В процессе исследования представленной на рассмотрение тематики становится очевидно, как велика разница в объеме фактического материала при переходе от одного раздела к другому. В данном случае причина не в сознательном желании ограничить количество изучаемого материала. При подборе анализируемых работ мы, в первую очередь, руководствовались критерием соответствия их политическому произведению, и под этот критерий у каждого из авторов с учетом всех признаков попадала лишь одна из работ.
И все же, чем тогда объясняется то, что каждая последующая глава обладает все меньшим количеством обращений к античному материалу?
На наш взгляд, это закономерный процесс, имевший место в истории, и нашедший, таким образом, свое отражение в данном конкретном тексте. Мы не утверждаем, что с учетом специфики имеющейся выборки, выводы, сделанные по ней, будут являться допустимыми для всех произведений рассматриваемого периода, но, по крайней мере, нами был предоставлен своеобразный срез, сам по себе представляющий исследовательский интерес. В этом отношении мы действовали скорее в ключе постмодернизма, методы которого нашли свое применение не только в филологических и лингвистических науках, но также широко применяются и в историческом исследовании в последнее время.
Касаясь проделанной работы, мы бы хотели указать на т о, что разница в объеме содержания глав продиктована реалиями рассматриваемых в них периодов. По итогам первой главы, несмотря на изучение в ней трудов лишь двух, как и во всех главах, авторов, несложно отметить, что она по соотношению с наличествующем в ней материалом античного периода составляет большую часть работы, и обоснование этого заключено не только в личностях авторов, но и периоде их жизни, а так же их географическом местоположении. В эпоху Ренессанса, достигшего пика своего развития и столь ярко проявившегося во Флоренции, к обращению взгляда в античное прошлое мыслителей толкали поиски решений насущных проблем ослабленной и раздробленной страны в «славном прошлом» некогда велико й, единой и огромной империи. Причина очевидна: они сами были рождены в Италии, наследнице того всемогущего Рима, и проживали здесь же. Церковь, разумеется, с учетом общественного положения как Макьявелли, так и Гвиччардини, играла в их жизни преимущественное значение, регулируя границы дозволенного, но и она была не в силах противостоять веяниям культурного возрождения, находившего свое отражение во многих сферах жизни. Изучение же истории клерикалами не подвергалось порицанию, поэтому неудивительно, что в период, когда античные образцы являлись практически нормой в сфере искусства, привнося вдобавок в общественное сознание некий пантеистический мистицизм, обращение к ним можно было обнаружить и в произведениях, не связанных с историей.
Вторая глава рассматривает как все тот же итальянский взгляд, так и воззрения представителя Западной Европы. Здесь нужно принять во внимание, что это уже несколько более поздний период по сравнению с тем, что затрагивается в первой главе, а также стоит иметь в виду имевшиеся на тот момент реформ аторские тенденции, набирающие силу при Гвиччардини и уже воплотившиеся в полной мере по исходу самой Реформации при Гроции. Уже в силу одного этого обстоятельства становится ясно, что акценты в умах общества куда больше смещались в сторону измышлений о христианстве и его конфессиональных проблемах, чем воспоминаний о языческом прошлом, поэтому мы наблюдаем, что отсылок становится уже
меньше, но все же их еще достаточно много благодаря пространному трехтомному труду голландского юриста, в котором многое им было почерпнуто именно из древнеримских норм права, а также речей выдающихся политических ораторов. Но тут следует не выпускать из виду и тот факт, что для Гроция фоном написания этой работы служила первая общеевропейская война и Нидерландская революция, что, по сути, и подтолкнуло к созданию «О праве войны и мира» как попытке установить общую законодательную базу для решения военных и религиозных конфликтов.
Третья глава по фактическому объему относительно количества страниц не проигрывает первой, но именно в ней заметна разница в самом исследуемом материале - несмотря на внушительные объемы произведений Гоббса и Локка, отсылки к античности в них уже не столь очевидны и часты. С одной стороны, это объясняется тем, что авторы — англичане, ведь английская литература любого рода в большинстве своем основывается на английской же истории, в чем можно наглядно убедиться даже по одним лишь представленным работам, несмотря на обилие в них ссылок на события библейских времен, которые, по сути, приводились как аргументы в полемике. С другой стороны, сам период создания этих произведений больше был проникнут новыми философскими и общенаучными идеями, привнесенными Декартом и Беконом, а также Спинозой и Лейбницем, нежели ретроспективностью исторических и политических изысканий, хотя последние в чистом виде имели как раз немалое распространение, но уже по большей части с опорой на современное положение вещей с учетом происходящих событий, связанных с политическими потрясениями в Британии во время двух революций. В этом нами обнаруживается причина столь малого числа обращений к античным авторам и событиям того времени по сравнению с мыслителями из предыдущих глав данной работы.
Таким образом, мы замечаем, как по мере приближения к Новейшему времени упоминаний в видных произведениях политической мысли о римском наследии в долевом соотношении становится все меньше, но это вполне объяснимо достаточно объективными причинами. К счастью, что данная тенденция не сохранилась до наших дней, и уже в XX веке ситуация выправляется за счет многоплановости исторических и политологических исследований, благодаря чему и в повседневной жизни мы сталкиваемся с древнейшими институтами и понятиями античности.
