отзыв довольно странный: в IV томе Лохвицкая как раз декларирует отход от прежних мотивов и обращается к религиозно-философской тематике. Естественно, что Брюсову это не близко, но если в чем-то и можно упрекать поэтессу, то уж никак не в самоповторении. Однако с легкой руки Брюсова этот тезис надолго утвердился в литературоведении. Стилистически в IV томе заметно усиление риторической тенденции, которая как раз близка самому Брюсову - но он почему-то не замечает этого. Ясно, что он хочет сказать: «Не стоит читать, это неинтересно». На смерть Лохвицкой Брюсов не откликнулся никак. В 9-м номере «Весов» за 1905 г. содержится лишь краткое со¬общение о ее кончине (одна строка). Несомненно, это выглядело как знак «официального» непризнания. Однако нельзя сказать, что это событие прошло для Брюсова незамеченным. Большой интерес представляет хранящийся в его архиве черновик некролога Лохвицкой, озаглавленного «Памяти колдуньи».18 Судя по обилию правки и вариантов, Брюсов тщательно обдумывал эту статью. В первых ее строках он очень точно, и главное, очень нетипично для модернистской критики определяет основной смысл творчества поэтессы: «Творчество Лохвицкой - неизменная, неутолимая тоска по неземному, нездешнему». И именно поиском освобождения от «оков бытия» объясняет ее первоначальное обращение к любовной тематике: «Лохвицкая славила страсть за яркость ее мигов, освобождающих “среди тусклости” жизни . Но уже во II томе ее стихов... начинаются иные пути освобождения». Далее идет откровенная фальсификация. «Иные пути», по Брюсову, ведут на шабаш ведьм и далее в ад, к сатане. Заканчивается некролог жутковато: «С этого пути нет возврата. Кто перейдет эту черту, тот должен остаться навек в той стране (подчеркнуто автором - Т.А.). Лохвицкая выполнила все, что.» - далее совсем неразборчиво. Стихи, которые он цитирует: «В час полуденный», «Мюргит», «Колдунья», - действительно относятся у Лохвицкой к числу лучших (хотя в отношении содержания его выбор очень тенденциозен). В контексте всего, что сам Брюсов писал в те годы о «жизнетворчестве» и при таком понимании окончания земного пути поэтессы, он должен был бы почтить ее память публично, поскольку выходило, что как раз она осуществила его заветные чаяния. Однако почему-то он этого не сделал. Только семь лет спустя в критическом сборнике «Далекие и близкие» он поместил другую заметку о Лохвицкой, названную «некрологом». Не исключено, что сделал он это под давлением Бальмонта, в письме писавшего ему: «Невозможно печатать обзор поэтов, в который ты включаешь всякую безымянную дрянь., и не дать характеристики таких истинных ярких цветов, как Лохвицкая». Вероятно, в первоначальном варианте книги заметки о Лохвицкой не было. Тем не менее, оценка, которую Брюсов дает в ней творчеству поэтессы, довольно высока. По художественности выше всего оцениваются ее «песни греха и страсти». Заканчивается статья словами: «Для будущей антологии русской поэзии можно будет выбрать у Лохвицкой стихотворений 10 - 15 истинно безупречных, но внимательного читателя всегда будет волновать и увлекать внутренняя драма души, запечатленная ею во всей ее поэзии».21 Собственно говоря, «10 - 15 истинно безупречных стихотворений» в антологии русской поэзии (без указания эпохи) - это то, на что может претендовать лишь первоклассный поэт.
Мы подробно остановились на мнении Брюсова, поскольку именно оно является наиболее авторитетным из всех. Нельзя не заметить, что в отношении Лохвицкой оно далеко не всегда объективно и внутренне противоречиво. На протяжении ХХ в. к нему с равной частотой прибегали и возвышавшие поэтессу, и ниспровергавшие ее. Вопрос о причинах этой противоречивости остается открытым - на наш взгляд, она обусловлена не столько объективными свойствами поэзии Лохвицкой,сколько психологическими особенностями самого Брюсова и его литературной политикой.
Разобрав точку зрения Брюсова, об остальных критиках модернистского лаге¬ря и близких к нему легко сказать в двух словах. Как и Брюсов, большинство из них признало в Лохвицкой, прежде всего, «эротического поэта». Ее даже называли «Суламитой русской поэзии». Именно так воспринимали ее А.Л. Волынский и Н.Я. Абрамович. Многие - Вяч. Иванов, Н. Поярков, К.Д. Бальмонт - высоко ставили и отмеченные Брюсовым «колдовские» стихи. В целом оценка творчества поэтессы выше у так называемых представителей «массовой» критики - таких, как Н.Я. Абрамович или А.А. Измайлов. «Высокая» модернистская критика относилась к Лохвицкой равнодушно.
Обычно исследователи обращают особое внимание на мнение К.Д. Бальмонта, считая его наиболее лояльным критиком по отношению к женщине, с которой его связывали загадочные романтические отношения и память о которой он хранил всю жизнь. Однако это не так. Как и для прочих модернистов, для Бальмонта Лохвицкая - только «художница вакхических видений, знающая тайны колдовства»: «Область Лохвицкой - слова, в которых чувствуются поцелуи, или жажда их, сновидения, полные девической робости и тонкой женской наблюдательности, и чары колдовст¬ва, в которых чувствуется Средневековье».22 Ничего другого он в ней не видел. Его отзывы о ее поэзии последних лет холодны и пристрастны. Через некоторое время после смерти Лохвицкой (не сразу) Бальмонт вновь сделался поклонником ее творчества, но по-прежнему воспринимал ее только как «страстную поэтессу».
«Песни греха и страсти», а также стилистические изменения в поэзии Лохвицкой, понравившиеся модернистам, вызвали возмущение людей консервативно¬эстетических взглядов, восторженно принявших ее первые стихи. Так, А.А. Голенищев-Кутузов в рецензии на III том ее стихотворений констатировал, что ее дарование «искалечено» декадентством. К тому же «глубоко-реакционному течению» однозначно причислил ее марксистский критик Ф. Маковский, объединив с Бальмонтом, Брюсовым, Сологубом и Гиппиус.
Вне определенной идеологической позиции, но с неизменным гиперкритическим рвением разбирал почти каждый очередной выходивший сборник Лохвицкой критик «Нового времени» В.П. Буренин, сам имевший одиозную репутацию.
Таким образом, к концу жизни Лохвицкая оказалась в изоляции: сторонники «чистого искусства» ее оттолкнули, а «декаденты» в свои ряды не приняли. Это обстоятельство сыграло роковую роль в ее посмертной литературной судьбе.
Для полноты картины отметим еще одну характеристику, данную Лохвицкой в одном из некрологов; характеристику, не привлекшую к себе особого внимания, но, на наш взгляд, весьма ценную. Она принадлежит поэту и критику А. Курсинскому, который в юности был близок Брюсову, но впоследствии резко с ним разошелся. Как и Брюсов, он видит основное содержание поэзии Лохвицкой в «неизменной, неутолимой тоске по неземному, нездешнему», но направление поиска указывает совершенно противоположное: «Она ободряла нас на пути к вожделенному граду, даря нам отражение лучшей, изящной жизни в красоте и свете, к которой так беззаветно стремилась ее душа, белоснежный лебедь, рвущийся “в мир свободы, // Где вторят волнам вздохи бурь, // Где в переменчивые воды // Глядится вечная лазурь”».
