НАЧАЛО ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В СИБИРИ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ ЭМОЦИЙ
|
АННОТАЦИЯ 3
ВВЕДЕНИЕ 4
Глава 1 «История эмоций»: основные подходы, возможности и перспективы 16
1.1 Ключевые концепции и области применения 16
1.2 Понятийный аппарат и исследовательский инструментарий. Перспективы истории
эмоций 28
Глава 2 Эмоции городских сообществ Сибири на начальном этапе Гражданской войны 38
2.1 Свержение советской власти в Сибири и формирование нового «эмоционального
режима» 38
2.2 Антибольшевистское движение востока России как «эмоциональное сообщество» .52
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 65
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 68
ВВЕДЕНИЕ 4
Глава 1 «История эмоций»: основные подходы, возможности и перспективы 16
1.1 Ключевые концепции и области применения 16
1.2 Понятийный аппарат и исследовательский инструментарий. Перспективы истории
эмоций 28
Глава 2 Эмоции городских сообществ Сибири на начальном этапе Гражданской войны 38
2.1 Свержение советской власти в Сибири и формирование нового «эмоционального
режима» 38
2.2 Антибольшевистское движение востока России как «эмоциональное сообщество» .52
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 65
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 68
Актуальность темы исследования. Сегодня, по словам Я. Плампера, история эмоций переживает свой бум . Подтверждением тому служат конференции, которые проводятся по всему миру, группы исследователей, работающие на всех континентах, а в повседневное словоупотребление все чаще стали входит словосочетания «эмоциональный интеллект», «эмоциональная экономия», «эмоциональная стоимость» и др. Кроме того, к середине 1990-х гг. эмоции стали одним из первых вопросов исследовательской повестки дня во многих дисциплинах, от гуманитарных и общественных до естественных. Так, психологов заинтересовали роль эмоций в принятии рациональных решений, когнитивный характер наших чувств и настроений. Философы обратили внимание на этическую и гносеологическую природу «основных эмоций» — любви, гнева, сострадания и отвращения. Экономисты увидели в эмоциях важный фактор экономического процесса. Интерес к эмоциям проявили также социологи, культурные антропологи, географы, лингвисты, историки литературы и искусства, специалисты по риторике, политологи и исследователи военной истории . Именно поэтому, по мнению И. Винницкого, речь идет не просто о популярной теме, но и о настоящем «эмоциональном повороте» или даже «перевороте» в гуманитарных и социальных науках, в результате которого возникло новое представление о природе и роли эмоций в человеческом обществе . В отечественной исторической науке исследователи пока совершают только первые шаги в этом направлении. Одними из первых, кто обратился к возможностям области стали краснодарские историки, в рамках проекта «Чувства под контролем ».
На сегодняшний день, история эмоций осваивает новые тематические области, одной из которых может стать история Гражданской войны. Качественно иной исследовательский инструментарий, посредством расширения исследовательского фокуса, позволит не только выявить эмоциональные реакции различных групп населения на те или иные события, но и определить способы государственно-идеологического воздействия на чувственную сферу различных слоев общества. Кроме того, выработанный в области понятийно-категориальный аппарат может предложить новое «эмоциологическое » описание уже известных сюжетов.
Степень изученности. По словам В.И. Голдина, история белого движения нуждалась и нуждается в осмыслении в рамках многогранного и многопланового контекста Гражданской войны, а на смену политико-идеологическому дискурсу с неизбежной для него конфронтацией должен прийти культурный или культурологический, с переносом центра исследовательской деятельности на культурные фронты познания: поиск культурных смыслов, изучение символов, ритуалов, ценностей . В связи с этим, в научной оборот стали входить понятия «новая политическая», «новая социальная», «новая культурная» история, существенно обновился теоретико-методологический аппарат .
В 1990-е годы ряд отечественных исследователей обращаются к изучению белого движения. Здесь можно отметить работы В.В. Шелохаева и В.Д. Зиминой . Авторы обращались к изучению причин поражения Белого движения и наблюдали их неспособности реализовать всеми осозноваемые и широко рекламируемые, особенно Колчаком, установки на подчинение тыла фронту. По мнению, В. Д. Зиминой, попытки в первую очередь восстановить мифические в условиях гражданской войны "законность и порядок" делали белое движение беззащитным в вооруженной борьбе против "военного коммунизма" большевиков .
Тенденция к изучению, преимущественно, белого движения в дальнейшем только усиливалась. Особенности политического устройства различных антибольшевистских правительств были проанализированы М.В. Шиловским , В.В. Журавлевым , А.Н. Никитиным , Н.П. Бучко , В.Ж. Цветковым , Н.С. Ларьковым , В.И. Шишкиным .
Новосибирский исследователь В.М. Рынков16 17 в своей работе рассматривал специфику взаимодействия государства и общества в период Гражданской войны. Примечательно, что большое внимание автор обращал на регулирование прав собственности и рынка труда. Историк стал одним из первых, кто детально сфокусировался именно на этих аспектах Гражданской войны.
