Помощь студентам в учебе
ПОСТПРАВДА КАК ВЕДУЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СОВРЕМЕННОГО ОТЕЧЕСТВЕННОГО ИНФОРМАЦИОННОГО ПОЛЯ
|
Введение 3
ГЛАВА 1. Характеристика медиакризиса в ситуации постправды на современном этапе 8
1.1. Генезис понятия «постправда» 8
1.2. Сущностные признаки феномена постправды в зарубежной
гуманитарной науке 15
ГЛАВА 2. Отечественная специфика информационного поля в ситуации постправды 20
2.1. Современное состояние медиаполя России: общественное доверие
и кризис экспертности 23
2.2. Структура потребления информации у жителей России:
востребованность видов СМК и формирование повестки в ситуации постправды 27
ГЛАВА 3. Качество освещения неполитических тем в традиционных и новых медиа в ситуации постправды 34
3.1. Качество подачи информации в новых и традиционных массмедиа
при освещении пожара в Кемерово 38
3.2. Качество подачи информации в новых и традиционных массмедиа при освещении массового убийства в Керченском политехническом колледже 52
Заключение 61
Список использованных источников и литературы
ГЛАВА 1. Характеристика медиакризиса в ситуации постправды на современном этапе 8
1.1. Генезис понятия «постправда» 8
1.2. Сущностные признаки феномена постправды в зарубежной
гуманитарной науке 15
ГЛАВА 2. Отечественная специфика информационного поля в ситуации постправды 20
2.1. Современное состояние медиаполя России: общественное доверие
и кризис экспертности 23
2.2. Структура потребления информации у жителей России:
востребованность видов СМК и формирование повестки в ситуации постправды 27
ГЛАВА 3. Качество освещения неполитических тем в традиционных и новых медиа в ситуации постправды 34
3.1. Качество подачи информации в новых и традиционных массмедиа
при освещении пожара в Кемерово 38
3.2. Качество подачи информации в новых и традиционных массмедиа при освещении массового убийства в Керченском политехническом колледже 52
Заключение 61
Список использованных источников и литературы
Актуальность исследования. О термине «постправда» заговорили в 2016 году, а оксфордский словарь по итогу того года назвал это слово словом года . По сей день западные исследователи продолжают изучать феномен нового информационного состояния и продолжают изучать «постправду» с разных сторон гуманитарной науки — политологии, медиаисследований, социологии и пр. Международный поисковик научных статей «ScienceResearch» выдает около более 510 результатов только англоязычных статей, и написанных за последние 4 года.
В декабре 2017 года градус накалился настолько, что Папа Римский определяет виновников в новом информационном кризисе как грешников, совершивших «коммуникационный смертный грех».
В России степень серьезности медиакризиса подчеркнули и на властном уровне — в 2019 году были приняты поправки в федеральный закон №149 в части понимания того, что есть «заведомо ложная информация», а в Кодекс административных правонарушений введена административная ответственность за распространение лживой информации. Это стало реакцией на особо обострившейся проблемы Fake News в отечественном медиаполе в 2018 году на фоне катастроф, произошедших на территории России, а также выборов главы государства, которые, как подчеркивают эксперты (например, А. Казун и О. Дорофеева) , стали самыми заметными в медиаполе избирательными процессом с 2000-го года.
Таким образом, мы видим, что актуальность исследования феномена «постправды» есть, а сама тема актуально как в узких отраслях гуманитарных наук, так и в междисциплинарных исследованиях. Однако понятно, что если тема была бы очевидна всем и определялась всеми одинаково, то такого ажиотажа интереса не было.
Отсюда в своём исследовании я выделил следующую проблему:
1. Как исследователи определяют термин «постправда» и каково ее генезис?
Цель нашей работы — определение места «постправды» в современном информационном пространстве России.
Исходя из цели вытекают следующие задачи:
1. Рассмотреть генезис понятия «постправды».
2. Определить сущностные признаки феномена.
3. Выявить отечественную специфику информационного поля в эпоху «постправды» в рамках концепта общественного доверия и структуры потребления информации.
4. Определить качество освещения в традиционных и новых медиа неполитических событий.
Объектом исследования является отечественное информационное пространство. Предмет исследования — его характеристики в ситуации постправды.
