РУССКИЙ ФОРМАЛИЗМ В ЗАПАДНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
|
Введение
Глава I: История
1.1. В. Г. Эрлих и ранние исторические очерки
1.2 Русский формализм в контексте культуры
Глава II: Теория
2.1. Русский формализм и литературная теория
2.2. Русский формализм и марксизм
2.3 Русский формализм и философские концепции
Глава III: Метод
3.1. В. Я. Пропп и структурализм
3.2. Остранение: прием vers. принцип
3.3. Поэтический язык
Заключение
Библиография
Приложение
Глава I: История
1.1. В. Г. Эрлих и ранние исторические очерки
1.2 Русский формализм в контексте культуры
Глава II: Теория
2.1. Русский формализм и литературная теория
2.2. Русский формализм и марксизм
2.3 Русский формализм и философские концепции
Глава III: Метод
3.1. В. Я. Пропп и структурализм
3.2. Остранение: прием vers. принцип
3.3. Поэтический язык
Заключение
Библиография
Приложение
Русский формализм — одно из самых ярких и резонансных явлений отечественной теоретической мысли. Примечательна история жизни этой научной идеи: от яркого, но непродолжительного расцвета и политического гонения — до обретения «второй жизни» в литературоведении многих стран.
Сегодня о русском формализме написано много работ. В последние годы, он не раз становился предметом изучения и как культурно-исторический феномен, и как теоретическая концепция. В 2001 г. был опубликован русский перевод изданного еще в 1978 году фундаментального труда Оге А. Ханзен- Леве (Aage A. Hansen-Love) «Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения», в 2003 г. вышла монография А. А. Горных «Формализм: от структуры к тексту и за его пределы», социокультурному аспекту русского формализма и связи его идей с западной гуманитарной мыслью посвящены интересные работы
А. Н. Дмитриева, в 2014 г. была опубликована тематическая серия статей о формализме в журнале «Новое литературное обозрение».
Формализм, может, в чуть меньшей степени, остается и темой постоянной научной рефлексии в современной зарубежной гуманитарной научной литературе. Работы о русском формализме охватывают широкий диапазон тем. Однако особый интерес устойчиво связан с понятием «остранение» (причем, прежде всего с возможностью применения его для описания современных социально-политических проблем), и вопросами рецепции формальной теории. Вот лишь несколько примеров работ, опубликованных за последние десять с небольшим лет: «Poetics and Politics of Estrangement: Victor Shklovsky and Hannah Arendt» (2005) С. Бойм (S. Boym), «Behind Bakhtin: Russian Formalism and Kristeva Intertextuality» (2005) А. Лесик-Томаса (A. Lesic-Thomas), «Politics of estrangement: tracking Shklovsky's device» (2006) К. Виталеску (C. Vitalescu), «Telling in time (III). Chronology, estrangement, and stories of literary history» (2006) М. Стернберга
(M. Sternberg), «Brecht and Russian formalism in Britain in 1970s» (2010) И. Кристи (I. Christie), «Идеи Шкловского во Франции: перевод и восприятие (1965—2011)» (2015) К. Депретто, и «Boris Tomashevsky, “Definition of Poetics”» (2015) Е. Биагини (E. Biagini).
Безусловно, на современное состояние отечественной гуманитарной науки большое влияние оказала и оказывает не только формальная школа (сегодня даже точнее будет сказать — не столько), сколько идеи западноевропейских и американских теоретиков. Можно сказать, что начиная с 1990-х гг., во многом в силу понятных социокультурных причин российская филология переживает своего рода бум западных (в широком смысле) идей. Однако, как представляется, возникновение этих идей было бы невозможно без опыта рецепции идей русского формализма. Конечно, о влиянии русского формализма на теоретическую мысль XX века не раз было сказано. Но, по нашему мнению, для понимания современной ситуации, для выбора интеллектуальных приоритетов сегодня было бы интересно проследить, как складывалась история рецепции идей формальной школы и самой школы, как культурного феномена в зарубежном пространстве, обратив внимание прежде всего на мало известные для отечественного читателя, не публиковавшиеся в русском переводе работы о формальной школе. Поставленная цель определила предмет исследования — работы западных (прежде всего — западноевропейских и американских ученых), посвященные формальной школе — и его задачи.
Первая задача предпринятого исследования заключалась в составлении корпуса работ зарубежных исследователей о русском формализме. Очевидно, что таких работ очень много. Эта задача могла быть решена двумя путями. Во-первых, можно было пойти по пути составления максимально полной аннотированной библиографии работ западных исследователей о формальной школе. Однако эта задача слишком масштабная и времяемкая и вряд ли могла быть в полном объеме решена в магистерской диссертации. Поэтому мы избрали другой путь: в фокусе данного исследования будут прежде всего англоязычные работы, преимущественно, как уже было отмечено, не публиковавшиеся в русском переводе . Выбор англоязычных исследований обусловлен двумя причинами. Первое: именно англоязычные работы в силу современного статуса английского языка имеют наибольшую известность и влияние в международном научном пространстве. Второе: вопрос о влиянии русского формализма на европейскую теорию, прежде всего — на французский структурализм, достаточно хорошо освещен в истории культуры и в истории науки. Поэтому в отношении данного материала нас интересовала рецепция, так сказать, второго уровня: освещение данного влияния в англоязычной литературе.
Как мы уже отмечали, осмысление идей и феномена формальной школы имеет уже обширную научную традицию, в рамках которой есть общепризнанные авторитетные исследования. Это, например, книга В. Эрлиха «Русский формализм: история и теория». Эта книга — одна из первых фундаментальных работ о русском формализме, в чем-то (прежде всего, в оценочных суждениях) и утратившая сегодня актуальность, но без нее невозможно говорить о рецепции идей формальной школы, поскольку именно это исследование послужило точкой отсчета для многих поколений западных исследователей.