Также, В.М. Рынковым была выпущена монография и ряд статей, в которых автор рассматривал финансовую политику антибольшевистских правительств востока России. В этих работах исследователь показал основные цели, приоритеты и результаты финансовой политики, в частности, проанализировал источники доходов, порядок и основные статьи расходов, налоговую политики, деятельность по унификации денежного обращения.
Отдельный исследовательский фокус возник вокруг изучения истории возникновения и развития Белой Сибирской армии . В частности, Д.Г. Симонов опубликовал монографию, в которой на базе широкого круга источников подробно изучил систему управления, комплектования и материально-технического оснащения Сибирской армии. Также, автор сумел показать процесс ее формирования - от организации добровольческих отрядов до их объединения в регулярные войсковые части и соединения.
Другое направление исследований посвящено рассмотрению деятельности пропагандистских органов восточной контрреволюции. Так, вопросы, связанные с функционированием антибольшевистской прессы, информационным обеспечением, составом и содержанием газетных изданий затрагивались в работах Д.Н. Шевелева , Е.В. Лукова , Л.А. Молчанова , А.Л. Посадского , Д.Л. Шереметьевой . Последняя, в частности, проанализировала уездную прессу и пришла к выводу, что по своему реальному поведению и значению периодика Сибири играла роль института гражданского общества и стремилась консолидировать местное общество вокруг проблем, требовавших скорейшего разрешения. Также, по мнению, исследовательницы, газеты способствовали изменению культурного ландшафта и созданию массовой аудитории. Автор пришла к выводу, что уездная пресса Сибири в период «демократической контрреволюции» выражала интересы общественности и оказывала воздействие на настроения местных жителей. Кроме того, В.М. Рынков , изучая информационное пространство Сибири, выяснил, что стержнем его являлась именно периодическая печать.
Государственная политика в сфере надзора над периодической печатью и деятельность органов цензуры изучались Л.А. Молчановым , С.С. Балмасовым , С.П. Звягиным , Д.Л. Шереметьевой , В.М. Рынковым Д. Л. Шереметьева пришла к выводу, что положение периодической печати в период «демократической контрреволюции» можно оценить как двойственное. По мнению автора, ЗСК, ВСП и ВВП последовательно декларировали свободу слова, однако отношения власти и прессы в июне - ноябре 1918 года не были унифицированы, во многом потому как демократическая позиция антибольшевистских правительств Сибири трансформировалась под влиянием условий Гражданской войны . В.М. Рынков, в свою очередь, отметил, что государство в период «демократической контрреволюции» было важнейшим субъектом информационного процесса и в значительной степени ограничивало свободу слова, имело возможность сильно корректировать идеологический облик значительной части изданий. Однако, по мнению, исследователя, такое влияние не было абсолютным и целиком определяющим .
Некоторые стороны политического дискурса антибольшевистского движения на востоке страны изучались В.В. Журавлевым , Е.В. Луковым и Д.Н. Шевелевым . В частности, Д.Н. Шевелев выяснил, что пропагандистский дискурс антибольшевистских правительств был организован вокруг нескольких бинарных оппозиций. Эти бинарные оппозиции, по мнению исследователя, играли определяющую роль в процессе производства и воспроизводства политических мифов белого движения, а также в структурировании политического пространства и формирования идентичности .
Значительными для нас, также, выступают исследования, посвященные выявлению и анализу образа большевиков в противоборствующем лагере. Этой тематике посвящен раздел монографии Л.А. Молчанова , а также отдельные статьи В.В. Журавлева , Т.В. Кребс и Д.Л. Шереметьевой . Л.А. Молчанов опирался на единичные сообщения нескольких антибольшевистских периодических изданий, выходящих на различных территориях государства во второй половине 1918 года. Исследователь выявил ключевые «мифологемы» «белых» о большевиках, в общем и целом, суть которых сводилась к тому, что большевистская власть обязана «рухнуть», поскольку «красные» управляются немецкими спецслужбами и являются предателями национальных интересов . Т.В. Кребс, в свою очередь, искала в пропагандистской компании «белых» оценочный характер. К слову, исследовательница в своей работе обращает внимание на эмоционально окрашенную лексику сообщений, говоря о том, что отличительной чертой публикации данных являлось использование особого языка для формирования образа Советской России . На наш взгляд, именно Кребс ближе остальных подошла к рассмотрению эмоций. Она сумела несколько опосредованно обратить внимание на потенциальное влияние газетных сообщений на эмоциональную сферу читателя.
В.В. Журавлев в своей статье подверг анализу декларативные акты антибольшевистских правительств и показал некоторое изменение набора политических ценностей, которыми оперировала власть востока Сибири. По мнению исследователя, «образ» врага в качестве гарантии своей легитимности использовали все антибольшевистские правительства . Заслуга В.В. Журавлева также состоит в том, что в своей работе он приводит тексты деклараций, обращений и так же, как Т.В. Кребс, обращает внимание на лексику документов, фиксируя ее аффективную направленность.
Заслуга Д.Л. Шереметьевой, на наш взгляд, в том, что ей удалось, во-первых, существенно расширить эмпирический материал в этом направлении, а, во-вторых, исследовательница выяснила, что политическая общественность Сибири в период «демократической контрреволюции» была объединена императивом борьбы с большевизмом, однако не имела цельного и точного представления о военно-политическом противнике .