Степень изученности темы. Вопросы, связанные со спецификой феномена постправды, стали подниматься особенно активно в 2016 году после политических изменений, которые произошли в западном мире — поворот общественных настроений из леволиберальных в социал- консервативные. Это выразилось в избрании, к примеру, правого популиста Дональда Трампа в Америке или довольно также популистичекой кампании «Брекзит». Пытаясь найти ответы, почему это произошло, леволиберальные исследователи пришли к выводу, что в потреблении информации произошел скачок — общество начало по-другому воспринимать информацию, а именно исчезла критическая оценка высказываний и восприимчивость к эмоциональным приемам манипуляции. На эту тему в Западной Европе и США было написано ряд работ, в частности книга «Эпоха после истины: нечестность и ложь в современной жизни» Ральфа Кейса, статьи в научном периодическом журнале Харша Мишры, книга «Постправда: новая эра правды и как противостоять ей» Мэтью д’Анкона, книга «Трамп и мир постправды» Кен Вилбера, книга «Поддельные новости в реальном контексте» Пола Левинсона и др.
Если в зарубежной гуманитарной науке феномен постправды рассматривался в комплексном смысле, то есть относящимся в равной доле и к медиа, и к политике, и к социуму вообще, то российские ученые использовали термин «постправда» в контексте политологической науки. В частности, в 2017 году томский профессор Алексей Щербинин в статье «“Правда” и “Постправда” в революционно-ценностном конфликте на Украине» рассматривает феномен под фокусом политико-философских изменений в украинском обществе; в том же году Александр Балаян анализирует последствия распространения постправды в контексте попытки сформировать тотальный контроль государства. Чисто философский анализ проводит Наталья Ростова в статье «Философская аналитика идеи постправды» — она связывает феномен с концепцией постмодерна, увязывая происходящее с категорией веры человеческого мышления. Интересный фокус представлен в работе «Конкуренция науки и лженауки в эпоху постправды» С.В. Тихоновой: как и ее коллега Н. Ростова,исследовательница описывает механизм постправды с помощью категории веры, которая при наплыве огромного колличества информации вокруг, выстраивает в мышлении человека личностно-субъективные фильтры, основаные зачастую на эмоциональных («ритуальных») якорях.
Про изменение в медиапространстве в 2018 году написал Борислав Козловский в книге «Макимальный репост. Как соцсети заставляют нас верить фейковым новостям» — научный журналист объясняет, почему мы так легко верим лжи, теориям заговора и псевдонаучным мифам и какую в этом всем играют роль соцсети. При этом других значительных работ про структуру СМИ, потребления массовой информации и специфики информационного пространства в ситуации постправды нами обнаружено не было.
Новизна исследования состоит в том, что мы, опираясь на существующие исследования, сформулировали специфику отечественного медиаполя в условиях постправды, проанализировав в при этом реальные кейсы того, как происходит освещение общественно-важных событий сегодня, как новая информационная реальность не вызывает сомнений.
Таким образом, эмпирической базой этой выпускной квалификационной работы является материалы и телевизионные шоу- сюжеты следующих СМИ и массмедиа — РИА «Новости», «Интерфакс», ТАСС, каналы холдинга ВГТРК («Россия 1» и «Россия 24), «Первый канал», НТВ, Meduza и три telegram-каналы (Mash, Varlamov и «Незыгарь»). При этом, мы изучали материалы, которые были посвящены двум важным событиям 2018 года — пожар в ТЦ «Зимняя вишня» в Кемерово и массовое убийство в Керченском колледже. Выборка: все материалы и сюжеты, опубликованные и транслируемые в течение суток во время событий. Критерии отбора именно этих событий будут описаны далее в работе.
Характеристика методов исследования. В работе применены общенаучные методы исследования: наблюдение как целенаправленное изучение документов, сравнение как способ выявления сходства и различий качественных характеристик документов, обобщение как способ выявления повторяющихся черт и признаков и другие.
Нами проведены информационный анализ документов для выявления информационного объема, информационной емкости и информативности; терминологический анализ для установления значения употребляемых в изучаемой области понятий.