Несмотря на разноречивые суждения, в начале XX века Лохвицкой было отведено достаточно почетное место на русском «литературном Олимпе». «Умерла самая видная и, я бы сказал, - единственная, если применять строгую и серьезную точку зрения, русская поэтесса.»24 «Она была за последнее десятилетие, несомненно, самою крупною величиной среди русских молодых поэтических величин.» «С Миррой Лохвицкой ушла из литературы яркая всенародная поэтесса.» Так писали критики разных направлений сразу после ее смерти. Тогда же, в 1905 г. последний прижизненный сборник Лохвицкой был удостоен Пушкинской премии - в ее биографии уже второй. Некоторые авторы некрологов, напротив, в нарушение законов жанра, сбивались на критику. Вместе с тем раздавались голоса, говорившие о недооценке поэзии Лохвицкой и констатировавшие «странную и нечуткую холодность», с каким общество отнеслось к ее преждевременной смерти, - холодность, объясняемую отчасти тем, что эта смерть пришлась на исторический момент, когда тревожные события начала первой русской революции занимали всеобщее внимание и поэзия в целом отступила на второй план. Видимо, многие полагали, что слава Лохвицкой будет «возрастать в потомстве»: «Только через несколько лет, когда мы отойдем от нашего пылающего безумием и ужасом времени, мы поймем, что мы по¬теряли в Лохвицкой, мы оценим ее сочный, красивый, яркий талант»28. Тремя годами позже, в отзыве на изданный родственниками сборник ее последних стихотворений, М.Е. Гершензон утверждал, что: «стихотворения Лохвицкой не были оценены по достоинству и не проникли в большую публику».29 Известность поэтессы тогда уже пошла на спад и критические разборы ее творчества появлялись крайне редко. Но все же популярность ее среди читателей была достаточно велика, и мнение И.А. Бунина, что Лохвицкую забыли вскоре после смерти, не вполне отражает действительность. В этой связи представляет интерес суждение сестры поэтессы, Н.А. Тэффи, высказанное в ее воспоминаниях об И. Северянине: «Игорь писал стихи о том, что всюду царит бездарь, а он и Мирра в стороне. Ну, про Мирру этого нельзя было сказать. Ее талант был отмечен тремя Пушкинскими премиями и четвертой посмертной». Тэффи допускает фактическую неточность, удваивая количество Пушкинских премий, полученных сестрой, но все же она передает ощущение, что до революции та была совсем еще не «в стороне» и не забыта. Это обстоятельство тонко подметила современная американская исследовательница Кристи Гроуберг: «Важно осознать, что в начале ХХ века Лохвицкая была эталоном, в сравнении с которым оценивались другие женщины-поэты». ( - Здесь и далее везде, где нет указания на автора пере¬вода, перевод наш - Т.А.) В воспоминаниях Тэффи о Бальмонте есть следующий эпизод, относящийся к 1912 году, когда поэт вернулся из-за границы и был востор¬женно встречен на родине: «Приехал! Приехал! - ликовала Анна Ахматова. - Я видела его, я ему читала стихи и он сказал, что до сих пор признавал только двух поэтесс - Сафо и Мирру Лохвицкую. Теперь он узнал третью - меня, Анну Ахматову». А.А. Амфитеатров в статье, посвященной разбору творчества Игоря Северянина, разделяя его преклонение перед Лохвицкой, говорил, что в лирике она «иногда возвышалась почти до гениальности», и указывал на следующее обстоятельство: «Мирра Лохвицкая, велика ли она, мала ли, но вся была, прежде всего, именно сплошь оригинальна и задушевно, пламенно смела. Хотя жизнь ее была короткая, она успела сказать несколько своих слов и внести в копилку русской литературы не¬сколько своих мыслей (подчеркнуто автором - Т.А.). Ими потом, вот уже целое десятилетие пробавляются разные господа поэты, от них же первый и, к чести его.Уже в 20-е гг., когда расстановка сил в поэзии заметно изменилась, в известной «Антологии русской лирики первой четверти ХХ века» И.С. Ежова и Е.И. Шамурина Лохвицкая представлена 26-ю стихотворениями.36 В конце 20-х гг. В. Саянов еще отводит поэтессе заметное место в ряду «зачинателей символизма»,хотя в целом дает поэзии 90-х гг. невысокую оценку. Впоследствии всякое упоминание о Лохвицкой надолго исчезает со страниц советских изданий.
Причиной этого исчезновения является отчасти то, о чем пишет современная исследовательница В.Г. Макашина: «Отсутствие до недавнего времени самостоятельных исследований творчества Мирры Лохвицкой в отечественном литературоведении объясняется, в частности, идеологическими причинами. Творчество Мирры Лохвицкой подверглось насильственному забвению на несколько десятилетий, по¬скольку ни ее эротически окрашенная любовная лирика, ни стихотворения и драматические поэмы на религиозные темы не могли отвечать коммунистической идеологии». Косвенно, вероятно, сыграло свою роль и то, что родной брат поэтессы, генерал Н.А. Лохвицкий, был одним из видных участников Белого движения. Показательно однако то, что позднее, в 60 - 70-е гг., в эпоху частичной реабилитации по¬эзии Серебряного века и возвращения многих забытых имен (в числе которых была и Тэффи), Мирру Лохвицкую если и вспомнили, то лишь для того, чтобы вновь отвергнуть. «Новое прочтение» ее поэзии определеннее всего выразилось в предисловии Г.А. Бялого к сборникам «Поэты 1880 - 1890-х гг. XIX в.»39 Эти издания установили новый статус Лохвицкой - как малозначительного, третьестепенного поэта: «Ее маленький эстетизированный мирок замкнут в себе, за ним нет ничего - ни личной драмы, ни общественного трагизма<.> Лохвицкая чаще всего писала о любви, но любовь в ее поэзии - это не душевное состояние, не человеческое чувство<.> это только предлог для экстазов и восторгов<.> Лохвицкая<.> унаследовала<.> наиболее банальную и наименее ценную часть надсоновского наследия и довела ее до того предела, за которым начинается уже пародия». За этим приговором следовало некоторое смягчение: «И все-таки у Лохвицкой был несомненный талант, толь¬ко дурно направленный и растраченный на дешевые украшения - в угоду той широкой обывательской публике, которая в 80 - 90-х годах создавала шумную рекламу поэтам с демонстративной “смелостью” заявлявшим о своем нежелании внимать “наветам уныния”».Эта «новая» оценка является хорошим примером упомянутого повторения и контаминации старых критических мнений. Источники прослеживаются легко. Тезис об узости поэтического мира Лохвицкой с разной степенью резкости повторяли на рубеже веков А.А. Голенищев-Кутузов, П.Ф. Якубович, А. Грани¬тов. Упреки в банальности восходят к Брюсову, только в отличие от него, Г.А. Бялый не видит у Лохвицкой никакой душевной драмы и никакого психологического интереса. В последнем, без сомнения, сказывается влияние превратно понятых воспоминаний Бунина. Наконец, общий гиперкритический тон повествования возрождает стиль фельетонов В.П. Буренина, для которого, кстати, характерно и снисходительное признание у Лохвицкой поэтического дарования, и сетования, что она «дурно направляет» его и тратит не на то, что нужно. К Буренину восходит и тезис об излишней риторичности. Подборка поэзии следует принципу иллюстрации критических мнений - в ней довольно широко представлен ранний этап ее творчества и почти исключен поздний - вероятно, в значительной мере по указанным идеологическим причинам. Ни одно из стихотворений, выделенных Брюсовым, в подборку не попало. От эффектной концовки брюсовского некролога составители оставили ровно половину: «Можно будет выбрать у Лохвицкой стихотворений 10 - 15 истинно безупречных». В контексте общего негативного отношения «безупречных» понимается как «заслуживающих переиздания». Это понимание тоже утвердилось как общепринятое: вплоть до 90-х гг. ХХ в. отдельными сборниками стихотворения Лохвицкой не выходили.
Если учитывать тот факт, что прижизненные сборники поэтессы давно стали библиографической редкостью, а издания серии Библиотеки поэта считались авторитетными, неудивительно, что «новое исследовательское представление» о творчестве Лохвицкой складывалось в значительной степени на основании этой подборки. Именно на нее ссылается известный австрийский специалист по истории русского символизма Аге Ханзен-Лёве. В своей обстоятельной работе о системе мотивов ран¬него символизма он приводит примеры из поэзии Лохвицкой всего несколько раз, почти каждый раз прибавляя к ее стихам эпитеты «банальный» и «тривиальный».42
В русле того же низведения поэзии Лохвицкой в ранг простой, хотя и грамот¬ной, версификации следуют критические оценки Н.В. Банникова, К.А. Кумпан, В.В. Ученовой, Е.В. Ивановой, И.В. Корецкой и др.43 В упомянутом ранее двухтомнике пожалуй, лучшая из всех, выходивших в советское время; В.В. Ученовой принадлежит удачная формулировка, которую можно применить к ранним стихам Лохвицкой: «Классичность формы сочетается в них с взрывным содержанием» («Царицы муз: русские поэтессы XIX - нач. ХХ вв. М., 1989, с. 9), а Е.В. Ива¬нова весьма проницательно замечает: «Чувственная и жизнелюбивая на поверхности, лирика Лохвицкой, воспевающая греховную страсть, таила душевную чистоту и простодушие, глубокую ре- ИМЛИ, там, где единственный раз упоминается Лохвицкая, допущена фактическая ошибка: «Сдвиг к декадентскому мажору пережили и стихотворцы ( - курсив наш - Т.А.), к поэтике символизма не примкнувшие, но варьировавшие некоторые его темы и мотивы - например, М.А. Лохвицкая».44 Между тем, до Лохвицкой никакого «декадентского мажора» вообще не существовало. Напротив, можно сказать, что это она «по эстафете» передала его Бальмонту, - т.к. по мере нарастания мажора в его творчестве, у нее как раз усугубляются депрессивные настроения.45
На этом «генеральная линия» отечественного изучения поэзии Лохвицкой может считаться завершенной, т.к. логическим продолжением ее могло бы быть разве что утверждение, что эта дама вообще не писала стихов. Вопрос о ее месте в русской литературе можно было бы считать решенным, - однако начиная с 70-х гг., сначала в западной славистике, а в последние годы и у нас стали слышаться совершенно иные мнения. Исследователи, смотревшие менее «зашоренным» взглядом и не ограничивавшие знакомство с творчеством поэтессы антологическими подборка¬ми, увидели в ее поэзии некие другие грани, заслуживавшие внимания. Начало этому повороту положила упомянутая статья С. Сайорана, который, обратив внимание преимущественно на позднее творчество Лохвицкой, акцентировал замеченную Брюсовым психологическую проблему дуализма. Сайоран пришел к выводу о том, что поэтессу можно причислить не к предтечам декадентства, а непосредственно к декадентам: «Мало кто сомневался, что Лохвицкая была «декаденткой», и не было вопроса в том, что она принадлежит к декадентскому лагерю Бальмонта, Брюсова и Сологуба»
В 1982 г. в Питтсбурге появилось первое монографическое исследование о Лохвицкой - докторская диссертация Р. Гридана: «”Дуализм” Мирры Лохвицкой как “романтический конфликт” и его отражение в ее поэзии». К сожалению, в России эта работа недоступна и мы можем ограничиться лишь повторением слов К. Гроуберг: «Р. Гридан утверждает, что любовная лирика Лохвицкой подготовила почву для появления такой крупной фигуры, как Ахматова». Судя по формулировке те¬мы, позволим себе высказать собственное предположение, что исследователь решает вопрос в том же ключе, что и Сайоран.