В последнее время некоторые историки начали обращаться к изучению различных символик и ритуалов «белых». Работы в этом направлении осуществлялись В.В. Журавлевым и Д.Г. Симоновым , К.А. Коневым и Д.Н. Шевелевым .
Из зарубежных авторов стоит отметить статью П. Кенеза , в которой он анализирует мировоззренческие установки военного элемента антибольшевистского движения. Кенез заметил, что в проведении идейной мобилизации большевики были более успешны, поскольку имели теоретическую основу в виде марксизма . Однако автор не отрицает, что белые имели достаточно общих позиций и идей, чтобы можно было говорить об общей идеологии .
Таким образом, отечественными историками проделана довольно обширная работа по изучению различных сторон антибольшевистского движения на востоке страны в годы Гражданской войны. Авторами комплексно изучены периодические издания, механизмы их функционирования, роль и возможность идеологического влияния на население в годы военного противостояния. Кроме того, исследователями проделана широкая работа по изучению способов функционирования властных структур, армии, экономики, социального состава, символических практик антибольшевистского движения. Полученные выводы являются существенными и, во многом, опорными для изучения антибольшевизма только уже в ином контексте - эмоций.
История эмоций началась с Л. Февра . Подробнее на разработках автора мы остановимся в первой главе. Отметим лишь, что именно он первым на примере различных исторических феноменов продемонстрировал, что эмоции должны находиться в центре изучения историков. К изучению эмоций обращался также Ж. Делюмо , автор многотомного труда о страхе в Европе в Средние века и раннее Новое время. Исследователь составил опись вещей и событий, вызывавших в то время чувство страха, однако не предполагал его изменчивость с течением времени.
Т. Зельдин, напротив, в своем четырехтомнике по французской истории 1848-1945 годов пришел к выводу, что человеческое поведение запутано и неясно, а историки, пишущие свои труды, являются людьми, которым присущи различные чувства в отношении предмета своего исследования . Зельдин, кстати, упоминал и Делюмо в своей работе, говоря о том, что тот начал свое исследование лишь потому, что хотел понять чувство ужаса, которое испытал в десятилетнем возрасте при неожиданной кончине своего друга .
До 1980-х годов историки, изучающие эмоции исходили из метаисторических и метакультурных концепций чувств, принимая эмоции за постоянную величину . Эту парадигму принято именовать фазой универсализма. В конце 1980-х годов стали появляться историки, рассматривавшие эмоции как культурно и исторически обусловленные величины. Эту фазу называют социально-конструктивистской. Наступление ее было предвосхищено новыми англо-американскими исследованиями по этнографии эмоций К. Гирца , Л. Абу-Лугод , К. Латц . Исследователи исходили из того, что эмоции являются, прежде всего, культурным феноменом. Так был достигнут пик в развитии социально-конструктивистской фазы.
В это же время, первые из историков уже начали присматриваться к естественным наукам . Тенденция эта усилилась в 1990-е годы. Во многом, это было связано с кризисом постструктурализма и вниманием гумантиариев к выводам «наук о жизни». Именно поэтому, к началу тысячелетия стало можно говорить о синтезе универсализма и социального-конструктивизма. Эмоции в рамках этой фазы начали восприниматься как совокупность неизменной или природной основы с культурной оболочкой.
Важно отметить, что значительной вехой в области является 11 сентября 2001 года. Считается, что именно последствия террористических актов дали сильнейший толчок историческим исследованиями в области истории эмоций . Теракты послужили наглядным примером того, как фанатические чувства могут двигать людьми, и указали на необходимость их изучения, а также обусловили окончательный «разворот от лингвистического поворота», поскольку именно в 2001 году стало ясно, что постструктурализм с трудом справлялся с тем, что воспринималось как малодискурсивные, физические феномены, в том числе с эмоциями .
....
На сегодняшний день, история эмоций осваивает новые тематические области, одной из которых может стать история Гражданской войны. Качественно иной исследовательский инструментарий, посредством расширения исследовательского фокуса, позволит не только выявить эмоциональные реакции различных групп населения на те или иные события, но и определить способы государственно-идеологического воздействия на чувственную сферу различных слоев общества. Кроме того, выработанный в области понятийно-категориальный аппарат может предложить новое «эмоциологическое » описание уже известных сюжетов.
Степень изученности. По словам В.И. Голдина, история белого движения нуждалась и нуждается в осмыслении в рамках многогранного и многопланового контекста Гражданской войны, а на смену политико-идеологическому дискурсу с неизбежной для него конфронтацией должен прийти культурный или культурологический, с переносом центра исследовательской деятельности на культурные фронты познания: поиск культурных смыслов, изучение символов, ритуалов, ценностей . В связи с этим, в научной оборот стали входить понятия «новая политическая», «новая социальная», «новая культурная» история, существенно обновился теоретико-методологический аппарат .