Практическая значимость. Результаты исследования, полученные во время выполнения ВКР, можно использовать при написании учебных пособий по журналистике, а также разработке курсов. Тема актуальная, требующая дальнейшего научного осмысления и изучения, но при этом постправда — это та информационная ситуация, в которой придется работать будущим журналистам, студентам факультетов и отделений журналистики в России.
Апробация работы. Основные тезисы этого исследования докладывались на конференциях «Культура коммуникаций в условиях цифровой и социокультурной глобализации: глобальный и региональный аспекты» (Москва, ВШЭ, 2017), «Информационное поле в современной России: практики и эффекты» (Казань, КФУ, 2017), а также на научной школе «Горизонты ожидания» (Москва, 2018). Кроме того, первые выводы исследования в виде исследовательского проекта были отмечены дипломом победителя «Конкурса лучшей студенческой работы студентов КФУ» в 2018 году.
Структура работы вытекает из логики исследования — введения, трех глав, заключения и списка источников и литературы. В главе «Характеристика медиакризиса в ситуации постправды на современном этапе» формулируется генезис понятия «постправды», а также дается ее дефиниция и сущностные признаки феномена. Во второй главе «Отечественная специфика информационного поля в ситуации постправды» феномен связывается с социологической концепцией общественного доверия, анализируется динамика потребления массовой информации обществом, а после формулируется специфичные приемы постправды в России. В заключительной главе исследуется качество освещения неполитических событий в традиционных и новых массмедиа для выявления или опровержения ранее выявленных специфичных форм постправды на российском медиапространстве. В заключении приводятся основные выводы.
В декабре 2017 года градус накалился настолько, что Папа Римский определяет виновников в новом информационном кризисе как грешников, совершивших «коммуникационный смертный грех».
В России степень серьезности медиакризиса подчеркнули и на властном уровне — в 2019 году были приняты поправки в федеральный закон №149 в части понимания того, что есть «заведомо ложная информация», а в Кодекс административных правонарушений введена административная ответственность за распространение лживой информации. Это стало реакцией на особо обострившейся проблемы Fake News в отечественном медиаполе в 2018 году на фоне катастроф, произошедших на территории России, а также выборов главы государства, которые, как подчеркивают эксперты (например, А. Казун и О. Дорофеева) , стали самыми заметными в медиаполе избирательными процессом с 2000-го года.
Таким образом, мы видим, что актуальность исследования феномена «постправды» есть, а сама тема актуально как в узких отраслях гуманитарных наук, так и в междисциплинарных исследованиях. Однако понятно, что если тема была бы очевидна всем и определялась всеми одинаково, то такого ажиотажа интереса не было.
Отсюда в своём исследовании я выделил следующую проблему:
1. Как исследователи определяют термин «постправда» и каково ее генезис?
Цель нашей работы — определение места «постправды» в современном информационном пространстве России.
Исходя из цели вытекают следующие задачи:
1. Рассмотреть генезис понятия «постправды».
2. Определить сущностные признаки феномена.
3. Выявить отечественную специфику информационного поля в эпоху «постправды» в рамках концепта общественного доверия и структуры потребления информации.
4. Определить качество освещения в традиционных и новых медиа неполитических событий.
Объектом исследования является отечественное информационное пространство. Предмет исследования — его характеристики в ситуации постправды.
Степень изученности темы. Вопросы, связанные со спецификой феномена постправды, стали подниматься особенно активно в 2016 году после политических изменений, которые произошли в западном мире — поворот общественных настроений из леволиберальных в социал- консервативные. Это выразилось в избрании, к примеру, правого популиста Дональда Трампа в Америке или довольно также популистичекой кампании «Брекзит». Пытаясь найти ответы, почему это произошло, леволиберальные исследователи пришли к выводу, что в потреблении информации произошел скачок — общество начало по-другому воспринимать информацию, а именно исчезла критическая оценка высказываний и восприимчивость к эмоциональным приемам манипуляции. На эту тему в Западной Европе и США было написано ряд работ, в частности книга «Эпоха после истины: нечестность и ложь в современной жизни» Ральфа Кейса, статьи в научном периодическом журнале Харша Мишры, книга «Постправда: новая эра правды и как противостоять ей» Мэтью д’Анкона, книга «Трамп и мир постправды» Кен Вилбера, книга «Поддельные новости в реальном контексте» Пола Левинсона и др.
