Социальные аспекты вампиризма в литературе XIX века и их отражение в медиа
|
Введение 3
Глава 1. Социальные группы и слои 6
1.1. Старая аристократия 6
1.2. Новые денди 10
1.3. Урбанизация, миграция и ксенофобия 14
Глава 2. Наука и религия 22
2.1. Религия: Христианство и язычество 22
2.2. Биология: Животное, человеческое и сверхчеловеческое 27
2.3. Медицина. Эпидемии и диагностика 31
2.4. Психология: Помешательство, гипноз и психоанализ 34
Глава 3. Гендер и сексуальность 40
3.1. Инверсия гендерных ролей 40
3.2. Нетрадиционная сексуальность 42
3.3. Брак, семья и деторождение 45
Заключение 50
Список литературы 53
Глава 1. Социальные группы и слои 6
1.1. Старая аристократия 6
1.2. Новые денди 10
1.3. Урбанизация, миграция и ксенофобия 14
Глава 2. Наука и религия 22
2.1. Религия: Христианство и язычество 22
2.2. Биология: Животное, человеческое и сверхчеловеческое 27
2.3. Медицина. Эпидемии и диагностика 31
2.4. Психология: Помешательство, гипноз и психоанализ 34
Глава 3. Гендер и сексуальность 40
3.1. Инверсия гендерных ролей 40
3.2. Нетрадиционная сексуальность 42
3.3. Брак, семья и деторождение 45
Заключение 50
Список литературы 53
В готической прозе XIX века образ вампира занимает исключительное место: это без преувеличения любимый злодей романтизма и неоромантизма. Окружающий его мистический ореол подчас заставляет нас забывать о том, что, как всякий архетипический образ, он имеет отчетливые исторические корни, прежде всего - социальные.
Актуальность работе придает востребованность вампирической тематики и в масс-культуре, и в гуманитарных исследованиях (в области филологии, культурологии, психологии). Вместе с тем, основное внимание ученых традиционно привлекает мифологическая, архетипическая компонента образа вампира, в то время как его связь с социально-экономическими процессами и научно-технологическими преобразованиями Новейшего времени остается малоисследованной. В отечественном литературоведении работы такой тематики практически отсутствуют.
Новизна работы определяется не только обращением к относительно малоизученным аспектам архетипической фигуры, актуальной и популярной в современном искусстве, но и привлечением более широкого, чем практикуется обычно, корпуса художественных текстов. Наряду с каноническими повестями и романами о вампирах, такими как «Дракула» Брэма Стокера, «Кармилла» Ле Фаню, «Вампир» Полидори, «Упырь»
А.К.Толстого, в работе анализируются готические повести XIX века, которые редко рассматривают в связи с вампиризмом. Между тем, типологически они близки, если не сказать, тождественны классическим историям о вампирах постольку, поскольку их темой является подчинение обыкновенного человека - монструозному «сверхчеловеку», имеющему черты ожившего мертвеца, который вытягивает из своей жертвы жизненную силу и в конечном итоге доводит своего донора до смерти или безумия. Речь идет о таких готических новеллах и повестях, как «Магнетизер» и «Зловещий гость» Гофмана, «Портрет» и «Вий» Гоголя, «Венера Илльская» Мериме, «Дочь Раппачини» Готорна. Несмотря на то, что злодей в этих произведениях прямо не именуется вампиром, между этими образами все равно присутствует типологическое родство. Также объектом исследования стали редко упоминаемые литературоведами, но весьма информативные повести о вампирах, такие как «Паола» Буше де Перта, «Убийство мадам Кабанель» Э. Линтона, «Тайна Кена» Д.Готорна, «Правдивая история вампира» Э.Стенбока, «Могила Сары» Ф. Дж. Лоринга.
Целью настоящей работы было выявить взаимосвязь социальной трансформации в Европе XIX века и вампирической тематики в готических повестях и романах этого периода. В рамках названной темы ставилась задача выделить несколько крупных тематических блоков - трансформация социальных структур, научно-технический прогресс и религиозное сознание, гендер и сексуальная мораль - и проследить, как изменения в этих сферах отображаются в вампирическом сюжете.
Научные источники представлены статьями и монографиями современных российских и зарубежных культурологов, в частности, К. Асмолова, А. Секацкого, Д. Хапаевой, М. Ямпольского, Ю. Кристевой, Д. Голынко-Вольфсона, Н. Ауэрбах, С. Клементс, В. Холингер, К. Джедлера, В. Караминас и др.
Актуальность работе придает востребованность вампирической тематики и в масс-культуре, и в гуманитарных исследованиях (в области филологии, культурологии, психологии). Вместе с тем, основное внимание ученых традиционно привлекает мифологическая, архетипическая компонента образа вампира, в то время как его связь с социально-экономическими процессами и научно-технологическими преобразованиями Новейшего времени остается малоисследованной. В отечественном литературоведении работы такой тематики практически отсутствуют.
