Введение 2
Основное содержание работы 13
Глава 1. Викторианские ценности и английская литература 19 века 16
§ 1. Викторианские ценности: единство противоречий 19
§ 2. Отчуждение и отчужденность: социология, психология и поэтика 28
Глава 2. Мотив отчужденности и ценностное содержание прозы Т. Харди 37
§ 1. Desperate remedies. (Отчаянные средства) 37
§ 2. The Woodlanders (В краю лесов) 38
§ 3. A Laodicean: Or the Castle of the De Stancys. (Лаодикиец) 46
§ 4. Tess of the d’Urbervilles. (Тэсс из рода д’Эрбервиллей) 51
§ 5. Jude the Obscure. ( Джуд Незаметный) 55
Заключение 62
Список использованной литературы 68
Актуальность темы исследования. Литературоведческое обращение к Викторианской эпохе и писателям, творившим в то время и отражавшим особенности викторианской жизни, ещё долгое время будет оставаться актуальным не только в силу важности событий 19-го века в истории вообще и в истории литературы. Это время крайне интересно ещё и потому, что этот период истории английской литературы и английской культуры представляет во многом уникальное явление, изучение которого - помимо имеющих самостоятельное значение более точно описанных деталей отдельных художественных произведений того или иного автора - является возможностью приблизиться к пониманию многих художественных, культурных процессов современного мира. Викторианская эпоха в этом отношении представляет собой своеобразную модель, возникшую естественно-историческим путём и имевшую историческую возможность своего полного формирования, расцвета и упадка на протяжении жизни нескольких поколений. Такое исследование даёт возможность скорректировать некоторые устойчивые представления об этом времени в целом и об этой форме развития мировой и национальной художественной словесности в частности. Актуальность такого подхода к Викторианской эпохе отмечается современными отечественными исследователями. 1
Творчество Томаса Харди занимает особое место в английской литературе. С одной стороны, для него не характерно обращение к «злободневным вопросам» его времени, если говорить о попытках социально-идеологической интерпретации его творчества; с другой стороны - его проза отличается от того, что определяется как «сенсационный роман» (sensation novel), - жанр сформировавшийся в английской литературе 19-го столетия и впоследствии ставший основой современной массовой литературы.
В рамках отечественных литературоведения и критики, имеющих своим предметом исследование и осмысление английской литеры Викторианской эпохи, чрезвычайно актуальным видится выход на собственно художественную, принадлежащую эстетическому сознанию данной эпохи проблематику. Работы 20-го века и написанные в веке 21-м очень часто пренебрегают этим моментом и переходят от социально - политических и даже экономических вопросов к вопросам сюжетосложения, например, либо вовсе пренебрегают (что логично) конкретными вопросами поэтики.
Как нам представляется, понятие «отчуждённости» является ключевым для аналитического воссоединения общекультурных процессов определенного периода развития национальной литературы с особенностями поэтики отдельного художественного произведения, характерными чертами творчества конкретного автора, в нашем случае - Томаса Харди. Это понятие предполагает своим содержанием отсоединённость, отстранённость от происходящего, как своеобразное нравственно-психологическое состояние. Именно нравственно-психологические черты этого понятия позволяют рассматривать отчуждённость как мотив конкретного художественного произведения.
Степень научной разработанности проблемы. История английской литературы 19-го века довольно широко представлена в отечественных и зарубежных изданиях. Показательно, что советская идеология и навязываемые ею методологические стандарты не помешали принципиальному единству советских литературоведов и критиков с их зарубежными коллегами, не находившимся под диктатом советских требований. И те, и другие в равной степени легко переходят от внешних по отношению к художественному творчеству обстоятельств, которые - по их мнению - формируют, являются причиной неповторимых особенностей поэтики отдельного художественного произведения или индивидуального творчества писателя.
Другое дело, что в отечественном литературоведении (А. А. Аникст, Н. М. Михальская, М. В. Урнов, А.А. Елистратова, В. В. Ивашева и др.) за социально-политическими и экономическими особенностями развития общества был закреплён статус причины тех изменений, которые происходили непосредственно в художественном творчестве, в поэтике. Зарубежные авторы представляют собой более пёструю картину: к объяснению особенностей художественной поэтики привлекаются конкретные политические движения, фрейдизм, философские идеи, - всё это в разной степени взаимного согласования.
