СЕЛЬСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ СТАВРОПОЛЬЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 20-Х - НАЧАЛЕ 30-Х ГОДОВ ХХ ВЕКА: ИЗМЕНЕНИЯ В ДЕМОГРАФИЧЕСКОМ, ХОЗЯЙСТВЕННОМ И КУЛЬТУРНОМ ОБЛИКЕ
|
Введение 3
Глава I. Сельское население Ставрополья накануне и в период массовой коллективизации: демографическое состояние, занятия и культурный облик 32
1.1 Население Ставропольского и Терского округов по материалам
переписи 1926 года 32
1.2. Миграции населения Ставропольского и Терского округов на рубеже 20-х - 30-х годов ХХ века 52
1.3. «Естественное движение» населения на Ставрополье в конце 20-х
- начале 30-х годов XX века и отражение в переписях 1937 и 1939 годов изменений в демографической сфере ставропольского села, произошедших в годы коллективизации 85
1.4. Изменение культурного облика ставропольского села на рубеже
20-х - 30-х годов ХХ века 109
Глава II. Экономическое состояние крестьянских хозяйств Ставрополья на рубеже 20-х - 30-х годов ХХ века 132
2.1. Состояние крестьянских хозяйств Ставропольского и Терского
округов накануне коллективизации 132
2.2. Экономическое развитие ставропольской деревни на первом этапе
ее социалистического реформирования 153
2.3. Перестройка традиционной деревни и экономическое положение
кооперированного крестьянства в начале 30-х годов 184
2.4. Трансформация единоличных хозяйств на Ставрополье в начале 30-х годов 210
Заключение 239
Приложение 1 248
Приложение 2 288
Список источников и литературы
Глава I. Сельское население Ставрополья накануне и в период массовой коллективизации: демографическое состояние, занятия и культурный облик 32
1.1 Население Ставропольского и Терского округов по материалам
переписи 1926 года 32
1.2. Миграции населения Ставропольского и Терского округов на рубеже 20-х - 30-х годов ХХ века 52
1.3. «Естественное движение» населения на Ставрополье в конце 20-х
- начале 30-х годов XX века и отражение в переписях 1937 и 1939 годов изменений в демографической сфере ставропольского села, произошедших в годы коллективизации 85
1.4. Изменение культурного облика ставропольского села на рубеже
20-х - 30-х годов ХХ века 109
Глава II. Экономическое состояние крестьянских хозяйств Ставрополья на рубеже 20-х - 30-х годов ХХ века 132
2.1. Состояние крестьянских хозяйств Ставропольского и Терского
округов накануне коллективизации 132
2.2. Экономическое развитие ставропольской деревни на первом этапе
ее социалистического реформирования 153
2.3. Перестройка традиционной деревни и экономическое положение
кооперированного крестьянства в начале 30-х годов 184
2.4. Трансформация единоличных хозяйств на Ставрополье в начале 30-х годов 210
Заключение 239
Приложение 1 248
Приложение 2 288
Список источников и литературы
Актуальность темы исследования. Аграрный вопрос в России на протяжении всей истории был и остается одним из самых острых. И в данный момент российское село находится в кризисном состоянии. В сельской местности остро ощущаются демографические проблемы, отмечаются негативные тенденции в экономической и культурной сферах. Для поиска оптимальных путей выхода из этого кризиса необходимо детально изучить преобразования, которые были проведены в стране в течение ХХ века. Решающее влияние на развитие сельского хозяйства в стране оказала государственная политика в деревне в конце 20-х - начале 30¬х годов, изменившая не только производственные отношения, но и демографическую структуру села. Всестороннее изучение процессов, происходивших в деревне на рубеже 20-х - 30-х годов, на данный момент крайне необходимо для выяснения перспективных и деструктивных положений произведенных реформ, причин их негативных последствий, и выработки проектов дальнейших преобразований в аграрном секторе.
Попытки изучить ситуацию в деревне в указанный период времени предпринимались учеными на протяжении нескольких десятилетий, но на современном этапе выводы многих исследователей советского периода нельзя целиком принять во внимание и использовать в научных целях и при проектировании реформ, так как в них нет критического подхода к политике коллективизации и культурного преобразования деревни. Это связано с тем, что доминирующее влияние на науку оказывали идеологические установки.
В настоящее время формирование новой государственной идеологии и одновременно сохранение традиций невозможно без учета опыта экономического реформирования села, опыта культурной революции. Начиная с 90-х годов ХХ века, историки, демографы, экономисты, философы стараются по-новому подойти к вопросам развития деревни во второй половине 20-х - начале 30-х годов, так как последствия преобразований можно проследить на довольно большом промежутке времени. Несомненно, в научных работах последнего десятилетия по изучаемому нами периоду также есть элементы субъективизма, но только подробное и всестороннее изучение темы позволит сделать обоснованные выводы по проблеме. Еще не изучен массив информации по вопросам демографических процессов на Ставрополье в 20-е - 30-е годы, не учтены все факторы, влиявшие на рост или убыль населения, требует рассмотрения вопрос состояния единоличных хозяйств, что еще раз позволило бы оценить эффективность проведенных преобразований. В этом плане тема представляемой диссертации, где предпринята попытка осветить эти проблемы, может быть названа актуальной.
Объектом исследования является сельское население, проживавшее на территории Ставропольского и Терского округов Северо-Кавказского края на рубеже 20-х - 30-х годов ХХ века.
Предметом исследования в данной работе являются процессы, имевшие место в демографической, экономической и культурной сферах ставропольской деревни второй половины 20-х - начала 30-х годов ХХ века и проходившие под воздействием государственной политики хлебозаготовок, коллективизации и раскулачивания.
Хронологические рамки диссертационного исследования охватывают вторую половину 20-х - начало 30-х годов ХХ века, поскольку именно в это время под влиянием политики коллективизации произошли коренные перемены в демографической, хозяйственной и культурной жизни ставропольского села. Нижняя временная граница - середина 20-х годов ХХ века. Характеристика состояния деревни этого периода позволяет оценить развитие ставропольской деревни накануне ее реформирования. Верхняя временная граница - начало 30-х годов, поскольку дальнейшее развитие села шло уже под влиянием иных факторов. С целью показа эволюции крестьянских хозяйств или состава народонаселения в диссертации данные за 20-е - 30-е годы сопоставляются с показателями по Ставропольской губернии и Терской области конца Х1Х - начала ХХ веков.
Территориальные рамки охватывают районы Ставропольского и Терского округов Северо-Кавказского края, которые включаются в территорию Ставропольского края и в современных его границах.
С февраля 1924 года Ставропольская и Терская губернии входили в состав Северо-Кавказского края, с октября того же года рассматриваемые губернии были преобразованы в округа. С 1930 года округа были упразднены, районы этих округов, оставаясь в составе Северо-Кавказского края, подчинялись Ростову-на-Дону - краевому центру. В 1934 году Северо¬Кавказский край был разделен на Азово-Черноморский и Северо-Кавказский. Районы, ранее составлявшие Ставропольский и Терский округа (кроме Прохладненского, переданного Кабардино-Балкарской области), вошли в Северо-Кавказский край. Затем край переименовывали, к нему присоединяли и выводили из его состава отдельные территории, но границы края, не считая автономных образований, в итоге, за некоторым исключением, сохранились до настоящего времени в пределах 1934 года. За этот период только в 1944 году Наурский район, который в 1934 году принадлежал Северо-Кавказскому краю, был передан Грозненской области, Моздокский - Северной Осетии. [1] Таким образом, мы включили в сферу рассмотрения только ту территорию, которая в период существования советского государства постоянно находилась в составе края в его современных границах и входит в него теперь.
Цель работы - проследить в региональном разрезе процесс трансформации традиционной крестьянской деревни во второй половине 20¬х - начале 30-х годов ХХ столетия, происходившей под воздействием политики советского правительства по форсированному преобразованию страны из аграрной в агро-индустриальную. Для достижения этой цели необходимо будет разрешить следующие задачи:
1) охарактеризовать демографическую структуру населения Ставропольского и Терского округов накануне проведения коллективизации и раскулачивания;
2) определить влияние правительственной политики конца 20-х - начала 30-х годов на масштабы миграций, на уровни рождаемости и смертности среди сельского населения изучаемых районов;
3) охарактеризовать основные мероприятия, проводившиеся в рамках культурной революции и повлиявшие на облик села;
4) дать анализ экономического состояния ставропольской деревни накануне и на первом этапе коллективизации;
5) показать трансформацию хозяйств колхозников и единоличников в результате социалистического переустройства деревни.
Историография изучаемой проблемы весьма обширна.
За более чем семидесятилетний период времени, прошедший после проведения коллективизации, появилось большое количество научных трудов, в которых авторы пытались осветить процесс социалистического преобразования экономики деревни. Всю использованную литературу по экономической истории деревни конца 20-х - начала 30-х годов в данном историографическом обзоре указать невозможно, поэтому задействованы будут лишь наиболее крупные или ярко характеризующие тот или иной этап в исторической науке исследования.
Рассматриваемые нами труды можно разделить на несколько основных групп: во-первых, - это исследования, в которых экономические процессы рассмотрены в масштабах страны и исследования по микроистории, где рассматривается социалистическая перестройка сельского хозяйства на территории Ставрополья. Второй критерий классификации - временной. По этому признаку работы можно разделить на изданные в годы коллективизации и в сталинский период, в период «оттепели», в период застоя, и изданные в постсоветский период.
Следует отметить, что во многих научных трудах, в которых рассмотрены вопросы развития сельского хозяйства в 20-е - 30-е годы, основное внимание уделялось процессу коллективизации, развитию коллективных хозяйств. Подробно на влиянии реформы на состояние индивидуальных крестьянских хозяйств исследователи не останавливались, а без изучения этого вопроса нельзя дать объективную оценку и коллективизации.
Для работ, написанных в различные периоды времени, характерны свои особенности. В конце 20-х - начале 30-х годов ХХ века появились первые издания, посвященные экономическому преобразованию деревни. Носили они преимущественно пропагандистский или информативный характер, но в них уже содержалась общая идеологическая установка на роль коллективизации и раскулачивания в развитии экономики страны. К числу таких работ можно отнести книгу В. Николаева «Беседы по кооперации», А. С. Гордона «Система плановых органов СССР» [3], Б. Маркуса [4], Г. Гурари, П. Савиных, А. Цветкова.
Издаваемые после завершения коллективизации и до конца 80-х годов работы по социалистическому реформированию деревни имели стандартный сюжет и стандартные оценки с некоторыми особенностями, свойственными различным временным этапам. Позиция партии в отношении ситуации в деревне на рубеже 20-х - 30-х годов, которой продолжали придерживаться в советской исторической науке почти 60 лет, была определена в «Истории Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Кратком курсе», одобренном ЦК ВКП(б) в 1938 году. [6] Утвержденная ЦК официальная точка зрения заключалась в следующем: измельчение крестьянских хозяйств, вызвавшее снижение их товарности, а, следовательно, и угрозу голода, требовало перейти к разрешению этого вопроса. Из двух возможных путей решения проблемы, развитие крупного капиталистического производства или создание коллективных хозяйств, для советского государства был, единственно, приемлем только последний. Существовавшее крупное частное производство необходимо было сворачивать. В «Истории...» утверждалось, что крестьяне повернулись к колхозам и стали массами вступать в коллективные хозяйства, поскольку не имели в своих хозяйствах сносных орудий труда и тягловой силы. Антисоветские выступления крестьян кое-где были, но подбивали на эти выступления крестьян кулаки. Основная же масса жителей села поддерживала политику государства по уничтожению кулачества. Вину за недостатки, которые проявлялись в процессе коллективизации (нарушение принципа добровольности при вступлении в колхозы, обобществление не подлежащего передачи в коллективы имущества и другие) возлагали на партийных работников на местах. Подробно на изменениях в хозяйствах единоличников и колхозников, происходивших под воздействием государственной экономической политики, авторы «Истории...» не останавливались, но отмечалось, что колхозный строй способствовал поднятию уровня жизни колхозников, и, если некогда бедняки жили впроголодь, то теперь поднялись до уровня середняков и стали обеспеченными людьми. Таким образом, коллективизация и раскулачивание рассматривалась как достижение.
Полностью соответствовали этой установке работы сталинского периода и первых лет пребывания в должности Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева, из которых можно назвать книгу Варги Е. «Капитализм и социализм за 20 лет», Трапезникова С. «Борьба большевиков за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки» [8], Куропаткина А. «Вопросы экономики сельскохозяйственного труда в СССР», Лященко П. И. «История народного хозяйства СССР».