И еще один важный аспект. Русский формализм — явление многосоставное. Это и масштабная научная концепция, и специальный метод анализа художественных текстов, и яркое культурное явление, неординарные личности. Каждая из этих граней вызывала интерес у зарубежных исследователей, и все они вместе образуют общую сложную картину рецепции.
Таким образом, в составлении корпуса работ западных исследователей о русском формализме мы ориентировались на следующие принципы:
1) включение в корпус авторитетных для западной научной традиции исследований;
2) включение малоизвестных, не публиковавшихся в русском переводе англоязычных работ, которые затрагивают разные аспекты рецепции формальной школы.
Корпус работ, составленный в результате проведенного исследования, представлен в Приложении 1. Важные англоязычные и русскоязычные работы о русском формализме представлены в Приложении 2.
Вторая задача данного исследования — аналитическое описание полученного корпуса работ. Фокус описания направлен на выделение тех аспектов в истории и теории формальной школы, которые оказались наиболее интересны для западных исследователей.
Выделенные задачи определили структуру данного диссертационного исследования. Работы состоит из введения, трех глав, посвященных разным аспектам рецепции формальной школы, заключения, библиографии и приложения.
Несмотря на то, что существуют отдельные статьи, посвященные западной историографии формализма, данная работа представляет собой первую попытку систематизации и классификации существенного корпуса англоязычных работ, посвященных русскому формализму в западноевропейском и североамериканском культурном пространстве. В этом заключается ее актуальность и новизна.
Основные этапы рецепции формальной школы
Прежде чем перейти к основной части исследования необходимо дать небольшой обзор общей истории рецепции формальной школы. Возможность ознакомиться с положениями формалистов для западных исследователей литературы возникла еще во время существования ОПОЯЗа в результате публикации кратких резюме Б. В. Томашевского, В. М. Жирмунского и А. Вознесенского в научных периодических изданиях, посвященных вопросам славистики.
Следом появляются и первые в западном пространстве печатные отклики на представление концепций формальной школы. Речь идет о работах Нины Гурфинкель (N. Gourfinkel) , театроведа и литературоведа, русской по происхождению, с 1925 года постоянно живущей во Франции, и Пауля ван Тигема (P. van Tiegem) . Эти ранние публикации ограничивались изложением главных тезисов формализма. Также, краткие ссылки на формалистов появились в работах их европейских коллег А. В. де Гроота, Генри Ланца (H. Lanz) и М. Руттена (M. Rutten).
Для научного сообщества США русский формализм открывается благодаря статье 1944 г. Манфреда Кридля (Мап£гей Kridl), основателя польского варианта структурализма и позднее преподавателя Колумбийского университета. Кридль отмечает ранние статьи В. Б. Шкловского («Искусство как прием», «О поэзии и заумном языке»), в которых искусство рассматривается, как особый механизм эстетического восприятия. Кридль отдает должное вкладу формалистов — таких, как О. М. Брик («Материалы к изучению стихотворной речи»), Б. М. Эйхенбаум («Мелодика Стиха»), Б. В. Томашевский («Пятистопный ямб Пушкина», «Проблема стихотворного ритма») и Ю. Н. Тынянов — в изучение стихосложения, а также лингвистическим новациям Р. О. Якобсона («О чешском стихе, преимущественно в сопоставлении с русским»). Исследователь отмечает и более поздние новаторские разработки Шкловского («Тристам Шэнди», «Как сделан Дон Кихот») и Эйхенбаума («Как сделана Шинель Гоголя») по теории прозы.
В 1949 г. появилась «Теория литературы» адепта пражского структурализма Рене Уэллека (Rene Wellek) и нового критика Остина Уоррена (Austin Warren), свидетельствующая о близком знакомстве авторов с формалистско-структуралистской методологией и сочувственном к ней отношении. Эта книга, написанная под влиянием формальной школы, разделена на пять разделов, два из которых посвящены внутреннему и внешнему взглядам на изучение литературы, соответствующим базовой диалектике формализма. Определяя позицию формалистов как требование «обновления» языка, исследователи распространяют ее на все «позднейшие» литературные движения. Авторы отмечают, что советское литературоведение уничтожило и одновременно впитало в себя методологию формализма, представая, в результате, менее закостенелым, чем американское.
Спустя несколько лет к идеям формальной школы обращается Уильямом Э. Харкинсом (William E. Harkins), (также преподавателем Колумбийского университета) в статье «Slavic Formalist Theories in Literary Scholarship», опубликованной в журнале «Word» . В этой статье автор объединяет формалистскую и структуралистскую школы под эгидой применения лингвистических методов к изучению литературы. Харкинс отдает должное «общеславянскому» происхождению обеих школ, выделяя Романа Якобсона как фигуру, стоявшую у их истоков. Главная черта формалистов, согласно исследователю, заключается в том, что для них язык состоит из множества подразделений. Например — из научного, разговорного и поэтического. Среди достижений формалистов отмечаются особый вклад в эвфонию, обнаружение особых синтаксических форм в стихотворной речи, классификация стилей и разработка понятия о ритме. Харкинс высказывает сожаление о вытеснении научной практики формалистов авторитарным марксизмом, делая один из первых комментариев на эту тему в научной прессе.
В 1955 г. профессор славистики Йельского университета, уроженец Петербурга Виктор Эрлих опубликовал свое знаменитое исследование «Русский формализм: история и теория» , которое, спустя 25 лет с момента разгона формального движения, явилось первым опытом систематизации научного и творческого наследия русской формальной школы.