Впрочем, в постсоветский период ситуация изменилась, и российские авторы вполне усвоили зарубежный эклектический подход, когда внелитературные обстоятельства объясняют особенности литературы, а художественная словесность, лишаясь своего собственно эстетического статуса, становится свидетелем и «зеркалом» окружающих её обстоятельств.1
Сделать это было тем более легко, что типологически данные подходы неразличимы: поэтику викторианского романа с одинаковым успехом можно выводить из борьбы классов и тяжёлого положения пролетариата Англии 19 - го века, так и - вслед за Фрейдом - из преодоления разрыва между сознанием и подсознательным.
Над конструированием художественных миров на основе политических или религиозных воззрений писателей обоснованно иронизировал Г.К. Честертон в своём сочинении «Викторианская эпоха в литературе» (1913). 2
Это относится не только к исследованию поэтики прозы Томаса Харди, не и понятия «отчуждение», который в чистом своём философском виде применяется к художественной словесности нового и новейшего времени.
Термин «отчуждение» имеет свои корни в юриспруденции и философии. Иногда он имеет смысл объективации, но это не то же самое, что и отчуждение. В юридическом лексиконе он обозначает отчуждение (лишение) прав. В философию этот термин пришел в рамках теории общественного договора - теории, популярной в 17 - 18 вв.
В Англии это были Гоббс и Локк, во Франции - Руссо, в Германии - Кант, Гегель, Фейербах и Маркс.
Суть теории общественного договора заключается в том, что возникновению государств предшествовало некое «естественное» состояние жизни людей, когда люди жили без государств, но как-то взаимодействовали друг с другом, пока в силу разных причин их совместная жизнь стала не комфортной. Тогда они договорились друг с другом, заключили договор (Social Contract) о создании некоего общественного института, который имеет право применять силу. Иначе говоря, они договорились создать государство. Тем самым они произвели следующую процедуру: они забрали у себя часть своих естественных прав и делегировали, отдали эти свои права государству, чтобы не применять самим силу, но чтобы государство через своих представителей решало их споры и, если необходимо, применяло силу, закон. Это было отчуждением «естественных» прав. Некоторые философы относились положительно к этой теории, но были и такие, как, например, Руссо, которые считали такой «договор», такое отчуждение шагом в сторону от естественного развития человечества. Руссо был склонен идеализировать примитивного человека, а историю человека со времени возникновения государства оценивать негативно: возникло социальное неравенство, роскошь, разделение труда.
Термин «отчуждение» занял очень важное место в философии Гегеля. Правда, в русском переводе этот термин часто передавался как «объективация». Согласно Гегелю весь мир представляет собой различные формы существования Абсолютного Духа, который производит сам из себя логические мыслеформы, а потом они переходят в инобытие, идеальное переходит в материальное, в природу. Затем природа переходит в другую форму инобытия - в мир человеческой истории, и создание предметов человеческой деятельности, культуры - это новый этап человеческой деятельности. Гегель не давал этому никакой негативной оценки. Это было естественное, действительное и разумное движение Абсолютного Духа.
Среди последователей Гегеля были гегельянцы, которые использовали термин «отчуждение» в антропологическом и социологическом смыслах. Фейербах использовал термин отчуждение совершенно в антропологическом ключе. Он один из первых, кто начал подвергать реконструкции религию, христианство. При этом понятие отчуждение активно им использовалось. С его точки зрения религии переносят всё лучшее в человеке на некое высшее существо, религия берет все человеческие богатства объективирует, перенося на небеса; так создается якобы объективная сущность - бог. Фейербах оценивает это крайне негативно, он считает, что люди были бы гораздо лучше, если бы они сохраняли в себе все богатства своих нравственных чувств, а не приписывали их богу. Веря в бога и отдавая лучшее в себе - свою любовь - некоему высшему, внешнему по отношению к нему существу, человек себя обедняет. Так критика религии была отчасти поддержана Фейербахом, отголоски её можно найти у Ницше, у экзистенциалистов (Сартр, Камю). Однако популярность термина «отчуждения» в 20-м веке связана прежде всего с Марксом. Идеолог использовал этот термин для анализа экономических отношений и анализа труда. Он был убежден, что труд в любом классовом обществе, но особенно в капиталистическом - организован так, что ломает человеческое в человеке. Труд - по Марксу - не требует человеческого от человека. Производственные отношения, в которых человеческое становится чуждым и даже враждебным человеку, приводят к такому общественному устройству, которое по сути своей античеловечно.