В 1990-е годы ряд отечественных исследователей обращаются к изучению белого движения. Здесь можно отметить работы В.В. Шелохаева и В.Д. Зиминой . Авторы обращались к изучению причин поражения Белого движения и наблюдали их неспособности реализовать всеми осозноваемые и широко рекламируемые, особенно Колчаком, установки на подчинение тыла фронту. По мнению, В. Д. Зиминой, попытки в первую очередь восстановить мифические в условиях гражданской войны "законность и порядок" делали белое движение беззащитным в вооруженной борьбе против "военного коммунизма" большевиков .
Тенденция к изучению, преимущественно, белого движения в дальнейшем только усиливалась. Особенности политического устройства различных антибольшевистских правительств были проанализированы М.В. Шиловским , В.В. Журавлевым , А.Н. Никитиным , Н.П. Бучко , В.Ж. Цветковым , Н.С. Ларьковым , В.И. Шишкиным .
Новосибирский исследователь В.М. Рынков16 17 в своей работе рассматривал специфику взаимодействия государства и общества в период Гражданской войны. Примечательно, что большое внимание автор обращал на регулирование прав собственности и рынка труда. Историк стал одним из первых, кто детально сфокусировался именно на этих аспектах Гражданской войны.
Также, В.М. Рынковым была выпущена монография и ряд статей, в которых автор рассматривал финансовую политику антибольшевистских правительств востока России. В этих работах исследователь показал основные цели, приоритеты и результаты финансовой политики, в частности, проанализировал источники доходов, порядок и основные статьи расходов, налоговую политики, деятельность по унификации денежного обращения.
Отдельный исследовательский фокус возник вокруг изучения истории возникновения и развития Белой Сибирской армии . В частности, Д.Г. Симонов опубликовал монографию, в которой на базе широкого круга источников подробно изучил систему управления, комплектования и материально-технического оснащения Сибирской армии. Также, автор сумел показать процесс ее формирования - от организации добровольческих отрядов до их объединения в регулярные войсковые части и соединения.
Другое направление исследований посвящено рассмотрению деятельности пропагандистских органов восточной контрреволюции. Так, вопросы, связанные с функционированием антибольшевистской прессы, информационным обеспечением, составом и содержанием газетных изданий затрагивались в работах Д.Н. Шевелева , Е.В. Лукова , Л.А. Молчанова , А.Л. Посадского , Д.Л. Шереметьевой . Последняя, в частности, проанализировала уездную прессу и пришла к выводу, что по своему реальному поведению и значению периодика Сибири играла роль института гражданского общества и стремилась консолидировать местное общество вокруг проблем, требовавших скорейшего разрешения. Также, по мнению, исследовательницы, газеты способствовали изменению культурного ландшафта и созданию массовой аудитории. Автор пришла к выводу, что уездная пресса Сибири в период «демократической контрреволюции» выражала интересы общественности и оказывала воздействие на настроения местных жителей. Кроме того, В.М. Рынков , изучая информационное пространство Сибири, выяснил, что стержнем его являлась именно периодическая печать.
Государственная политика в сфере надзора над периодической печатью и деятельность органов цензуры изучались Л.А. Молчановым , С.С. Балмасовым , С.П. Звягиным , Д.Л. Шереметьевой , В.М. Рынковым Д. Л. Шереметьева пришла к выводу, что положение периодической печати в период «демократической контрреволюции» можно оценить как двойственное. По мнению автора, ЗСК, ВСП и ВВП последовательно декларировали свободу слова, однако отношения власти и прессы в июне - ноябре 1918 года не были унифицированы, во многом потому как демократическая позиция антибольшевистских правительств Сибири трансформировалась под влиянием условий Гражданской войны . В.М. Рынков, в свою очередь, отметил, что государство в период «демократической контрреволюции» было важнейшим субъектом информационного процесса и в значительной степени ограничивало свободу слова, имело возможность сильно корректировать идеологический облик значительной части изданий. Однако, по мнению, исследователя, такое влияние не было абсолютным и целиком определяющим .
Некоторые стороны политического дискурса антибольшевистского движения на востоке страны изучались В.В. Журавлевым , Е.В. Луковым и Д.Н. Шевелевым . В частности, Д.Н. Шевелев выяснил, что пропагандистский дискурс антибольшевистских правительств был организован вокруг нескольких бинарных оппозиций. Эти бинарные оппозиции, по мнению исследователя, играли определяющую роль в процессе производства и воспроизводства политических мифов белого движения, а также в структурировании политического пространства и формирования идентичности .
Значительными для нас, также, выступают исследования, посвященные выявлению и анализу образа большевиков в противоборствующем лагере. Этой тематике посвящен раздел монографии Л.А. Молчанова , а также отдельные статьи В.В. Журавлева , Т.В. Кребс и Д.Л. Шереметьевой . Л.А. Молчанов опирался на единичные сообщения нескольких антибольшевистских периодических изданий, выходящих на различных территориях государства во второй половине 1918 года. Исследователь выявил ключевые «мифологемы» «белых» о большевиках, в общем и целом, суть которых сводилась к тому, что большевистская власть обязана «рухнуть», поскольку «красные» управляются немецкими спецслужбами и являются предателями национальных интересов . Т.В. Кребс, в свою очередь, искала в пропагандистской компании «белых» оценочный характер. К слову, исследовательница в своей работе обращает внимание на эмоционально окрашенную лексику сообщений, говоря о том, что отличительной чертой публикации данных являлось использование особого языка для формирования образа Советской России . На наш взгляд, именно Кребс ближе остальных подошла к рассмотрению эмоций. Она сумела несколько опосредованно обратить внимание на потенциальное влияние газетных сообщений на эмоциональную сферу читателя.