В 1978 г. вышла антология женской поэзии русского модернизма, подготовленная Темирой Пахмусс. В краткой справке, посвященной поэтессе, также подчеркивается ее фактическая принадлежность к символизму, хотя и указывается, что са¬ми символисты, за исключением Бальмонта, «не признали в ней родственного духа». «К сожалению, вероятно, излишняя весомость мира страсти и чувственности в ее ранней поэзии, привела критиков к недооценке более интеллектуального аспекта ее позднего творчества. Действительно, они понимали Лохвицкую просто как “певицу любви и страсти”. Но позднейшая фаза ее эволюции как художника противоречит их суждению <.. .> Более того, в поздних стихах поэт не ограничивает себя специфически-женским сознанием. Мирра Лохвицкая была не только представительницей женской линии декаданса. Как и другие поэты-символисты, она верила в высшую реальность. Вечные небесные сады в ее поэзии исполнены духовной значимости. Та же неоднозначность свойственна поэзии Зинаиды Гиппиус и Александра Блока».
В последние десятилетия Лохвицкая попала в поле зрение ряда западных специалистов в силу укрепления на Западе феминистического движения и в связи с этим - ростом общего интереса к женскому творчеству. Так, пишущая «в традициях американского феминизма» Барбара Хельдт утверждает, что «Ахматова и Цветаева, конечно, связаны с ее традицией “освобожденного женского естества”». К сожалениям страсти, но и господству ее возлюбленного-мужчины».
Уже упоминавшаяся американская исследовательница К. Гроуберг в «Слова¬ре русских женщин писателей» констатировала, что роль Лохвицкой в «женской поэзии» «все еще ждет взвешенной и справедливой оценки», указав, что и в целом ее «влияние на современников и позднейших поэтов только начинает осознаваться».
Открытая постановка вопроса о восстановлении поэзии Лохвицкой в правах принадлежит известному русско-американскому слависту В.Ф. Маркову. Наиболее определенно она сформулирована в его статье «Русские сумеречники»:
«Она представляет собой промежуточную стадию между Фетом и Бальмонтом в поэзии любви-ночи-парка, но она есть нечто большее. Ее “жгучий, женственный стих” определенно заслуживает внимания и реабилитации. Даже при том, что ее словарь содержит слишком много клише для нашего слуха, в ее поэзии есть настоящая сила и напор». Чуть ниже Марков говорит, что «Лохвицкая - это кладезь пророческих предвосхищений <.> Она опередила Бальмонта почти на десять лет своим “К солнцу” <.> Другие поэты также слышатся в ее строках. Самое первое стихотворение первой книги ее стихов звучит как предвестие Гиппиус, Бальмонта и Сологуба, а кроме того, некоторых “соловьевских” аспектов Блока. Лохвицкая писала о канатной плясунье (и об “одиночестве вдвоем”) до Ахматовой, объясняла природу наяды до Цветаевой, ставила в стихи “дождь” и “плащ” до Юрия Живаго и употребляла слова вроде ”теревинф” до Вячеслава Иванова. Более важно то, что именно Лохвицкая, а не Ахматова, “научила женщин говорить”».52
Откликом на новую постановку задачи стала первая в России монографическая работа, посвященная творчеству Мирры Лохвицкой - диссертация Т.Ю. Шевцовой,53 защита которой состоялась в МПГУ в 1898 г. Эта работа представляет исключительную ценность по охвату материала: исследовательница выявила и проработала практически все доступные российские архивные источники, а также вышла на потомков поэтессы.54 В диссертации прослеживается эволюция творчества Лохвицкой и оценка ее современной критикой, впервые дается попытка периодизации ее творчества, анализируются некоторые особенности поэтической манеры, высказываются предположения о поэтических предшественниках и отдельно рассматриваются связи с творчеством Бальмонта, Ахматовой и Цветаевой. Работа содержит не¬мало интересных наблюдений. Но неизбежный для первого этапа работы слишком широкий охват материала не позволил исследовательнице сделать конкретные теоретические выводы, в результате чего общим выводом стало несколько расплывчатое утверждение: «Интенсивность художественных свершений, многообразие и плодотворность жанровых построений, отразивших совершенствование поэтического мастерства, воистину поставили Лохвицкую в ряд художников, вне наследия которых история русской поэзии будет неполной, обедненной».
Возможно, именно эта нечеткость вывода привела к тому, что следующая исследовательница, обратившаяся изучению к творчеству Лохвицкой, В.Г. Макашина, предпочла вернуться к традиционному для дореволюционной критики и советской науки взгляду на Лохвицкую как на неглубокого поэта. Ее диссертация: «Мирра Лохвицкая и Игорь Северянин. К проблеме преемственности поэтических культур» - была защищена в Новгородском государственном университете в 1999 г. К сожалению, нам удалось ознакомиться лишь с авторефератом этой работы, а также с предисловием автора к составленной ею небольшой брошюре стихотворений Лохвицкой. Объектом преимущественного интереса исследовательницы, насколько можно понять, является Игорь Северянин, чьи архивные материалы она широко использует. Архив Лохвицкой знаком ей лишь отчасти. Для нас неприемлем тезис об зачислении Лохвицкой в ряд явлений «массовой культуры»; спорным кажется и утверждение, что для Игоря Северянина главной заслугой Лохвицкой было содержавшееся в ее поэзии «отрицание общепринятого различия между Добром и Злом». Применительно к стихам поэтессы вновь зазвучали эпитеты «банальный» и «примитивный», и снова упор делается на то, что писалось ею в двадцатилетнем возрасте.
Хочется, наконец, вспомнить справедливые слова Н.Я. Абрамовича: «Этот музыкальный лирик в своей духовной высоте был значительней многих, кто бросал ей презрительный упрек».К вопросу о «духовной высоте», необходимо упомянуть еще одно суждение, высказанное в последнее десятилетие. Это, на первый взгляд, очень неожиданная трактовка поэзии Лохвицкой, но отдельные приведенные выше высказывания ее подготовили. В 1994 г. в «Журнале Московской Патриархии» была напечатана статья Г. Лахути «Время и поэзия Мирры Лохвицкой». В ней утверждалось, что поэзия Лохвицкой на самом деле - «подлинно христианская», причем «самой высокой пробы», и именно потому не была принята современниками. По силе воздействия автор сравнивает поэтессу с Лермонтовым и Пастернаком. Статья не¬много небрежна по стилю, содержит ряд фактических неточностей, касающихся биографии поэтессы, может быть, выводы, сделанные автором, спорны, но сама постановка вопроса заслуживает внимания. Тот же автор выпустил небольшой отдельный сборник поэзии М
(1890-е - начало 1920-х гг.), общий объем которого более полутора тысяч страниц, она упомянута только два раза, причем один раз - просто как сестра Тэффи. Такую ситуацию нельзя считать нормальной. Игнорирование литературного феномена, пусть и забытого потомками, но широко известного в свою эпоху, может привести к тому, что общая картина окажется не только неполной, но и искаженной. Даже если признать справедливой эфемерность славы Лохвицкой (с чем категорически не согласен автор данной работы), она заслуживает внимания хотя бы как заметное явление текущего литературного процесса рубежа XIX - XX веков.
Таким образом цель предпринимаемого исследования - содействовать, по мере возможности, ликвидации одного из белых пятен в истории русской литературы. Обратимся же к истории вопроса.
Для понимания последующих оценок поэзии Лохвицкой, прежде всего, важно уяснить отношение к ней современников. Оно, как мы уже сказали, было далеко не однозначным. Творческий путь поэтессы пришелся на время зарождения новых течений и тотальной переоценки ценностей. Необходимо особо подчеркнуть ( - этот момент, как правило, упускается из виду), что за 16 лет литературной жизни поэзия Лохвицкой претерпела значительную эволюцию. Заметных «тектонических сдвигов» в ее поэтике не было, изменения накапливались исподволь, но «переход количества в качество», несомненно, произошел. Во всяком случае, знакомясь с ее стихами начала 90-х гг., читатель не сомневается, что писал их поэт девятнадцатого века, читая стихи начала 900-х, он ясно чувствует, что перед ним - автор века двадцатого.4 Именно эти эволюционные изменения в самом творчестве поэтессы обусловили постепенную перемену отношения к ней критиков и в конечном итоге предопределили ее положение в литературе - вне господствующих течений.
Поэтическая карьера Мирры Лохвицкой началась в 1889 г. - и очень успешно. «Меня избаловали в Петербурге, где я выступила на литературном поприще совсем
Анализ поэтических средств, используемых Лохвицкой, и вербализация этого непосредственно¬го читательского ощущения составляют главную задачу данного исследования.еще девочкой и где с первых шагов слышала о себе только лестные отзывы. Я была новинкой и, как всякая новинка, возбуждала интерес», - писала поэтесса в письме к А.Л. Волынскому.5 Между тем, одобрительные отзывы исходили лишь из определенного литературного лагеря - круга сторонников «чистого искусства», в отношении эстетики достаточно консервативных. Это одобрение наиболее авторитетно выражено в рецензии А.А. Голенищева-Кутузова, который отмечает «необыкновенное изящество и яркость образов, чуткое понимание красот природы, неподдельную искренность чувства и, наконец, за редким исключением, прекрасный по звучности и правильности стих». Но все же рецензент находит и заметный недостаток: «крайнее однообразие содержания стихотворений».6 Тем не менее уже за первый вышедший сборник стихотворений Лохвицкой была присуждена половинная Пушкинская премия.