Некоторые исследования, появившиеся в годы «оттепели», при сохранении общего сюжета от научных работ предыдущего времени отличали ряд особенностей: ученые расширили перечень причин «затруднений», выявлявшихся при проведении коллективизации, больше внимания уделяли рассмотрению состояния единоличных хозяйств. В качестве причины неудач они выделили культ личности Сталина. О наличии этой причины говорил в своих работах Н. И. Немаков [11] (автор указывал, что местных руководителей на путь произвола толкали применявшиеся к ним меры административного воздействия со стороны руководства [12]). Некоторые авторы и постхрущевского периода не отказались от жесткой критики перегибов, возлагая вину за них не только на местные органы власти, но и центральные: Н. А. Ивницкий [13], авторы книги «История крестьянства СССР» [14].
В период пребывания у власти Л. И. Брежнева идеологические установки снова сместились. В исторической литературе, посвященной социалистическому переустройству деревни, с конца 60-х годов исчезла резкая критика перегибов, допущенных при массовом объединении крестьян в колхозы, объяснявшихся, в том числе, политикой сталинизма, и снова вина за неудачи возлагалась на классовых врагов, местные органы власти. Из характерных для того периода работ можно выделить монографию М. А. Борисова «Борьба партии за создание основ социалистической экономики. 1926 -1932» [15], В. И. Кузьмина «В борьбе за социалистическую реконструкцию 1926-1937» [16], В. В. Гришаева «Сельскохозяйственные коммуны Советской России 1917-1929» .
В конце 80-х годов ХХ века, когда начался процесс демократизации в советском обществе, старые идеологические установки начали разрушаться. Но в тот период еще говорили о будущем Советского Союза как о демократизированном социалистическом государстве, поэтому это отразилось на общих оценках, даваемых учеными того периода событиям рубежа 20-х - 30-х годов. Однозначность интерпретации фактов сменилась желанием исследователей выявить положительные и отрицательные стороны проведенной реформы. Из положительных последствий государственной политики по массовому объединению в коллективы авторы выделили имевшие место достижения в промышленном, колхозном и культурном строительстве, из отрицательных - массовую гибель населения от голода, «деформацию демократической сущности социализма», уничтожение в крестьянине хозяина и так далее. Исследователи все больше стали обращаться к экономике единоличных крестьянских хозяйств. В большей или меньшей степени эти тенденции прослеживаются в статьях Ю. С. Борисова «Эти трудные 20-30-е годы» , Л. А. Гордона и Э. В. Клопова «Форсированный рывок конца 20-х и 30-х годов...» , В. П. Данилова «Коллективизация: как это было» и «Коллективизация...» , коллективной статье В. П. Данилова, А. А. Ильина и Н. В. Тепцова «Коллективизация: как это было» и Г. Бордюгова и В. Козлова «Время трудных вопросов...» , монографии Н. Л. Рогалиной «Коллективизация: уроки пройденного пути» .
Исследования постсоветского периода (изданы Волкогоновым Д., Ивницким Н. А., Осокиной Е. А. и другими [24]) по своему содержанию резко отличаются от работ советских исследователей. Если в советский период в статьях и монографиях на первом месте перечислялись достижения, которым способствовала коллективизация, то теперь ученые главным образом рассматривают извращения и перегибы, которые были настолько частым явлением, что определили лицо эпохи. Если до конца 80-х годов в число достижений включали быстрый и массовый переход крестьян к коллективному ведению хозяйства и уничтожение крепких хозяйств, то на данный момент политика государства по форсированному созданию колхозов и раскулачиванию оценивается как насилие над крестьянством и его ограбление.
Коллективизацию в СССР изучали и зарубежные авторы. Поскольку ученым капиталистических стран не нужно было соотносить свои выводы с жесткой государственной идеологией, то они всегда пытались критически подойти к преобразованиям в СССР. [25]
Литературу, в которой рассмотрен процесс экономического реформирования деревни в конце 20-х - начале 30-х годов на Ставрополье, также можно разделить на несколько групп. К эпохе 30-х - 40-х годов следует отнести исследования Уланова В. А. [26], Оробца А. С. [27], Панкова А. М. [28]. Хотя некоторые из статей указанных авторов были опубликованы после 1956 года, - писались они в соответствии с установками, господствовавшими в годы сталинизма: однозначно положительная оценка политики и методов коллективизации и раскулачивания.
Монография Е. И. Турчаниновой - типичная для периода «оттепели». Автор, несмотря на бескомпромиссность интерпретации событий в отношении коллективизации и раскулачивания, свойственной исследователям советского периода вообще, в перегибах обвиняет и Сталина. В частности, она обвиняет Сталина в искажении указания В. И. Ленина в отношении путей социалистического переустройства деревни.
С конца 50-х и до конца 80-х годов критика политики коллективизации в деревне в научной литературе прекращается. В этот период опубликовали свои исследования по периоду колхозного строительства Негодов Д. Г. [30], Беликов Т. И. [31], появилось издание «Очерков истории Ставропольского края» .
Из работ постсоветского периода по истории ставропольской деревни особо следует выделить труды Осколкова Е. Н., Баранова А. В. и Мальцевой Н. А. Исследованиям, опубликованным с конца 80-х годов ХХ века, свойственны резкие оценки событий, связанных с коллективизацией, и объясняется это тем, что историки пытаются отойти от характерных для работ советского периода тенденций оценивать в первую очередь преимущества коллективных хозяйств перед единоличными, но не деятельность реальных колхозов в 20-е - 30-е годы. Современные исследователи обращаются к конкретным событиям рубежа 20-х - 30-х годов.
Книга Е. Н. Осколкова посвящена голоду на Северном Кавказе в 1932-1933 годах. Автор обстоятельно исследовал политику центральной и местных властей в начале 30-х годов, которая стала причиной голода.
А. В. Баранов [34], рассматривая состояние села в годы нэпа, проследил изменения, происходившие накануне массовой коллективизации в единоличных хозяйствах Северного Кавказа под воздействием государственной политики. Исследования Н. А. Мальцевой [35] отличаются от многих работ по истории коллективизации тем, что автор для более объективной оценки значения социалистического переустройства деревни показывает эволюцию личных хозяйств крестьян в процессе коллективизации.
Кроме того, периоду коллективизации посвящены статьи и более крупные труды следующих исследователей-краеведов: Кочуры Д. В. [36], который обратился к проблемам оценки событий конца 20-х - начала 30-х годов, Кругова А. И. [37], охарактеризовавшего процесс проведения коллективизации на Ставрополье, Игонина А. В. [38], рассматривавшего политику государства в сельской местности Ставрополья, Кубани и Дона в 1928-1934 годах, Забелина В. М. [39], остановившегося на хлебозаготовительных кампаниях 20-х годов, Чернопицкого П. Г. [40], изучавшего развитие сельского хозяйства на Северном Кавказе.
Анализ литературы показал, что, несмотря на обилие работ, посвященных развитию деревни во второй половине 20-х - начале 30-х годов, некоторые важнейшие аспекты состояния села в тот период времени на региональном уровне еще не изучены.
Историографию по демографическим вопросам целесообразно выстроить по хронологическо-тематическому принципу.
Проблемами демографии изучаемого нами периода в отечественной науке занимались и советские, и российские ученые. Среди советских исследователей можно выделить Б. Ц. Урланиса, Д. К. Шелестова, И. В. Калинок, Р. С. Ротову, Е. С. Самойлову и других.
Б. Ц. Урланис, широко освещая в своей работе 1974 года методы определения различных численных показателей динамики населения (использовал метод сопоставления возрастных групп, сочетал его с другими методами), и, анализируя уже имеющиеся и вновь полученные им цифровые данные, приводил ряд цифр, демонстрировавших деформацию в демографической сфере советского общества в 30-е годы, но причины таких изменений не называл.
Отсутствие причинного анализа в работе ученого-демографа в 1974 году происходило из-за закрытости для широкого доступа секретных документов органов статистики, ОГПУ, хозяйственных органов и т.д. Тем не менее, даже опубликованный материал свидетельствовал не в пользу правильности проводившейся в 30-е годы государственной политики: снижение в 1938-39 годах чистого коэффициента возобновления населения по сравнению с 1926-1927 годами примерно на 14,4 %, а с 1938-1939 гг. по 1958-1959 гг. еще на 12,2 %. [44]
Кроме того, Б. Ц. Урланис при помощи различных вычислительных операций определял численность населения в СССР на 1933 г. в 158 млн. человек [45], а на 1937 г. в 164 млн. человек [46]. В отношении 1937 года ученый ошибался всего на 2 миллиона человек, и его подсчеты оказались наиболее близкими к действительным статистическим показателям. На опубликованные Урланисом результаты исследований ссылались некоторые зарубежные советологи как на авторитетный источник.
В 1982 году вышла книга «Особенности демографического развития в СССР» под редакцией кандидата экономических наук Р. С. Ротовой. [47] Эта книга - итог исследовательской работы, проводившейся на экономическом факультете МГУ. Ученые на страницах изданного ими труда показали рост культурного уровня населения в Советском Союзе и увеличение использования женского труда в народном хозяйстве, отметили наличие интенсивной урбанизации в 20-30-е годы (к 1939 г. численность городов увеличилась почти в два раза по сравнению с 1926 годом и составила 33 %), падение рождаемости (с 1925 по 1929 года рождаемость снизилась на 12 %, а с 1930 по 1935 на 25 %; уменьшение рождаемости объяснялось уменьшением числа браков в раннем возрасте у женщин, вовлечением женщин в производство), снижение смертности (вывод был сделан на основании сравнения данных переписей 1926 и 1939 годах без разбивки этого периода на временные промежутки, потому общая картина по смертности оказалась удовлетворительной), сокращение естественного прироста населения. И в данном случае ученые верно определили тенденцию развития общества в 20¬30-е годы, но из-за отсутствия в их распоряжении засекреченных на тот момент архивных материалов не могли увидеть всех причин, по которым развитие шло именно в этом направлении.
В опубликованной в 1987 году работе Д. К. Шелестова [49] уже упоминалось о засекреченных итогах переписи 1937 года. Кроме того, автор проанализировал демографическую ситуацию, складывавшуюся с России, начиная практически с конца XIX века. По отношению к интересующему нас периоду ученый сделал следующие выводы: в СССР после гражданской войны и вплоть до 1928 года шло повышение уровня рождаемости, а с 1929 года, в связи с началом перестройки общественных отношений, социально¬экономическими сдвигами, ростом городов, коллективизацией и т. д., он начал падать. С уровнем смертности в то же самое время ситуация была обратной: до 1928 года смертность в стране падала (в 1926 году коэффициент смертности составлял 20,3 %о), с 1928 года она стала повышаться (1928 г. -
23,3 %о), и этот процесс продолжался до середины 30-х годов. В качестве причины роста уровня смертности автор снова называл начало «реконструкции народного хозяйства».
Также большой интерес для исторической демографии представляет книга «Население СССР за 70 лет» 1988 года издания [51]. В ней собран огромный фактический материал, но сохраняется свойственная эпохе социализма тенденциозность.
Приведенные выше работы советских ученых - лишь небольшая часть того, что было написано исследователями в области демографии за годы существования советского государства. На данный момент большая часть этих работ сохраняет свою ценность с теоретической точки зрения из-за детальной разработанности ряда тем (брачность, рождаемость и т. д.). Только недостаток фактического материала и штампы, которые в социалистическом обществе оказались наиболее труднопреодолимыми, не дали ученым возможность проследить причинно-следственные связи в отношении некоторых процессов, а относительно изучения всех кризисных явлений, порочащих историю страны, проводившаяся работа сводилась к констатации догадок, либо такие исследования вообще не приветствовались, запрещались.
1989 год стал для отечественной демографии переломным. В апреле этого года в журнале «Вопросы истории» появилась статья директора Центрального государственного архива народного хозяйства СССР Цаплина В. В. «Статистика жертв сталинизма в 30-е годы» [52]. Статья и теперь представляет интерес с точки зрения полноты содержащихся в ней материалов переписи 1937 года. Но ряд исследователей обвиняют автора публикации в некритическом подходе к результатам переписи. Такое обвинение в данном случае вряд ли обосновано. Целью В. В. Цаплина было обнародование засекреченных более 50-ти лет статистических сведений, и он достиг этой цели, опубликовав статью, написанную в форме документального обзора. Материалы переписи, опубликованные Цаплиным, свидетельствовали о наличии голода в ряде районов страны в первой половине 30-х годов, о чрезмерно жесткой политике, проводившейся в отношении крестьянства в ходе коллективизации, и т. д. Примерные потери населения в 1927-1936 годах были определены В. В. Цаплиным в 8,6 млн. чел. [53]
Статья Цаплина вызвала огромный интерес со стороны ученых. В печати стали появляться новые публикации, в которых рассматривались различные вопросы, связанные с переписью 1937 года, с демографической ситуацией, сложившейся в СССР в 20 - 30-е годы. Одна из таких публикаций - небольшая статья экономиста Марка Тольца «Репрессированная перепись» [54]. По мнению автора, были предприняты попытки фальсификации результатов переписи. Это более поздние «доработки». Например, была создана комиссия под руководством заместителя председателя Комитета партийного контроля Я. А. Яковлева, которая занималась «проверкой» точности данных переписи. [55]
Из современных специалистов оценку переписи дали А. Волков, Ф. Д. Лившиц, Е. М. Андреев, Л. Е. Дарский, Т. Л. Харькова и другие.