Новизна работы определяется не только обращением к относительно малоизученным аспектам архетипической фигуры, актуальной и популярной в современном искусстве, но и привлечением более широкого, чем практикуется обычно, корпуса художественных текстов. Наряду с каноническими повестями и романами о вампирах, такими как «Дракула» Брэма Стокера, «Кармилла» Ле Фаню, «Вампир» Полидори, «Упырь»
А.К.Толстого, в работе анализируются готические повести XIX века, которые редко рассматривают в связи с вампиризмом. Между тем, типологически они близки, если не сказать, тождественны классическим историям о вампирах постольку, поскольку их темой является подчинение обыкновенного человека - монструозному «сверхчеловеку», имеющему черты ожившего мертвеца, который вытягивает из своей жертвы жизненную силу и в конечном итоге доводит своего донора до смерти или безумия. Речь идет о таких готических новеллах и повестях, как «Магнетизер» и «Зловещий гость» Гофмана, «Портрет» и «Вий» Гоголя, «Венера Илльская» Мериме, «Дочь Раппачини» Готорна. Несмотря на то, что злодей в этих произведениях прямо не именуется вампиром, между этими образами все равно присутствует типологическое родство. Также объектом исследования стали редко упоминаемые литературоведами, но весьма информативные повести о вампирах, такие как «Паола» Буше де Перта, «Убийство мадам Кабанель» Э. Линтона, «Тайна Кена» Д.Готорна, «Правдивая история вампира» Э.Стенбока, «Могила Сары» Ф. Дж. Лоринга.
Целью настоящей работы было выявить взаимосвязь социальной трансформации в Европе XIX века и вампирической тематики в готических повестях и романах этого периода. В рамках названной темы ставилась задача выделить несколько крупных тематических блоков - трансформация социальных структур, научно-технический прогресс и религиозное сознание, гендер и сексуальная мораль - и проследить, как изменения в этих сферах отображаются в вампирическом сюжете.
Научные источники представлены статьями и монографиями современных российских и зарубежных культурологов, в частности, К. Асмолова, А. Секацкого, Д. Хапаевой, М. Ямпольского, Ю. Кристевой, Д. Голынко-Вольфсона, Н. Ауэрбах, С. Клементс, В. Холингер, К. Джедлера, В. Караминас и др.
В заключении я хотела бы суммировать наиболее общие выводы своей работы, чтобы выделить их среди примеров и детальных пояснений в основной части.
1. Ключевым из социальных прототипов романтического вампира является аристократ, который, слабея и утрачивая свои общественные функции, сохраняет еще в XIX веке некоторые рычаги влияния. К этой основе добавляются черты нового социального типажа - денди (например, представителя богемы). С аристократом его роднит мотив иллюзорности (в обоих случаях блестящая поверхность обманывает), а также демонстративная антибуржуазность поведения. Наконец, важные смысловые оттенки в образ вампира вносит мигрант из отсталых стран или регионов, в мифологическом смысле - варвар, дикарь. В теории подобный конгломерат кажется невозможным, но в художественной практике XIX века эти слагаемые бесконфликтно соединяются в едином образе, хрестоматийным примером может послужить граф Дракула Брэма Стокера - аристократ из древнего рода, эксцентрик и щеголь (с точки зрения лондонцев) и варвар, принадлежащий к воинственному племени секлеров. Отношение публики к этим социальным типажам характеризует амбивалентность. Аристократ привлекает своим величием и размахом, денди - раскованностью, свободой от предрассудков, варвар - своей витальностью и силой. Вместе с тем обывателя пугает призрак насилия и эксплуатации, ассоциируемый с аристократией, эгоцентризм денди и его оторванность от социума, а также деструктивный потенциал дикаря, чья энергия обращается против основ цивилизованного общества.
2. Дискредитация и институциональное ослабление церкви, начавшиеся в XVIII веке, активизируют в XIX столетии интерес к языческим (с христианской точки зрения) религиям. Вампир, в отличие от своих литературных предшественников - либертинов эпохи Просвещения, удовлетворяет запрос не на критику христианских «суеверий», но на поиск альтернативной религии. Его мораль и ритуалы представляют собой инверсию (иногда - буквальную) христианских норм и ритуалов: он, можно сказать, переводит символы и процедуры христианства в языческое русло, возвращаясь к культу агрессивной физической силы. Подобные поиски также вызывали у широкой публики амбивалентный отклик: тягу к живой, действенной религии омрачал страх перед регрессом.
3. Открытия в области естественных и гуманитарных наук (прежде всего - в химии, биологии и психологии) переместили в центр внимания неантропоморфную, животную ипостась человека. Теории животного магнетизма, дарвинизм, психоанализ и открытия в области медицины реабилитировали физиологию в человеке и повысили ее статус, подчеркнули аналогию между человеком и иными живыми существами, включили его в природные цепочки (например, как один из эволюционирующих видов, или как проводник энергии, или как носитель вируса). В этом смысле образ вампира позволял показать взаимопроникновение человеческого и животного начала, и более того - торжество (животной) физиологии над (человеческим) сознанием.