Монография В. Эрлиха, созданная под влиянием Романа Якобсона, описывает историческое становление и теоретические достижения формализма. Второе издание книги (1965 г.) включает в себя замечания о возобновленной деятельности формалистов в период оттепели.
Как и другие исследователи, о которых шла речь выше, Эрлих также уделяет внимание наследию формальной школы. Например, такие термины, как звуковые повторы и словоразделы, продолжили активно использоваться в советском литературоведении после разгона школы. Разработки формалистов оказали большое влияние на становление пражского структурализма и польского интегрализма, являющихся, согласно Эрлиху, ближайшими наследниками данной научной концепции. Одним из первых говорит Эрлих и о влиянии идей западной теории на наследие формальной школы. В Праге, где Якобсон основал филологический семинар, концепция формалистов впервые испытала это влияние. Главным теоретическим вопросом, беспокоившим пражских структуралистов, как и ранее формалистов, оставалось определение литературности. И еще одна важная тема этого этапа, реализованная в работах Якобсона и Я. Муражковского, — интеграция формальной теории с внелитературными фактами в рамках единой системы.
В Польшу наследие русского формализма пришло под руководством Манфреда Кридля, преподавателя варшавского Университета. Главные особенности формализма, усвоенные польскими интегралистами — убеждение, что литературоведение — отдельная наука, и внимание к произведению как к таковому. Интегральный метод процветал в Варшавском университете до начала Второй мировой войны.
Впоследствии благодаря возросшему интересу к русской формальной школе, вызванному появлением монографии Эрлиха, западными специалистами под руководством Цветана Тодорова были опубликованы первоисточники в сборниках «Readings in Russian Poetics» , «Texte der russischen Formalisten» (1969-1972) . Последние сыграли важную роль в освещении разработок в области поэтики и семиотики во французском литературоведении.
После первопроходческой, по сути, работы Эрлиха западные исследователи начали регулярно обращаться к русскому формализму. В частности, можно отметить деятельность британских филологов. В 1960-х гг. британские слависты начали процесс приобщения к работам русских формалистов. Многие из этих первых работ были по политическим причинам утрачены. Однако собрание в 1970 г., возглавленное Майклом О’Тулом, ознаменовало начало организованной деятельности неоформалистского кружка «The British Neo-Formalist Circle» . Исследователи применяли формальный метод к анализу произведений русской классики, например, к «Герою нашего времени» или к «Медному всаднику», а также обращались к понятию литературного факта. Отдельно обсуждался процесс перехода от формализма к структурализму. Деятельность кружка послужила плацдармом для ознакомления западной аудитории с «советским» московско-тартутским структурализмом. В частности, можно отметить работу Энн Шукман, посвященную описанию лекций по структуральной поэтике Ю. М. Лотмана. С 1970-х гг. кружок переместился в университет Киль, где под председательством Джо Эндрю (Joe Andrew) и Криса Пайка (Chris Pike) начал издаваться журнал «Essays in Poetics» . Среди более поздних публикаций сообщества следует отметить библиографию Питера Генри (P. Henry) «Anton Chekhov in English, 1998-2004» . Конференции, проводимые этой группой, были посвящены изучению классиков русской литературы, в том числе А. С. Пушкину (1999 г.), А. Платонову (2000 г.), Н. В. Гоголю (2002 г.), А. П. Чехову (2004 г.), И. С. Тургеневу (2006 г.), Ф. М. Достоевскому (2008 г.) и Л. Н. Толстому (2010 г.). Деятельность кружка была временно приостановлена в 2015 году.
После исследования Эрлиха одним из крупнейших описаний формализма стал соответствующий раздел в книге Фредерика Джэймисона (F. Jameson) «The Prison-House of Language. A Critical Account of Structuralism and Russian Formalism» (1972). Этот раздел знаменуется некоторыми яркими и нестандартными рассуждениями, которые были неоднократно подхвачены в последующей полемике исследователями. Джеймисон отмечает, что формалисты, несмотря на свой бунтарский дух, не были настроены против всех традиционных писателей или классических авторов. Наоборот, они симпатизировали писателям пушкинской эпохи, связанными с революционерами-декабристами. Для формалистов поэзия и проза были изначально различными системами, которые как таковые изобрел А. С. Пушкин. Анализируя фигуру Шкловского, Джеймисон утверждает, что литературная теория не могла сформироваться без его вклада, но также и не могла развиться в рабочую теорию без устранения следов, отражающих его личность. Согласно Джеймисону, по широте своих связей с деятелями искусства, такими, например, как Маяковский или «Серапионовы Братья», формализм находится ближе к таким творческим направлениям, как романтизм или сюрреализм, чем к какой-либо иной критической школе.
Следующим важнейшим источником сведений о восприятии формальной теории на Западе является фундаментальный труд Оге Ханзен-Лёве , впервые опубликованный в Вене. На первый взгляд, структура работы Ханзен-Леве соответствует структуре работы Виктора Эрлиха. Однако уже с первой части прослеживается заданная для всей работы тенденция к освещению связей между теорией и художественной практикой. Первая часть книги представляет исследование трудов, относящихся к периоду исторического генезиса формализма. Во второй части, аналогично книге Эрлиха, рассматривается теоретическая динамика развития формальной школы. В третьей части разрабатывается экзистенциализация формального метода в художественной практике. Таким образом, первопроходческий труд Ханзен-Леве открывает новые приемы в практике изучения формализма. Согласно модели, по которой теоретики - формалисты подчиняли художественный материал заданному методу, для Ханзен-Леве объектом исследования становится сама формальная школа. Взгляд на формализм, с точки зрения «само-остранения» теории, применяется впоследствии у многих авторов. Показательно, что три раздела монографии Ханзен-Леве соответствуют трем описываемым стадиям эволюции формализма.