А. Г. Волков, являвшийся в 1990 году заведующим отделом демографии НИИ Госкомстата СССР, высказал мнение, что в 1937 году большого недоучета населения при проведении переписи не было. Он критиковал оценку, данную В. Н. Старовским, о недоучете 1,2 % населения, то есть двух миллионов человек, и склонялся к точке зрения Ф. Д. Лившица (недоучет 0,3 % или 450 тыс. чел.) , Е. М. Андреева, Л. Е. Дарского и Т. Л. Харьковой (недоучет 0,43 % или 700 тыс. чел.) [57], М. В. Курмана (недоучет 0,5-0,6 % или миллион человек).
В качестве причин, предопределивших недоучет населения, Волковым были названы: проведение учета только наличного населения, сокращение срока переписи до одного дня (сокращение срока увеличило количество привлекаемых к работе счетчиков, увеличение количества счетчиков повлияло на их подбор и качество подготовки), неудачный выбор времени проведения переписи (ночь с 5 на 6 января - канун Рождества, и в этот период возрастает подвижность населения), отстранение работников ЦУНХУ от разработки проекта переписи, разработка окончательного варианта переписного листа непрофессионалами, нечеткость инструкций для счетчиков. [58]
С. Максудов, оценивая результаты переписей 1926, 1937 и 1939 годов, считал, что перепись 1926 года недоучла 0,5 % населения, так как не было еще паспортов, в организации переписи имелись ряд недостатков и не сложилось у людей представления о переписи как о мероприятии, имеющем всемирно-историческое значение, а исход переписи 1937 года стал причиной завышения, хотя и незначительного, на 1,5-2 млн. человек, результатов переписи 1939 года.
Кроме материалов переписи 1937 года, в 90-е годы исследователям стали доступны и другие секретные документы, в результате чего ученые занялись детальным изучением демографических процессов в 20 - 30-е годы, появились новые темы для исследования. Одна из новых тем - репрессии. Некоторые аспекты этой проблемы освещались и ранее, но все рассматривавшиеся факты преподносились с точки зрения справедливой классовой борьбы. С конца 80-х годов XX века, когда кризис в сельском хозяйстве уже трудно было скрывать, о раскулачивании, произведенном в конце 20-х - первой половине 30-х годов, стали говорить как о трагедии крестьянства, как о причине, повлекший развал экономики страны.
Оценке масштабов репрессий посвящены публикации В. Н. Земскова. [60] Автор, опираясь на архивные материалы, определил, что с 1921 года по 1 февраля 1954 года в СССР за контрреволюционную деятельность было осуждено, включая уголовников, 3 777 380 человек, из них 642 980 человек было приговорено к высшей мере наказания, 2 369 220 человек - к отбыванию наказания в лагерях и тюрьмах сроком до 25 лет. [61] Ссылаясь на справки Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ «Сведения о выселенном кулачестве в 1930 - 1931 годах», историк назвал следующие цифры, касающиеся численности высланных кулаков: в 1930¬1931 гг. 391 026 семей или 1 803 392 человека были отправлены на спецпоселение; с Северного Кавказа было выселено 38 404 семьи (25 995 - на Урал, 12 409 - расселены по территории Северного Кавказа); на Северный Кавказ было направлено 2 213 семей из Средней Азии; на 1 июля 1938 года всего в трудпоселках страны находилось 997 329 трудпоселенцев.
Максудов С. опроверг «заниженные цифры» раскулаченных, приведенные Земсковым (4 миллиона человек): «4 миллиона - это только минимальное количество пострадавших, у которых имущество было отнято насильственно, еще 3 млн. человек - это оставшиеся без имущества по решению суда за неуплату непосильных налогов, еще 2-2,5 млн. человек - самораскулаченные, бросившие свое имущество и бежавшие в города и другие районы ради спасения своей жизни. В итоге - 10 млн. человек». [63] В ответ Земсков предложил разделить понятия «репрессированные» и «пострадавшие от коллективизации». Пострадавших было гораздо больше 10 миллионов, но они не подверглись репрессиям. Репрессированные - это кулаки первой, второй и третьей групп, то есть ссыльные и выселенные. [64]
Среди ученых, занимающихся проблемой раскулачивания, можно выделить также Горинова М. М. (в своих исследованиях в 1990 году опирался на опубликованные архивные материалы и считал, что за 1930¬1931 годы по Советскому Союзу была выселена 381 тыс. семей или, примерно, 1 828,8 тыс. чел.) [65], Гинцберга Л. И. (придерживался мнения историков, которые писали, что с помощью насильственного переселения, кроме всего прочего, власти пытались обеспечить рабочей силой промышленность отдаленных районов страны; автор уделяет большое внимание изучению условий проживания крестьян в местах ссылок) [66], Ивницкого Н. А., который был автором ряда крупных работ по истории коллективизации. [67] В своих исследованиях Ивницкий Н. А. отмечает, что в 1930-1931 годах по СССР 569,3 тыс. крестьянских хозяйств было «экспроприировано», причем большая часть хозяйств, не относилась к категории кулацких. На начало 1932 года в спецпоселках находились 1 421 380 человек. Эта цифра меньше, чем количество переселенных, что связано с высокой смертностью при перевозке и обжитии новых мест и бегством спецпереселенцев. Выселение кулаков продолжалось и после 1931 года. В 1932 году были высланы 71 230 человек, в их числе были 200 семей, отправленных в западную Сибирь с Северного Кавказа, в 1933 году выселению подвергались 268 091 человек. [68]
Другая тема, заинтересовавшая ученых, и которую, по сути, тоже можно назвать новой, - национальная политика в СССР. М. М. Кучуков, характеризуя ситуацию, сложившуюся в области межнациональных взаимоотношений с 20-х годов, отмечал, что с этого периода сформировались «упрощенные представления о нации и национальных интересах, и основой такого упрощения были взгляды Сталина». [69]
Проблемам межнациональных отношений посвящены работы Н. Ф. Бугая [70], Р. Г. Абдулатипова [71], Ю. П. Шарапова [72], А. В. Авксентьева и В. А. Авксентьева [73] и других. Р. Г. Абдулатипов в своей книге «Национальный вопрос и государственное устройство России» национальную политику рассматривал на макроуровне, то есть на уровне государства, законодательных актов. [74] Шарапов Ю. П. в статье «Вопреки гуманизму. О национальном шовинизме», помещенной в сборнике «Россия на рубеже XXI века», обратился к национальному мировоззрению со свойственным ему национализмом и интернационализмом. [75] В работах А. В. Авксентьева и В. А. Авксентьева освещаются вопросы, связанные с этнической историей Северного Кавказа. [76] Н. Ф. Бугай посвятил свои исследования изучению депортации народов, и начал рассмотрение этого вопроса с высылки казаков в 20-е годы. [77] Взаимоотношения казачества и Советской власти - одна из наиболее трагичных страниц в истории Северного Кавказа. Эта тема стала актуальной для исследователей в 90-е годы, и в то время появилось множество публикаций и монографий по этой проблеме: В. Е. Щетнев «Расказачивание как социально-историческая проблема» [78], В. П. Данилов «К истории расказачивания» [79], А. М. Гонов «Северный Кавказ: актуальные проблемы русского эпоса (20-30-е годы)» [80], А. И. Козлов «Возрождение казачества: история и современность» [81] и т. д.
Одна из последних тенденций в исторической демографии - появление обобщающих исследований. Монографии, где все демографические процессы, происходившие в обществе, рассматривались в комплексе, издавались в большом количестве до 1989 года, но, как мы уже видели, они страдали отсутствием объективности. С 1989 по начало 90-х годов в связи с экономическим кризисом и небольшим временным промежутком, который был дан ученым для изучения рассекреченных документов, публикация крупных трудов стала редкостью. Первые общие исследования по интересующему нас вопросу - это статьи в журналах и сборниках. К их числу можно отнести статью В. И. Козлова «Динамика населения СССР (Общий и этнодемографический обзор)», помещенную в журнале «История СССР» за 1991 год [82], статью Ю. А. Полякова «Воздействие государства на демографические процессы в СССР (1920 - 1930-е годы)» в журнале «Вопросы истории» за 1995 год [83] и т. д. В двухтысячном году были изданы две крупные работы, посвященные рассмотрению демографических процессов в СССР в конце 20-х - начале 30-годов. Первая работа - монография В. А. Исупова «Демографические катастрофы и кризис в России в первой половине XX века» [84] и вторая - коллективное издание «Население России в XX веке» [85]. В 2001 г. появилась монография В. Б. Жиромской «Демографическая история России в 1930-е годы.» [86].
Первую попытку изучить естественное и механическое движение населения на Северном Кавказе в рассматриваемый нами период предпринял в 90-е годы Кабузан В. М. [87] В его исследовании особый акцент делается на миграциях и этническом аспекте. Поскольку автор не ставил целью детально проследить развитие демографической структуры населения 20-х и 30-х годов, то этот вопрос освещен схематично. Подробно структура народонаселения на тот период в краевом разрезе учеными еще не изучалась.
За годы существования советской и российской исторической демографии ученые много сделали для изучения динамики народонаселения в 20-е - 30-е годы XX века. Современные исследователи пытаются на основе новых документов, которые были недоступны советским демографам, восстановить картину о демографической ситуации в СССР в период коллективизации, но их успехи во многом обусловлены достижениями советских ученых в области методологии исторической демографии.
Изменения в структуре народонаселения в СССР в период коллективизации давно интересовали и зарубежных исследователей. В течение нескольких десятилетий в Америке, Великобритании и других странах ученые, используя доступные материалы, производя различные подсчеты и сравнения, давали свои оценки событиям 20-х - 30-х годов. За границей исследования проводились по следующим направлениям:
1. определение достоверности переписей 1926, 1939 и 1959 годов и установление возможного коэффициента погрешности в их результатах;
2. установление количества репрессированных в годы сталинского террора;
3. оценка влияния голода 1932-1933 годов на демографическую ситуацию.
Зарубежных исследователей, занимавшихся этими вопросами до конца 80-х годов ХХ века, согласно сделанным в их работах выводам, по мнению Е. Б. Гришаевой [88], можно разделить на 2 группы. Представители одной из них - Р. Конквест, С. Розфильд, М. Фешбах и другие. Они считали, что сталинская внутренняя политика в форме коллективизации, раскулачивания, изъятия хлеба у крестьян имела результатом гибель миллионов советских граждан, и еще десятки миллионов были заключены в тюрьмы, лагеря и высланы в спецпоселки. Роберт Конквест, ссылаясь на Ф. Лоримера (результаты его исследований были опубликованы в 1946 году в Женеве) и Д. Дарлимпле, занимавшуюся изучением голода на Украине (результаты ее изысканий появились на страницах журнала «Soviet Studies» в январе 1964 года), писал, что без архивных данных определить потери населения от голода 1932-1933 годов нелегко, но наиболее достоверна цифра в 5-6 миллионов смертей. В эти 5-6 миллионов входят не только умершие от голода, но и от болезней, вызванных голодом. Из общего количества смертей три миллиона приходится на Украину. По мнению Р. Конквеста, жертвами террора, связанного с коллективизацией и раскулачиванием, стали 10 миллионов кулаков. Последние данные взяты Р. Конквестом из труда Уинстона Черчилля «Вторая мировая война», в которой Черчилль отметил слова Сталина о том, что в Советском Союзе расправились с десятью миллионами кулаков, из них «громадное большинство»
Попытки изучить ситуацию в деревне в указанный период времени предпринимались учеными на протяжении нескольких десятилетий, но на современном этапе выводы многих исследователей советского периода нельзя целиком принять во внимание и использовать в научных целях и при проектировании реформ, так как в них нет критического подхода к политике коллективизации и культурного преобразования деревни. Это связано с тем, что доминирующее влияние на науку оказывали идеологические установки.