Сочувствия от представителей идеологически еще доминирующего в те годы народнического лагеря поэтесса не ждала и не искала: «До того, что думают обо мне критики таких журналов, как «Русское богатство» или «Русская мысль», - мне нет никакого дела и даже было бы как-то не по себе, если бы им вздумалось (сохрани Бог!) похвалить меня».7 Действительно, «демократы» встретили ее неодобрительно, но это неодобрение касалось в основном идеологии и содержания, а не формы, - в эстетическом смысле старые принципы «чистого искусства» их вполне удовлетворяли. Примером двойственности такой оценки может служить мнение народнического поэта и критика П.Ф. Якубовича. С одной стороны: «Да, это - поэзия, неподдельная, полная чудного очарования». С другой: «Перед нами, точно будто, не образованная писательница, живущая в просвещенной стране на заре ХХ века, а какая-то “восточная роза , для которой мир ограничен стенами гарема...»
Тогда же, в 90-е гг. начинает формироваться новый литературный лагерь - лагерь модернизма. Его будущий вождь, Валерий Брюсов следит за успехами Мирры Лохвицкой с большим вниманием и - неодобрением: «Не припомню сейчас, где (не то в “Труде”, не то в “Русском Обозрении”) видел я стихотворение Лохвицкой ”Сон”, - пишет он в письме П.П. Перцову от 14 июня 1895 г. - “Я была во сне бабочкой, а ты мотыльком. Мы обнялись и улетели”. При этом достоверно известно, что г-жа Лохвицкая в самом деле во сне этого не видала. Что же остается от всего стихотворения? Выражения: утро, бабочка, розы, “как греза юна”, мотылек и лазурь? Дурно то, что составился “поэтический словарь”; комбинируя его слова, получают нечто, что у нас называют стихотворением».9 «Слишком много новизны и слишком много в ней старого»,10 - пишет он Перцову позднее. Новизну он, видимо, склонен объяснять исключительно посторонним влиянием. В письме Перцову от 19 июля 1896 г. Брюсов говорит, что в русской поэзии стала формироваться «школа Бальмонта», к которой причисляет и Лохвицкую. Около двух лет спустя (в январе 1898 г.) в письме Бальмонту он пишет: «Вот новый сборник Мирры Лохвицкой. Согласен, уступаю, — здесь многое недурно. Но вот я, который стихов не пишет, предлагаю на¬писать на любую тему стихотворение ничем не отличное от этих, такое, что Вы его признаете не отличающимся, таким же “недурным, хорошим”. Все это трафарет, новые трафареты поэзии, все те же боги Олимпа, те же Амуры, Псиши, Иовиши, но в безусловно, не принадлежит к лучшим ее созданиям, но все же оно далеко не так банально, как может показаться при чтении брюсовского письма. Самое интересное в нем - идеально гармонирующий с содержанием «порхающий» ритм, который достигается искусным сочетанием четырех - и трехстопных амфибрахиев с двухстопным ямбом. Эта особенность вполне искупает некоторую содержательную инфантильность и шаблонность словаря. Мотив сна у Лохвицкой варьируется весьма разнообразно, что сближает ее с символистами. «Мотылек» - один из вариантов характерного для нее образа - крылатого возлюбленного.Нет, не этого нужно, не этого. Лучше не писать». Бальмонт в это время в полном восторге от поэзии Лохвицкой, его восхищение вполне разделяет и князь А.И. Урусов - знаток и любитель новых французских поэтов. Брюсов же при¬знает достоинства Лохвицкой с большой неохотой. Примечательно, что в дневниках он дает ей несколько более высокую оценку, чем в письмах: «Однако ее последние стихи хороши», - записывает он в ноябре 1897 г. Чуть позже, давая шутливую характеристику современной поэзии в форме библейских пророческих причитаний («Горе тебе, словесность русская!.») он ставит Лохвицкую в ряд с декадентами - Бальмонтом, Гиппиус и др, противопоставляя «своих» «ничтожному стихотворцу Федорову и . Ратгаузу».14 Творчество ее он изучает довольно серьезно. В его архиве сохранились четыре тома стихотворений Лохвицкой (два - с дарственными надписями поэтессы). Отдельные стихи отмечены подчеркиванием. К стихотворению «В час полуденный» в III томе он даже приписывает строфу от себя. Прочитать ее, к сожалению, невозможно - Брюсов пользуется сокращениями, но известно, что это стихотворение он считал одним из наиболее сильных у Лохвицкой, и с этим, действительно, трудно поспорить. Судя по дневниковым записям, по-человечески Лохвицкая ему несимпатична: он излишне придирчив и к ее внешности, и к манере по- ведения.16 В печати при жизни Лохвицкой появился лишь один отзыв Брюсова - на ее IV том. «Нумерация трех сборников г-жи Лохвицкой может быть изменена без ощутимой разницы. В IV томе ее стихотворений те же темы, те же приемы, та же душа, что и в двух предыдущих. Неужели не скучно поэту повторять самого себя? И это фантазия Брюсова. Образы античной мифологии встречаются у Лохвицкой только в I томе.
Надо сказать, что такая оценка личности поэтессы по-своему уникальна: мемуаристы (Вас. Ив. Немирович-Данченко, И. А. Бунин и др.) единодушно отмечают ее привлекательность и обаяние.какой смысл в этом умножении одинаковых стихов, хотя бы и звучных?»17 Отзыв довольно странный: в IV томе Лохвицкая как раз декларирует отход от прежних мотивов и обращается к религиозно-философской тематике. Естественно, что Брюсову это не близко, но если в чем-то и можно упрекать поэтессу, то уж никак не в самоповторении. Однако с легкой руки Брюсова этот тезис надолго утвердился в литературоведении. Стилистически в IV томе заметно усиление риторической тенденции, которая как раз близка самому Брюсову - но он почему-то не замечает этого. Ясно, что он хочет сказать: «Не стоит читать, это неинтересно». На смерть Лохвицкой Брюсов не откликнулся никак. В 9-м номере «Весов» за 1905 г. содержится лишь краткое со¬общение о ее кончине (одна строка). Несомненно, это выглядело как знак «официального» непризнания. Однако нельзя сказать, что это событие прошло для Брюсова незамеченным. Большой интерес представляет хранящийся в его архиве черновик некролога Лохвицкой, озаглавленного «Памяти колдуньи».18 Судя по обилию правки и вариантов, Брюсов тщательно обдумывал эту статью. В первых ее строках он очень точно, и главное, очень нетипично для модернистской критики определяет основной смысл творчества поэтессы: «Творчество Лохвицкой - неизменная, неутолимая тоска по неземному, нездешнему». И именно поиском освобождения от «оков бытия» объясняет ее первоначальное обращение к любовной тематике: «Лохвицкая славила страсть за яркость ее мигов, освобождающих “среди тусклости” жизни . Но уже во II томе ее стихов... начинаются иные пути освобождения». Далее идет откровенная фальсификация. «Иные пути», по Брюсову, ведут на шабаш ведьм и далее в ад, к сатане. Заканчивается некролог жутковато: «С этого пути нет возврата. Кто перейдет эту черту, тот должен остаться навек в той стране (подчеркнуто автором - Т.А.). Лохвицкая выполнила все, что.» - далее совсем неразборчиво. Стихи, которые он цитирует: «В час полуденный», «Мюргит», «Колдунья», - действительно относятся у Лохвицкой к числу лучших (хотя в отношении содержания его выбор очень тенденциозен). В контексте всего, что сам Брюсов писал в те годы о «жизнетворчестве» и при таком понимании окончания земного пути поэтессы, он должен был бы почтить ее память публично, поскольку выходило, что как раз она осуществила его заветные чаяния. Однако почему-то он этого не сделал. Только семь лет спустя в критическом сборнике «Далекие и близкие» он поместил другую заметку о Лохвицкой, названную «некрологом». Не исключено, что сделал он это под давлением Бальмонта, в письме писавшего ему: «Невозможно печатать обзор поэтов, в который ты включаешь всякую безымянную дрянь., и не дать характеристики таких истинных ярких цветов, как Лохвицкая». Вероятно, в первоначальном варианте книги заметки о Лохвицкой не было. Тем не менее, оценка, которую Брюсов дает в ней творчеству поэтессы, довольно высока. По художественности выше всего оцениваются ее «песни греха и страсти». Заканчивается статья словами: «Для будущей антологии русской поэзии можно будет выбрать у Лохвицкой стихотворений 10 - 15 истинно безупречных, но внимательного читателя всегда будет волновать и увлекать внутренняя драма души, запечатленная ею во всей ее поэзии».21 Собственно говоря, «10 - 15 истинно безупречных стихотворений» в антологии русской поэзии (без указания эпохи) - это то, на что может претендовать лишь первоклассный поэт.
