Введение 3
Глава I. Петроградский университет в годы революции и Гражданской войны 13
Глава II. Петроградский-Ленинградский университет в 1922-1925 гг 40
Глава III. Ленинградский университет в 1925-1929 гг 55
Заключение 73
Список использованных источников и литературы 77
Приложения 92
Купить

История образования и, в частности, высшей школы России при совет­ской власти является, на наш взгляд, одной из самых сложных тем для исто­рического исследования. Сложность проистекает не от бедности источнико­вой базы и историографии, но, напротив, - от многообразия первого и второ­го, объять весь их спектр - задача чрезвычайной трудности. Сложность за­ключается и в многоплановости объекта исследования: изучать историю высшей школы, особенно в постреволюционный период, в отрыве от истории науки, культуры, социально-экономических и политических условий, внутри- и внешнеполитической ситуации решительно невозможно. Каждая из упомя­нутых отраслей представляет собой колоссальный историографический пласт, изучение которого для плодотворной работы совершенно необходимо.
Изучение истории высшей школы в советском государстве, ее сложных отношений с советской властью, особенно в период 1917 - 1920-х и 1930­х гг., пользуется неослабевающим интересом среди как российских, так и за­рубежных исследователей. Работы, посвященные преобразованию россий­ской высшей школы в советскую, начали появляться практически одновре­менно с воплощением в жизнь планов и установок большевиков. Начальный период историописания был в меньшей степени подвержен влиянию полити­ческой конъюнктуры, благодаря чему в первые годы советской власти имел место известный плюрализм оценок проводившихся преобразований, дела­лись указания на откровенную неудачность некоторых из них, отражались глубокие противоречия внутри самого Наркомпроса, отмечалась сложность социального состава и политического облика высшей школы, что «объясня­лось не только относительной свободой отечественной науки в первые годы существования большевистского режима, но и тем, что исследованиями за­нимались непосредственные участники былых событий, основываясь в том числе и на собственном опыте».1 С.О. Шмидт заметил, что «до насильствен­ного насаждения в 1930-е годы единогласия в науке имело место многообра­зие исторических взглядов, а также представлений о путях поиска историче­ской истины».2
Впоследствии, когда демократизм в партии сошел на нет и попытки критики мероприятий государственной власти и Коммунистической партии, указания на наличие других путей развития стали расцениваться как «анти­советские вылазки», а прямые идеологические противники большевиков по тем или иным причинам были вынуждены замолчать, все пореволюционные преобразования освещались лишь в санкционированном властью свете, при­чем партия и ее вождь И.В. Сталин присвоили себе право единственно пра­вильного толкования истории,3 словом, произошло «искривление историче­ского и историографического пространства»:4 «стал невозможен плюрализм мнений, утверждались цитатнический догматизм, комментирование цитат как форма «исследований», и история откровенно политизировалась».5 Ника­кая критика, за исключением «вредительской деятельности врагов народа» и отдельных несущественных недочетов деятельности советских и партийных органов, была невозможна.6 Очень точно суть этой историографической про­блемы выразил М.В. Ходяков, подчеркнув факт превалирования государ­ственно-партийных интересов над научным знанием, что «не могло не ска­заться на подходах авторов к разрабатываемой теме и на постановке ряда принципиальных вопросов, суть которых на известных этапах развития общества в значительной степени выхолащивалась, сводя на нет смысл исследования».7
После ХХ съезда КПСС и начала «оттепели» идеологический гнет не­сколько смягчился, однако власть не могла допустить возможности полно­стью независимого изучения прошлого, выпустить монополию на толкование истории из своих рук. Курс на «восстановление» «ленинской концепции» ис­торического процесса не привел к качественному пересмотру историогра­фии; продолжалось замалчивание масштабов ущерба, нанесенного высшей школе, деформации образовательной системы (особенно гуманитарного зна­ния), разгрома и идеологизации науки. Уже в постперестроечное время В.А. Шишкин отметил, что «в 60-70-е годы ... историкам негласно или от­крыто предписывалась обязательность рассматривать события и явления ... прежде всего с так называемой классовой точки зрения, с уч етом тех догм и схем, которые «рекомендовались» партийно -государственными структура­ми».8 Ю.Н. Афанасьев резко отозвался о большинстве работ того времени, как о строго дозированно иллюстрирующих положения «классиков марк­систской мысли» некоторыми историческими примерами.9 Советские исто­рики второй половины 1960-х - 1980-х гг. стремились максимально осторож­но показать объект исследования, обходя острые углы и затушевывая резкие, дискуссионные моменты. Результатом такого подхода становилась примити­визация исторического процесса, превращение его в лубок, раз от разу пере­сказываемый с помощью одних и тех же, раз и навсегда затверженных фор­мул. Вместе с тем, нельзя упускать из внимания слова Б.А. Романова (в пере­даче Р.Ш. Ганелина): «Историки писали и печатались. Приспособленчество всегда считалось дурным качеством, но приспосабливаться было необходи­мо, если уж Вы стали профессиональным историком».10 Нельзя, впрочем, от­рицать значительного расширения тематического спектра исследований и их источниковой базы. Происходило накопление фактологического материала, велась широкая исследовательская работа в доступных архивных фондах.