В настоящее время формирование новой государственной идеологии и одновременно сохранение традиций невозможно без учета опыта экономического реформирования села, опыта культурной революции. Начиная с 90-х годов ХХ века, историки, демографы, экономисты, философы стараются по-новому подойти к вопросам развития деревни во второй половине 20-х - начале 30-х годов, так как последствия преобразований можно проследить на довольно большом промежутке времени. Несомненно, в научных работах последнего десятилетия по изучаемому нами периоду также есть элементы субъективизма, но только подробное и всестороннее изучение темы позволит сделать обоснованные выводы по проблеме. Еще не изучен массив информации по вопросам демографических процессов на Ставрополье в 20-е - 30-е годы, не учтены все факторы, влиявшие на рост или убыль населения, требует рассмотрения вопрос состояния единоличных хозяйств, что еще раз позволило бы оценить эффективность проведенных преобразований. В этом плане тема представляемой диссертации, где предпринята попытка осветить эти проблемы, может быть названа актуальной.
Объектом исследования является сельское население, проживавшее на территории Ставропольского и Терского округов Северо-Кавказского края на рубеже 20-х - 30-х годов ХХ века.
Предметом исследования в данной работе являются процессы, имевшие место в демографической, экономической и культурной сферах ставропольской деревни второй половины 20-х - начала 30-х годов ХХ века и проходившие под воздействием государственной политики хлебозаготовок, коллективизации и раскулачивания.
Хронологические рамки диссертационного исследования охватывают вторую половину 20-х - начало 30-х годов ХХ века, поскольку именно в это время под влиянием политики коллективизации произошли коренные перемены в демографической, хозяйственной и культурной жизни ставропольского села. Нижняя временная граница - середина 20-х годов ХХ века. Характеристика состояния деревни этого периода позволяет оценить развитие ставропольской деревни накануне ее реформирования. Верхняя временная граница - начало 30-х годов, поскольку дальнейшее развитие села шло уже под влиянием иных факторов. С целью показа эволюции крестьянских хозяйств или состава народонаселения в диссертации данные за 20-е - 30-е годы сопоставляются с показателями по Ставропольской губернии и Терской области конца Х1Х - начала ХХ веков.
Территориальные рамки охватывают районы Ставропольского и Терского округов Северо-Кавказского края, которые включаются в территорию Ставропольского края и в современных его границах.
С февраля 1924 года Ставропольская и Терская губернии входили в состав Северо-Кавказского края, с октября того же года рассматриваемые губернии были преобразованы в округа. С 1930 года округа были упразднены, районы этих округов, оставаясь в составе Северо-Кавказского края, подчинялись Ростову-на-Дону - краевому центру. В 1934 году Северо¬Кавказский край был разделен на Азово-Черноморский и Северо-Кавказский. Районы, ранее составлявшие Ставропольский и Терский округа (кроме Прохладненского, переданного Кабардино-Балкарской области), вошли в Северо-Кавказский край. Затем край переименовывали, к нему присоединяли и выводили из его состава отдельные территории, но границы края, не считая автономных образований, в итоге, за некоторым исключением, сохранились до настоящего времени в пределах 1934 года. За этот период только в 1944 году Наурский район, который в 1934 году принадлежал Северо-Кавказскому краю, был передан Грозненской области, Моздокский - Северной Осетии. [1] Таким образом, мы включили в сферу рассмотрения только ту территорию, которая в период существования советского государства постоянно находилась в составе края в его современных границах и входит в него теперь.
Цель работы - проследить в региональном разрезе процесс трансформации традиционной крестьянской деревни во второй половине 20¬х - начале 30-х годов ХХ столетия, происходившей под воздействием политики советского правительства по форсированному преобразованию страны из аграрной в агро-индустриальную. Для достижения этой цели необходимо будет разрешить следующие задачи:
1) охарактеризовать демографическую структуру населения Ставропольского и Терского округов накануне проведения коллективизации и раскулачивания;
2) определить влияние правительственной политики конца 20-х - начала 30-х годов на масштабы миграций, на уровни рождаемости и смертности среди сельского населения изучаемых районов;
3) охарактеризовать основные мероприятия, проводившиеся в рамках культурной революции и повлиявшие на облик села;
4) дать анализ экономического состояния ставропольской деревни накануне и на первом этапе коллективизации;
5) показать трансформацию хозяйств колхозников и единоличников в результате социалистического переустройства деревни.
Историография изучаемой проблемы весьма обширна.
За более чем семидесятилетний период времени, прошедший после проведения коллективизации, появилось большое количество научных трудов, в которых авторы пытались осветить процесс социалистического преобразования экономики деревни. Всю использованную литературу по экономической истории деревни конца 20-х - начала 30-х годов в данном историографическом обзоре указать невозможно, поэтому задействованы будут лишь наиболее крупные или ярко характеризующие тот или иной этап в исторической науке исследования.
Рассматриваемые нами труды можно разделить на несколько основных групп: во-первых, - это исследования, в которых экономические процессы рассмотрены в масштабах страны и исследования по микроистории, где рассматривается социалистическая перестройка сельского хозяйства на территории Ставрополья. Второй критерий классификации - временной. По этому признаку работы можно разделить на изданные в годы коллективизации и в сталинский период, в период «оттепели», в период застоя, и изданные в постсоветский период.
Следует отметить, что во многих научных трудах, в которых рассмотрены вопросы развития сельского хозяйства в 20-е - 30-е годы, основное внимание уделялось процессу коллективизации, развитию коллективных хозяйств. Подробно на влиянии реформы на состояние индивидуальных крестьянских хозяйств исследователи не останавливались, а без изучения этого вопроса нельзя дать объективную оценку и коллективизации.
Для работ, написанных в различные периоды времени, характерны свои особенности. В конце 20-х - начале 30-х годов ХХ века появились первые издания, посвященные экономическому преобразованию деревни. Носили они преимущественно пропагандистский или информативный характер, но в них уже содержалась общая идеологическая установка на роль коллективизации и раскулачивания в развитии экономики страны. К числу таких работ можно отнести книгу В. Николаева «Беседы по кооперации», А. С. Гордона «Система плановых органов СССР» [3], Б. Маркуса [4], Г. Гурари, П. Савиных, А. Цветкова.
Издаваемые после завершения коллективизации и до конца 80-х годов работы по социалистическому реформированию деревни имели стандартный сюжет и стандартные оценки с некоторыми особенностями, свойственными различным временным этапам. Позиция партии в отношении ситуации в деревне на рубеже 20-х - 30-х годов, которой продолжали придерживаться в советской исторической науке почти 60 лет, была определена в «Истории Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Кратком курсе», одобренном ЦК ВКП(б) в 1938 году. [6] Утвержденная ЦК официальная точка зрения заключалась в следующем: измельчение крестьянских хозяйств, вызвавшее снижение их товарности, а, следовательно, и угрозу голода, требовало перейти к разрешению этого вопроса. Из двух возможных путей решения проблемы, развитие крупного капиталистического производства или создание коллективных хозяйств, для советского государства был, единственно, приемлем только последний. Существовавшее крупное частное производство необходимо было сворачивать. В «Истории...» утверждалось, что крестьяне повернулись к колхозам и стали массами вступать в коллективные хозяйства, поскольку не имели в своих хозяйствах сносных орудий труда и тягловой силы. Антисоветские выступления крестьян кое-где были, но подбивали на эти выступления крестьян кулаки. Основная же масса жителей села поддерживала политику государства по уничтожению кулачества. Вину за недостатки, которые проявлялись в процессе коллективизации (нарушение принципа добровольности при вступлении в колхозы, обобществление не подлежащего передачи в коллективы имущества и другие) возлагали на партийных работников на местах. Подробно на изменениях в хозяйствах единоличников и колхозников, происходивших под воздействием государственной экономической политики, авторы «Истории...» не останавливались, но отмечалось, что колхозный строй способствовал поднятию уровня жизни колхозников, и, если некогда бедняки жили впроголодь, то теперь поднялись до уровня середняков и стали обеспеченными людьми. Таким образом, коллективизация и раскулачивание рассматривалась как достижение.
Полностью соответствовали этой установке работы сталинского периода и первых лет пребывания в должности Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева, из которых можно назвать книгу Варги Е. «Капитализм и социализм за 20 лет», Трапезникова С. «Борьба большевиков за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки» [8], Куропаткина А. «Вопросы экономики сельскохозяйственного труда в СССР», Лященко П. И. «История народного хозяйства СССР».
Некоторые исследования, появившиеся в годы «оттепели», при сохранении общего сюжета от научных работ предыдущего времени отличали ряд особенностей: ученые расширили перечень причин «затруднений», выявлявшихся при проведении коллективизации, больше внимания уделяли рассмотрению состояния единоличных хозяйств. В качестве причины неудач они выделили культ личности Сталина. О наличии этой причины говорил в своих работах Н. И. Немаков [11] (автор указывал, что местных руководителей на путь произвола толкали применявшиеся к ним меры административного воздействия со стороны руководства [12]). Некоторые авторы и постхрущевского периода не отказались от жесткой критики перегибов, возлагая вину за них не только на местные органы власти, но и центральные: Н. А. Ивницкий [13], авторы книги «История крестьянства СССР» [14].
В период пребывания у власти Л. И. Брежнева идеологические установки снова сместились. В исторической литературе, посвященной социалистическому переустройству деревни, с конца 60-х годов исчезла резкая критика перегибов, допущенных при массовом объединении крестьян в колхозы, объяснявшихся, в том числе, политикой сталинизма, и снова вина за неудачи возлагалась на классовых врагов, местные органы власти. Из характерных для того периода работ можно выделить монографию М. А. Борисова «Борьба партии за создание основ социалистической экономики. 1926 -1932» [15], В. И. Кузьмина «В борьбе за социалистическую реконструкцию 1926-1937» [16], В. В. Гришаева «Сельскохозяйственные коммуны Советской России 1917-1929» .
В конце 80-х годов ХХ века, когда начался процесс демократизации в советском обществе, старые идеологические установки начали разрушаться. Но в тот период еще говорили о будущем Советского Союза как о демократизированном социалистическом государстве, поэтому это отразилось на общих оценках, даваемых учеными того периода событиям рубежа 20-х - 30-х годов. Однозначность интерпретации фактов сменилась желанием исследователей выявить положительные и отрицательные стороны проведенной реформы. Из положительных последствий государственной политики по массовому объединению в коллективы авторы выделили имевшие место достижения в промышленном, колхозном и культурном строительстве, из отрицательных - массовую гибель населения от голода, «деформацию демократической сущности социализма», уничтожение в крестьянине хозяина и так далее. Исследователи все больше стали обращаться к экономике единоличных крестьянских хозяйств. В большей или меньшей степени эти тенденции прослеживаются в статьях Ю. С. Борисова «Эти трудные 20-30-е годы» , Л. А. Гордона и Э. В. Клопова «Форсированный рывок конца 20-х и 30-х годов...» , В. П. Данилова «Коллективизация: как это было» и «Коллективизация...» , коллективной статье В. П. Данилова, А. А. Ильина и Н. В. Тепцова «Коллективизация: как это было» и Г. Бордюгова и В. Козлова «Время трудных вопросов...» , монографии Н. Л. Рогалиной «Коллективизация: уроки пройденного пути» .
Исследования постсоветского периода (изданы Волкогоновым Д., Ивницким Н. А., Осокиной Е. А. и другими [24]) по своему содержанию резко отличаются от работ советских исследователей. Если в советский период в статьях и монографиях на первом месте перечислялись достижения, которым способствовала коллективизация, то теперь ученые главным образом рассматривают извращения и перегибы, которые были настолько частым явлением, что определили лицо эпохи. Если до конца 80-х годов в число достижений включали быстрый и массовый переход крестьян к коллективному ведению хозяйства и уничтожение крепких хозяйств, то на данный момент политика государства по форсированному созданию колхозов и раскулачиванию оценивается как насилие над крестьянством и его ограбление.
Коллективизацию в СССР изучали и зарубежные авторы. Поскольку ученым капиталистических стран не нужно было соотносить свои выводы с жесткой государственной идеологией, то они всегда пытались критически подойти к преобразованиям в СССР. [25]
Литературу, в которой рассмотрен процесс экономического реформирования деревни в конце 20-х - начале 30-х годов на Ставрополье, также можно разделить на несколько групп. К эпохе 30-х - 40-х годов следует отнести исследования Уланова В. А. [26], Оробца А. С. [27], Панкова А. М. [28]. Хотя некоторые из статей указанных авторов были опубликованы после 1956 года, - писались они в соответствии с установками, господствовавшими в годы сталинизма: однозначно положительная оценка политики и методов коллективизации и раскулачивания.
Монография Е. И. Турчаниновой - типичная для периода «оттепели». Автор, несмотря на бескомпромиссность интерпретации событий в отношении коллективизации и раскулачивания, свойственной исследователям советского периода вообще, в перегибах обвиняет и Сталина. В частности, она обвиняет Сталина в искажении указания В. И. Ленина в отношении путей социалистического переустройства деревни.
С конца 50-х и до конца 80-х годов критика политики коллективизации в деревне в научной литературе прекращается. В этот период опубликовали свои исследования по периоду колхозного строительства Негодов Д. Г. [30], Беликов Т. И. [31], появилось издание «Очерков истории Ставропольского края» .