4. Не менее отчетливо в образе вампира отразились обусловленные экономическими причинами эрозия традиционных гендерных ролей и ослабление патриархата. Вампир подрывает патриархальные поло-ролевые модели, смешивая и меняя местами «мужское» и «женское» и в самой своей физиологии (андрогинность), и в поведении (инверсия ролей, нетрадиционная ориентация). С одной стороны он раскрепощает чувственность и способствует эмансипации полов, что соответствовало общему вектору XIX века - курсу на либерализацию отношений между полами, с другой стороны - он рушит институт брака и семьи, разрывает всяческие социальные связи, в конечном итоге - превращает свои жертвы в изгоев. Его эротизм служит лишь приманкой: радикальная либерализация половой сферы, как показывают авторы «вампирических» повестей, подрывает инстинкт продолжения рода, а вслед за ним и чувственное влечение.
Вышеперечисленные выводы демонстрируют актуальность выбранной тематики в современной повестке дня: почти все социальные тренды актуальны и сегодня, пусть и в несколько адаптированном под реалии XXI века виде. Информацию, полученную из данной работы, можно использовать в дальнейших исследованиях в сфере социологии и филологии.
1. Ключевым из социальных прототипов романтического вампира является аристократ, который, слабея и утрачивая свои общественные функции, сохраняет еще в XIX веке некоторые рычаги влияния. К этой основе добавляются черты нового социального типажа - денди (например, представителя богемы). С аристократом его роднит мотив иллюзорности (в обоих случаях блестящая поверхность обманывает), а также демонстративная антибуржуазность поведения. Наконец, важные смысловые оттенки в образ вампира вносит мигрант из отсталых стран или регионов, в мифологическом смысле - варвар, дикарь. В теории подобный конгломерат кажется невозможным, но в художественной практике XIX века эти слагаемые бесконфликтно соединяются в едином образе, хрестоматийным примером может послужить граф Дракула Брэма Стокера - аристократ из древнего рода, эксцентрик и щеголь (с точки зрения лондонцев) и варвар, принадлежащий к воинственному племени секлеров. Отношение публики к этим социальным типажам характеризует амбивалентность. Аристократ привлекает своим величием и размахом, денди - раскованностью, свободой от предрассудков, варвар - своей витальностью и силой. Вместе с тем обывателя пугает призрак насилия и эксплуатации, ассоциируемый с аристократией, эгоцентризм денди и его оторванность от социума, а также деструктивный потенциал дикаря, чья энергия обращается против основ цивилизованного общества.
2. Дискредитация и институциональное ослабление церкви, начавшиеся в XVIII веке, активизируют в XIX столетии интерес к языческим (с христианской точки зрения) религиям. Вампир, в отличие от своих литературных предшественников - либертинов эпохи Просвещения, удовлетворяет запрос не на критику христианских «суеверий», но на поиск альтернативной религии. Его мораль и ритуалы представляют собой инверсию (иногда - буквальную) христианских норм и ритуалов: он, можно сказать, переводит символы и процедуры христианства в языческое русло, возвращаясь к культу агрессивной физической силы. Подобные поиски также вызывали у широкой публики амбивалентный отклик: тягу к живой, действенной религии омрачал страх перед регрессом.
3. Открытия в области естественных и гуманитарных наук (прежде всего - в химии, биологии и психологии) переместили в центр внимания неантропоморфную, животную ипостась человека. Теории животного магнетизма, дарвинизм, психоанализ и открытия в области медицины реабилитировали физиологию в человеке и повысили ее статус, подчеркнули аналогию между человеком и иными живыми существами, включили его в природные цепочки (например, как один из эволюционирующих видов, или как проводник энергии, или как носитель вируса). В этом смысле образ вампира позволял показать взаимопроникновение человеческого и животного начала, и более того - торжество (животной) физиологии над (человеческим) сознанием.
4. Не менее отчетливо в образе вампира отразились обусловленные экономическими причинами эрозия традиционных гендерных ролей и ослабление патриархата. Вампир подрывает патриархальные поло-ролевые модели, смешивая и меняя местами «мужское» и «женское» и в самой своей физиологии (андрогинность), и в поведении (инверсия ролей, нетрадиционная ориентация). С одной стороны он раскрепощает чувственность и способствует эмансипации полов, что соответствовало общему вектору XIX века - курсу на либерализацию отношений между полами, с другой стороны - он рушит институт брака и семьи, разрывает всяческие социальные связи, в конечном итоге - превращает свои жертвы в изгоев. Его эротизм служит лишь приманкой: радикальная либерализация половой сферы, как показывают авторы «вампирических» повестей, подрывает инстинкт продолжения рода, а вслед за ним и чувственное влечение.
Вышеперечисленные выводы демонстрируют актуальность выбранной тематики в современной повестке дня: почти все социальные тренды актуальны и сегодня, пусть и в несколько адаптированном под реалии XXI века виде. Информацию, полученную из данной работы, можно использовать в дальнейших исследованиях в сфере социологии и филологии.