Одним из самых известных откликов на первопроходческую методологию Ханзен-Леве является труд П. Штайнера (Peter Steiner) «Russian Formalism, A methapoetics» . Поясняя название своей книги, автор уточняет, что он подходит к определению формализма через поэтические тропы, с помощью которых сами формалисты оформляли свой дискурс о поэтике. Итак, труд Штайнера является попыткой применить формальный метод к самому формализму — т.е. определить отличительное качество формального метода.
В первой главе автор предпринимает обзор различий в применении термина «формализм», начиная с дихотомии между московской и петербургской ветвями ОПОЯЗА до подразделений, проведенных основными западными учеными, исследовавшими формализм. Так, Эва Томпсон разделяет формализм на позитивистский и идеалистический, сосредоточивая это различие на фигурах Шкловского и Тынянова. Соглашаясь, что эти имена — центральные в обсуждении формализма, Штайнер приводит точку зрения Юрия Штридтера, согласно которому, для Шкловского искусство есть сумма приемов, и его цель — осуществить остранение, т.е. затруднить восприятие; эта концепция Шкловского была, по сути, упразднена более полным видением Тынянова, согласно которому, произведение искусства — Кроме того, Штайнер обращается к классификациям Томашевского, Арватова, и Медведева. Таким образом, Штайнер характеризует существующее определение формализма как набор идей, наложенных друг на друга, ни одна из которых не объединяет все существующие понятия о формализме. Эта ситуация усложняется тем, что идеи формальной школы имели продолжение в работах некоторых ее членов, эмигрировавших из России и продолживших разработку этой методологии.
Среди других знаменательных работ, наследовавших идеям Эрлиха, можно также выделить «Russian Formalist Theory and its Poetic Ambiance» Кристины Поморска, сравнительную монографию Эвы М. Томпсон (E. Thompson) «Russian Formalism and Anglo-American New Criticism. A Comparative study» , «Defamiliarization in Language and Literature» Роберта Стэйси (R. Stacy) и многие другие, которые будут рассмотрены в основной части исследования.
Сегодня о русском формализме написано много работ. В последние годы, он не раз становился предметом изучения и как культурно-исторический феномен, и как теоретическая концепция. В 2001 г. был опубликован русский перевод изданного еще в 1978 году фундаментального труда Оге А. Ханзен- Леве (Aage A. Hansen-Love) «Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения», в 2003 г. вышла монография А. А. Горных «Формализм: от структуры к тексту и за его пределы», социокультурному аспекту русского формализма и связи его идей с западной гуманитарной мыслью посвящены интересные работы
А. Н. Дмитриева, в 2014 г. была опубликована тематическая серия статей о формализме в журнале «Новое литературное обозрение».
Формализм, может, в чуть меньшей степени, остается и темой постоянной научной рефлексии в современной зарубежной гуманитарной научной литературе. Работы о русском формализме охватывают широкий диапазон тем. Однако особый интерес устойчиво связан с понятием «остранение» (причем, прежде всего с возможностью применения его для описания современных социально-политических проблем), и вопросами рецепции формальной теории. Вот лишь несколько примеров работ, опубликованных за последние десять с небольшим лет: «Poetics and Politics of Estrangement: Victor Shklovsky and Hannah Arendt» (2005) С. Бойм (S. Boym), «Behind Bakhtin: Russian Formalism and Kristeva Intertextuality» (2005) А. Лесик-Томаса (A. Lesic-Thomas), «Politics of estrangement: tracking Shklovsky's device» (2006) К. Виталеску (C. Vitalescu), «Telling in time (III). Chronology, estrangement, and stories of literary history» (2006) М. Стернберга
(M. Sternberg), «Brecht and Russian formalism in Britain in 1970s» (2010) И. Кристи (I. Christie), «Идеи Шкловского во Франции: перевод и восприятие (1965—2011)» (2015) К. Депретто, и «Boris Tomashevsky, “Definition of Poetics”» (2015) Е. Биагини (E. Biagini).
Безусловно, на современное состояние отечественной гуманитарной науки большое влияние оказала и оказывает не только формальная школа (сегодня даже точнее будет сказать — не столько), сколько идеи западноевропейских и американских теоретиков. Можно сказать, что начиная с 1990-х гг., во многом в силу понятных социокультурных причин российская филология переживает своего рода бум западных (в широком смысле) идей. Однако, как представляется, возникновение этих идей было бы невозможно без опыта рецепции идей русского формализма. Конечно, о влиянии русского формализма на теоретическую мысль XX века не раз было сказано. Но, по нашему мнению, для понимания современной ситуации, для выбора интеллектуальных приоритетов сегодня было бы интересно проследить, как складывалась история рецепции идей формальной школы и самой школы, как культурного феномена в зарубежном пространстве, обратив внимание прежде всего на мало известные для отечественного читателя, не публиковавшиеся в русском переводе работы о формальной школе. Поставленная цель определила предмет исследования — работы западных (прежде всего — западноевропейских и американских ученых), посвященные формальной школе — и его задачи.