В.В. Журавлев в своей статье подверг анализу декларативные акты антибольшевистских правительств и показал некоторое изменение набора политических ценностей, которыми оперировала власть востока Сибири. По мнению исследователя, «образ» врага в качестве гарантии своей легитимности использовали все антибольшевистские правительства . Заслуга В.В. Журавлева также состоит в том, что в своей работе он приводит тексты деклараций, обращений и так же, как Т.В. Кребс, обращает внимание на лексику документов, фиксируя ее аффективную направленность.
Заслуга Д.Л. Шереметьевой, на наш взгляд, в том, что ей удалось, во-первых, существенно расширить эмпирический материал в этом направлении, а, во-вторых, исследовательница выяснила, что политическая общественность Сибири в период «демократической контрреволюции» была объединена императивом борьбы с большевизмом, однако не имела цельного и точного представления о военно-политическом противнике .
В последнее время некоторые историки начали обращаться к изучению различных символик и ритуалов «белых». Работы в этом направлении осуществлялись В.В. Журавлевым и Д.Г. Симоновым , К.А. Коневым и Д.Н. Шевелевым .
Из зарубежных авторов стоит отметить статью П. Кенеза , в которой он анализирует мировоззренческие установки военного элемента антибольшевистского движения. Кенез заметил, что в проведении идейной мобилизации большевики были более успешны, поскольку имели теоретическую основу в виде марксизма . Однако автор не отрицает, что белые имели достаточно общих позиций и идей, чтобы можно было говорить об общей идеологии .
Таким образом, отечественными историками проделана довольно обширная работа по изучению различных сторон антибольшевистского движения на востоке страны в годы Гражданской войны. Авторами комплексно изучены периодические издания, механизмы их функционирования, роль и возможность идеологического влияния на население в годы военного противостояния. Кроме того, исследователями проделана широкая работа по изучению способов функционирования властных структур, армии, экономики, социального состава, символических практик антибольшевистского движения. Полученные выводы являются существенными и, во многом, опорными для изучения антибольшевизма только уже в ином контексте - эмоций.
История эмоций началась с Л. Февра . Подробнее на разработках автора мы остановимся в первой главе. Отметим лишь, что именно он первым на примере различных исторических феноменов продемонстрировал, что эмоции должны находиться в центре изучения историков. К изучению эмоций обращался также Ж. Делюмо , автор многотомного труда о страхе в Европе в Средние века и раннее Новое время. Исследователь составил опись вещей и событий, вызывавших в то время чувство страха, однако не предполагал его изменчивость с течением времени.
Т. Зельдин, напротив, в своем четырехтомнике по французской истории 1848-1945 годов пришел к выводу, что человеческое поведение запутано и неясно, а историки, пишущие свои труды, являются людьми, которым присущи различные чувства в отношении предмета своего исследования . Зельдин, кстати, упоминал и Делюмо в своей работе, говоря о том, что тот начал свое исследование лишь потому, что хотел понять чувство ужаса, которое испытал в десятилетнем возрасте при неожиданной кончине своего друга .
До 1980-х годов историки, изучающие эмоции исходили из метаисторических и метакультурных концепций чувств, принимая эмоции за постоянную величину . Эту парадигму принято именовать фазой универсализма. В конце 1980-х годов стали появляться историки, рассматривавшие эмоции как культурно и исторически обусловленные величины. Эту фазу называют социально-конструктивистской. Наступление ее было предвосхищено новыми англо-американскими исследованиями по этнографии эмоций К. Гирца , Л. Абу-Лугод , К. Латц . Исследователи исходили из того, что эмоции являются, прежде всего, культурным феноменом. Так был достигнут пик в развитии социально-конструктивистской фазы.
В это же время, первые из историков уже начали присматриваться к естественным наукам . Тенденция эта усилилась в 1990-е годы. Во многом, это было связано с кризисом постструктурализма и вниманием гумантиариев к выводам «наук о жизни». Именно поэтому, к началу тысячелетия стало можно говорить о синтезе универсализма и социального-конструктивизма. Эмоции в рамках этой фазы начали восприниматься как совокупность неизменной или природной основы с культурной оболочкой.
Важно отметить, что значительной вехой в области является 11 сентября 2001 года. Считается, что именно последствия террористических актов дали сильнейший толчок историческим исследованиями в области истории эмоций . Теракты послужили наглядным примером того, как фанатические чувства могут двигать людьми, и указали на необходимость их изучения, а также обусловили окончательный «разворот от лингвистического поворота», поскольку именно в 2001 году стало ясно, что постструктурализм с трудом справлялся с тем, что воспринималось как малодискурсивные, физические феномены, в том числе с эмоциями .