Итак, чем же, по сути, является античное наследие и как объясняется его преемственность по отношению ко времени и сменяющимся в нем эпохам? Для ответа на этот вопрос нам потребуется умозрительно воссоздать сам процесс этой преемственности с самого начала. В первую очередь, Римская империя фактически представляла собой объединение огромных территорий, в числе которых помимо Апеннинского полуострова находились земли Северной Африки, Сирии, Испании, Галлии и части Германии. Сами по себе значительные, они, тем не менее, не охватывали всей ойкумены, особенно с учетом стран Дальнего Востока, не подконтрольных Риму. Но в понимании самих римлян их империя уже являла собой весь мир, поскольку за ее пределами обитали варвары, для которых естественным будет подчиниться римскому завоеванию. Эта идея «всемирной империи», воплощенная также в стоических взглядах о всеобщем братстве, и имевшая место при ранней христианизации Рима, в конечном итоге передалась католической церкви как идея цивилизации, имеющей единое управление. По большому счету, именно церкви принадлежит заслуга сохранения античной культуры от последствий варварских завоеваний, поскольку сохранены в ее памяти были те законы, обычаи и традиции, что использовались самой церковью, и впоследствии были восприняты теми самыми разрушителями, принявшими христианство. По сути, таким образом римская и заключенная в нее греческая культуры были перенесены на территорию континентальной Европы.
Сам факт существования Священной Римской империи, имевший место с 962 по 1806 год, говорит нам об этом. Идея христианского общемирового единства была восстановлена в Средневековье благодаря постулату Отцов церкви о том, что Римская империя будет являться последней - и это обязывало использовать ее как символ единства и всемирности новой империи, ее наследования империи старой и конечности лишь в случае пришествия Врага рода человеческого. На протяжении Средневековья эта идея единства всего человечества и католической церкви владела умами - единый властитель, который правит целым миром в союзе с Церковью. Ближе всех к этому идеалу сумел приблизиться Карл V Габсбург, но и ему не удалось претворить идею в жизнь до конца из-за противоборства с Францией и начавшейся Реформации.
Рассмотренные выше положения касаются глобальных геополитических и конфессиональных вопросов, они имели свое место, но в настоящее время от их решения нам досталась лишь история европейских войн и протестантизм в различных его проявлениях, к тому же ни то, ни другое уже не имеют непосредственного отношения к наследию античного периода. Что в таком случае осталось, и какие оно приобрело формы? Священная Римская империя наследовала древнеримской не по содержанию, а по форме, и то лишь условно, особенно с учетом того, что опиралась на период христианизации и разделения империи на две части после смерти Феодосия I, что уже относится к событиям IV в. н. э.. Если же мы обращаемся к вопросу о том, что было сохранено, перенято, или внедрялось в повседневность еще из «старой», ранней империи, или вовсе республиканских времен, то помимо примеров, рассмотренных в данной работе, отражающих скорее обстановку в литературной, нематериальной сфере, необходимо обратиться к ежедневности Нового времени. Мишель Фуко в работе, посвященной истории появления и развития пенитенциарной системы Франции XVIII столетия, отмечал, как благодаря идее дисциплины как подчинения каждого отдельного тела и ее влиянию на военный контингент, в первую очередь, формировалась среда, являвшаяся базисом наполеоновского режима, и что образ, наложенный на нее, был образом именно Римской империи за счет сходности наличествующего и там, и тут дуализма: проведения черты между гражданами и военными - юристами и легионерами. Он касается и конкретных примеров того, в чем была основа подобного преобразования . Корни этого явления уходят в саму организацию бенедиктинских обителей, и затем - иезуитских коллежей, основа которой была заложена еще раньше рассматриваемого Фуко периода. Наличие военной иерархии, терминология, само физическое положение учеников этих заведений в пространстве, которое они обязаны были соблюдать - все было заимствовано из римской армии как наилучшего образца поддержания дисциплины. Разбивка на группы во главе с декурионом, состязательная форма обучения, наличие закрепленного соответственно рангу места за каждым из учащихся - что это, как не римский легион без оружия в миниатюре?
В целом, говоря об эпохе Просвещения, очевидной является уже упомянутая выше двойственность, связанная с образом Рима. Римская республика превозносится как воплощенная свобода, в военном отношении - образец для подражания имевшейся милитаристской дисциплине. Те же воззрения легко было пронаблюдать в самом конце XVIII столетия, когда была начата Великая Французская революция. Понятие гражданства как идеала с юридической точки зрения проходит через этот временной промежуток красной нитью.
На протяжении всей европейской истории мы можем находить подобные примеры преемственности, интегрирования старых порядков в новое время и обстоятельства. Но не всегда даже требуется лишний раз обращаться к ней, чтобы увидеть, насколько глубоко изначально римские понятия и общественные институты укоренены в современной жизни. Термин «республика» и само явление республиканского строя, институт гражданства и понятие «провинция», изучаемое и поныне римское право и «форум», перешедший из чисто физического объекта в событийную плоскость, «пантеон», представляющий ныне сонм любых, не только римских, богов, а также латинский язык, используемый до сих пор в медицине и юриспруденции. Все вышеперечисленное составляет лишь небольшую долю того утилитарного наследства, что было даровано миру самим фактом существования древнеримского государства.
Конечно, Франческо Гвиччардини был прав, отмечая, что глупо постоянно ссылаться на римлян, ведь имеющиеся условия не соответствуют тем, что были во времена событий, которые приводятся в пример, и потому не стоит ожидать, что решив проблему аналогичным методом, можно придти к тому же благополучному результату. И, тем не менее, и он, и другие авторы, чьи произведения были рассмотрены в данной работе, понимали, что обращение к опыту прошлого способно предотвратить совершение многих ошибок в настоящем.


Купить