Послабление наступило лишь в годы «перестройки». Именно тогда, а впоследствии и в 1990-е гг. на волне шквального интереса к истории, введе­ния в научный оборот недоступных ранее сведений, масштабного рассекре­чивания архивных фондов, рождается историография, совершенно по-иному оценивающая как приход большевиков к власти, так и их политику, в том числе и в отношении высшей школы .11 Одновременно отечественные иссле­дователи и читатели получили широкий, практически неограниченный до­ступ к материалам, долгое время находившимся в практически недоступных хранилищах спецхранов, а также зарубежной историографии. Еще в 1994 г. Н.Н. Смирнов отметил, что мнения зарубежных исследователей «не всегда совпадают с теми, что годами преобладали в отечественной литературе, под­час они бывают диаметрально противоположными, но, тем не менее, требуют к себе пристального внимания и скрупулезного анализа».12
Эмигрантская историография науки и высшей школы советского госу­дарства также несет на себе идеологический отпечаток, однако диаметрально противоположного советской свойства. Значительная часть работ пострево­люционной эпохи имеет откровенный характер реквиема по российской высшей школе.13
Отдельный крупный вид источников представляют опубликованные и неопубликованные источники личного происхождения: воспоминания, мему­ары, дневники, также широко использованные в настоящей работе. Тем более ценны эти свидетельства оттого, что «террор сталинской эпохи вообще от­вратил основную часть образованного общества от писания искренних днев­ников, писем и воспоминаний»,14 поскольку «дневники, в которых искренне выражались мысль и душа, несли в себе роковую опасность: за них аресто­вывали, ссылали и даже расстреливали».15 Так, использованы были воспоми­нания и дневники И.А. Боричевского, С.А. Пионтковского, П.А. Сорокина, С.Б. Веселовского, Е.С. Вентцель (И. Грековой), С.Э. Фриша, И.В. Егорова, М.Б. Рабиновича, Н.И. Гаген-Торн, И.Б. Збарского, В.Р. Лейкиной-Свирской, в той или иной мере имевших отношение к высшей школе в 1920-е гг.16
Особняком стоит сборник «На штурм науки. Воспоминания бывших студентов Факультета общественных наук Ленинградского университета».17 Значимость его отражена уже в аннотации: «Статьи сборника раскрывают ... создание ... в Петроградском университете факультета общественных наук, ставшего центром подготовки марксистских кадров». Тематически этот сборник является уникальным в своем роде.
Источниковая база исследования обширна и основывается, главным образом, на материалах архивов Санкт-Петербурга. Наиболее значимый пласт информации отложился в фондах Центрального государственного ар­хива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб). Зачастую не фигурирующие в других ис­точниках сведения отложились в фондах Центрального государственного ар­хива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб), в частности, использованы были документы фонда 984 (Первичная партий­ная организация ЛГУ им. Жданова). Ценные сведения, касающиеся списоч­ного состава студенчества, а также профессорско -преподавательского соста­ва и работников университета, были почерпнуты из фондов Объединенного архива Санкт-Петербургского государственного университета (ОА СПбГУ), а также Архива Музея истории университета (АМИ СПбГУ). Весьма суще­ственным оказался вклад Научно -исторического архива Санкт-Петербургского института истории РАН (НИА СПбИИ РАН), Отдела руко­писей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ).
Среди причин, способствующих интересу к изучению истории высшей школы в наши дни, на наш взгляд, следует назвать, во-первых, коренную перемену отечественной исторической парадигмы. Появилась широкая воз­можность практически неограниченного обращения к архивным материалам, в том числе бывшим в течение весьма длительного времени недоступными для рядовых исследователей и тем более широкого круга читателей. Стал до­пустимым немыслимый прежде широкий спектр мнений, в том числе и по поводу методов и результатов политики советских и партийных органов в отношении российской науки и высшей школы. Во-вторых, история образо­вания и науки в советском государстве, несмотря на богатство спектра науч­ных исследований, все еще имеет немало белых пятен. Одной из досадных лакун остается недостаток исторических исследований, посвященных все­стороннему изучению прошлого российских вузов. Весьма остро ощущается недостаток обобщающих работ, рассматривающих и сопоставляющих дей­ствие поветрий революционного лихолетья и проблемы проведения преобра­зований новой власти в различных учебных заведениях и регионах страны. В-третьих, и в настоящее время продолжается мучительный поиск путей развития системы образования и организации науки в постсоветской России. Очевидно, что для успешного и эффективного реформирования высшей шко­лы необходимо если не извлекать уроки из опыта советской власти в этой сфере, то хотя бы иметь такой опыт в виду.