Из работ постсоветского периода по истории ставропольской деревни особо следует выделить труды Осколкова Е. Н., Баранова А. В. и Мальцевой Н. А. Исследованиям, опубликованным с конца 80-х годов ХХ века, свойственны резкие оценки событий, связанных с коллективизацией, и объясняется это тем, что историки пытаются отойти от характерных для работ советского периода тенденций оценивать в первую очередь преимущества коллективных хозяйств перед единоличными, но не деятельность реальных колхозов в 20-е - 30-е годы. Современные исследователи обращаются к конкретным событиям рубежа 20-х - 30-х годов.
Книга Е. Н. Осколкова посвящена голоду на Северном Кавказе в 1932-1933 годах. Автор обстоятельно исследовал политику центральной и местных властей в начале 30-х годов, которая стала причиной голода.
А. В. Баранов [34], рассматривая состояние села в годы нэпа, проследил изменения, происходившие накануне массовой коллективизации в единоличных хозяйствах Северного Кавказа под воздействием государственной политики. Исследования Н. А. Мальцевой [35] отличаются от многих работ по истории коллективизации тем, что автор для более объективной оценки значения социалистического переустройства деревни показывает эволюцию личных хозяйств крестьян в процессе коллективизации.
Кроме того, периоду коллективизации посвящены статьи и более крупные труды следующих исследователей-краеведов: Кочуры Д. В. [36], который обратился к проблемам оценки событий конца 20-х - начала 30-х годов, Кругова А. И. [37], охарактеризовавшего процесс проведения коллективизации на Ставрополье, Игонина А. В. [38], рассматривавшего политику государства в сельской местности Ставрополья, Кубани и Дона в 1928-1934 годах, Забелина В. М. [39], остановившегося на хлебозаготовительных кампаниях 20-х годов, Чернопицкого П. Г. [40], изучавшего развитие сельского хозяйства на Северном Кавказе.
Анализ литературы показал, что, несмотря на обилие работ, посвященных развитию деревни во второй половине 20-х - начале 30-х годов, некоторые важнейшие аспекты состояния села в тот период времени на региональном уровне еще не изучены.
Историографию по демографическим вопросам целесообразно выстроить по хронологическо-тематическому принципу.
Проблемами демографии изучаемого нами периода в отечественной науке занимались и советские, и российские ученые. Среди советских исследователей можно выделить Б. Ц. Урланиса, Д. К. Шелестова, И. В. Калинок, Р. С. Ротову, Е. С. Самойлову и других.
Б. Ц. Урланис, широко освещая в своей работе 1974 года методы определения различных численных показателей динамики населения (использовал метод сопоставления возрастных групп, сочетал его с другими методами), и, анализируя уже имеющиеся и вновь полученные им цифровые данные, приводил ряд цифр, демонстрировавших деформацию в демографической сфере советского общества в 30-е годы, но причины таких изменений не называл.
Отсутствие причинного анализа в работе ученого-демографа в 1974 году происходило из-за закрытости для широкого доступа секретных документов органов статистики, ОГПУ, хозяйственных органов и т.д. Тем не менее, даже опубликованный материал свидетельствовал не в пользу правильности проводившейся в 30-е годы государственной политики: снижение в 1938-39 годах чистого коэффициента возобновления населения по сравнению с 1926-1927 годами примерно на 14,4 %, а с 1938-1939 гг. по 1958-1959 гг. еще на 12,2 %. [44]
Кроме того, Б. Ц. Урланис при помощи различных вычислительных операций определял численность населения в СССР на 1933 г. в 158 млн. человек [45], а на 1937 г. в 164 млн. человек [46]. В отношении 1937 года ученый ошибался всего на 2 миллиона человек, и его подсчеты оказались наиболее близкими к действительным статистическим показателям. На опубликованные Урланисом результаты исследований ссылались некоторые зарубежные советологи как на авторитетный источник.
В 1982 году вышла книга «Особенности демографического развития в СССР» под редакцией кандидата экономических наук Р. С. Ротовой. [47] Эта книга - итог исследовательской работы, проводившейся на экономическом факультете МГУ. Ученые на страницах изданного ими труда показали рост культурного уровня населения в Советском Союзе и увеличение использования женского труда в народном хозяйстве, отметили наличие интенсивной урбанизации в 20-30-е годы (к 1939 г. численность городов увеличилась почти в два раза по сравнению с 1926 годом и составила 33 %), падение рождаемости (с 1925 по 1929 года рождаемость снизилась на 12 %, а с 1930 по 1935 на 25 %; уменьшение рождаемости объяснялось уменьшением числа браков в раннем возрасте у женщин, вовлечением женщин в производство), снижение смертности (вывод был сделан на основании сравнения данных переписей 1926 и 1939 годах без разбивки этого периода на временные промежутки, потому общая картина по смертности оказалась удовлетворительной), сокращение естественного прироста населения. И в данном случае ученые верно определили тенденцию развития общества в 20¬30-е годы, но из-за отсутствия в их распоряжении засекреченных на тот момент архивных материалов не могли увидеть всех причин, по которым развитие шло именно в этом направлении.
В опубликованной в 1987 году работе Д. К. Шелестова [49] уже упоминалось о засекреченных итогах переписи 1937 года. Кроме того, автор проанализировал демографическую ситуацию, складывавшуюся с России, начиная практически с конца XIX века. По отношению к интересующему нас периоду ученый сделал следующие выводы: в СССР после гражданской войны и вплоть до 1928 года шло повышение уровня рождаемости, а с 1929 года, в связи с началом перестройки общественных отношений, социально¬экономическими сдвигами, ростом городов, коллективизацией и т. д., он начал падать. С уровнем смертности в то же самое время ситуация была обратной: до 1928 года смертность в стране падала (в 1926 году коэффициент смертности составлял 20,3 %о), с 1928 года она стала повышаться (1928 г. -
23,3 %о), и этот процесс продолжался до середины 30-х годов. В качестве причины роста уровня смертности автор снова называл начало «реконструкции народного хозяйства».
Также большой интерес для исторической демографии представляет книга «Население СССР за 70 лет» 1988 года издания [51]. В ней собран огромный фактический материал, но сохраняется свойственная эпохе социализма тенденциозность.
Приведенные выше работы советских ученых - лишь небольшая часть того, что было написано исследователями в области демографии за годы существования советского государства. На данный момент большая часть этих работ сохраняет свою ценность с теоретической точки зрения из-за детальной разработанности ряда тем (брачность, рождаемость и т. д.). Только недостаток фактического материала и штампы, которые в социалистическом обществе оказались наиболее труднопреодолимыми, не дали ученым возможность проследить причинно-следственные связи в отношении некоторых процессов, а относительно изучения всех кризисных явлений, порочащих историю страны, проводившаяся работа сводилась к констатации догадок, либо такие исследования вообще не приветствовались, запрещались.
1989 год стал для отечественной демографии переломным. В апреле этого года в журнале «Вопросы истории» появилась статья директора Центрального государственного архива народного хозяйства СССР Цаплина В. В. «Статистика жертв сталинизма в 30-е годы» [52]. Статья и теперь представляет интерес с точки зрения полноты содержащихся в ней материалов переписи 1937 года. Но ряд исследователей обвиняют автора публикации в некритическом подходе к результатам переписи. Такое обвинение в данном случае вряд ли обосновано. Целью В. В. Цаплина было обнародование засекреченных более 50-ти лет статистических сведений, и он достиг этой цели, опубликовав статью, написанную в форме документального обзора. Материалы переписи, опубликованные Цаплиным, свидетельствовали о наличии голода в ряде районов страны в первой половине 30-х годов, о чрезмерно жесткой политике, проводившейся в отношении крестьянства в ходе коллективизации, и т. д. Примерные потери населения в 1927-1936 годах были определены В. В. Цаплиным в 8,6 млн. чел. [53]
Статья Цаплина вызвала огромный интерес со стороны ученых. В печати стали появляться новые публикации, в которых рассматривались различные вопросы, связанные с переписью 1937 года, с демографической ситуацией, сложившейся в СССР в 20 - 30-е годы. Одна из таких публикаций - небольшая статья экономиста Марка Тольца «Репрессированная перепись» [54]. По мнению автора, были предприняты попытки фальсификации результатов переписи. Это более поздние «доработки». Например, была создана комиссия под руководством заместителя председателя Комитета партийного контроля Я. А. Яковлева, которая занималась «проверкой» точности данных переписи. [55]
Из современных специалистов оценку переписи дали А. Волков, Ф. Д. Лившиц, Е. М. Андреев, Л. Е. Дарский, Т. Л. Харькова и другие.
А. Г. Волков, являвшийся в 1990 году заведующим отделом демографии НИИ Госкомстата СССР, высказал мнение, что в 1937 году большого недоучета населения при проведении переписи не было. Он критиковал оценку, данную В. Н. Старовским, о недоучете 1,2 % населения, то есть двух миллионов человек, и склонялся к точке зрения Ф. Д. Лившица (недоучет 0,3 % или 450 тыс. чел.) , Е. М. Андреева, Л. Е. Дарского и Т. Л. Харьковой (недоучет 0,43 % или 700 тыс. чел.) [57], М. В. Курмана (недоучет 0,5-0,6 % или миллион человек).
В качестве причин, предопределивших недоучет населения, Волковым были названы: проведение учета только наличного населения, сокращение срока переписи до одного дня (сокращение срока увеличило количество привлекаемых к работе счетчиков, увеличение количества счетчиков повлияло на их подбор и качество подготовки), неудачный выбор времени проведения переписи (ночь с 5 на 6 января - канун Рождества, и в этот период возрастает подвижность населения), отстранение работников ЦУНХУ от разработки проекта переписи, разработка окончательного варианта переписного листа непрофессионалами, нечеткость инструкций для счетчиков. [58]
С. Максудов, оценивая результаты переписей 1926, 1937 и 1939 годов, считал, что перепись 1926 года недоучла 0,5 % населения, так как не было еще паспортов, в организации переписи имелись ряд недостатков и не сложилось у людей представления о переписи как о мероприятии, имеющем всемирно-историческое значение, а исход переписи 1937 года стал причиной завышения, хотя и незначительного, на 1,5-2 млн. человек, результатов переписи 1939 года.
Кроме материалов переписи 1937 года, в 90-е годы исследователям стали доступны и другие секретные документы, в результате чего ученые занялись детальным изучением демографических процессов в 20 - 30-е годы, появились новые темы для исследования. Одна из новых тем - репрессии. Некоторые аспекты этой проблемы освещались и ранее, но все рассматривавшиеся факты преподносились с точки зрения справедливой классовой борьбы. С конца 80-х годов XX века, когда кризис в сельском хозяйстве уже трудно было скрывать, о раскулачивании, произведенном в конце 20-х - первой половине 30-х годов, стали говорить как о трагедии крестьянства, как о причине, повлекший развал экономики страны.
Оценке масштабов репрессий посвящены публикации В. Н. Земскова. [60] Автор, опираясь на архивные материалы, определил, что с 1921 года по 1 февраля 1954 года в СССР за контрреволюционную деятельность было осуждено, включая уголовников, 3 777 380 человек, из них 642 980 человек было приговорено к высшей мере наказания, 2 369 220 человек - к отбыванию наказания в лагерях и тюрьмах сроком до 25 лет. [61] Ссылаясь на справки Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ «Сведения о выселенном кулачестве в 1930 - 1931 годах», историк назвал следующие цифры, касающиеся численности высланных кулаков: в 1930¬1931 гг. 391 026 семей или 1 803 392 человека были отправлены на спецпоселение; с Северного Кавказа было выселено 38 404 семьи (25 995 - на Урал, 12 409 - расселены по территории Северного Кавказа); на Северный Кавказ было направлено 2 213 семей из Средней Азии; на 1 июля 1938 года всего в трудпоселках страны находилось 997 329 трудпоселенцев.