....
История эмоций, несмотря на свою молодость и некоторую юношескую амбициозность, область все-таки весьма устойчивая. В этой работе нам удалось показать линию ее развития и некую преемственность. Мы уже говорили, что обычно отцом- прародителем направления считают Л. Февра. Именно после Февра эмоции развивались в самых различных направлениях. К изучению чувств все более обращались психологи, биологи, социологи, антропологи, лингвисты, культурологи и др.
Значительной вехой стоит признать 2001 год, как минимум, по двум причинам. Во- первых, после сентябрьских событий в США ни у кого, пожалуй, не оставалось сомнений в необходимости изучения чувств. А, во-вторых, 2001 год ознаменовался выходом большого труда американского исследователя У. Редди , который первый успешно включил в свое исследование новейшие достижения нейронаук и разработал качественно иной исследовательский инструментарий.
Другим большим ученым, внесшим свой вклад в историю эмоций, стала американская исследовательница Б. Розенвайн, разработавшая концепцию эмоциональных сообществ, которая пользуется, на сегодняшний день, достаточной популярностью.
Сегодня, большинство исследователей эмоций термины «эмоциональный режим» и «эмоциональное сообщество» синонимируют. Так происходит, по-видимому, по многим причинам. Однако одной из первостепенных, на наш взгляд, является та, что область еще не имеет своей длительной исследовательской традиции.
Мы использовали эти термины применительно к изучению начального периода Гражданской войны в Сибири. На наш взгляд, выбранный хронологический отрезок, стал наиболее показательным с точки зрения включения этих категорий в исследование. Так, мы выдвинули предположение, что в результате антибольшевистских переворотов, к власти в Сибири пришло, в общем и целом, единое эмоциональное сообщество. Это эмоциональное сообщество было объединено враждебными чувствами в отношении большевиков.
После прихода к власти антибольшевистских сил, важнейшим социально-политическим желанием их стало стремление привить «правильное» чувственное отношение населения к перевороту. Однако, примечательно то, что после свержения большевистской власти, большинство городского населения и крестьянства относились к большевикам уже враждебно, поэтому к лету 1918 года стало можно констатировать о некоем едином эмоциональном сообществе на «свободных» от большевиков территориях. Подтверждением тому стали данные, полученные нами из периодических изданий и источников личного происхождения, в которых констатируется во многом тождественная эмоциональная ориентация.
Мы выяснили, что Временное Сибирское правительство имплицитно, но совершало некоторые процедуры, направленные на укрепление антибольшевистского эмоционального режима. Поскольку эмоциональный режим продуцировался в ходе явного военного противоборства с «чужими», то символические ритуальные практики, направленные на формирование и укрепление «нормативных» чувств, также отличались своей военной направленностью.
В работе мы обращались к военным церемониям (парады, торжества), военному призыву (с армейской присягой в виде эмотива), «наступлению» военных на печать, которое привело к тому, что в сентябре на подконтрольных войскам Временного Сибирского правительства территориях была введена военная цензура. Кроме того, эмоциональный режим в логике У. Редди, также основывается и на эмотивах. На страницах периодических изданий, нам удалось выявить достаточное количество враждебно-ориентированных речевых актов. Также, мы обращались и к государственно- транслируемым эмотивам, имея в виду декларации и обращения власти к населению. Отдельное внимание нами уделялось и месту православной церкви в новом эмоциональном режиме. Церковь, на наш взгляд, должна была стать одним их авторитетных «воспитателем» чувств для населения.
Однако, военная направленность эмоционального режима, обеспечивающая летом 1918 года его успех, стала и его веским ограничением. Успех эмоционального режима, на наш взгляд, возможен тогда, когда символические ритуальные практики вкупе с различными эмотивами затрагивают многие институты. Удачный эмоциональный режим, в этой связи, может быть осуществлен устойчивой, как следствие, институционально оформленной и структурно выдержанной властью. Такой властью антибольшевистские правительства не обладали.
В чем мы нашли неудачу эмоционального режима? Неуспех его, на наш взгляд, состоял в том, что режим эмоциональный столкнулся с проблемами режима политического. Уже осенью 1918 года не только периодические издания все чаще обращались к «жизненным» нерешенным проблемам населения, но и увеличивалось количество жалобных писем во власть. В сентябре-октябре в письмах мы можем встретить следующие констатации: «мизерные жалований для офицеров в армии », «ропот на теперешнюю власть из-за недостатка хлеба в житнице », «бедственность самогонки », «безответственность действий военных агентов, без нужды терроризирующих население, подрывая в его глаза престиж новой власти », «применение военно-полевых судов приведет к подрыву авторитета власти и к серьезным осложнениям ».
Тяжелое социально-экономическое положение «свободной Сибири», провоцировало некогда единое антибольшевистское эмоциональное сообщество «запускать» проверку подлинности своих чувств. Действительно ли большевики - это не поддающиеся сомнению зло? Как показывают материалы периодической печати, осень 1918 года ознаменовалась неопределенностью настроений. Иначе говоря, со всеми оговорками, продуцирующийся эмоциональный режим, столкнувшись с проблемами режима политического, обеспечил чувственное «смятение» части населения, а у какой-то части населения, безусловно, вызывал и, так называемые, «эмоциональные страдания».