Хронологические рамки настоящей работы продиктованы логикой исторического развития политики советской власти в отношении науки и высшей школы в той мере, в какой она отражалась на жизни Петроградско- го/Ленинградского университета. В качестве стартового рубежа исследова­ния были избраны события октябрьского 1917 г. переворота, которые озна­меновали принципиальную смену государственной политики. Безусловно, нельзя было выпустить из внимания и события более раннего времени, напрямую обусловившие те трудности, с которыми пришлось столкнуться - с одной стороны, большевикам, с другой стороны - высшей школе - в годы ре­ализации новой политики. Конечный рубеж - 1929 г. - выбран нами по ряду обстоятельств. Во -первых (и главным образом по этой причине), в 1930 г. по­следнего на тот момент выборного ректора Ленинградского университета М.В. Серебрякова сменил назначенный Главпрофобром Н.Ю. Никич (Никич- Криличевский), заместитель уполномоченного Наркомпроса по вузам, рабфакам, научным и музейным учреждениям Ленинграда.18 Переход от мно­готрудных выборных кампаний к прямому назначению означал выход поли­тики государства в отношении высшей школы на принципиально новый уро­вень. В немалой степени такой переход был возможен с началом «серьезных изменений в реализации государственной научной и образовательной поли­тики», повлекших отставку условного «либерала» А.В. Луначарского с поста наркома просвещения.19 (Л.В. Иванова тактично отметила, что «устранение его с поста наркома в 1929 году нельзя, по -видимому, объяснить только со­стоянием здоровья».20) Во-вторых, именно на рубеже 1920-х - 1930-х гг. начинается массированное наступление на старую интеллигенцию (особенно научную), фабрикуется череда «дел», направленных в первую очередь про­тив «буржуазных спецов», академических ученых и вузовской профессуры . Изменяется структура государственных органов управления высшей школой: ликвидируется Главпрофобр и управление его уполномоченного в Ленингра­де, а Ленинградский университет переходит в ведение Комитета по делам высшей школы, подчиненного уже непосредственно Совнаркому.
Научная новизна данного исследования заключается в том, что авто­ром была впервые сделана попытка комплексного исследования истории Петроградского/Ленинградского университета в указанных хронологических рамках с привлечением впервые введенных в научный оборот источников и в контексте общей общественно -политической и экономической ситуации в государстве, а также самом Петрограде/Ленинграде.
Цель настоящей работы - исследовать историю Петроградско- го/Ленинградского университета в 1917-1929 гг. в контексте общегосударственной культурно-образовательной и научной политики, а также социально-экономической и политической ситуации в Петрограде/Ленинграде.
Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
1. Проследить историю Петроградского/Ленинградского университета на ее протяжении с 1917 по 1930 гг., используя библиографические и архивные источники.
2. Проанализировать взаимоотношения Петроградского/Ленинградского университета с местными советскими и партий­ными органами, центральными органами государственной власти, выявить имевшиеся особенности и найти их обоснования.
3. Изучить историю внутренних преобразований университета, станов­ление его партийной организации как неотъемлемой части внутрен­ней жизни и проводника партийно -государственной политики в от­ношении высшей школы; уделить внимание советизации универси­тета и встраиванию его в новые социально -экономические и полити­ческие реалии.
4. Сделать вывод о развитии Петроградского/Ленинградского универ­ситета на протяжении 1917-1930 гг., характере, знаковых моментах и результатах преобразований.
Методологическую основу данной работы составляют непреложные принципы современной исторической науки - принципы историзма, объек­тивности и системности. В ходе исследования широко использованы обще­исторические методы: проблемно -хронологический, по которому описание событий ведется в исторической последовательности; историко - генетический, позволяющий выявить организационную структуру универси­тета и его структурных подразделений и динамику их трансформации в ука­занных хронологических рамках; достаточно часто приходилось обращаться к историко -сравнительному методу для сопоставления процесса и результата преобразований в Петроградском/Ленинградском университете и других высших учебных заведениях и научных учреждений города и России, что непреложно диктуется конъюнктурой существующей историографии и ис­точников; историко-биографическому для уточнения деталей биографий дея­телей, внесших вклад в преобразование высшей школы и, в частности, уни­верситета.
Применение комплексного междисциплинарного подхода к проблемам взаимодействия высшей школы, научных учреждений, общества и государ­ства с учетом взаимовлияния этих институтов позволило рассмотреть разви­тие ситуации в университете в контексте более широких исторических пр е- образований. Это поспособствовало созданию целостного представления об объекте исследования и глубокому осмыслению внутридисциплинарных и организационных изменений в системе высшей школы в целом и в универси­тете в частности. При изучении различных видов источников применен ком­плексный источниковедческий подход.
Купить