Помимо грубо идеологических трактовок отчуждения, важную роль сыграла интерпретация этого понятия и соответствующего явления Эрихом Фроммом, который критиковал Маркса за то, что тот абсолютизировал в человеке социальное, считал разум определяющим в жизни человека и общества, а при подходе к истории не принимал во внимание психологические факторы. Фромм подвергал своей критике и Фрейда, считая что последний современного ему человека выдавал за человека вообще. С точки зрения Фромма не существует неизменной человеческой природы, которую находил в человеке Фрейд. Есть, конечно, общие и постоянные потребности: голод, жажда, потребность во сне и т. д. Но над ними надстраиваются стремления и чувства, сформированные социально: любовь, ненависть, жажда власти, тяга к наслаждению.
Как писал Фромм: «Человек стоит перед страшной пропастью превращения в узника природы, оставаясь, одновременно свободным внутри своего сознания; ему предопределено быть выделенным из него, быть ни там, ни здесь. Человеческое самосознание сделало человека странником в этом мире, от отделен, уединен, объят страхом». 3
Этот страх порождает в человеке иррациональную деструктивность, тягу к разрушению как форму «бегства от природы». Эта «негативная свобода» выливается в глобальную катастрофу отношений между людьми в социуме и между человеком и обществом в целом. Общество заражено деперсонализацией индивида: массовая культура, массовое искусство, массовая политика обусловлены совокупностью всех условий жизни современного индустриального и - добавим от себя - постиндустриального общества. Эти конфликты можно разрешить только через обретение позитивной свободы: свободы для чего-либо, через переход от состояния «иметь» к состоянию «быть».
Эти и подобные этим философские концепции неоднократно применялись к художественной словесности вообще и непосредственно - к английской литературе 19-го века. 4 При таком использовании философских концепций при анализе литературы упускалось то, что художественные свойства анализируемых произведений оказывались попросту не нужны: с тем же и даже большим успехом можно говорить о публицистике - по природе своей иллюстративном жанре.
Чтобы перейти от философской отвлеченности при анализе литературного произведения необходимо перейти на уровень этого произведения и применять тот терминологический инструментарий, который выработан литературоведением. В нашем случае таким ключевым понятием становится понятие мотива, разрабатываемое литературоведением с конца 19-го века и прочно вошедшее в литературоведческий аналитический инструментарий.
Надо сразу же заметить, что уже при первом приближении к тому, как в художественном произведении реализуется описанный в разных философских построениях феномен отчуждения, как отчуждение, становится понятно: анализ поэтики требует отказа от любых заранее заданных алгоритмов поиска и интерпретации. История культуры даёт много больше возможностей трактовки отчуждения, чем то, что предлагается классической немецкой философией и эпохой Просвещения.
В древней истории отчуждение могло обозначать метафизическое чувство достижения высокой степени созерцания, экстаза или союза - т. е. состояния, в котором человек отчуждался от своего ограниченного состояния в этом мире. Такое понимание отчуждение восходит, в частности к философам-неоплатоникам, например Плотину. Существовали и продолжают существовать религиозные представления об отделенности, отлучённости от Бога верных, оставленности Богом. В Новом Завете упоминается состояние apallotrioomai (греч.) - «будучи отчужденным от». Само грехопадение Адама и Евы - есть «отчуждение» от рая.
