Введение 3
Глава 1. Теоретические основания 7
1.1. «Сказка ложь, да в ней намек». Волшебная сказка и фантастическое/чудесное 8
1.2. Чудесные предметы в сказке 11
1.3. Чудесные предметы вне сказки. Магия и технологии 19
1.4. Теоретические итоги и определения 29
Глава 2. Анализ сказок 31
2.1. Вводные замечания 31
2.2. Предметы в сюжете СУС 552А Животные-зятья 38
2.3. Предметы в сюжете СУС 313BЧудесное бегство 58
2.4. Сказочные предметы в связи с технологиями 66
Глава 3. Младенец в бочке. Случай одной технологии 68
3.1. Сказка: брошенные в воду дети и невинно гонимые жены 70
3.2. Воспитательные дома и «колесо подкидышей» 79
3.3. Хронология: сказочный сюжет и социальная практика 87
Заключение 91
Список литературы 93
Источники и принятые сокращения 99
Словари, указатели, энциклопедии 101
Мы живем в век бурного развития технологий, и каждый день, месяц или год очередная выдумка фантастов сначала становится реальностью, а затем само собой разумеющейся обыденностью. Ученые технических специальностей пытаются воплотить в жизнь все новые фантазии, социологи и антропологи — оценить, какое воздействие новые технологии оказывают на человека и общество, и спрогнозировать, к чему же это приведет в будущем. Данная работа — попытка обернуться назад и, используя филологическую методологию, посмотреть, как изобретательский потенциал человеческой мысли отразился в волшебной сказке, то есть в фольклорном жанре, который можно рассматривать как зерно, из которого выросла литературная, а позже и кинофантастика.
Вопрос о связи сказки и вымысла, а также сказки и мышления, давно интересует фольклористов. ИсследователиXXвека описывали сказку как продукт художественного творчества общества, смешивающего чудесный вымысел и актуальные воззрения; как противостояние миру действительности и создание некоего идеального мира; как сочетание волшебного начала (т. е. религиозно-мифологических «пережитков»)с фантастическим (т. е. с чутким улавливанием хода технического прогресса, в результате чего, например, в сказке появляется ковер-самолет: фантастическое начало в сказке «замечательно верно улавливает закономерности развития объективной действительности и в свою очередь способствует развитию этой действительности» ).На рубеже XX—XXI веков связь сказки с верованиями уже видится не столь прямолинейной, и исследователи говорят об «условно-поэтическом характере» сказочной фантастики — впрочем, и в конце 1950-х гг. Е. М. Мелетинский отмечал, что «художественное отображение социальной действительности — очень сложный процесс, включающий не только отображение фактов, но и их интерпретацию и оценку с общественной, нравственной и эстетической точки зрения».
В начале XXI века этот вопрос принимает новый ракурс: сказку (и вообще нарратив)начинают рассматривать не только и не столько как продукт мышления или отражение воззрений сообщества, но и как ступень между человеком и его действиями и решениями.
Например, С. Ю. Неклюдов, рассматривая случай совпадения истории, реально произошедшей во Франции вXVI в., и монгольской новеллы древнеиндийского происхождения, говорит о взаимосвязи сюжетных схем и интерпретаций событий. Интерпретации, в свою очередь, появляются не постфактум, а уже существуют в области актуальных верований и представлений — интерпретации дают импульс для действий участников житейской истории, подпитывая «сценарные схемы», в рамках которых действуют люди .
Более четкое разграничение роли текста в интерпретации прошлого и роли текста в формировании будущего проводит С. Б. Адоньева: с планом будущего связаны «жизненные сценарии» — они основаны на текстах, с которыми сталкивается носитель культуры (сказки, песни, книги, фильмы), и разыгрываются в будущем (задают будущее).С планом прошлого связаны «культурные сюжеты» — схемы интерпретации прошедших событий, заданные теми же текстами .
С. Ю. Неклюдов и С. Б. Адоньева говорят прежде всего о сюжетах и их подспудном влиянии на действия людей. В этом смысле сказка — своего рода школа, из которой мы выносим ставшие общим знанием сюжетные схемы, и названные исследователи фокусируются на том, каким образом это общее знание в дальнейшем применяется нами в ходе жизни. Американский сказковед Джек Зайпс (JackZipes),занимающийся волшебными сказками, их эволюцией и социальной и политической ролью в развитии цивилизации, концентрируется на самих сказочных текстах и, видя в них лабораторию для человеческой мысли, пишет о причине их возникновения следующее: «Волшебные сказки вызваны к жизни склонностью человека к действию, к преобразованию мира и превращению его в более пригодное для человеческих нужд место; в тоже время мы и сами пытаемся измениться, чтобы вписать себя в этот мир. Соответственно, в фокусе волшебных сказок, будь то устных, письменных или кинематографических, всегда был поиск магических инструментов, экстраординарных технологий или могущественных людей и животных, дающих протагонистам способность преобразовывать себя и свое окружение, делая его более пригодным для жизни в мире и согласии» .