Если в зарубежной гуманитарной науке феномен постправды рассматривался в комплексном смысле, то есть относящимся в равной доле и к медиа, и к политике, и к социуму вообще, то российские ученые использовали термин «постправда» в контексте политологической науки. В частности, в 2017 году томский профессор Алексей Щербинин в статье «“Правда” и “Постправда” в революционно-ценностном конфликте на Украине» рассматривает феномен под фокусом политико-философских изменений в украинском обществе; в том же году Александр Балаян анализирует последствия распространения постправды в контексте попытки сформировать тотальный контроль государства. Чисто философский анализ проводит Наталья Ростова в статье «Философская аналитика идеи постправды» — она связывает феномен с концепцией постмодерна, увязывая происходящее с категорией веры человеческого мышления. Интересный фокус представлен в работе «Конкуренция науки и лженауки в эпоху постправды» С.В. Тихоновой: как и ее коллега Н. Ростова,исследовательница описывает механизм постправды с помощью категории веры, которая при наплыве огромного колличества информации вокруг, выстраивает в мышлении человека личностно-субъективные фильтры, основаные зачастую на эмоциональных («ритуальных») якорях.
Про изменение в медиапространстве в 2018 году написал Борислав Козловский в книге «Макимальный репост. Как соцсети заставляют нас верить фейковым новостям» — научный журналист объясняет, почему мы так легко верим лжи, теориям заговора и псевдонаучным мифам и какую в этом всем играют роль соцсети. При этом других значительных работ про структуру СМИ, потребления массовой информации и специфики информационного пространства в ситуации постправды нами обнаружено не было.
Новизна исследования состоит в том, что мы, опираясь на существующие исследования, сформулировали специфику отечественного медиаполя в условиях постправды, проанализировав в при этом реальные кейсы того, как происходит освещение общественно-важных событий сегодня, как новая информационная реальность не вызывает сомнений.
Таким образом, эмпирической базой этой выпускной квалификационной работы является материалы и телевизионные шоу- сюжеты следующих СМИ и массмедиа — РИА «Новости», «Интерфакс», ТАСС, каналы холдинга ВГТРК («Россия 1» и «Россия 24), «Первый канал», НТВ, Meduza и три telegram-каналы (Mash, Varlamov и «Незыгарь»). При этом, мы изучали материалы, которые были посвящены двум важным событиям 2018 года — пожар в ТЦ «Зимняя вишня» в Кемерово и массовое убийство в Керченском колледже. Выборка: все материалы и сюжеты, опубликованные и транслируемые в течение суток во время событий. Критерии отбора именно этих событий будут описаны далее в работе.
Характеристика методов исследования. В работе применены общенаучные методы исследования: наблюдение как целенаправленное изучение документов, сравнение как способ выявления сходства и различий качественных характеристик документов, обобщение как способ выявления повторяющихся черт и признаков и другие.
Нами проведены информационный анализ документов для выявления информационного объема, информационной емкости и информативности; терминологический анализ для установления значения употребляемых в изучаемой области понятий.
Практическая значимость. Результаты исследования, полученные во время выполнения ВКР, можно использовать при написании учебных пособий по журналистике, а также разработке курсов. Тема актуальная, требующая дальнейшего научного осмысления и изучения, но при этом постправда — это та информационная ситуация, в которой придется работать будущим журналистам, студентам факультетов и отделений журналистики в России.
Апробация работы. Основные тезисы этого исследования докладывались на конференциях «Культура коммуникаций в условиях цифровой и социокультурной глобализации: глобальный и региональный аспекты» (Москва, ВШЭ, 2017), «Информационное поле в современной России: практики и эффекты» (Казань, КФУ, 2017), а также на научной школе «Горизонты ожидания» (Москва, 2018). Кроме того, первые выводы исследования в виде исследовательского проекта были отмечены дипломом победителя «Конкурса лучшей студенческой работы студентов КФУ» в 2018 году.