Мы подробно остановились на мнении Брюсова, поскольку именно оно является наиболее авторитетным из всех. Нельзя не заметить, что в отношении Лохвицкой оно далеко не всегда объективно и внутренне противоречиво. На протяжении ХХ в. к нему с равной частотой прибегали и возвышавшие поэтессу, и ниспровергавшие ее. Вопрос о причинах этой противоречивости остается открытым - на наш взгляд, она обусловлена не столько объективными свойствами поэзии Лохвицкой,сколько психологическими особенностями самого Брюсова и его литературной политикой.
Разобрав точку зрения Брюсова, об остальных критиках модернистского лаге¬ря и близких к нему легко сказать в двух словах. Как и Брюсов, большинство из них признало в Лохвицкой, прежде всего, «эротического поэта». Ее даже называли «Суламитой русской поэзии». Именно так воспринимали ее А.Л. Волынский и Н.Я. Абрамович. Многие - Вяч. Иванов, Н. Поярков, К.Д. Бальмонт - высоко ставили и отмеченные Брюсовым «колдовские» стихи. В целом оценка творчества поэтессы выше у так называемых представителей «массовой» критики - таких, как Н.Я. Абрамович или А.А. Измайлов. «Высокая» модернистская критика относилась к Лохвицкой равнодушно.
Обычно исследователи обращают особое внимание на мнение К.Д. Бальмонта, считая его наиболее лояльным критиком по отношению к женщине, с которой его связывали загадочные романтические отношения и память о которой он хранил всю жизнь. Однако это не так. Как и для прочих модернистов, для Бальмонта Лохвицкая - только «художница вакхических видений, знающая тайны колдовства»: «Область Лохвицкой - слова, в которых чувствуются поцелуи, или жажда их, сновидения, полные девической робости и тонкой женской наблюдательности, и чары колдовст¬ва, в которых чувствуется Средневековье».22 Ничего другого он в ней не видел. Его отзывы о ее поэзии последних лет холодны и пристрастны. Через некоторое время после смерти Лохвицкой (не сразу) Бальмонт вновь сделался поклонником ее творчества, но по-прежнему воспринимал ее только как «страстную поэтессу».
«Песни греха и страсти», а также стилистические изменения в поэзии Лохвицкой, понравившиеся модернистам, вызвали возмущение людей консервативно¬эстетических взглядов, восторженно принявших ее первые стихи. Так, А.А. Голенищев-Кутузов в рецензии на III том ее стихотворений констатировал, что ее дарование «искалечено» декадентством. К тому же «глубоко-реакционному течению» однозначно причислил ее марксистский критик Ф. Маковский, объединив с Бальмонтом, Брюсовым, Сологубом и Гиппиус.
Вне определенной идеологической позиции, но с неизменным гиперкритическим рвением разбирал почти каждый очередной выходивший сборник Лохвицкой критик «Нового времени» В.П. Буренин, сам имевший одиозную репутацию.
Таким образом, к концу жизни Лохвицкая оказалась в изоляции: сторонники «чистого искусства» ее оттолкнули, а «декаденты» в свои ряды не приняли. Это обстоятельство сыграло роковую роль в ее посмертной литературной судьбе.
Для полноты картины отметим еще одну характеристику, данную Лохвицкой в одном из некрологов; характеристику, не привлекшую к себе особого внимания, но, на наш взгляд, весьма ценную. Она принадлежит поэту и критику А. Курсинскому, который в юности был близок Брюсову, но впоследствии резко с ним разошелся. Как и Брюсов, он видит основное содержание поэзии Лохвицкой в «неизменной, неутолимой тоске по неземному, нездешнему», но направление поиска указывает совершенно противоположное: «Она ободряла нас на пути к вожделенному граду, даря нам отражение лучшей, изящной жизни в красоте и свете, к которой так беззаветно стремилась ее душа, белоснежный лебедь, рвущийся “в мир свободы, // Где вторят волнам вздохи бурь, // Где в переменчивые воды // Глядится вечная лазурь”».
Несмотря на разноречивые суждения, в начале XX века Лохвицкой было отведено достаточно почетное место на русском «литературном Олимпе». «Умерла самая видная и, я бы сказал, - единственная, если применять строгую и серьезную точку зрения, русская поэтесса.»24 «Она была за последнее десятилетие, несомненно, самою крупною величиной среди русских молодых поэтических величин.» «С Миррой Лохвицкой ушла из литературы яркая всенародная поэтесса.» Так писали критики разных направлений сразу после ее смерти. Тогда же, в 1905 г. последний прижизненный сборник Лохвицкой был удостоен Пушкинской премии - в ее биографии уже второй. Некоторые авторы некрологов, напротив, в нарушение законов жанра, сбивались на критику. Вместе с тем раздавались голоса, говорившие о недооценке поэзии Лохвицкой и констатировавшие «странную и нечуткую холодность», с каким общество отнеслось к ее преждевременной смерти, - холодность, объясняемую отчасти тем, что эта смерть пришлась на исторический момент, когда тревожные события начала первой русской революции занимали всеобщее внимание и поэзия в целом отступила на второй план. Видимо, многие полагали, что слава Лохвицкой будет «возрастать в потомстве»: «Только через несколько лет, когда мы отойдем от нашего пылающего безумием и ужасом времени, мы поймем, что мы по¬теряли в Лохвицкой, мы оценим ее сочный, красивый, яркий талант»28. Тремя годами позже, в отзыве на изданный родственниками сборник ее последних стихотворений, М.Е. Гершензон утверждал, что: «стихотворения Лохвицкой не были оценены по достоинству и не проникли в большую публику».29 Известность поэтессы тогда уже пошла на спад и критические разборы ее творчества появлялись крайне редко. Но все же популярность ее среди читателей была достаточно велика, и мнение И.А. Бунина, что Лохвицкую забыли вскоре после смерти, не вполне отражает действительность. В этой связи представляет интерес суждение сестры поэтессы, Н.А. Тэффи, высказанное в ее воспоминаниях об И. Северянине: «Игорь писал стихи о том, что всюду царит бездарь, а он и Мирра в стороне. Ну, про Мирру этого нельзя было сказать. Ее талант был отмечен тремя Пушкинскими премиями и четвертой посмертной». Тэффи допускает фактическую неточность, удваивая количество Пушкинских премий, полученных сестрой, но все же она передает ощущение, что до революции та была совсем еще не «в стороне» и не забыта. Это обстоятельство тонко подметила современная американская исследовательница Кристи Гроуберг: «Важно осознать, что в начале ХХ века Лохвицкая была эталоном, в сравнении с которым оценивались другие женщины-поэты». ( - Здесь и далее везде, где нет указания на автора пере¬вода, перевод наш - Т.А.) В воспоминаниях Тэффи о Бальмонте есть следующий эпизод, относящийся к 1912 году, когда поэт вернулся из-за границы и был востор¬женно встречен на родине: «Приехал! Приехал! - ликовала Анна Ахматова. - Я видела его, я ему читала стихи и он сказал, что до сих пор признавал только двух поэтесс - Сафо и Мирру Лохвицкую. Теперь он узнал третью - меня, Анну Ахматову». А.А. Амфитеатров в статье, посвященной разбору творчества Игоря Северянина, разделяя его преклонение перед Лохвицкой, говорил, что в лирике она «иногда возвышалась почти до гениальности», и указывал на следующее обстоятельство: «Мирра Лохвицкая, велика ли она, мала ли, но вся была, прежде всего, именно сплошь оригинальна и задушевно, пламенно смела. Хотя жизнь ее была короткая, она успела сказать несколько своих слов и внести в копилку русской литературы не¬сколько своих мыслей (подчеркнуто автором - Т.А.). Ими потом, вот уже целое десятилетие пробавляются разные господа поэты, от них же первый и, к чести его.Уже в 20-е гг., когда расстановка сил в поэзии заметно изменилась, в известной «Антологии русской лирики первой четверти ХХ века» И.С. Ежова и Е.И. Шамурина Лохвицкая представлена 26-ю стихотворениями.36 В конце 20-х гг. В. Саянов еще отводит поэтессе заметное место в ряду «зачинателей символизма»,хотя в целом дает поэзии 90-х гг. невысокую оценку. Впоследствии всякое упоминание о Лохвицкой надолго исчезает со страниц советских изданий.