Источники указывают, что осенью 1918 года в широких массах возникают и «монархические настроения». В частности, в одном из писем указывалось, дескать, «в откровенной беседе простолюдин говорит: хоть бы Бог Царя послал ».
Мы считаем, что внимание периодических изданий к «неопределенным» чувствам населения осенью может свидетельствовать о некогда действительно крупном эмоциональном сообществе, прибывающем осенью 1918 года в трудном положении. Если летом, антибольшевизм, который мы характеризовали в достаточно широком смысле, был объединен приблизительно одними эмоциональными ориентирами, то к осени эмоциональное сообщество, конечно, по-прежнему единое в отношении к большевикам, начинает дробится. Чувство враждебности ослабевало с отдалением линии фронта, наличие близкого врага с тех пор, не являлось первоочередным интегрирующим звеном.
Осенью 1918 года антибольшевизм как эмоциональное сообщество, на наш взгляд, пребывает в некотором кризисе. То, что большевизм - враг - не поддавалось сомнению, зато сомнению начало поддаваться то, что власть является непременным другом. Летнее упоение от переворотов, всеохватывающая поддержка правительства, ушли в прошлое. В настоящее вошли трудности, которые, как показывают источники, не стремились разрешаться.
Значительной вехой стоит признать 2001 год, как минимум, по двум причинам. Во- первых, после сентябрьских событий в США ни у кого, пожалуй, не оставалось сомнений в необходимости изучения чувств. А, во-вторых, 2001 год ознаменовался выходом большого труда американского исследователя У. Редди , который первый успешно включил в свое исследование новейшие достижения нейронаук и разработал качественно иной исследовательский инструментарий.
Другим большим ученым, внесшим свой вклад в историю эмоций, стала американская исследовательница Б. Розенвайн, разработавшая концепцию эмоциональных сообществ, которая пользуется, на сегодняшний день, достаточной популярностью.
Сегодня, большинство исследователей эмоций термины «эмоциональный режим» и «эмоциональное сообщество» синонимируют. Так происходит, по-видимому, по многим причинам. Однако одной из первостепенных, на наш взгляд, является та, что область еще не имеет своей длительной исследовательской традиции.
Мы использовали эти термины применительно к изучению начального периода Гражданской войны в Сибири. На наш взгляд, выбранный хронологический отрезок, стал наиболее показательным с точки зрения включения этих категорий в исследование. Так, мы выдвинули предположение, что в результате антибольшевистских переворотов, к власти в Сибири пришло, в общем и целом, единое эмоциональное сообщество. Это эмоциональное сообщество было объединено враждебными чувствами в отношении большевиков.
После прихода к власти антибольшевистских сил, важнейшим социально-политическим желанием их стало стремление привить «правильное» чувственное отношение населения к перевороту. Однако, примечательно то, что после свержения большевистской власти, большинство городского населения и крестьянства относились к большевикам уже враждебно, поэтому к лету 1918 года стало можно констатировать о некоем едином эмоциональном сообществе на «свободных» от большевиков территориях. Подтверждением тому стали данные, полученные нами из периодических изданий и источников личного происхождения, в которых констатируется во многом тождественная эмоциональная ориентация.
Мы выяснили, что Временное Сибирское правительство имплицитно, но совершало некоторые процедуры, направленные на укрепление антибольшевистского эмоционального режима. Поскольку эмоциональный режим продуцировался в ходе явного военного противоборства с «чужими», то символические ритуальные практики, направленные на формирование и укрепление «нормативных» чувств, также отличались своей военной направленностью.
В работе мы обращались к военным церемониям (парады, торжества), военному призыву (с армейской присягой в виде эмотива), «наступлению» военных на печать, которое привело к тому, что в сентябре на подконтрольных войскам Временного Сибирского правительства территориях была введена военная цензура. Кроме того, эмоциональный режим в логике У. Редди, также основывается и на эмотивах. На страницах периодических изданий, нам удалось выявить достаточное количество враждебно-ориентированных речевых актов. Также, мы обращались и к государственно- транслируемым эмотивам, имея в виду декларации и обращения власти к населению. Отдельное внимание нами уделялось и месту православной церкви в новом эмоциональном режиме. Церковь, на наш взгляд, должна была стать одним их авторитетных «воспитателем» чувств для населения.
Однако, военная направленность эмоционального режима, обеспечивающая летом 1918 года его успех, стала и его веским ограничением. Успех эмоционального режима, на наш взгляд, возможен тогда, когда символические ритуальные практики вкупе с различными эмотивами затрагивают многие институты. Удачный эмоциональный режим, в этой связи, может быть осуществлен устойчивой, как следствие, институционально оформленной и структурно выдержанной властью. Такой властью антибольшевистские правительства не обладали.