Первая задача предпринятого исследования заключалась в составлении корпуса работ зарубежных исследователей о русском формализме. Очевидно, что таких работ очень много. Эта задача могла быть решена двумя путями. Во-первых, можно было пойти по пути составления максимально полной аннотированной библиографии работ западных исследователей о формальной школе. Однако эта задача слишком масштабная и времяемкая и вряд ли могла быть в полном объеме решена в магистерской диссертации. Поэтому мы избрали другой путь: в фокусе данного исследования будут прежде всего англоязычные работы, преимущественно, как уже было отмечено, не публиковавшиеся в русском переводе . Выбор англоязычных исследований обусловлен двумя причинами. Первое: именно англоязычные работы в силу современного статуса английского языка имеют наибольшую известность и влияние в международном научном пространстве. Второе: вопрос о влиянии русского формализма на европейскую теорию, прежде всего — на французский структурализм, достаточно хорошо освещен в истории культуры и в истории науки. Поэтому в отношении данного материала нас интересовала рецепция, так сказать, второго уровня: освещение данного влияния в англоязычной литературе.
Как мы уже отмечали, осмысление идей и феномена формальной школы имеет уже обширную научную традицию, в рамках которой есть общепризнанные авторитетные исследования. Это, например, книга В. Эрлиха «Русский формализм: история и теория». Эта книга — одна из первых фундаментальных работ о русском формализме, в чем-то (прежде всего, в оценочных суждениях) и утратившая сегодня актуальность, но без нее невозможно говорить о рецепции идей формальной школы, поскольку именно это исследование послужило точкой отсчета для многих поколений западных исследователей.
И еще один важный аспект. Русский формализм — явление многосоставное. Это и масштабная научная концепция, и специальный метод анализа художественных текстов, и яркое культурное явление, неординарные личности. Каждая из этих граней вызывала интерес у зарубежных исследователей, и все они вместе образуют общую сложную картину рецепции.
Таким образом, в составлении корпуса работ западных исследователей о русском формализме мы ориентировались на следующие принципы:
1) включение в корпус авторитетных для западной научной традиции исследований;
2) включение малоизвестных, не публиковавшихся в русском переводе англоязычных работ, которые затрагивают разные аспекты рецепции формальной школы.
Корпус работ, составленный в результате проведенного исследования, представлен в Приложении 1. Важные англоязычные и русскоязычные работы о русском формализме представлены в Приложении 2.
Вторая задача данного исследования — аналитическое описание полученного корпуса работ. Фокус описания направлен на выделение тех аспектов в истории и теории формальной школы, которые оказались наиболее интересны для западных исследователей.
Выделенные задачи определили структуру данного диссертационного исследования. Работы состоит из введения, трех глав, посвященных разным аспектам рецепции формальной школы, заключения, библиографии и приложения.
Несмотря на то, что существуют отдельные статьи, посвященные западной историографии формализма, данная работа представляет собой первую попытку систематизации и классификации существенного корпуса англоязычных работ, посвященных русскому формализму в западноевропейском и североамериканском культурном пространстве. В этом заключается ее актуальность и новизна.
Основные этапы рецепции формальной школы
Прежде чем перейти к основной части исследования необходимо дать небольшой обзор общей истории рецепции формальной школы. Возможность ознакомиться с положениями формалистов для западных исследователей литературы возникла еще во время существования ОПОЯЗа в результате публикации кратких резюме Б. В. Томашевского, В. М. Жирмунского и А. Вознесенского в научных периодических изданиях, посвященных вопросам славистики.
Следом появляются и первые в западном пространстве печатные отклики на представление концепций формальной школы. Речь идет о работах Нины Гурфинкель (N. Gourfinkel) , театроведа и литературоведа, русской по происхождению, с 1925 года постоянно живущей во Франции, и Пауля ван Тигема (P. van Tiegem) . Эти ранние публикации ограничивались изложением главных тезисов формализма. Также, краткие ссылки на формалистов появились в работах их европейских коллег А. В. де Гроота, Генри Ланца (H. Lanz) и М. Руттена (M. Rutten).
Для научного сообщества США русский формализм открывается благодаря статье 1944 г. Манфреда Кридля (Мап£гей Kridl), основателя польского варианта структурализма и позднее преподавателя Колумбийского университета. Кридль отмечает ранние статьи В. Б. Шкловского («Искусство как прием», «О поэзии и заумном языке»), в которых искусство рассматривается, как особый механизм эстетического восприятия. Кридль отдает должное вкладу формалистов — таких, как О. М. Брик («Материалы к изучению стихотворной речи»), Б. М. Эйхенбаум («Мелодика Стиха»), Б. В. Томашевский («Пятистопный ямб Пушкина», «Проблема стихотворного ритма») и Ю. Н. Тынянов — в изучение стихосложения, а также лингвистическим новациям Р. О. Якобсона («О чешском стихе, преимущественно в сопоставлении с русским»). Исследователь отмечает и более поздние новаторские разработки Шкловского («Тристам Шэнди», «Как сделан Дон Кихот») и Эйхенбаума («Как сделана Шинель Гоголя») по теории прозы.
В 1949 г. появилась «Теория литературы» адепта пражского структурализма Рене Уэллека (Rene Wellek) и нового критика Остина Уоррена (Austin Warren), свидетельствующая о близком знакомстве авторов с формалистско-структуралистской методологией и сочувственном к ней отношении. Эта книга, написанная под влиянием формальной школы, разделена на пять разделов, два из которых посвящены внутреннему и внешнему взглядам на изучение литературы, соответствующим базовой диалектике формализма. Определяя позицию формалистов как требование «обновления» языка, исследователи распространяют ее на все «позднейшие» литературные движения. Авторы отмечают, что советское литературоведение уничтожило и одновременно впитало в себя методологию формализма, представая, в результате, менее закостенелым, чем американское.