Структура работы вытекает из логики исследования — введения, трех глав, заключения и списка источников и литературы. В главе «Характеристика медиакризиса в ситуации постправды на современном этапе» формулируется генезис понятия «постправды», а также дается ее дефиниция и сущностные признаки феномена. Во второй главе «Отечественная специфика информационного поля в ситуации постправды» феномен связывается с социологической концепцией общественного доверия, анализируется динамика потребления массовой информации обществом, а после формулируется специфичные приемы постправды в России. В заключительной главе исследуется качество освещения неполитических событий в традиционных и новых массмедиа для выявления или опровержения ранее выявленных специфичных форм постправды на российском медиапространстве. В заключении приводятся основные выводы.
Подведем итоги исследования.
Выявляя генезис понятия «постправда», мы пришли к выводу, что на самом деле структурное изменение публичной сферы в сторону той ситуации, которую сегодня мы называем постправдой, начался зарождаться еще при развитии буржуазного общества, а точнее в своей отдельной части — коммерциализации информации, а также социальных отношений в целом. По мнению Юргена Хабермаса, со временем журналисты начали выражать интересы предпринимателей, формируя выгодное для них общественное мнение. Фактически СМИ стали каналом рекламы интересов капиталистов.
Индийский профессор Харш Мишра считает, что родоначальниками Fake News в масштабном смысле как инструмент продажи информации являют Джозеф Пулитцер и Уильям Херст (не пропаганды! В истории уже были известны случаи использования лжи в медиа как оружия в информационных войнах, в частности во время войны 1812 года). Известно, что эти издатели публиковали в своих газетах драматизированные и сенсационные версии событий, что и есть один из признаков ситуации постправды, когда факт уходит на второй план, а эмоциональная составляющая реальности становится доминирующей.
Также радикальный генезис понятия предложил член Британской академии наук Стив Фуллер, утверждающий, что, по сути, о природе феномена постправды рассуждал еще Платон. Якобы в своем диалоге «Государство» философ объяснил, почему формировать информационную реальность с сокрытием фактов скорее благо, чем нет. Платон полагает, что для большинства достаточно, универсальный набор знаний для существования в повседневности. Такой подход очень близок с концепцией постправды: власть основывается на знании отдельных представителей общества, а с другой стороны — на несведущем народе.
Впервые же само слово «постправда» употребляется в американском журнале «Нация» в 1992 году журналистом Стояном Стью Тесичем в статье «Государство лжи» в следующем контексте: «веря в позорную „правду“ президента Никсона, мы (американцы. — Прим. автор этого исследования), как свободные люди, свободно решили, что хотим жить в каком-то постправдивом мир» . В 2004 году понятие использовал американский исследователь Ральф Кейс — он опубликовал книгу «Эпоха постправды: нечестность и ложь в современной жизни». Здесь главный вопрос ставится следующим образом: как относится к эпохе, после лжи?
Таким образом, существует три концепции генезиса самого феномена (не понятия!) — политическая, эпистемологическая и социальнофилософская. Сам же термин впервые употребляется в СМИ в 1996 году, но актуализировался до крупных масштабов в 2015-2016 годах после «Брекзит» и выборов, на которых победил Дональд Трамп, когда, как указывает британский журналист Мэтью д’Анкона в книге «Постправда: новая эра правды и как противостоять ей», по-настоящему сложилось информационная ситуация, о которой говорится в настоящем исследовании.
В разделе о сущностных признаках феномена мы выявили, что главной характеристикой постправды разные ученые понимают разное. К примеру, один из пионеров исследований постправды Ральф Кейс исследует феномен как социально-культурный, влияющий не только на медиа, но и на общества в целом. По его мнению, постоянная ложь вокруг и альтернативные факты снижают уровень социального доверия в обществе, поэтому граждане начинают меньше доверять государственным институтам, представителям некоммерческих организаций и другим согражданам. Но на его взгляд точной характеристикой стали не лживые новости, которые все так же легко проверить, а новым культурным синдромом стала «эвфемазия», когда война называется «разрывом доверия», а ложь прикрывается «терминологическими неточностями».
С отсутствием полномасштабной лжи в новой информационной атмосфере соглашается Харш Мишра, для которого эпоха постправды заключается в преднамеренном эмоциональном всплеске в речевых практиках СМИ.