Причиной этого исчезновения является отчасти то, о чем пишет современная исследовательница В.Г. Макашина: «Отсутствие до недавнего времени самостоятельных исследований творчества Мирры Лохвицкой в отечественном литературоведении объясняется, в частности, идеологическими причинами. Творчество Мирры Лохвицкой подверглось насильственному забвению на несколько десятилетий, по¬скольку ни ее эротически окрашенная любовная лирика, ни стихотворения и драматические поэмы на религиозные темы не могли отвечать коммунистической идеологии». Косвенно, вероятно, сыграло свою роль и то, что родной брат поэтессы, генерал Н.А. Лохвицкий, был одним из видных участников Белого движения. Показательно однако то, что позднее, в 60 - 70-е гг., в эпоху частичной реабилитации по¬эзии Серебряного века и возвращения многих забытых имен (в числе которых была и Тэффи), Мирру Лохвицкую если и вспомнили, то лишь для того, чтобы вновь отвергнуть. «Новое прочтение» ее поэзии определеннее всего выразилось в предисловии Г.А. Бялого к сборникам «Поэты 1880 - 1890-х гг. XIX в.»39 Эти издания установили новый статус Лохвицкой - как малозначительного, третьестепенного поэта: «Ее маленький эстетизированный мирок замкнут в себе, за ним нет ничего - ни личной драмы, ни общественного трагизма<.> Лохвицкая чаще всего писала о любви, но любовь в ее поэзии - это не душевное состояние, не человеческое чувство<.> это только предлог для экстазов и восторгов<.> Лохвицкая<.> унаследовала<.> наиболее банальную и наименее ценную часть надсоновского наследия и довела ее до того предела, за которым начинается уже пародия». За этим приговором следовало некоторое смягчение: «И все-таки у Лохвицкой был несомненный талант, толь¬ко дурно направленный и растраченный на дешевые украшения - в угоду той широкой обывательской публике, которая в 80 - 90-х годах создавала шумную рекламу поэтам с демонстративной “смелостью” заявлявшим о своем нежелании внимать “наветам уныния”».Эта «новая» оценка является хорошим примером упомянутого повторения и контаминации старых критических мнений. Источники прослеживаются легко. Тезис об узости поэтического мира Лохвицкой с разной степенью резкости повторяли на рубеже веков А.А. Голенищев-Кутузов, П.Ф. Якубович, А. Грани¬тов. Упреки в банальности восходят к Брюсову, только в отличие от него, Г.А. Бялый не видит у Лохвицкой никакой душевной драмы и никакого психологического интереса. В последнем, без сомнения, сказывается влияние превратно понятых воспоминаний Бунина. Наконец, общий гиперкритический тон повествования возрождает стиль фельетонов В.П. Буренина, для которого, кстати, характерно и снисходительное признание у Лохвицкой поэтического дарования, и сетования, что она «дурно направляет» его и тратит не на то, что нужно. К Буренину восходит и тезис об излишней риторичности. Подборка поэзии следует принципу иллюстрации критических мнений - в ней довольно широко представлен ранний этап ее творчества и почти исключен поздний - вероятно, в значительной мере по указанным идеологическим причинам. Ни одно из стихотворений, выделенных Брюсовым, в подборку не попало. От эффектной концовки брюсовского некролога составители оставили ровно половину: «Можно будет выбрать у Лохвицкой стихотворений 10 - 15 истинно безупречных». В контексте общего негативного отношения «безупречных» понимается как «заслуживающих переиздания». Это понимание тоже утвердилось как общепринятое: вплоть до 90-х гг. ХХ в. отдельными сборниками стихотворения Лохвицкой не выходили.
Если учитывать тот факт, что прижизненные сборники поэтессы давно стали библиографической редкостью, а издания серии Библиотеки поэта считались авторитетными, неудивительно, что «новое исследовательское представление» о творчестве Лохвицкой складывалось в значительной степени на основании этой подборки. Именно на нее ссылается известный австрийский специалист по истории русского символизма Аге Ханзен-Лёве. В своей обстоятельной работе о системе мотивов ран¬него символизма он приводит примеры из поэзии Лохвицкой всего несколько раз, почти каждый раз прибавляя к ее стихам эпитеты «банальный» и «тривиальный».42
В русле того же низведения поэзии Лохвицкой в ранг простой, хотя и грамот¬ной, версификации следуют критические оценки Н.В. Банникова, К.А. Кумпан, В.В. Ученовой, Е.В. Ивановой, И.В. Корецкой и др.43 В упомянутом ранее двухтомнике пожалуй, лучшая из всех, выходивших в советское время; В.В. Ученовой принадлежит удачная формулировка, которую можно применить к ранним стихам Лохвицкой: «Классичность формы сочетается в них с взрывным содержанием» («Царицы муз: русские поэтессы XIX - нач. ХХ вв. М., 1989, с. 9), а Е.В. Ива¬нова весьма проницательно замечает: «Чувственная и жизнелюбивая на поверхности, лирика Лохвицкой, воспевающая греховную страсть, таила душевную чистоту и простодушие, глубокую ре- ИМЛИ, там, где единственный раз упоминается Лохвицкая, допущена фактическая ошибка: «Сдвиг к декадентскому мажору пережили и стихотворцы ( - курсив наш - Т.А.), к поэтике символизма не примкнувшие, но варьировавшие некоторые его темы и мотивы - например, М.А. Лохвицкая».44 Между тем, до Лохвицкой никакого «декадентского мажора» вообще не существовало. Напротив, можно сказать, что это она «по эстафете» передала его Бальмонту, - т.к. по мере нарастания мажора в его творчестве, у нее как раз усугубляются депрессивные настроения.45
На этом «генеральная линия» отечественного изучения поэзии Лохвицкой может считаться завершенной, т.к. логическим продолжением ее могло бы быть разве что утверждение, что эта дама вообще не писала стихов. Вопрос о ее месте в русской литературе можно было бы считать решенным, - однако начиная с 70-х гг., сначала в западной славистике, а в последние годы и у нас стали слышаться совершенно иные мнения. Исследователи, смотревшие менее «зашоренным» взглядом и не ограничивавшие знакомство с творчеством поэтессы антологическими подборка¬ми, увидели в ее поэзии некие другие грани, заслуживавшие внимания. Начало этому повороту положила упомянутая статья С. Сайорана, который, обратив внимание преимущественно на позднее творчество Лохвицкой, акцентировал замеченную Брюсовым психологическую проблему дуализма. Сайоран пришел к выводу о том, что поэтессу можно причислить не к предтечам декадентства, а непосредственно к декадентам: «Мало кто сомневался, что Лохвицкая была «декаденткой», и не было вопроса в том, что она принадлежит к декадентскому лагерю Бальмонта, Брюсова и Сологуба»
В 1982 г. в Питтсбурге появилось первое монографическое исследование о Лохвицкой - докторская диссертация Р. Гридана: «”Дуализм” Мирры Лохвицкой как “романтический конфликт” и его отражение в ее поэзии». К сожалению, в России эта работа недоступна и мы можем ограничиться лишь повторением слов К. Гроуберг: «Р. Гридан утверждает, что любовная лирика Лохвицкой подготовила почву для появления такой крупной фигуры, как Ахматова». Судя по формулировке те¬мы, позволим себе высказать собственное предположение, что исследователь решает вопрос в том же ключе, что и Сайоран.
В 1978 г. вышла антология женской поэзии русского модернизма, подготовленная Темирой Пахмусс. В краткой справке, посвященной поэтессе, также подчеркивается ее фактическая принадлежность к символизму, хотя и указывается, что са¬ми символисты, за исключением Бальмонта, «не признали в ней родственного духа». «К сожалению, вероятно, излишняя весомость мира страсти и чувственности в ее ранней поэзии, привела критиков к недооценке более интеллектуального аспекта ее позднего творчества. Действительно, они понимали Лохвицкую просто как “певицу любви и страсти”. Но позднейшая фаза ее эволюции как художника противоречит их суждению <.. .> Более того, в поздних стихах поэт не ограничивает себя специфически-женским сознанием. Мирра Лохвицкая была не только представительницей женской линии декаданса. Как и другие поэты-символисты, она верила в высшую реальность. Вечные небесные сады в ее поэзии исполнены духовной значимости. Та же неоднозначность свойственна поэзии Зинаиды Гиппиус и Александра Блока».
В последние десятилетия Лохвицкая попала в поле зрение ряда западных специалистов в силу укрепления на Западе феминистического движения и в связи с этим - ростом общего интереса к женскому творчеству. Так, пишущая «в традициях американского феминизма» Барбара Хельдт утверждает, что «Ахматова и Цветаева, конечно, связаны с ее традицией “освобожденного женского естества”». К сожалениям страсти, но и господству ее возлюбленного-мужчины».
Уже упоминавшаяся американская исследовательница К. Гроуберг в «Слова¬ре русских женщин писателей» констатировала, что роль Лохвицкой в «женской поэзии» «все еще ждет взвешенной и справедливой оценки», указав, что и в целом ее «влияние на современников и позднейших поэтов только начинает осознаваться».
Открытая постановка вопроса о восстановлении поэзии Лохвицкой в правах принадлежит известному русско-американскому слависту В.Ф. Маркову. Наиболее определенно она сформулирована в его статье «Русские сумеречники»:
«Она представляет собой промежуточную стадию между Фетом и Бальмонтом в поэзии любви-ночи-парка, но она есть нечто большее. Ее “жгучий, женственный стих” определенно заслуживает внимания и реабилитации. Даже при том, что ее словарь содержит слишком много клише для нашего слуха, в ее поэзии есть настоящая сила и напор». Чуть ниже Марков говорит, что «Лохвицкая - это кладезь пророческих предвосхищений <.> Она опередила Бальмонта почти на десять лет своим “К солнцу” <.> Другие поэты также слышатся в ее строках. Самое первое стихотворение первой книги ее стихов звучит как предвестие Гиппиус, Бальмонта и Сологуба, а кроме того, некоторых “соловьевских” аспектов Блока. Лохвицкая писала о канатной плясунье (и об “одиночестве вдвоем”) до Ахматовой, объясняла природу наяды до Цветаевой, ставила в стихи “дождь” и “плащ” до Юрия Живаго и употребляла слова вроде ”теревинф” до Вячеслава Иванова. Более важно то, что именно Лохвицкая, а не Ахматова, “научила женщин говорить”».52
Откликом на новую постановку задачи стала первая в России монографическая работа, посвященная творчеству Мирры Лохвицкой - диссертация Т.Ю. Шевцовой,53 защита которой состоялась в МПГУ в 1898 г. Эта работа представляет исключительную ценность по охвату материала: исследовательница выявила и проработала практически все доступные российские архивные источники, а также вышла на потомков поэтессы.54 В диссертации прослеживается эволюция творчества Лохвицкой и оценка ее современной критикой, впервые дается попытка периодизации ее творчества, анализируются некоторые особенности поэтической манеры, высказываются предположения о поэтических предшественниках и отдельно рассматриваются связи с творчеством Бальмонта, Ахматовой и Цветаевой. Работа содержит не¬мало интересных наблюдений. Но неизбежный для первого этапа работы слишком широкий охват материала не позволил исследовательнице сделать конкретные теоретические выводы, в результате чего общим выводом стало несколько расплывчатое утверждение: «Интенсивность художественных свершений, многообразие и плодотворность жанровых построений, отразивших совершенствование поэтического мастерства, воистину поставили Лохвицкую в ряд художников, вне наследия которых история русской поэзии будет неполной, обедненной».