Спустя несколько лет к идеям формальной школы обращается Уильямом Э. Харкинсом (William E. Harkins), (также преподавателем Колумбийского университета) в статье «Slavic Formalist Theories in Literary Scholarship», опубликованной в журнале «Word» . В этой статье автор объединяет формалистскую и структуралистскую школы под эгидой применения лингвистических методов к изучению литературы. Харкинс отдает должное «общеславянскому» происхождению обеих школ, выделяя Романа Якобсона как фигуру, стоявшую у их истоков. Главная черта формалистов, согласно исследователю, заключается в том, что для них язык состоит из множества подразделений. Например — из научного, разговорного и поэтического. Среди достижений формалистов отмечаются особый вклад в эвфонию, обнаружение особых синтаксических форм в стихотворной речи, классификация стилей и разработка понятия о ритме. Харкинс высказывает сожаление о вытеснении научной практики формалистов авторитарным марксизмом, делая один из первых комментариев на эту тему в научной прессе.
В 1955 г. профессор славистики Йельского университета, уроженец Петербурга Виктор Эрлих опубликовал свое знаменитое исследование «Русский формализм: история и теория» , которое, спустя 25 лет с момента разгона формального движения, явилось первым опытом систематизации научного и творческого наследия русской формальной школы.
Монография В. Эрлиха, созданная под влиянием Романа Якобсона, описывает историческое становление и теоретические достижения формализма. Второе издание книги (1965 г.) включает в себя замечания о возобновленной деятельности формалистов в период оттепели.
Как и другие исследователи, о которых шла речь выше, Эрлих также уделяет внимание наследию формальной школы. Например, такие термины, как звуковые повторы и словоразделы, продолжили активно использоваться в советском литературоведении после разгона школы. Разработки формалистов оказали большое влияние на становление пражского структурализма и польского интегрализма, являющихся, согласно Эрлиху, ближайшими наследниками данной научной концепции. Одним из первых говорит Эрлих и о влиянии идей западной теории на наследие формальной школы. В Праге, где Якобсон основал филологический семинар, концепция формалистов впервые испытала это влияние. Главным теоретическим вопросом, беспокоившим пражских структуралистов, как и ранее формалистов, оставалось определение литературности. И еще одна важная тема этого этапа, реализованная в работах Якобсона и Я. Муражковского, — интеграция формальной теории с внелитературными фактами в рамках единой системы.
В Польшу наследие русского формализма пришло под руководством Манфреда Кридля, преподавателя варшавского Университета. Главные особенности формализма, усвоенные польскими интегралистами — убеждение, что литературоведение — отдельная наука, и внимание к произведению как к таковому. Интегральный метод процветал в Варшавском университете до начала Второй мировой войны.
Впоследствии благодаря возросшему интересу к русской формальной школе, вызванному появлением монографии Эрлиха, западными специалистами под руководством Цветана Тодорова были опубликованы первоисточники в сборниках «Readings in Russian Poetics» , «Texte der russischen Formalisten» (1969-1972) . Последние сыграли важную роль в освещении разработок в области поэтики и семиотики во французском литературоведении.
После первопроходческой, по сути, работы Эрлиха западные исследователи начали регулярно обращаться к русскому формализму. В частности, можно отметить деятельность британских филологов. В 1960-х гг. британские слависты начали процесс приобщения к работам русских формалистов. Многие из этих первых работ были по политическим причинам утрачены. Однако собрание в 1970 г., возглавленное Майклом О’Тулом, ознаменовало начало организованной деятельности неоформалистского кружка «The British Neo-Formalist Circle» . Исследователи применяли формальный метод к анализу произведений русской классики, например, к «Герою нашего времени» или к «Медному всаднику», а также обращались к понятию литературного факта. Отдельно обсуждался процесс перехода от формализма к структурализму. Деятельность кружка послужила плацдармом для ознакомления западной аудитории с «советским» московско-тартутским структурализмом. В частности, можно отметить работу Энн Шукман, посвященную описанию лекций по структуральной поэтике Ю. М. Лотмана. С 1970-х гг. кружок переместился в университет Киль, где под председательством Джо Эндрю (Joe Andrew) и Криса Пайка (Chris Pike) начал издаваться журнал «Essays in Poetics» . Среди более поздних публикаций сообщества следует отметить библиографию Питера Генри (P. Henry) «Anton Chekhov in English, 1998-2004» . Конференции, проводимые этой группой, были посвящены изучению классиков русской литературы, в том числе А. С. Пушкину (1999 г.), А. Платонову (2000 г.), Н. В. Гоголю (2002 г.), А. П. Чехову (2004 г.), И. С. Тургеневу (2006 г.), Ф. М. Достоевскому (2008 г.) и Л. Н. Толстому (2010 г.). Деятельность кружка была временно приостановлена в 2015 году.
После исследования Эрлиха одним из крупнейших описаний формализма стал соответствующий раздел в книге Фредерика Джэймисона (F. Jameson) «The Prison-House of Language. A Critical Account of Structuralism and Russian Formalism» (1972). Этот раздел знаменуется некоторыми яркими и нестандартными рассуждениями, которые были неоднократно подхвачены в последующей полемике исследователями. Джеймисон отмечает, что формалисты, несмотря на свой бунтарский дух, не были настроены против всех традиционных писателей или классических авторов. Наоборот, они симпатизировали писателям пушкинской эпохи, связанными с революционерами-декабристами. Для формалистов поэзия и проза были изначально различными системами, которые как таковые изобрел А. С. Пушкин. Анализируя фигуру Шкловского, Джеймисон утверждает, что литературная теория не могла сформироваться без его вклада, но также и не могла развиться в рабочую теорию без устранения следов, отражающих его личность. Согласно Джеймисону, по широте своих связей с деятелями искусства, такими, например, как Маяковский или «Серапионовы Братья», формализм находится ближе к таким творческим направлениям, как романтизм или сюрреализм, чем к какой-либо иной критической школе.