Также интересно, что существует и отрицающие глобальность постправды — редактор издательства Sage Сержио Сесмондо не соглашается с коллегами и называет проблему «раздувшимся» пузырем, но отмечает, что, возможно, проблема не существовала в тот момент, когда о ней заговорили, но теперь она появляется, т.е. сами разговоры об этом и породили масштабы постправды.
Однако свежие исследования количественных характеристик подтверждают обратное: на Facebook в период с февраля по ноябрь 2016 года ложные новости получили 8,7 миллиона просмотров. Региональные власти по всему земному шару начинают создавать свои медиаресурсы, помимо официальных, которые создают «информационный пузырь», раздувая одни проблемы и не давая поле для других.
Интересен момент, что ряд зарубежных исследователей видят решение проблемы в медиаобразовании. Они выступают в научный диалог с киберпозитивистами, которые считают, что проблему альтернативных фактов, «FakeNews» и постправды можно победить с помощью технических решений — искусственного интеллекта, к примеру. Сторонники медиаобразования критично относятся к этому решению, называя его первоочередной причиной получившегося феномена.
Однако в этой среде возникают дискуссии: если одни ставят на первое место воспитание этических норм у студентов-журналистов, то другие уделяют большее внимание юридическому аспекту, напоминая, что распространение лжи наказуемо законно и любой журналист-практик должен помнить об этом. Но все они сходятся в одной точке — следует пересмотреть существующие учебные программы медиаобразования, добавляя новые курсы, которые научат студентов верификации информации.
Третье, оказалось, что отечественная специфика информационного поля в ситуации постправды объясняется нами двумя социальными феноменами — низкое социальное доверие и изменение в структуре потребления массовой информации. В частности, опираясь на социологические опросы и исследования, мы выяснили, что в настоящий момент в России жители склонны не доверять общественным институтам, особенно сильно это проявляется в отношении СМИ, а само потребление массовой информации меняется в сторону соцсетей, сайтов (в том числе блоги и интернет-версии) и мессенджеров. Исследуя новые инструменты дистрибуции, такие как агрегаторы и мессенджеры, мы выяснили, что они способны формировать свои «гиперреальности», а достигается это с помощью эвфемизации, увеличения недоверия к одним лицам и постоянной поддержкой «звезд на погонах», а также фокусированием на определенных конструктах социальной реальности. Это и есть главная специфика отечественная характеристика информационного поля, отличающая ее от других изолированных по национальному и языковому признаку медиасистем.
Главный вывод нашего исследования таков: постправда в России имеет место быть, при этом она носит ряд специфических форм, в отличие от американской или западноевропейской. В отечественном информационном поле сама ситуация стала возможна благодаря двум социальным феноменам — а) низкое социальное доверие к общественным институтам и б) изменение структуры потребления массовой информации. Постправда занимает ведущую роль не только в политической сфере, а в информационной. Фактически, это ситуация касается всего публичного поля. При этом, Fake News в России — скорее исключение, чем правило. Это было доказано нами с помощью анализа качества освещения неполитических событий.
Исследуя качество освещения в традиционных и новых медиа неполитических событий, в частности массового убийства в Керченском колледже и пожар в торговом центре «Зимняя вишня» в Кемерово. Эти
чрезвычайное происшествие было выбрано нами неслучайно: именно на этом примере потребители и акторы отечественного информационного поля увидели, каким стало атмосфера в массмедиа в эпоху постправды.
Мы выяснили, что традиционные СМИ, использует классические методы работы, поэтому задерживаются при освещении быстроменяющейся повестки и не до конца осознают эпоху социальных сетей, когда в информационное поле попадает любая информация, даже самая сокрытая.
Информационная работа массмедиа, которые существует только в соцсетях, доказали, что их влияние на аудиторию сравнимо с влиянием традиционных СМИ, а подчас и вовсе читатели и зрители перестают верить профессиональным журналистам и воспринимают как правду только ту информацию, которую передают в своих «медиа на коленках» агенты влияния (инфлюенсеры) в социальных сетях. Российские медиа-менеджеры продолжают пользоваться технологиями управления массовым сознанием («информационный шум», «расстановка акцентов» и т.д.), которые были актуальны до «эпохи скрытой силы соцсетей» (по выражению британского исследователя Роба Кросса)
Выявляя генезис понятия «постправда», мы пришли к выводу, что на самом деле структурное изменение публичной сферы в сторону той ситуации, которую сегодня мы называем постправдой, начался зарождаться еще при развитии буржуазного общества, а точнее в своей отдельной части — коммерциализации информации, а также социальных отношений в целом. По мнению Юргена Хабермаса, со временем журналисты начали выражать интересы предпринимателей, формируя выгодное для них общественное мнение. Фактически СМИ стали каналом рекламы интересов капиталистов.