В чем мы нашли неудачу эмоционального режима? Неуспех его, на наш взгляд, состоял в том, что режим эмоциональный столкнулся с проблемами режима политического. Уже осенью 1918 года не только периодические издания все чаще обращались к «жизненным» нерешенным проблемам населения, но и увеличивалось количество жалобных писем во власть. В сентябре-октябре в письмах мы можем встретить следующие констатации: «мизерные жалований для офицеров в армии », «ропот на теперешнюю власть из-за недостатка хлеба в житнице », «бедственность самогонки », «безответственность действий военных агентов, без нужды терроризирующих население, подрывая в его глаза престиж новой власти », «применение военно-полевых судов приведет к подрыву авторитета власти и к серьезным осложнениям ».
Тяжелое социально-экономическое положение «свободной Сибири», провоцировало некогда единое антибольшевистское эмоциональное сообщество «запускать» проверку подлинности своих чувств. Действительно ли большевики - это не поддающиеся сомнению зло? Как показывают материалы периодической печати, осень 1918 года ознаменовалась неопределенностью настроений. Иначе говоря, со всеми оговорками, продуцирующийся эмоциональный режим, столкнувшись с проблемами режима политического, обеспечил чувственное «смятение» части населения, а у какой-то части населения, безусловно, вызывал и, так называемые, «эмоциональные страдания».
Источники указывают, что осенью 1918 года в широких массах возникают и «монархические настроения». В частности, в одном из писем указывалось, дескать, «в откровенной беседе простолюдин говорит: хоть бы Бог Царя послал ».
Мы считаем, что внимание периодических изданий к «неопределенным» чувствам населения осенью может свидетельствовать о некогда действительно крупном эмоциональном сообществе, прибывающем осенью 1918 года в трудном положении. Если летом, антибольшевизм, который мы характеризовали в достаточно широком смысле, был объединен приблизительно одними эмоциональными ориентирами, то к осени эмоциональное сообщество, конечно, по-прежнему единое в отношении к большевикам, начинает дробится. Чувство враждебности ослабевало с отдалением линии фронта, наличие близкого врага с тех пор, не являлось первоочередным интегрирующим звеном.
Осенью 1918 года антибольшевизм как эмоциональное сообщество, на наш взгляд, пребывает в некотором кризисе. То, что большевизм - враг - не поддавалось сомнению, зато сомнению начало поддаваться то, что власть является непременным другом. Летнее упоение от переворотов, всеохватывающая поддержка правительства, ушли в прошлое. В настоящее вошли трудности, которые, как показывают источники, не стремились разрешаться.
Подобные работы
- Использование фотодокументов на уроках истории России в 10 классе
Дипломные работы, ВКР, педагогика. Язык работы: Русский. Цена: 4255 р. Год сдачи: 2020 - КАЗАЧЕСТВО СТАНИЦЫ МИАССКОЙ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ 1914-1917 ГГ
Магистерская диссертация, педагогика. Язык работы: Русский. Цена: 4855 р. Год сдачи: 2019 - ЖИЗНЕННЫЕ МИРЫ СОВЕТСКИХ ИНЖЕНЕРОВ В 1930-ЫЕ ГГ. (ПО МАТЕРИАЛАМ ОБОРОННЫХ ЗАВОДОВ ЗАПАДНОГО УРАЛА)
Диссертации (РГБ), история . Язык работы: Русский. Цена: 4385 р. Год сдачи: 2018 - ДИНАМИКА МЕДИАТЕКСТОВ О РОССИИ И СИБИРИ В БРИТАНСКИХ И АМЕРИКАНСКИХ СМИ
Бакалаврская работа, журналистика. Язык работы: Русский. Цена: 5900 р. Год сдачи: 2018 - РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ОБРАЗОВ ВРАГА И ГЕРОЯ В ВЕДОМСТВЕННОЙ ПРЕССЕ В ПЕРИОД ЧЕЧЕНСКОЙ КАМПАНИИ НА ПРИМЕРЕ ПУБЛИЦИСТИКИ В.Н.НОСКОВА
Дипломные работы, ВКР, журналистика. Язык работы: Русский. Цена: 4350 р. Год сдачи: 2017 - РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ОБРАЗОВ ВРАГА И ГЕРОЯ В ВЕДОМСТВЕННОЙ ПРЕССЕ В ПЕРИОД ЧЕЧЕНСКОЙ КАМПАНИИ НА ПРИМЕРЕ ПУБЛИЦИСТИКИ В.Н.НОСКОВА
Дипломные работы, ВКР, журналистика. Язык работы: Русский. Цена: 4210 р. Год сдачи: 2017 - Военная лексика в современной фантастике
Магистерская диссертация, лингвистика. Язык работы: Русский. Цена: 4950 р. Год сдачи: 2022 - Эволюция образа Татарской женщины в национальной культуре во второй половине XIX-начале XX вв.
Дипломные работы, ВКР, антропология. Язык работы: Русский. Цена: 6300 р. Год сдачи: 2018 - СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В РОССИИ И ИТАЛИИ В КОНЦЕ XIX- НАЧАЛЕ XX В.:
СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ
Дипломные работы, ВКР, история . Язык работы: Русский. Цена: 5500 р. Год сдачи: 2021