Институциональный рационализм в политике Запада

Предпринятое исследование особенностей становления
институционального рационализма в истории стран Запада позволило выявить ряд принципиальных закономерностей, позволяющих более глубокое и полное понимание логики, механизмов и когнитивного обеспечения политических процессов. Так, на обширном историческом материале была подтверждена базовая гипотеза о том, что именно межинституциональное взаимодействие, выраженное через ресурсный обмен, обуславливает онтологию, ценности и практики политической системы в целом, а вместе с ними - и понятие рационального для общества в целом. Подтвердилось и предположение о возможность атрибуции каждой из трех «больших» идей, идей свободы, справедливости и порядка, лежащих в основе современного идейного разнообразия, институтам того либо иного типа, опирающихся на них для легитимации своих политических амбиций: в рассмотренной совокупности кейсов не было обнаружено исключений, институты власти неизменно опираются на идею порядка, институты влияния - на идею справедливости, а экономические институты - на идею свободы.
Было верифицировано и предположение о том, что институциональное равновесие неустойчиво, и является неустойчивой переходной формой. Устойчивыми являются институциональные конструкции, по сути - политические архитектуры, основанные на доминировании какого-то одного типа института, который в силу этого и обретает способность навязывать остальным институтам свои условия ресурсного обмена, а для общества в целом - формировать критерии статусного распределения и вертикальной мобильности. Последнее обретает форму экстраполяции свойственных доминирующему институту системы ценностей и рационализма на общество в целом, и выражается через завышенную оценку собственного символического капитала - т.е. власти, денег или влияния - по отношению к титульному капиталу двух других типов институтов.
Понятие политической архитектуры позволило, кроме прочего, выделить природу цивилизационных различий, в основе которых лежит разное понимание рационального, обусловленного как структурными различиями, так и задаваемыми этими различиями особенностями ресурсного оборота. Кроме прочего, это обуславливает разность структур экономики, всегда ориентированной на производство востребованных для системы ресурсов. Так, в политсистеме с доминированием нормативного института, т.е. института влияния, главным субъектом политики и экономики является общество в целом, опорной становится идея справедливости, а наиболее востребованными становятся надындивидуальные смыслы, выраженные через такие нематериальные активы, как наука, культура и искусство, в производство которых и направляется основной инвестиционный поток. Это положение было в полной мере верифицировано на примере католической и православной цивилизации, а также на примере современного Китая, управляемого компартией. В политсистеме же с доминированием экономических институтов, в первую очередь - финансовых, драйвером экономического и политического развития становится материальное индивидуальное потребление, легитимируемое идеей индивидуальной свободы. На восходящей стадии капиталистического цикла оно становится материальной основой экспансии, обеспечивая расширяющуюся политсистему достаточным количеством «горячих» средств коммуникации, в терминологии Маклюэна, для деконструкции внешних политсистем и включения их ресурсов в свой оборот, а на нисходящей, наступающей по мере затоваривания рынков, превращает в объект деконструкции уже собственное общество: максимизация потребления достигается за счет его расщепления на индивидов и, как показала алгокогнитивная культура - дальнейшего расщепления уже индивидов, с вынесением их когнитивной функции вовне, в социальные сети. При этом такая система теряет способность к производству и оценки надындивидуальных смыслов, культура, наука и искусство становятся ориентированными на сервильные и утилитарные смыслы. Это положение было верифицировано на примерах древних Афин, истории становления Нового времени, и современной алгокогнитивной культуры.
Было также доказано и положение о том, что долгосрочное доминирование в политсистеме института власти возможно только в условиях экспансии, когда обретаемый в ее результате ресурс компенсирует ситуативную гибкость норм и правил - как это продемонстрировала история древнего Рима времен республики. При этом ситуативность норм заметно ограничивает возможность такой системы инвестировать в надындивидуальные смыслы, последние просто не могут быть оценены. В условиях же стабильности институты власти входят в альянс либо с нормативными институтами, тем самым минимизируя флексибильность норм и правил, как это произошло в случае Православия, где возникла уникальная конструкция «симфонии властей», а вместе с ней - и возможность производства надындивидуальных смыслов, либо заключают союз с экономическими институтами, что запускает процесс перерождения в олигархию и, на определенном этапе, приводит к приватизации власти экономическими структурами.