Максудов С. опроверг «заниженные цифры» раскулаченных, приведенные Земсковым (4 миллиона человек): «4 миллиона - это только минимальное количество пострадавших, у которых имущество было отнято насильственно, еще 3 млн. человек - это оставшиеся без имущества по решению суда за неуплату непосильных налогов, еще 2-2,5 млн. человек - самораскулаченные, бросившие свое имущество и бежавшие в города и другие районы ради спасения своей жизни. В итоге - 10 млн. человек». [63] В ответ Земсков предложил разделить понятия «репрессированные» и «пострадавшие от коллективизации». Пострадавших было гораздо больше 10 миллионов, но они не подверглись репрессиям. Репрессированные - это кулаки первой, второй и третьей групп, то есть ссыльные и выселенные. [64]
Среди ученых, занимающихся проблемой раскулачивания, можно выделить также Горинова М. М. (в своих исследованиях в 1990 году опирался на опубликованные архивные материалы и считал, что за 1930¬1931 годы по Советскому Союзу была выселена 381 тыс. семей или, примерно, 1 828,8 тыс. чел.) [65], Гинцберга Л. И. (придерживался мнения историков, которые писали, что с помощью насильственного переселения, кроме всего прочего, власти пытались обеспечить рабочей силой промышленность отдаленных районов страны; автор уделяет большое внимание изучению условий проживания крестьян в местах ссылок) [66], Ивницкого Н. А., который был автором ряда крупных работ по истории коллективизации. [67] В своих исследованиях Ивницкий Н. А. отмечает, что в 1930-1931 годах по СССР 569,3 тыс. крестьянских хозяйств было «экспроприировано», причем большая часть хозяйств, не относилась к категории кулацких. На начало 1932 года в спецпоселках находились 1 421 380 человек. Эта цифра меньше, чем количество переселенных, что связано с высокой смертностью при перевозке и обжитии новых мест и бегством спецпереселенцев. Выселение кулаков продолжалось и после 1931 года. В 1932 году были высланы 71 230 человек, в их числе были 200 семей, отправленных в западную Сибирь с Северного Кавказа, в 1933 году выселению подвергались 268 091 человек. [68]
Другая тема, заинтересовавшая ученых, и которую, по сути, тоже можно назвать новой, - национальная политика в СССР. М. М. Кучуков, характеризуя ситуацию, сложившуюся в области межнациональных взаимоотношений с 20-х годов, отмечал, что с этого периода сформировались «упрощенные представления о нации и национальных интересах, и основой такого упрощения были взгляды Сталина». [69]
Проблемам межнациональных отношений посвящены работы Н. Ф. Бугая [70], Р. Г. Абдулатипова [71], Ю. П. Шарапова [72], А. В. Авксентьева и В. А. Авксентьева [73] и других. Р. Г. Абдулатипов в своей книге «Национальный вопрос и государственное устройство России» национальную политику рассматривал на макроуровне, то есть на уровне государства, законодательных актов. [74] Шарапов Ю. П. в статье «Вопреки гуманизму. О национальном шовинизме», помещенной в сборнике «Россия на рубеже XXI века», обратился к национальному мировоззрению со свойственным ему национализмом и интернационализмом. [75] В работах А. В. Авксентьева и В. А. Авксентьева освещаются вопросы, связанные с этнической историей Северного Кавказа. [76] Н. Ф. Бугай посвятил свои исследования изучению депортации народов, и начал рассмотрение этого вопроса с высылки казаков в 20-е годы. [77] Взаимоотношения казачества и Советской власти - одна из наиболее трагичных страниц в истории Северного Кавказа. Эта тема стала актуальной для исследователей в 90-е годы, и в то время появилось множество публикаций и монографий по этой проблеме: В. Е. Щетнев «Расказачивание как социально-историческая проблема» [78], В. П. Данилов «К истории расказачивания» [79], А. М. Гонов «Северный Кавказ: актуальные проблемы русского эпоса (20-30-е годы)» [80], А. И. Козлов «Возрождение казачества: история и современность» [81] и т. д.
Одна из последних тенденций в исторической демографии - появление обобщающих исследований. Монографии, где все демографические процессы, происходившие в обществе, рассматривались в комплексе, издавались в большом количестве до 1989 года, но, как мы уже видели, они страдали отсутствием объективности. С 1989 по начало 90-х годов в связи с экономическим кризисом и небольшим временным промежутком, который был дан ученым для изучения рассекреченных документов, публикация крупных трудов стала редкостью. Первые общие исследования по интересующему нас вопросу - это статьи в журналах и сборниках. К их числу можно отнести статью В. И. Козлова «Динамика населения СССР (Общий и этнодемографический обзор)», помещенную в журнале «История СССР» за 1991 год [82], статью Ю. А. Полякова «Воздействие государства на демографические процессы в СССР (1920 - 1930-е годы)» в журнале «Вопросы истории» за 1995 год [83] и т. д. В двухтысячном году были изданы две крупные работы, посвященные рассмотрению демографических процессов в СССР в конце 20-х - начале 30-годов. Первая работа - монография В. А. Исупова «Демографические катастрофы и кризис в России в первой половине XX века» [84] и вторая - коллективное издание «Население России в XX веке» [85]. В 2001 г. появилась монография В. Б. Жиромской «Демографическая история России в 1930-е годы.» [86].
Первую попытку изучить естественное и механическое движение населения на Северном Кавказе в рассматриваемый нами период предпринял в 90-е годы Кабузан В. М. [87] В его исследовании особый акцент делается на миграциях и этническом аспекте. Поскольку автор не ставил целью детально проследить развитие демографической структуры населения 20-х и 30-х годов, то этот вопрос освещен схематично. Подробно структура народонаселения на тот период в краевом разрезе учеными еще не изучалась.
За годы существования советской и российской исторической демографии ученые много сделали для изучения динамики народонаселения в 20-е - 30-е годы XX века. Современные исследователи пытаются на основе новых документов, которые были недоступны советским демографам, восстановить картину о демографической ситуации в СССР в период коллективизации, но их успехи во многом обусловлены достижениями советских ученых в области методологии исторической демографии.
Изменения в структуре народонаселения в СССР в период коллективизации давно интересовали и зарубежных исследователей. В течение нескольких десятилетий в Америке, Великобритании и других странах ученые, используя доступные материалы, производя различные подсчеты и сравнения, давали свои оценки событиям 20-х - 30-х годов. За границей исследования проводились по следующим направлениям:
1. определение достоверности переписей 1926, 1939 и 1959 годов и установление возможного коэффициента погрешности в их результатах;
2. установление количества репрессированных в годы сталинского террора;
3. оценка влияния голода 1932-1933 годов на демографическую ситуацию.
Зарубежных исследователей, занимавшихся этими вопросами до конца 80-х годов ХХ века, согласно сделанным в их работах выводам, по мнению Е. Б. Гришаевой [88], можно разделить на 2 группы. Представители одной из них - Р. Конквест, С. Розфильд, М. Фешбах и другие. Они считали, что сталинская внутренняя политика в форме коллективизации, раскулачивания, изъятия хлеба у крестьян имела результатом гибель миллионов советских граждан, и еще десятки миллионов были заключены в тюрьмы, лагеря и высланы в спецпоселки. Роберт Конквест, ссылаясь на Ф. Лоримера (результаты его исследований были опубликованы в 1946 году в Женеве) и Д. Дарлимпле, занимавшуюся изучением голода на Украине (результаты ее изысканий появились на страницах журнала «Soviet Studies» в январе 1964 года), писал, что без архивных данных определить потери населения от голода 1932-1933 годов нелегко, но наиболее достоверна цифра в 5-6 миллионов смертей. В эти 5-6 миллионов входят не только умершие от голода, но и от болезней, вызванных голодом. Из общего количества смертей три миллиона приходится на Украину. По мнению Р. Конквеста, жертвами террора, связанного с коллективизацией и раскулачиванием, стали 10 миллионов кулаков. Последние данные взяты Р. Конквестом из труда Уинстона Черчилля «Вторая мировая война», в которой Черчилль отметил слова Сталина о том, что в Советском Союзе расправились с десятью миллионами кулаков, из них «громадное большинство»
Таким образом, проанализировав процессы, происходившие в ставропольской деревне во второй половине 20-х - начале 30-х годов, можно сделать следующие выводы: коллективизация способствовала быстрой трансформации СССР из страны аграрной в страну агро-индустриальную, при этом значительно изменив демографическую структуру общества и отразившись на экономике крестьянской семьи.
Демографическая ситуация в сельской местности Ставропольского и Терского округов в середине 20-х годов ХХ века в основном определялась войнами начала ХХ столетия и голодом 1921 года, которые имели следствием сокращение численности мужчин по сравнению с численностью женщин (мужское население в тот период времени на Ставрополье составляло 47,6 %, женское 52,4 %, на Тереке соответственно 48,1 % и 51,9 %), появление диспропорций в возрастной структуре населения (значительные диспропорции в половозрастной структуре населения наблюдались среди детей 4-11 лет, то есть у рожденных с 1915 по 1922 годы и среди групп взрослого населения, куда входили мужчины призывных на время войны возрастов), а также новой экономической политикой, которая способствовала постепенному снижению смертности и повышению рождаемости. Политика по изменению роли женщины в обществе и производстве, которая активно проводилась в советском государстве, оказала решающее влияние на институт брака. Женщины постепенно становились материально менее зависимы от мужей, изменялся их менталитет, что способствовало распространению количества разводов.
Что касается распределения населения по занятиям, то в середине 20-х годов СССР был еще аграрной страной, поэтому подавляющая часть населения занималась сельским хозяйством, особенно это касалось сельскохозяйственных Ставропольского и Терского округов. Но в Терском округе, за счет наличия там курортных зон, процент занятых на транспорте, в кустарной промышленности и в других, не связанных непосредственно с производством сельхозпродукции отраслях, был выше, чем в Ставропольском. Кроме того, поскольку казачество заботилось о получении детьми образования, то в терских станицах было больше сельской интеллигенции.
Изменение демографической структуры общества на рубеже 20-х - 30¬х годов проследить достаточно сложно из-за слабого отслеживания перемещения населения и плохо налаженной системы регистрации актов гражданского состояния. Тем не менее, имеющийся материал позволяет сделать некоторые выводы. Во-первых, методы проведения коллективизации вызвали массовые миграции населения. Сильнейшая волна переселений наблюдалась в начале 30-х годов, когда проводились форсированная коллективизация и раскулачивание. Миграционные потоки были встречными. Одна часть сельского населения, желая избежать либо раскулачивания, либо объединения в колхозы и обобществления имущества, уезжала из сел Ставрополья в города или сельские местности других районов страны. Например, в 1930 году только по 82 городам РСФСР было зафиксировано 3 367 тыс. приезжих. С ослаблением политики коллективизации количество мигрировавшего населения уменьшалось. В 1931 году уже по 92 городам было 2 374 тыс. вновь прибывших.
Что касается мест, куда выезжало сельское население, то это, прежде всего, промышленные центры (Ленинградская и Московская области, Москва, Нижне-Волжский край, Дагестанская АССР). В результате численность населения городов по стране с 1926 по 1937 год увеличилась почти вдвое. С одной стороны, это решило проблему перенаселения в сельской местности и обеспечило растущую промышленность рабочей силой, но с другой стороны, из сел уезжало население преимущественно рабочего возраста и преимущественно мужчины, что еще более ухудшало половозрастной состав населения.
Параллельно миграционному потоку из сел Северо-Кавказского края шел обратный поток переселенцев - в села края (в их числе были ранее выехавшие и не устроившиеся на новом месте крестьяне), но это не компенсировало потерю населения. По исправленным (с поправкой на недоучет) данным 1934 года в городах Северного Кавказа осело 27,4 тыс. сельских жителей края и других областей, а население сел края уменьшилось на 17,8 тыс. чел.
Стихийная миграция сопровождалась плановой, а именно: землеустройством населения, выселением раскулаченных.
Во-вторых, на демографическую структуру села оказало влияние раскулачивание. Кроме того, раскулачивание явилось одной из причин развала семей, роста беспризорности. На 1 мая 1933 года по Северо¬Кавказскому краю было зафиксировано 16,5 тыс. беспризорных только до 16 лет, в то время как в 1926 году деклассированное население по краю насчитывало 10 тыс. самодеятельных и менее 2 тыс. несамодеятельных.
В-третьих, методы проведения коллективизации способствовали резкому падению рождаемости и росту смертности населения в изучаемых районах. Это подтверждают статистические данные, собранные органами статистики: за 1927 год сельское население Ставропольского округа выросло на 3,3 %, в 1928 году, в первый год коллективизации, прирост населения составил 5,1 % (так как в этот год родились дети, зачатые в 1927 году, то это свидетельствует о поступательном развитии села накануне его реформирования), а в 1929 году прирост снова снизился до 3,3 %. В начале 30-х годов уровни рождаемости и смертности постепенно сближались. Разность между ними по сельской местности Северо-Кавказского края с 1930 по 1932 год уменьшилась с 53,2 % до 28,6 %. Пиком стал 1933 год, когда в результате голода смертность населения в селах края более чем наполовину, на 69,3 %, превысила рождаемость. Население в 1932-1933 годах умирало от голода и сопутствующих ему инфекционных, паразитарных, желудочно¬кишечных болезней и болезней органов дыхания, которые были вызваны ослаблением иммунной системы из-за недоедания, употребления в пищу суррогатов (например, в 1933 году было отмечено 47 случаев заболеваний сыпным тифом на 10 тыс. жителей, в то время как в 1926 году 4 случая на 10 тыс. чел.). Борьба с эпидемиями затруднялась нехваткой или отсутствием бань, медикаментов. Для локализации эпидемий использовали, главным образом, профилактические меры: уничтожение грызунов-переносчиков болезней, избавление населения от педикулеза путем организации работы бань, ликвидация беспризорности.