Следующим важнейшим источником сведений о восприятии формальной теории на Западе является фундаментальный труд Оге Ханзен-Лёве , впервые опубликованный в Вене. На первый взгляд, структура работы Ханзен-Леве соответствует структуре работы Виктора Эрлиха. Однако уже с первой части прослеживается заданная для всей работы тенденция к освещению связей между теорией и художественной практикой. Первая часть книги представляет исследование трудов, относящихся к периоду исторического генезиса формализма. Во второй части, аналогично книге Эрлиха, рассматривается теоретическая динамика развития формальной школы. В третьей части разрабатывается экзистенциализация формального метода в художественной практике. Таким образом, первопроходческий труд Ханзен-Леве открывает новые приемы в практике изучения формализма. Согласно модели, по которой теоретики - формалисты подчиняли художественный материал заданному методу, для Ханзен-Леве объектом исследования становится сама формальная школа. Взгляд на формализм, с точки зрения «само-остранения» теории, применяется впоследствии у многих авторов. Показательно, что три раздела монографии Ханзен-Леве соответствуют трем описываемым стадиям эволюции формализма.
Одним из самых известных откликов на первопроходческую методологию Ханзен-Леве является труд П. Штайнера (Peter Steiner) «Russian Formalism, A methapoetics» . Поясняя название своей книги, автор уточняет, что он подходит к определению формализма через поэтические тропы, с помощью которых сами формалисты оформляли свой дискурс о поэтике. Итак, труд Штайнера является попыткой применить формальный метод к самому формализму — т.е. определить отличительное качество формального метода.
В первой главе автор предпринимает обзор различий в применении термина «формализм», начиная с дихотомии между московской и петербургской ветвями ОПОЯЗА до подразделений, проведенных основными западными учеными, исследовавшими формализм. Так, Эва Томпсон разделяет формализм на позитивистский и идеалистический, сосредоточивая это различие на фигурах Шкловского и Тынянова. Соглашаясь, что эти имена — центральные в обсуждении формализма, Штайнер приводит точку зрения Юрия Штридтера, согласно которому, для Шкловского искусство есть сумма приемов, и его цель — осуществить остранение, т.е. затруднить восприятие; эта концепция Шкловского была, по сути, упразднена более полным видением Тынянова, согласно которому, произведение искусства — Кроме того, Штайнер обращается к классификациям Томашевского, Арватова, и Медведева. Таким образом, Штайнер характеризует существующее определение формализма как набор идей, наложенных друг на друга, ни одна из которых не объединяет все существующие понятия о формализме. Эта ситуация усложняется тем, что идеи формальной школы имели продолжение в работах некоторых ее членов, эмигрировавших из России и продолживших разработку этой методологии.
Среди других знаменательных работ, наследовавших идеям Эрлиха, можно также выделить «Russian Formalist Theory and its Poetic Ambiance» Кристины Поморска, сравнительную монографию Эвы М. Томпсон (E. Thompson) «Russian Formalism and Anglo-American New Criticism. A Comparative study» , «Defamiliarization in Language and Literature» Роберта Стэйси (R. Stacy) и многие другие, которые будут рассмотрены в основной части исследования.
В ходе открывшегося в августе 2013 г. московского международного конгресса, посвященного 100-летию русской формальной школы, профессором Пенсильванского университета (США) Питером Штайнером было довольно неожиданно отмечено, что, после практически полувекового изучения, формализм для него стал «закрытой главой» и он больше не видит никакого смысла в дальнейшей «интерпретации прошлого». Однако через два года конференция в Шеффилдском университете (Великобритания) показала, что сегодня еще достаточно рано говорить о закрытии данной главы даже западным специалистам.
Сейчас мы можем констатировать только то, что зародившиеся в России литературная теория и методология анализа литературы не только перешагнули через границы государств и дисциплин, но и дали толчок развитию новых моделей познания в общественных и гуманитарных науках.
Мировому признанию формальной теории предшествовал длительный и очень разнообразный период ее становления. В первую очередь, следует отдать должное действиям ученых-эмигрантов в период «железного занавеса», благодаря которым в университетах западных стран формализм интенсивно развивался и распространялся в многочисленных научных изданиях.
До Второй мировой войны западные публикации о русском формализме ограничивались лишь краткими резюме их работ. Первый пик изучения пришелся на 1950-1960-е гг., когда на Западе стали печататься первые историографические обзоры формализма. В это же время стали выходить первые отзывы на труды В. Я. Проппа. 1970-е годы безоговорочно можно признать самым плодотворным периодом для исследователей формализма на Западе. В эти годы уже вполне окрепшая зарубежная школа вводит в оборот собственные научные разработки, построенные на базе русского формализма. В связи с расцветом структурализма большая часть статей и монографий данного периода посвящается наследию Проппа и взаимодействию формальной и структурной теорий. В этот же период выходит наибольшее количество публикаций, посвященных проблемам взаимодействия между формализмом и марксизмом. В 1980-е гг. среди западных исследователей проявляется повышенный интерес в областях истории формализма, рецептивной теории и структурализма.
К 1990-м годам отмечается очевидный спад интереса к изучению формализма на Западе. Для многих исследователей это связано с исчезновением главного противника в лице марксисткой теории. В 2000-е гг., наблюдается новый импульс научного интереса на фоне рефлексии прошедших геополитических событий, что знаменуется ярко выраженной политической окраской в статьях этого периода. Однако уже в 2010-е гг. в изучении формализма ситуация стабилизируется и многие исследователи возвращаются к исторической и культурно-рецептивной рефлексии.