Получило свое подтверждение и положение о том, что каждая из политических архитектур имеет свой ресурс развития, и по его исчерпанию она становится ригидной и разрушается. Ригидность ведет к делегитимации привычных норм и правил, и перемены легитимируются одной из трех «больших» идей, идеей свободы, справедливости или порядка. Что важно, за идеей всегда стоит институт, который с ее помощью легитимирует свои амбиции на лидерскую функцию, институт власти, влияния или экономический. Не менее важным становится и тот момент, что ни одна из этих идей не может быть реализована полностью, с ее помощью легитимируются только перемены, но не тот порядок, который будет с помощью них установлен. Данное положение было верифицировано автором на примере реформ Солона в Древних Афинах, революции в Англии и эпохи Просвещения во Франции.
Было доказано и положение о том, что история становления Нового времени может быть убедительно описана как история становления и развития капитализма, последовательно прошедшего через генуэзский, голландский, британский и американский циклы, и состоявшего в деконструкции политических систем колоний и включении их ресурсов в оборот метрополии. Институциональная основа экспансии была создана протестантизмом, функционально упростившим свои политические архитектуры в части изъятия нормотворческого института из политсистемы, и в дальнейшем превратившим интерпретацию норм в инструмент маркетизации, а идеологическим обеспечением экспансии стала идея свободы в ее просвещенческом варианте, где свободе априори противостоят институты государства и влияния. Автор верифицировал данное положение на историческом материале времен становления протестантизма, эпохи колониального господства Англии, и времен становления политической системы США.
Нашло свое подтверждение и положение о том, что современная алгокогнитивная культура является логичным продолжением «когнитивного кода» Нового времени, когда центральной фигурой западной политсистемы стал финансист: основные ее феномены, как, например, «культура отмены» и «культура постправды», являются прямым результатом доминирования в цифровом информационном пространстве частных корпораций, ориентированных на культивирование и расширение своих рынков. Автор нашел значимое количество параллелей сегодняшней «алгокогнитивной» реальности с античными временами времен доминирования софистов, по сути обслуживавших тогдашнюю олигархию, уже тогда породивших свои варианты и «культуры постправды», и «культуры отмены».
В целом же предложенная автором методология когнитивного институционализма, позволяющая выделить три базовых основания эволюции социума, это, соответственно, институты, рационализм и идеи, создает новую точку опоры для понимания особенностей и принципов социальной эволюции, предоставляющую исследовательскую возможность для отделения случайного от закономерного, и объективации понимания сущности и природы политических процессов. В частности, выявление институционального рационализма, рационализма «среднего уровня», занимающего место между рационализмом индивидуальным и рационализмом политсистемы в целом, позволяет определить именно его как тот ключевой фактор, который обуславливает логику развития политсистем. А его теснейшая связь со структурой ресурсного оборота, с одной стороны, и «большими идеями», с другой, позволяет создать убедительную модель, позволяющую объяснять особенности воспроизводимой в рамках политсистемы онтологии и системы ценностей, и с высокой долей вероятности прогнозировать направления ее развития.
Кроме того, можно говорить и о возможности выделения новых содержательных критериев оценки политсистем, речь о способности системы к порождению смыслов, и о качестве этих смыслов, индивидуальном, или общественно значимом, надындивидуальном - последнее представляется критичным в части оценки степени стабильности политических систем, и особенностей их экономического развития, и выявления особенностей их поведения во внешнеполитическом пространстве.
Полученные наработки также позволяют глубокую деконструкцию целого ряда ключевых для современной политической науки концептов, отделить случайно и ситуативно возникшее от всеобщего, и разрешить ряд гносеологических парадоксов, возникающих при попытке рационального обоснования этой всеобщности. В частности, вклад исследования состоит в обогащении понимания, наряду с рационализмом, таких фундаментальных понятий, как рационализм, свобода, демократия и справедливость.
С прикладной точки зрения исследование обогащает понимание политической истории Запада, выявляя прежде скрытые механизмы ее развития, а созданная методологическая модель оказывается релевантной для выявления и прогноза как внутриполитической динамики, так и внешнеполитического поведения политсистем.
Все основные положение диссертации были апробированы в многочисленных публикациях в научных журналах «Полис», «Полития» и «Международные процессы».


Купить