Только ослабление нажима на крестьянство после 1933 года по сравнению с концом 20-х - началом 30-х годов, расширение колхозниками своих приусадебных хозяйств, а также ряд других причин способствовали снижению смертности и нормализации демографической ситуации.
В-четвертых, государственная политика начала 30-х годов и голод 1932-1933 годов стали причинами появления новых аномалий в половозрастной структуре населения. Переписью 1937 года впоследствии было выявлено, что с 1926 по 1937 год количество мужского населения в крае сократилось на 6,1 %, к 1937 наблюдался пониженный процент детей, начиная с пятилетнего возраста, то есть рожденных с 1931 года.
В данный момент в научных кругах идут споры о том, как оценивать проведенную в конце 20-х - начале 30-х годов коллективизацию. Достаточно резкие оценки происходившим в деревне процессам конца 20-х - начала 30-х годов дают Ивницкий Н. А. [1], Мальцева Н. А. [2]. Кочура Д. В. считает, что многие современные работы грешат подчеркнуто отрицательными оценками коллективизации. По его мнению, коллективизация при том состоянии сельского хозяйства была нужна, значительная часть населения понимала необходимость создания колхозов и активно поддерживала этот процесс. [3]
Нередко в историографии при оценке коллективизации смешивают два принципиально различных момента: характеристика коллективных хозяйств как формы организации сельскохозяйственного производства и оценка методов проведения коллективизации и организации деятельности первых колхозов. Действительно, проблему снижения товарности крестьянских хозяйств в 20-е годы ХХ века нужно было разрешать и, возможно, создание производственных кооперативов было выходом из ситуации. Однако многие современные авторы, во-первых, говоря о коллективизации, не оценивают коллективные хозяйства как модель организации сельскохозяйственного производства, а, опираясь на имеющиеся в архивах документы, характеризуют деятельность реальных колхозов образца начала 30-х годов и методы проведения коллективизации. Документы же свидетельствуют об имевшем место массовом нарушении прав собственности, насилии.
Несомненно, положительным явлением в изучаемый нами период была культурная революция. Многие мероприятия, которые осуществлялись в рамках культурной революции, проводились еще до революции 1917 года (например, организация курсов для крестьян), но до революции этот процесс только набирал силу и шел медленными темпами. В 20-е - 30-е годы культурные преобразования приобрели широкий размах. Было введено всеобщее обязательное обучение, в селах стали появляться кинопередвижки, радио, расширялась сеть библиотек и курсов. Женщина стала включаться в общественную, культурную и производственную жизнь села. Последнее определило необходимость создания детских дошкольных учреждений, пунктов общественного питания. Но многие преобразования проводились форсированными темпами, а, значит, с применением мер принуждения. В связи с коллективизацией в ряде местностей женщин стали привлекать к работе в колхозах в обязательном порядке, а создание детских площадок иногда затягивалось. В результате дети оставались без присмотра, что влияло на повышение детской смертности.
Значительные изменения в результате коллективизации произошли в повседневной жизни крестьян.
До коллективизации в деревне существовали различные формы землепользования: общинная, хуторская, отрубная, коллективная. В 20-е годы еще шли поиски оптимальных методов хозяйствования, поэтому специалисты предлагали различные проекты реформирования сельского хозяйства. В качестве эксперимента на Ставрополье стали создаваться агроуплотненные поселки. Но для осуществления индустриализации государству нужны были средства. Перекачка их из деревни была затруднена, так как основными производителями были единоличники, они же определяли рынок и пытались распорядиться своим урожаем с выгодой для своих хозяйств. В результате, к концу 1927 года выбор пути дальнейшего развития сельского хозяйства был сделан в сторону организации коллективных хозяйств. Другие формы хозяйствования начали сворачиваться, что нанесло вред экономике.
Преобразования в сельском хозяйстве в конце 20-х - начале 30-х годов крестьянством были восприняты неоднозначно. Часть крестьян добровольно вступала в колхозы с надеждой улучшить благосостояние своей семьи. Но другая, значительная часть крестьян Ставрополья и Терека объединяться в коллективы не желала. В последнюю категорию населения входили и беднота, и середняки, и хозяева крупных хозяйств. Следовательно, можно сделать вывод о том, что размежевание крестьян шло не только по имущественному, а и по ментальному признаку. Некоторые не вступали в коллективы, так как считали, что пребывание в колхозе снизит их доход, другие не хотели отдавать нажитое своим трудом имущество, третьи хотели сначала увидеть эффективность новой формы хозяйствования. Поэтому для достижения высоких цифр коллективизации, о чем свидетельствуют многочисленные архивные документы, к крестьянам в массовом порядке применяли всевозможные методы принуждения: угроза оружием, запугивание и так далее.
Деятельность созданных в 20-е - 30-е годы на Ставрополье колхозов была затруднена, так как при образовании коллективных хозяйств не были продуманы вопросы организации трудового процесса, оплаты труда, что являлось важным, так как теперь бюджет семьи колхозника должен был строиться в первую очередь на основе заработной платы. На практике местное руководство столкнулось с низкой дисциплиной колхозников. Кроме того, крестьяне не могли обращаться с общественным имуществом, от чего оно приходило в негодность. Причиной и одновременно следствием первого были проблемы с оплатой труда. Оказывалось, что в некоторых колхозах Ставрополья и Терека колхозники за работу вознаграждения не получали, либо получали не всю заработанную сумму, либо оплата производилась по числу едоков, либо без учета объема и качества сделанной работы, при этом процент обобществления постоянно рос. Так, если посевная площадь в 1930 году по колхозно-крестьянскому сектору по Северо-Кавказскому краю была обобществлена на 56,2 %, то в 1932 году на 90,5 %.
Из-за насильственной коллективизации и непродуманности многих хозяйственных и административных вопросов в осуществлении деятельности коллективных хозяйств после статьи И. В. Сталина «Головокружение от успехов» от 2 марта 1930 года начался массовый выход крестьян края из колхозов. Например, если Александровский район Ставропольского округа на 20 февраля 1930 года был коллективизирован на 99 %, то на 5 июня 1930 года на 36,2 %. Но возвратиться к единоличному ведению хозяйства было уже сложно, так как возникали большие затруднения при возвращении обобществленного имущества. Выходами из ситуации в таких случаях могли быть либо возращение в колхоз, либо переезд в город.
После появления серьезных перебоев с продовольствием на Северном Кавказе в 1932 году и в связи с недовольством населения государство обратило внимание на личные хозяйства колхозников. Было решено, что семья колхозника должна иметь корову, мелкий скот, птицу. Для восстановления подсобных хозяйств нужно было время, так как они не могли появиться сразу в директивном порядке, поэтому избежать голода не удалось. Уже после голода 1932-1933 годов колхозники региона начали активно создавать и расширять свои подсобные хозяйства. Для личных нужд они стали выращивать картофель (в 1928 году им было засажено 1 тыс. га площади края, к 1935 году 11,8 тыс. га), овощи (в 1928 - 1 тыс. га, в 1935 году 11,8 тыс. га) и ряд других культур (данные по краю даны в границах на 1 января 1937 года).
С началом коллективизации начали происходить изменения в хозяйствах единоличников. Государство проводило политику, ущемлявшую права крестьян, индивидуально ведущих хозяйство, чтобы они вступали в колхозы. В ответ многие единоличники на Ставрополье сокращали товарность своих хозяйств (резали скот, сокращали посевы). Руководство пыталось предотвратить умышленное измельчение хозяйств, но только репрессивными мерами. К периоду коллективизации относятся целый ряд постановлений, в которых предусматривались различного рода наказания за убой скота, за невыполнение планов сева. Таким образом в крестьянине уничтожалось чувство хозяина.
Иногда крестьяне сокращали мощность хозяйств не по своей вине. С началом коллективизации землеустройству единоличников уделяли второстепенное значение, а землеустройство колхозов проводили за счет земельных участков единоличных хозяйств, часто с последующим выделением земли последним в неудобном месте или плохого качества. В селе Михайловском, например, землю для посева выделили в 25 км от села. Были для крестьян сложности и в своевременном возвращении своего посевного материала, отданного на хранение.
Крупные хозяйства на Ставрополье постепенно уничтожались (экономически и путем репрессий). С целью ограничения экономического усиления крупных единоличных хозяйств, а с другой стороны, для стимулирования вступления батраков в колхозы, правительство запрещало использование наемного труда в кулацких хозяйствах. К экономическим мерам борьбы с крепкими хозяйствами на Ставрополье и Тереке можно отнести также наложение высоких налогов, запрещение выдачи кредитов и так далее.
Таким образом, коллективизация, с одной стороны, коренным образом изменила повседневную жизнь крестьян, отразилась на демографической структуре села и способствовала изменению психологии и сознания крестьянства. С другой, - благодаря политике государства конца 20-х - начала 30-х годов в стране произошел быстрый переход от аграрного общества к агро-индустриальному.
Проведенное в конце 20-х - начале 30-х годов преобразование деревни ярко показывает, что любой реформе, которая предполагает коренное изменение производственных отношений, должна предшествовать достаточная подготовка населения. Кроме того, при осуществлении экономических реформ следует учитывать, что крестьянство должно сохранять право выбора между различными формами организации хозяйствования, так как это снимет возможное напряжение в обществе, и более того, конкуренция будет способствовать развитию экономики страны.
Демографическая ситуация в сельской местности Ставропольского и Терского округов в середине 20-х годов ХХ века в основном определялась войнами начала ХХ столетия и голодом 1921 года, которые имели следствием сокращение численности мужчин по сравнению с численностью женщин (мужское население в тот период времени на Ставрополье составляло 47,6 %, женское 52,4 %, на Тереке соответственно 48,1 % и 51,9 %), появление диспропорций в возрастной структуре населения (значительные диспропорции в половозрастной структуре населения наблюдались среди детей 4-11 лет, то есть у рожденных с 1915 по 1922 годы и среди групп взрослого населения, куда входили мужчины призывных на время войны возрастов), а также новой экономической политикой, которая способствовала постепенному снижению смертности и повышению рождаемости. Политика по изменению роли женщины в обществе и производстве, которая активно проводилась в советском государстве, оказала решающее влияние на институт брака. Женщины постепенно становились материально менее зависимы от мужей, изменялся их менталитет, что способствовало распространению количества разводов.
Что касается распределения населения по занятиям, то в середине 20-х годов СССР был еще аграрной страной, поэтому подавляющая часть населения занималась сельским хозяйством, особенно это касалось сельскохозяйственных Ставропольского и Терского округов. Но в Терском округе, за счет наличия там курортных зон, процент занятых на транспорте, в кустарной промышленности и в других, не связанных непосредственно с производством сельхозпродукции отраслях, был выше, чем в Ставропольском. Кроме того, поскольку казачество заботилось о получении детьми образования, то в терских станицах было больше сельской интеллигенции.
Изменение демографической структуры общества на рубеже 20-х - 30¬х годов проследить достаточно сложно из-за слабого отслеживания перемещения населения и плохо налаженной системы регистрации актов гражданского состояния. Тем не менее, имеющийся материал позволяет сделать некоторые выводы. Во-первых, методы проведения коллективизации вызвали массовые миграции населения. Сильнейшая волна переселений наблюдалась в начале 30-х годов, когда проводились форсированная коллективизация и раскулачивание. Миграционные потоки были встречными. Одна часть сельского населения, желая избежать либо раскулачивания, либо объединения в колхозы и обобществления имущества, уезжала из сел Ставрополья в города или сельские местности других районов страны. Например, в 1930 году только по 82 городам РСФСР было зафиксировано 3 367 тыс. приезжих. С ослаблением политики коллективизации количество мигрировавшего населения уменьшалось. В 1931 году уже по 92 городам было 2 374 тыс. вновь прибывших.
Что касается мест, куда выезжало сельское население, то это, прежде всего, промышленные центры (Ленинградская и Московская области, Москва, Нижне-Волжский край, Дагестанская АССР). В результате численность населения городов по стране с 1926 по 1937 год увеличилась почти вдвое. С одной стороны, это решило проблему перенаселения в сельской местности и обеспечило растущую промышленность рабочей силой, но с другой стороны, из сел уезжало население преимущественно рабочего возраста и преимущественно мужчины, что еще более ухудшало половозрастной состав населения.
Параллельно миграционному потоку из сел Северо-Кавказского края шел обратный поток переселенцев - в села края (в их числе были ранее выехавшие и не устроившиеся на новом месте крестьяне), но это не компенсировало потерю населения. По исправленным (с поправкой на недоучет) данным 1934 года в городах Северного Кавказа осело 27,4 тыс. сельских жителей края и других областей, а население сел края уменьшилось на 17,8 тыс. чел.