Индийский профессор Харш Мишра считает, что родоначальниками Fake News в масштабном смысле как инструмент продажи информации являют Джозеф Пулитцер и Уильям Херст (не пропаганды! В истории уже были известны случаи использования лжи в медиа как оружия в информационных войнах, в частности во время войны 1812 года). Известно, что эти издатели публиковали в своих газетах драматизированные и сенсационные версии событий, что и есть один из признаков ситуации постправды, когда факт уходит на второй план, а эмоциональная составляющая реальности становится доминирующей.
Также радикальный генезис понятия предложил член Британской академии наук Стив Фуллер, утверждающий, что, по сути, о природе феномена постправды рассуждал еще Платон. Якобы в своем диалоге «Государство» философ объяснил, почему формировать информационную реальность с сокрытием фактов скорее благо, чем нет. Платон полагает, что для большинства достаточно, универсальный набор знаний для существования в повседневности. Такой подход очень близок с концепцией постправды: власть основывается на знании отдельных представителей общества, а с другой стороны — на несведущем народе.
Впервые же само слово «постправда» употребляется в американском журнале «Нация» в 1992 году журналистом Стояном Стью Тесичем в статье «Государство лжи» в следующем контексте: «веря в позорную „правду“ президента Никсона, мы (американцы. — Прим. автор этого исследования), как свободные люди, свободно решили, что хотим жить в каком-то постправдивом мир» . В 2004 году понятие использовал американский исследователь Ральф Кейс — он опубликовал книгу «Эпоха постправды: нечестность и ложь в современной жизни». Здесь главный вопрос ставится следующим образом: как относится к эпохе, после лжи?
Таким образом, существует три концепции генезиса самого феномена (не понятия!) — политическая, эпистемологическая и социальнофилософская. Сам же термин впервые употребляется в СМИ в 1996 году, но актуализировался до крупных масштабов в 2015-2016 годах после «Брекзит» и выборов, на которых победил Дональд Трамп, когда, как указывает британский журналист Мэтью д’Анкона в книге «Постправда: новая эра правды и как противостоять ей», по-настоящему сложилось информационная ситуация, о которой говорится в настоящем исследовании.
В разделе о сущностных признаках феномена мы выявили, что главной характеристикой постправды разные ученые понимают разное. К примеру, один из пионеров исследований постправды Ральф Кейс исследует феномен как социально-культурный, влияющий не только на медиа, но и на общества в целом. По его мнению, постоянная ложь вокруг и альтернативные факты снижают уровень социального доверия в обществе, поэтому граждане начинают меньше доверять государственным институтам, представителям некоммерческих организаций и другим согражданам. Но на его взгляд точной характеристикой стали не лживые новости, которые все так же легко проверить, а новым культурным синдромом стала «эвфемазия», когда война называется «разрывом доверия», а ложь прикрывается «терминологическими неточностями».
С отсутствием полномасштабной лжи в новой информационной атмосфере соглашается Харш Мишра, для которого эпоха постправды заключается в преднамеренном эмоциональном всплеске в речевых практиках СМИ.
Также интересно, что существует и отрицающие глобальность постправды — редактор издательства Sage Сержио Сесмондо не соглашается с коллегами и называет проблему «раздувшимся» пузырем, но отмечает, что, возможно, проблема не существовала в тот момент, когда о ней заговорили, но теперь она появляется, т.е. сами разговоры об этом и породили масштабы постправды.
Однако свежие исследования количественных характеристик подтверждают обратное: на Facebook в период с февраля по ноябрь 2016 года ложные новости получили 8,7 миллиона просмотров. Региональные власти по всему земному шару начинают создавать свои медиаресурсы, помимо официальных, которые создают «информационный пузырь», раздувая одни проблемы и не давая поле для других.