Дж. Зайпс в своих суждениях опирается на взгляды социо-нарратолога Артура Франка, научные воззрения которого базируются на диалогической философии Михаила Бахтина. Как отмечает Зайпс, Франку не интересно интерпретирование историй (stories), поскольку при этом происходит неизбежное «вчитывание» смысла в текст. Вместо этого «Франк хочет анализировать то, как истории работают, сосредотачиваясь на том, как они вступают в диалог друг с другом, с опытом людей и с обществами» . «Ключевым для Франка, — пишет Зайпс, — оказывается тезис о том, что все высказывания по сути своей диалогичны, поскольку они зависят от взаимодействия различных, порой противоречивых, смыслов. В то же время, важно иметь в виду, что любое использование языка является продуктом конфликтующих социальных сил, порождающих постоянное переосмысление» . Как пишет сам Франк, «Истории (stories) оживляют человеческую жизнь — в этом их работа. Истории работают вместе с людьми, на людей и всегда — над людьми, влияя на то, что люди рассматривают как реальное, как возможное, а также как стоящее или нежелательное».
Соответственно, волшебная сказка, как и другие «истории», которые люди рассказывают друг другу, оказывается «лабораторией», в которой происходит развитие новых для человеческого сообщества когнитивных навыков и схем, и, опять же, «школой», позволяющей членам сообщества стериотипизировать такие навыки или освоить, автоматизировать уже имеющиеся.
В числе интересов сказки Дж. Зайпс называл поиск «магических инструментов» и «экстраординарных технологий» .Именно инструменты и технологии, воплотившиеся в сказке в виде чудесных предметов, будут объектом данного исследования. Главная цель исследования — на материале волшебных сказок Русского Севера и Сибири, записанных в XX в., описать, каким образом когнитивные навыки, связанные с использованием технологий, отражаются в волшебных сказках. Соответственно, предметом моего исследования будут выбор и «применение» сказочником чудесных предметов в том или ином сказочном эпизоде в двух выбранных для анализа сюжетах, а использование одного из таких «чудесных предметов» станет темой последней главы диссертации.
Таким образом, в рамках данной работы мне нужно будет решить следующие задачи:
1) дать рабочее определение «чудесным предметам» в сказочной поэтики и «технологии» в социальной реальности;
2) выбрать из сборников волшебные сказки с одинаковыми сюжетными типами и выделить предметы, встречающиеся в них;
3) распределить предметы по эпизодам сказки и определить, являются ли эти предметы «чудесными» и связаны ли они с «технологиями»;
4) проанализировать характер использования разными сказителями предметов в выбранных сказочных типах;
5) проследить историю появления одного предмета в сказке и сопоставить ее с историей соответствующей технологии.
Цель, которую я поставила в начале этого исследования, заключалась в том, чтобы описать, каким образом когнитивные навыки, связанные с использованием технологий, отражаются в волшебных сказках. Анализ конкретных сказочных текстов — сказок на одинаковые сюжетные типы, записанных от разных сказочников — продемонстрировал, что большинство сказочных предметов имеют именно технологическую природу и используются для решения утилитарных задач — будь эти предметы чудесными или же совершенно обычными. Кроме того, анализ показал, что чудесные, равно как и обычные, предметы, довольно жестко связаны с сюжетными типами, входящими в сказку. Вероятно, это объясняется тем, что и набор задач, которые решают сказочные персонажи, определяется сюжетным типом.
Анализ текстов позволил увидеть и другую интересную особенность бытования предметов в сказке. А именно — предметы могут «попадать» из одного сюжета в другой. Например, это может происходить в ситуациях, когда сказочник плохо помнит сказку и складывает ее по мере рассказывания, а не воспроизводит хорошо знакомый ему текст. Похоже, именно такой случай мы увидели в сказке Натальи Винокуровой: мать спасает героя, посадив его в бочку и отправив в море — этот мотив заимствован из другого сюжета. Подобное проникновение предметов из сюжета в сюжет демонстрирует сильную связь предмета с той задачей, для решения которой он используется, причем эта связь существует не только на формальном уровне, но и в сознании сказочника, рассказывающего сказку.
Концепции фольклористов, антропологов и философов техники, рассмотренные в теоретической главе, позволяют нам прийти к выводу, что волшебная сказка — это своего рода «когнитивная лаборатория», благодаря которой сообщество, в котором эта сказка бытует, может, помимо прочего, усваивать и заимствовать технологии. Как мы увидели на примере предметов-фетишей, связь между волшебной сказкой и утилитарной деятельностью проявляется в говорении. Одни и те же сообщества имеют как волшебные сказки, повествующие о чудесных предметах, так и нарративы о предметах-фетишах или же предметах-оберегах, свойства которых близки к свойствам сказочных чудесных предметов.
Сказочная дубовая бочка — несомненно, чудесная, поскольку сказочные персонажи почему-то вдруг начинают использовать ее как средство для спасения младенцев или же для избавления от них. Связь между сказочной бочкой и технологическими устройствами для тайного отказа от детей (вроде «колеса подкидышей»), как и в случае с предметами-оберегами, тоже проявляется в речи. Нарративы, возникающие в рассуждениях о вреде устройств для тайного приема детей, неизбежно начинают воспроизводить сказочный сюжет, видя в подкидышах жертв, попавших в приемник по злой воле вредителей.
Учитывая то, что сказочный мотив и соответствующая технология существуют бок о бок на протяжении почти тысячи лет, подобное совпадение уже не кажется столь удивительным. Тем более, что и в сказке, и в социальной практике мы видим один и тот же паттерн, одну и ту же идею о ребенке, попавшем в ковчег, чудесным образом спасенном, а в результате —изменившим свой социальный статус и получившим возможность вырасти истать героем.
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