Возможно, именно эта нечеткость вывода привела к тому, что следующая исследовательница, обратившаяся изучению к творчеству Лохвицкой, В.Г. Макашина, предпочла вернуться к традиционному для дореволюционной критики и советской науки взгляду на Лохвицкую как на неглубокого поэта. Ее диссертация: «Мирра Лохвицкая и Игорь Северянин. К проблеме преемственности поэтических культур» - была защищена в Новгородском государственном университете в 1999 г. К сожалению, нам удалось ознакомиться лишь с авторефератом этой работы, а также с предисловием автора к составленной ею небольшой брошюре стихотворений Лохвицкой. Объектом преимущественного интереса исследовательницы, насколько можно понять, является Игорь Северянин, чьи архивные материалы она широко использует. Архив Лохвицкой знаком ей лишь отчасти. Для нас неприемлем тезис об зачислении Лохвицкой в ряд явлений «массовой культуры»; спорным кажется и утверждение, что для Игоря Северянина главной заслугой Лохвицкой было содержавшееся в ее поэзии «отрицание общепринятого различия между Добром и Злом». Применительно к стихам поэтессы вновь зазвучали эпитеты «банальный» и «примитивный», и снова упор делается на то, что писалось ею в двадцатилетнем возрасте.
Хочется, наконец, вспомнить справедливые слова Н.Я. Абрамовича: «Этот музыкальный лирик в своей духовной высоте был значительней многих, кто бросал ей презрительный упрек».К вопросу о «духовной высоте», необходимо упомянуть еще одно суждение, высказанное в последнее десятилетие. Это, на первый взгляд, очень неожиданная трактовка поэзии Лохвицкой, но отдельные приведенные выше высказывания ее подготовили. В 1994 г. в «Журнале Московской Патриархии» была напечатана статья Г. Лахути «Время и поэзия Мирры Лохвицкой». В ней утверждалось, что поэзия Лохвицкой на самом деле - «подлинно христианская», причем «самой высокой пробы», и именно потому не была принята современниками. По силе воздействия автор сравнивает поэтессу с Лермонтовым и Пастернаком. Статья не¬много небрежна по стилю, содержит ряд фактических неточностей, касающихся биографии поэтессы, может быть, выводы, сделанные автором, спорны, но сама постановка вопроса заслуживает внимания. Тот же автор выпустил небольшой отдельный сборник поэзии М
Подводя итоги проведенного исследования художественного мира Лохвицкой, можно сделать некоторые выводы.
Наиболее яркой отличительной чертой характера поэтессы, была внутренняя противоречивость, сочетание несочетаемого, затруднявшая его понимание, несмотря на кажущуюся легкость. В ее личности уживались стремление к новизне и консерватизм, смелость и застенчивость, чувственность и религиозность, стремление к земному счастью и глубокая мистическая настроенность, здравый ум и болезненная душевная хрупкость. Эти исконные противоречия обусловили внутреннюю драму души, нашедшую художественное воплощение в творчестве поэтессы. В этом своеобразие ее поэзии, и воспринимать ее можно только в целостности, не пытаясь свести ее значение к десятку стихотворений на ту или иную тему, в зависимости от личных вкусов и убеждений того или иного исследователя или конъюнктуры момента.
Особенностью поэзии Лохвицкой, в первую очередь привлекшей внимание со¬временников, было четко прослеживаемое утверждение самостоятельной ценности женщины как личности - безотносительно к новым веяниями эмансипации и феминизма. На каком-то этапе эта особенность способствовала росту популярности поэтессы, впоследствии, когда выяснились существенные расхождения между ее позицией и настроем общества в целом, ее заслуги стали преуменьшаться.
На мировоззренческом уровне у Лохвицкой несомненной значимой доминантой является религиозность, подчиняющая и преодолевающая как особенности личного темперамента, так и соблазн «тайного знания», выразившийся в повышенном интересе к различного рода мистическим и гностическим учениям. Любопытствующий интерес к мистике был характерен для эпохи, но доминирующая религиозность явно противоречила общему духу времени и казалась пережитком прошлого современникам поэтессы охваченным общим, хотя и по-разному проявляющимся, порывом к полному переустройству жизни на новых, чисто секулярных основаниях. На жанровом уровне это свойство выразилось у Лохвицкой в обращении к нехарактерной для эпохи в целом форме гимна, на стилистическом - в использовании приемов классической риторики наряду с приемами песенного творчества.
Среди поэтов Серебряного века Лохвицкая одной из первых предприняла по-пытку обновления поэтического стиля за счет использования универсальных приемов фольклора разных стран и поэзии древности. В то время, как родоначальники символизма направляли основное внимание на изучение приемов французского символизма и европейского романтизма, поэтесса обратилась к традиции средневековой европейской литературы, и еще более древним и экзотическим культурам, воспринимаемым, впрочем, сквозь призму европейского взгляда. Она намеренно ограничивала свой поэтический словарь, возвращая, таким образом, слово к смысловой наполненности, свойственной древним языкам. Ее стилю была присуща особая метафоричность в сочетании с использованием разнообразных сравнений, народно-песенных и древних литературных приемов мелодизации - разнообразных повторов, анафор, рефренов и т.п.
Вопреки общей тенденции эпохи к намеренному усложнению поэтического тек¬ста, Лохвицкая стремилось к простоте и ясности изложения. Ее синтаксис характеризуется повышенной значимостью глагола, предпочтением динамических признаков - статическим, четкостью смыслового деления периодов.
На стилистическом уровне традиции классической русской лирики XIX в. и поэзии древности сочетались у Лохвицкой с применением ряда новых приемов символизма. Интересуясь, как и символисты, «областью таинственного», она стремилась к познанию мира через символ, но ее символика была более традиционна, бо¬лее тесно связана с христианским вероучением и славянским языческим символизмом (не отвергаемым русской национальной формой Православия).
На фоническом уровне Лохвицкая демонстрирует все возможности традиционной силлабо-тоники, достигая большого метрического разнообразия путем использования несложных по сути приемов. В области ритмики ей свойственна архаизация, возвращение к ритмическим особенностям раннепушкинского периода. Но не¬смотря на зримые признаки архаизации, ее стих не теряет легкости и мелодичности - что свидетельствует о высоком мастерстве поэтессы. Роль обычной рифмы в ее поэзии постепенно умаляется, зато со временем распространяются рифмы в не¬привычных местах строки, - причем нередко приблизительные, вошедшие в оби¬ход уж в постсимволистскую эпоху. Заметный интерес проявляет Лохвицкая к белому стиху; искусно пользуется аллитерациями и ассонансами. В области строфики для нее характерны строфическая определенность, в сочетании со стремлением уйти от обязательности четверостишия, и при этом - нелюбовь к твердым формам, вольное строфическое творчество.
В целом стиль Лохвицкой не имеет выраженных признаков радикального новаторства, но, вместе с тем, он индивидуален и неповторим. Ее дарование было вполне самостоятельно и на протяжении всего творческого пути обнаруживало способность к саморазвитию и совершенствованию. Обвинения в подражании кому бы то ни было нельзя признать справедливыми, - лишь в редких случаях Лохвицкая заимствовала отдельные приемы тех или иных авторов, но лишь такие, которые не противоречили ее собственной творческой манере. Она шла путями, во многом общими для всей новой поэзии. Причины ее расхождения с модернистским лагерем лежат, во всяком случае, не в области поэтики - нового в ее творчестве ничуть не меньше, чем у каждого из ее современников- символистов - Бальмонта, Брюсова, Гиппиус, Сологуба, Вяч. Иванова и др. (конечно, если ее индивидуальные достижения сравнивать с новациями всего модернистского лагеря в целом - «от символистов до обэриутов» - они могут показаться незначительными, но такое сравнение по определению невозможно). Некоторые черты ее стиля предвосхищают будущие особенности постсимволистских течений модернизма.
Причина забвения, постигшего творчество поэтессы, лежит не в его недостатках, а скорее напротив - в достоинствах. Предреволюционная эпоха выбирала в творчестве каждого писателя нечто созвучное себе - у Лохвицкой такой созвучности оказалось достаточно для возникновения скорой и шумной славы, но недостаточно для упрочения этой славы. Общее же направление ее мировоззренческой эволюции было прямо противоположно устремлениям XX столетия - поэтому то, что в ее творчестве наиболее ценно: соединение утонченности и формальной новизны Серебряного века с незыблемостью духовных ценностей Золотого века русской литературы - осталось незамеченным и невостребованным.