Интересен момент, что ряд зарубежных исследователей видят решение проблемы в медиаобразовании. Они выступают в научный диалог с киберпозитивистами, которые считают, что проблему альтернативных фактов, «FakeNews» и постправды можно победить с помощью технических решений — искусственного интеллекта, к примеру. Сторонники медиаобразования критично относятся к этому решению, называя его первоочередной причиной получившегося феномена.
Однако в этой среде возникают дискуссии: если одни ставят на первое место воспитание этических норм у студентов-журналистов, то другие уделяют большее внимание юридическому аспекту, напоминая, что распространение лжи наказуемо законно и любой журналист-практик должен помнить об этом. Но все они сходятся в одной точке — следует пересмотреть существующие учебные программы медиаобразования, добавляя новые курсы, которые научат студентов верификации информации.
Третье, оказалось, что отечественная специфика информационного поля в ситуации постправды объясняется нами двумя социальными феноменами — низкое социальное доверие и изменение в структуре потребления массовой информации. В частности, опираясь на социологические опросы и исследования, мы выяснили, что в настоящий момент в России жители склонны не доверять общественным институтам, особенно сильно это проявляется в отношении СМИ, а само потребление массовой информации меняется в сторону соцсетей, сайтов (в том числе блоги и интернет-версии) и мессенджеров. Исследуя новые инструменты дистрибуции, такие как агрегаторы и мессенджеры, мы выяснили, что они способны формировать свои «гиперреальности», а достигается это с помощью эвфемизации, увеличения недоверия к одним лицам и постоянной поддержкой «звезд на погонах», а также фокусированием на определенных конструктах социальной реальности. Это и есть главная специфика отечественная характеристика информационного поля, отличающая ее от других изолированных по национальному и языковому признаку медиасистем.
Главный вывод нашего исследования таков: постправда в России имеет место быть, при этом она носит ряд специфических форм, в отличие от американской или западноевропейской. В отечественном информационном поле сама ситуация стала возможна благодаря двум социальным феноменам — а) низкое социальное доверие к общественным институтам и б) изменение структуры потребления массовой информации. Постправда занимает ведущую роль не только в политической сфере, а в информационной. Фактически, это ситуация касается всего публичного поля. При этом, Fake News в России — скорее исключение, чем правило. Это было доказано нами с помощью анализа качества освещения неполитических событий.
Исследуя качество освещения в традиционных и новых медиа неполитических событий, в частности массового убийства в Керченском колледже и пожар в торговом центре «Зимняя вишня» в Кемерово. Эти
чрезвычайное происшествие было выбрано нами неслучайно: именно на этом примере потребители и акторы отечественного информационного поля увидели, каким стало атмосфера в массмедиа в эпоху постправды.
Мы выяснили, что традиционные СМИ, использует классические методы работы, поэтому задерживаются при освещении быстроменяющейся повестки и не до конца осознают эпоху социальных сетей, когда в информационное поле попадает любая информация, даже самая сокрытая.
Информационная работа массмедиа, которые существует только в соцсетях, доказали, что их влияние на аудиторию сравнимо с влиянием традиционных СМИ, а подчас и вовсе читатели и зрители перестают верить профессиональным журналистам и воспринимают как правду только ту информацию, которую передают в своих «медиа на коленках» агенты влияния (инфлюенсеры) в социальных сетях. Российские медиа-менеджеры продолжают пользоваться технологиями управления массовым сознанием («информационный шум», «расстановка акцентов» и т.д.), которые были актуальны до «эпохи скрытой силы соцсетей» (по выражению британского исследователя Роба Кросса)
Подобные работы
- Методология и методика социологических исследований особенностей потребления информации среди студентов в условиях перманентного кризиса (Московский Государственный Институт Международных Отношений (Университет))
Курсовые работы, социология. Язык работы: Русский. Цена: 1000 р. Год сдачи: 2022 - ИНСЦЕНИРОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ В ИНТЕРНЕТЕ: АНАЛИЗ КОНФЛИКТОВ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Диссертация , социология. Язык работы: Русский. Цена: 700 р. Год сдачи: 2021