Стихийная миграция сопровождалась плановой, а именно: землеустройством населения, выселением раскулаченных.
Во-вторых, на демографическую структуру села оказало влияние раскулачивание. Кроме того, раскулачивание явилось одной из причин развала семей, роста беспризорности. На 1 мая 1933 года по Северо¬Кавказскому краю было зафиксировано 16,5 тыс. беспризорных только до 16 лет, в то время как в 1926 году деклассированное население по краю насчитывало 10 тыс. самодеятельных и менее 2 тыс. несамодеятельных.
В-третьих, методы проведения коллективизации способствовали резкому падению рождаемости и росту смертности населения в изучаемых районах. Это подтверждают статистические данные, собранные органами статистики: за 1927 год сельское население Ставропольского округа выросло на 3,3 %, в 1928 году, в первый год коллективизации, прирост населения составил 5,1 % (так как в этот год родились дети, зачатые в 1927 году, то это свидетельствует о поступательном развитии села накануне его реформирования), а в 1929 году прирост снова снизился до 3,3 %. В начале 30-х годов уровни рождаемости и смертности постепенно сближались. Разность между ними по сельской местности Северо-Кавказского края с 1930 по 1932 год уменьшилась с 53,2 % до 28,6 %. Пиком стал 1933 год, когда в результате голода смертность населения в селах края более чем наполовину, на 69,3 %, превысила рождаемость. Население в 1932-1933 годах умирало от голода и сопутствующих ему инфекционных, паразитарных, желудочно¬кишечных болезней и болезней органов дыхания, которые были вызваны ослаблением иммунной системы из-за недоедания, употребления в пищу суррогатов (например, в 1933 году было отмечено 47 случаев заболеваний сыпным тифом на 10 тыс. жителей, в то время как в 1926 году 4 случая на 10 тыс. чел.). Борьба с эпидемиями затруднялась нехваткой или отсутствием бань, медикаментов. Для локализации эпидемий использовали, главным образом, профилактические меры: уничтожение грызунов-переносчиков болезней, избавление населения от педикулеза путем организации работы бань, ликвидация беспризорности.
Только ослабление нажима на крестьянство после 1933 года по сравнению с концом 20-х - началом 30-х годов, расширение колхозниками своих приусадебных хозяйств, а также ряд других причин способствовали снижению смертности и нормализации демографической ситуации.
В-четвертых, государственная политика начала 30-х годов и голод 1932-1933 годов стали причинами появления новых аномалий в половозрастной структуре населения. Переписью 1937 года впоследствии было выявлено, что с 1926 по 1937 год количество мужского населения в крае сократилось на 6,1 %, к 1937 наблюдался пониженный процент детей, начиная с пятилетнего возраста, то есть рожденных с 1931 года.
В данный момент в научных кругах идут споры о том, как оценивать проведенную в конце 20-х - начале 30-х годов коллективизацию. Достаточно резкие оценки происходившим в деревне процессам конца 20-х - начала 30-х годов дают Ивницкий Н. А. [1], Мальцева Н. А. [2]. Кочура Д. В. считает, что многие современные работы грешат подчеркнуто отрицательными оценками коллективизации. По его мнению, коллективизация при том состоянии сельского хозяйства была нужна, значительная часть населения понимала необходимость создания колхозов и активно поддерживала этот процесс. [3]
Нередко в историографии при оценке коллективизации смешивают два принципиально различных момента: характеристика коллективных хозяйств как формы организации сельскохозяйственного производства и оценка методов проведения коллективизации и организации деятельности первых колхозов. Действительно, проблему снижения товарности крестьянских хозяйств в 20-е годы ХХ века нужно было разрешать и, возможно, создание производственных кооперативов было выходом из ситуации. Однако многие современные авторы, во-первых, говоря о коллективизации, не оценивают коллективные хозяйства как модель организации сельскохозяйственного производства, а, опираясь на имеющиеся в архивах документы, характеризуют деятельность реальных колхозов образца начала 30-х годов и методы проведения коллективизации. Документы же свидетельствуют об имевшем место массовом нарушении прав собственности, насилии.
Несомненно, положительным явлением в изучаемый нами период была культурная революция. Многие мероприятия, которые осуществлялись в рамках культурной революции, проводились еще до революции 1917 года (например, организация курсов для крестьян), но до революции этот процесс только набирал силу и шел медленными темпами. В 20-е - 30-е годы культурные преобразования приобрели широкий размах. Было введено всеобщее обязательное обучение, в селах стали появляться кинопередвижки, радио, расширялась сеть библиотек и курсов. Женщина стала включаться в общественную, культурную и производственную жизнь села. Последнее определило необходимость создания детских дошкольных учреждений, пунктов общественного питания. Но многие преобразования проводились форсированными темпами, а, значит, с применением мер принуждения. В связи с коллективизацией в ряде местностей женщин стали привлекать к работе в колхозах в обязательном порядке, а создание детских площадок иногда затягивалось. В результате дети оставались без присмотра, что влияло на повышение детской смертности.
Значительные изменения в результате коллективизации произошли в повседневной жизни крестьян.
До коллективизации в деревне существовали различные формы землепользования: общинная, хуторская, отрубная, коллективная. В 20-е годы еще шли поиски оптимальных методов хозяйствования, поэтому специалисты предлагали различные проекты реформирования сельского хозяйства. В качестве эксперимента на Ставрополье стали создаваться агроуплотненные поселки. Но для осуществления индустриализации государству нужны были средства. Перекачка их из деревни была затруднена, так как основными производителями были единоличники, они же определяли рынок и пытались распорядиться своим урожаем с выгодой для своих хозяйств. В результате, к концу 1927 года выбор пути дальнейшего развития сельского хозяйства был сделан в сторону организации коллективных хозяйств. Другие формы хозяйствования начали сворачиваться, что нанесло вред экономике.
Преобразования в сельском хозяйстве в конце 20-х - начале 30-х годов крестьянством были восприняты неоднозначно. Часть крестьян добровольно вступала в колхозы с надеждой улучшить благосостояние своей семьи. Но другая, значительная часть крестьян Ставрополья и Терека объединяться в коллективы не желала. В последнюю категорию населения входили и беднота, и середняки, и хозяева крупных хозяйств. Следовательно, можно сделать вывод о том, что размежевание крестьян шло не только по имущественному, а и по ментальному признаку. Некоторые не вступали в коллективы, так как считали, что пребывание в колхозе снизит их доход, другие не хотели отдавать нажитое своим трудом имущество, третьи хотели сначала увидеть эффективность новой формы хозяйствования. Поэтому для достижения высоких цифр коллективизации, о чем свидетельствуют многочисленные архивные документы, к крестьянам в массовом порядке применяли всевозможные методы принуждения: угроза оружием, запугивание и так далее.
Деятельность созданных в 20-е - 30-е годы на Ставрополье колхозов была затруднена, так как при образовании коллективных хозяйств не были продуманы вопросы организации трудового процесса, оплаты труда, что являлось важным, так как теперь бюджет семьи колхозника должен был строиться в первую очередь на основе заработной платы. На практике местное руководство столкнулось с низкой дисциплиной колхозников. Кроме того, крестьяне не могли обращаться с общественным имуществом, от чего оно приходило в негодность. Причиной и одновременно следствием первого были проблемы с оплатой труда. Оказывалось, что в некоторых колхозах Ставрополья и Терека колхозники за работу вознаграждения не получали, либо получали не всю заработанную сумму, либо оплата производилась по числу едоков, либо без учета объема и качества сделанной работы, при этом процент обобществления постоянно рос. Так, если посевная площадь в 1930 году по колхозно-крестьянскому сектору по Северо-Кавказскому краю была обобществлена на 56,2 %, то в 1932 году на 90,5 %.
Из-за насильственной коллективизации и непродуманности многих хозяйственных и административных вопросов в осуществлении деятельности коллективных хозяйств после статьи И. В. Сталина «Головокружение от успехов» от 2 марта 1930 года начался массовый выход крестьян края из колхозов. Например, если Александровский район Ставропольского округа на 20 февраля 1930 года был коллективизирован на 99 %, то на 5 июня 1930 года на 36,2 %. Но возвратиться к единоличному ведению хозяйства было уже сложно, так как возникали большие затруднения при возвращении обобществленного имущества. Выходами из ситуации в таких случаях могли быть либо возращение в колхоз, либо переезд в город.
После появления серьезных перебоев с продовольствием на Северном Кавказе в 1932 году и в связи с недовольством населения государство обратило внимание на личные хозяйства колхозников. Было решено, что семья колхозника должна иметь корову, мелкий скот, птицу. Для восстановления подсобных хозяйств нужно было время, так как они не могли появиться сразу в директивном порядке, поэтому избежать голода не удалось. Уже после голода 1932-1933 годов колхозники региона начали активно создавать и расширять свои подсобные хозяйства. Для личных нужд они стали выращивать картофель (в 1928 году им было засажено 1 тыс. га площади края, к 1935 году 11,8 тыс. га), овощи (в 1928 - 1 тыс. га, в 1935 году 11,8 тыс. га) и ряд других культур (данные по краю даны в границах на 1 января 1937 года).
С началом коллективизации начали происходить изменения в хозяйствах единоличников. Государство проводило политику, ущемлявшую права крестьян, индивидуально ведущих хозяйство, чтобы они вступали в колхозы. В ответ многие единоличники на Ставрополье сокращали товарность своих хозяйств (резали скот, сокращали посевы). Руководство пыталось предотвратить умышленное измельчение хозяйств, но только репрессивными мерами. К периоду коллективизации относятся целый ряд постановлений, в которых предусматривались различного рода наказания за убой скота, за невыполнение планов сева. Таким образом в крестьянине уничтожалось чувство хозяина.
Иногда крестьяне сокращали мощность хозяйств не по своей вине. С началом коллективизации землеустройству единоличников уделяли второстепенное значение, а землеустройство колхозов проводили за счет земельных участков единоличных хозяйств, часто с последующим выделением земли последним в неудобном месте или плохого качества. В селе Михайловском, например, землю для посева выделили в 25 км от села. Были для крестьян сложности и в своевременном возвращении своего посевного материала, отданного на хранение.
Крупные хозяйства на Ставрополье постепенно уничтожались (экономически и путем репрессий). С целью ограничения экономического усиления крупных единоличных хозяйств, а с другой стороны, для стимулирования вступления батраков в колхозы, правительство запрещало использование наемного труда в кулацких хозяйствах. К экономическим мерам борьбы с крепкими хозяйствами на Ставрополье и Тереке можно отнести также наложение высоких налогов, запрещение выдачи кредитов и так далее.
Таким образом, коллективизация, с одной стороны, коренным образом изменила повседневную жизнь крестьян, отразилась на демографической структуре села и способствовала изменению психологии и сознания крестьянства. С другой, - благодаря политике государства конца 20-х - начала 30-х годов в стране произошел быстрый переход от аграрного общества к агро-индустриальному.
Проведенное в конце 20-х - начале 30-х годов преобразование деревни ярко показывает, что любой реформе, которая предполагает коренное изменение производственных отношений, должна предшествовать достаточная подготовка населения. Кроме того, при осуществлении экономических реформ следует учитывать, что крестьянство должно сохранять право выбора между различными формами организации хозяйствования, так как это снимет возможное напряжение в обществе, и более того, конкуренция будет способствовать развитию экономики страны.
Подобные работы
- СЕЛЬСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ СТАВРОПОЛЬЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 20-Х - НАЧАЛЕ 30-Х ГОДОВ ХХ ВЕКА: ИЗМЕНЕНИЯ В ДЕМОГРАФИЧЕСКОМ, ХОЗЯЙСТВЕННОМ И КУЛЬТУРНОМ ОБЛИКЕ
Диссертация , история . Язык работы: Русский. Цена: 500 р. Год сдачи: 2003 - Сельское население Ставрополья во втрой половине 20-х - начале 30-х годов ХХ века. Изменение в демографическом, хозяйственном и культурном облике.
Диссертации (РГБ), история . Язык работы: Русский. Цена: 470 р. Год сдачи: 2003
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (152842)
- Бакалаврская работа (38892)
- Диссертация (978)
- Магистерская диссертация (22544)
- Дипломные работы, ВКР (62444)
- Главы к дипломным работам (2139)
- Курсовые работы (10724)
- Контрольные работы (6272)
- Отчеты по практике (1357)
- Рефераты (1488)
- Задачи, тесты, ПТК (633)
- Ответы на вопросы (155)
- Статьи, Эссе, Сочинения (942)
- Бизнес-планы (51)
- Презентации (106)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1692)
- Диссертации (РГБ) (1882)
- Прочее (459)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