Общий и главный вывод, к которому приводят результаты проведенного исследования: Мирра Лохвицкая - серьезный поэт, заслуживающий внимания и дальнейшего изучения. Ей по праву принадлежит достойное место в истории русской литературы - как родоначальнице русской женской поэзии XX века и как автору, чье творчество за столетие нисколько не утратило тематического интереса и эстетической ценности.
Наиболее яркой отличительной чертой характера поэтессы, была внутренняя противоречивость, сочетание несочетаемого, затруднявшая его понимание, несмотря на кажущуюся легкость. В ее личности уживались стремление к новизне и консерватизм, смелость и застенчивость, чувственность и религиозность, стремление к земному счастью и глубокая мистическая настроенность, здравый ум и болезненная душевная хрупкость. Эти исконные противоречия обусловили внутреннюю драму души, нашедшую художественное воплощение в творчестве поэтессы. В этом своеобразие ее поэзии, и воспринимать ее можно только в целостности, не пытаясь свести ее значение к десятку стихотворений на ту или иную тему, в зависимости от личных вкусов и убеждений того или иного исследователя или конъюнктуры момента.
Особенностью поэзии Лохвицкой, в первую очередь привлекшей внимание со¬временников, было четко прослеживаемое утверждение самостоятельной ценности женщины как личности - безотносительно к новым веяниями эмансипации и феминизма. На каком-то этапе эта особенность способствовала росту популярности поэтессы, впоследствии, когда выяснились существенные расхождения между ее позицией и настроем общества в целом, ее заслуги стали преуменьшаться.
На мировоззренческом уровне у Лохвицкой несомненной значимой доминантой является религиозность, подчиняющая и преодолевающая как особенности личного темперамента, так и соблазн «тайного знания», выразившийся в повышенном интересе к различного рода мистическим и гностическим учениям. Любопытствующий интерес к мистике был характерен для эпохи, но доминирующая религиозность явно противоречила общему духу времени и казалась пережитком прошлого современникам поэтессы охваченным общим, хотя и по-разному проявляющимся, порывом к полному переустройству жизни на новых, чисто секулярных основаниях. На жанровом уровне это свойство выразилось у Лохвицкой в обращении к нехарактерной для эпохи в целом форме гимна, на стилистическом - в использовании приемов классической риторики наряду с приемами песенного творчества.
Среди поэтов Серебряного века Лохвицкая одной из первых предприняла по-пытку обновления поэтического стиля за счет использования универсальных приемов фольклора разных стран и поэзии древности. В то время, как родоначальники символизма направляли основное внимание на изучение приемов французского символизма и европейского романтизма, поэтесса обратилась к традиции средневековой европейской литературы, и еще более древним и экзотическим культурам, воспринимаемым, впрочем, сквозь призму европейского взгляда. Она намеренно ограничивала свой поэтический словарь, возвращая, таким образом, слово к смысловой наполненности, свойственной древним языкам. Ее стилю была присуща особая метафоричность в сочетании с использованием разнообразных сравнений, народно-песенных и древних литературных приемов мелодизации - разнообразных повторов, анафор, рефренов и т.п.
Вопреки общей тенденции эпохи к намеренному усложнению поэтического тек¬ста, Лохвицкая стремилось к простоте и ясности изложения. Ее синтаксис характеризуется повышенной значимостью глагола, предпочтением динамических признаков - статическим, четкостью смыслового деления периодов.
На стилистическом уровне традиции классической русской лирики XIX в. и поэзии древности сочетались у Лохвицкой с применением ряда новых приемов символизма. Интересуясь, как и символисты, «областью таинственного», она стремилась к познанию мира через символ, но ее символика была более традиционна, бо¬лее тесно связана с христианским вероучением и славянским языческим символизмом (не отвергаемым русской национальной формой Православия).
На фоническом уровне Лохвицкая демонстрирует все возможности традиционной силлабо-тоники, достигая большого метрического разнообразия путем использования несложных по сути приемов. В области ритмики ей свойственна архаизация, возвращение к ритмическим особенностям раннепушкинского периода. Но не¬смотря на зримые признаки архаизации, ее стих не теряет легкости и мелодичности - что свидетельствует о высоком мастерстве поэтессы. Роль обычной рифмы в ее поэзии постепенно умаляется, зато со временем распространяются рифмы в не¬привычных местах строки, - причем нередко приблизительные, вошедшие в оби¬ход уж в постсимволистскую эпоху. Заметный интерес проявляет Лохвицкая к белому стиху; искусно пользуется аллитерациями и ассонансами. В области строфики для нее характерны строфическая определенность, в сочетании со стремлением уйти от обязательности четверостишия, и при этом - нелюбовь к твердым формам, вольное строфическое творчество.
В целом стиль Лохвицкой не имеет выраженных признаков радикального новаторства, но, вместе с тем, он индивидуален и неповторим. Ее дарование было вполне самостоятельно и на протяжении всего творческого пути обнаруживало способность к саморазвитию и совершенствованию. Обвинения в подражании кому бы то ни было нельзя признать справедливыми, - лишь в редких случаях Лохвицкая заимствовала отдельные приемы тех или иных авторов, но лишь такие, которые не противоречили ее собственной творческой манере. Она шла путями, во многом общими для всей новой поэзии. Причины ее расхождения с модернистским лагерем лежат, во всяком случае, не в области поэтики - нового в ее творчестве ничуть не меньше, чем у каждого из ее современников- символистов - Бальмонта, Брюсова, Гиппиус, Сологуба, Вяч. Иванова и др. (конечно, если ее индивидуальные достижения сравнивать с новациями всего модернистского лагеря в целом - «от символистов до обэриутов» - они могут показаться незначительными, но такое сравнение по определению невозможно). Некоторые черты ее стиля предвосхищают будущие особенности постсимволистских течений модернизма.
Причина забвения, постигшего творчество поэтессы, лежит не в его недостатках, а скорее напротив - в достоинствах. Предреволюционная эпоха выбирала в творчестве каждого писателя нечто созвучное себе - у Лохвицкой такой созвучности оказалось достаточно для возникновения скорой и шумной славы, но недостаточно для упрочения этой славы. Общее же направление ее мировоззренческой эволюции было прямо противоположно устремлениям XX столетия - поэтому то, что в ее творчестве наиболее ценно: соединение утонченности и формальной новизны Серебряного века с незыблемостью духовных ценностей Золотого века русской литературы - осталось незамеченным и невостребованным.
Общий и главный вывод, к которому приводят результаты проведенного исследования: Мирра Лохвицкая - серьезный поэт, заслуживающий внимания и дальнейшего изучения. Ей по праву принадлежит достойное место в истории русской литературы - как родоначальнице русской женской поэзии XX века и как автору, чье творчество за столетие нисколько не утратило тематического интереса и эстетической ценности.
Подобные работы
- ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР М.ЛОХВИЦКОЙ (10.01.01)
Диссертации (РГБ), филология. Язык работы: Русский. Цена: 700 р. Год сдачи: 2004 - Художественный мир М.Лохвицкой
Диссертации (РГБ), культурология. Язык работы: Русский. Цена: 470 р. Год сдачи: 2004 - ПРЕЦЕДЕНТНЫЕ ЕДИНИЦЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ (НА ПРИМЕРЕ РАССКАЗОВ Н.А. ТЭФФИ)
Магистерская диссертация, филология. Язык работы: Русский. Цена: 4870 р. Год сдачи: 2016 - ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР М. ЛОХВИЦКОЙ (10.01.01)
Авторефераты (РГБ), русский язык. Язык работы: Русский. Цена: 170 р. Год сдачи: 2004 - ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ ОБУЧАЮЩИХСЯ ВО
ВНЕУРОЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ (НА МАТЕРИАЛЕ СБОРНИКА
РАССКАЗОВ Н.А.ТЭФФИ «ВЕДЬМА»)
Дипломные работы, ВКР, педагогика. Язык работы: Русский. Цена: 4760 р. Год сдачи: 2017 - ПРОБЛЕМА ГЕНДЕРНОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ В ЖЕНСКОЙ ЛИРИКЕ В ПЕРИОД РУБЕЖНОСТИ
Дипломные работы, ВКР, педагогика. Язык работы: Русский. Цена: 4300 р. Год сдачи: 2016 - Уголовная ответственность за распространение порнографических материалов или предметов
Диссертация , . Язык работы: Русский. Цена: 500 р. Год сдачи: 2003 - Уголовная ответственность за распространение порнографических материалов или предметов
Диссертация , . Язык работы: Русский. Цена: 500 р. Год сдачи: 2003 - ЖЕНСКАЯ ПОЭЗИЯ В ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ 1900-1910-Х ГОДОВ
Магистерская диссертация, литература. Язык работы: Русский. Цена: 4900 р. Год сдачи: 2017
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (130502)
- Бакалаврская работа (31388)
- Диссертация (960)
- Магистерская диссертация (18319)
- Дипломные работы, ВКР (53194)
- Главы к дипломным работам (2108)
- Курсовые работы (9669)
- Контрольные работы (6188)
- Отчеты по практике (1308)
- Рефераты (1450)
- Задачи, тесты, ПТК (616)
- Ответы на вопросы (154)
- Статьи, Эссе, Сочинения (911)
- Бизнес-планы (49)
- Презентации (101)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1691)
- Диссертации (РГБ) (1879)
- Прочее (433)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