Следует отметить два ярких всплеска в изучении формализма в СССР и Российской Федерации. Первый из них относится к 1960 годам, второй - к 2000-м. Характерно, что оба периода происходят во времена относительно гарантированной политической свободы в стране.
После разрядки в международных отношениях, когда постсоветским историкам стали доступны многие из материалов западных коллег, русский формализм обрел свою вторую жизнь на родине. Стали выпускаться статьи в литературных журналах, проводятся международные конференции с приглашениями иностранных специалистов. Конечно, большинство работ западных исследователей, написанных на английском языке, ввиду своего гигантского географического охвата и относительно большего периода изучения по своему развитию имеют мало общего с работами участников некогда небольшого кружка опоязовцев.
Сейчас мы можем констатировать только то, что зародившиеся в России литературная теория и методология анализа литературы не только перешагнули через границы государств и дисциплин, но и дали толчок развитию новых моделей познания в общественных и гуманитарных науках.
Мировому признанию формальной теории предшествовал длительный и очень разнообразный период ее становления. В первую очередь, следует отдать должное действиям ученых-эмигрантов в период «железного занавеса», благодаря которым в университетах западных стран формализм интенсивно развивался и распространялся в многочисленных научных изданиях.
До Второй мировой войны западные публикации о русском формализме ограничивались лишь краткими резюме их работ. Первый пик изучения пришелся на 1950-1960-е гг., когда на Западе стали печататься первые историографические обзоры формализма. В это же время стали выходить первые отзывы на труды В. Я. Проппа. 1970-е годы безоговорочно можно признать самым плодотворным периодом для исследователей формализма на Западе. В эти годы уже вполне окрепшая зарубежная школа вводит в оборот собственные научные разработки, построенные на базе русского формализма. В связи с расцветом структурализма большая часть статей и монографий данного периода посвящается наследию Проппа и взаимодействию формальной и структурной теорий. В этот же период выходит наибольшее количество публикаций, посвященных проблемам взаимодействия между формализмом и марксизмом. В 1980-е гг. среди западных исследователей проявляется повышенный интерес в областях истории формализма, рецептивной теории и структурализма.
К 1990-м годам отмечается очевидный спад интереса к изучению формализма на Западе. Для многих исследователей это связано с исчезновением главного противника в лице марксисткой теории. В 2000-е гг., наблюдается новый импульс научного интереса на фоне рефлексии прошедших геополитических событий, что знаменуется ярко выраженной политической окраской в статьях этого периода. Однако уже в 2010-е гг. в изучении формализма ситуация стабилизируется и многие исследователи возвращаются к исторической и культурно-рецептивной рефлексии.
Следует отметить два ярких всплеска в изучении формализма в СССР и Российской Федерации. Первый из них относится к 1960 годам, второй - к 2000-м. Характерно, что оба периода происходят во времена относительно гарантированной политической свободы в стране.
После разрядки в международных отношениях, когда постсоветским историкам стали доступны многие из материалов западных коллег, русский формализм обрел свою вторую жизнь на родине. Стали выпускаться статьи в литературных журналах, проводятся международные конференции с приглашениями иностранных специалистов. Конечно, большинство работ западных исследователей, написанных на английском языке, ввиду своего гигантского географического охвата и относительно большего периода изучения по своему развитию имеют мало общего с работами участников некогда небольшого кружка опоязовцев.
Подобные работы
- РУССКИЙ ФОРМАЛИЗМ В ЗАПАДНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Магистерская диссертация, филология. Язык работы: Русский. Цена: 4930 р. Год сдачи: 2017 - П.М.Бицилли, как историк культуры русского зарубежья (1920 - 1930 г.г.)
Магистерская диссертация, история . Язык работы: Русский. Цена: 5690 р. Год сдачи: 2017 - ПРОБЛЕМА ИМПРЕССИОНИЗМА В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Дипломные работы, ВКР, история . Язык работы: Русский. Цена: 4240 р. Год сдачи: 2016 - ПРОБЛЕМА ИМПРЕССИОНИЗМА В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Дипломные работы, ВКР, искусство, культура, литература. Язык работы: Русский. Цена: 4760 р. Год сдачи: 2016 - ПУТЬ БОРИСА ПАСТЕРНАКА К “ДОКТОРУ ЖИВАГО” ( 10. 01. 01
Диссертации (РГБ), русский язык. Язык работы: Русский. Цена: 700 р. Год сдачи: 2002 - ТРАНСФЕР РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИЕЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ КОНЦЕПЦИИ НАЦИОНАЛИЗМА (НА ПРИМЕРЕ ТРУДОВ С.С. УВАРОВА)
Дипломные работы, ВКР, история . Язык работы: Русский. Цена: 4900 р. Год сдачи: 2019 - История развития гражданского судопроизводства в России
Дипломные работы, ВКР, юриспруденция. Язык работы: Русский. Цена: 4900 р. Год сдачи: 2018 - ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА РОССИИ В КОНТЕКСТЕ РЕВОЛЮЦИОННЫХ СОБЫТИЙ НАЧАЛА ХХ ВЕКА
Магистерская диссертация, культурология. Язык работы: Русский. Цена: 4875 р. Год сдачи: 2017 - Управление самостоятельной исследовательской деятельностью учащихся начальных классов средством модульной системы экспериментов
Магистерская диссертация, педагогика. Язык работы: Русский. Цена: 4900 р. Год сдачи: 2018