Идеи отчуждения от Золотого Века или в результате грехопадения, их аналоги в различных культурах и религиях также описываются как представления об отчуждении. Христианство, индуизм и другие религии предлагают разные формы отчуждения, когда не общество «отчуждает» человека, но человек отчуждает от себя общество, семью через монашество и аскетизм, через обретение мистического опыта. Принимая во внимание как собственно литературоведческие (анализ художественного произведения через системы поэтики мотивов), так и общие культурно-исторические и психологические моменты, мы приняли решение терминологически отличить философское понятие отчуждение, во многом связанное с деперсонализацией, от отчужденности: понятия более близкого к тому, о чём говорит М. М. Бахтин, размышляя об особенностях поэтики Достоевского. 5
Объектом исследования является проза английского писателя 19-го века Томаса Харди.
Предметом исследования - мотив отчужденности» и связь этого мотива с Викторианскими ценностями, т. е. нормативными этическими и эстетическими представлениями, господствовавшими в Англии более шестидесяти лет.
Цель данного исследования состоит в определении и мотива отчужденности в прозе Т. Харди в связи с Викторианскими ценностям, прослеживание развития этого мотива в ходе творческой биографии писателя. Данная цель достигается через решение ряда задач:
1. определение места мотива отчужденности в сюжетах произведений Т. Харди;
2. выявление отражения набора нормативных представлений о должном и недолжном, обозначенного как Викторианские ценности;
3. раскрытие художественного содержания мотива отчужденности в прозе Т. Харди.
Теоретико-методологические основы исследования определяются целью, задачами и предметом исследования. Методологической базой данного исследования выступает системный подход к художественному произведению, который позволяет провести максимально полный анализ прозы Томаса Харди с учетом социокультурного контекста. Избранный подход предполагает использование в ходе исследования следующих методов:
• метод герменевтической реконструкции, который представляет собой интерпретирующую модель смысла отдельного сюжетного эпизода, содержащего мотив отчуждённости, в широком культурно-историческом контексте Викторианских ценностей;
• аксиологический метод, который в нашем случае необходим, поскольку наш анализ по существу имеет дело со взаимодействием двух и более ценностных (нормативных) систем: Викторианских ценностей, с одной стороны, и ценностной системы как конкретных произведений Томаса Харди, так и всего творчества писателя;
• сравнительно-исторический метод, который в рамках нашего исследования имеет черты компаративистского подхода, поскольку наша работа включает в себя не только синхронный анализ отдельного произведения, но и диахронное сопоставление произведений, написанных в разное время;
• структурно-функциональный метод, под которым в нашем случае понимается исследование функций мотива отчуждённости в структуре целого конкретного художественного произведения.
Теоретической базой исследования являются работы теоретиков художественной словесности, среди которых прежде всего надо упомянуть М.М. Бахтина, Г.Н. Поспелова, Н.Д. Тамарченко, Б.В. Томашевского, В.Е. Хализева, а также культурологические разработки теории культурных ценностей.
Научно-практическая значимость работы состоит в том, что её материалы могут быть использованы в качестве методологической основы для изучения как прозы Томаса Харди, так и дальнейшего анализа в целом истории английской литературы. Особой значимостью, на наш взгляд, обладают наблюдения, произведённые в нашей работе, над связью между господствующими в общественном сознании моральными и эстетическими «канонами» - Викторианские ценности - и конкретными особенностями поэтики художественных произведений. При дальнейшей разработке данной проблематики, при изучении корреляции нравственно-эстетических ценностей социума или социальной группы, с одной стороны, и поэтики, с другой, при расширении анализируемого материала и дальнейшего применения (а значит, и уточнения!) того инструментария, который был выработан в ходе настоящего исследования, имеется возможность действенного раскрытия научно-практического потенциала данного исследования.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, включающих пять параграфов, заключения и библиографического списка, который включает источники на английском и русском языке. В Приложении даётся последовательный анализ произведений Томаса Харди.
Викторианские ценности присутствуют в прозе Томаса Харди на двух уровнях.
Первый уровень - это уровень персонажей. Здесь Викторианские ценности проявляются в поступках, мыслях и чувствах персонажей, которые руководствуются, пренебрегают, знают и принимают во внимание ценности и нормы, принятые в данном обществе. Собственно говоря, в этом и состоит назначение, функция - по Проппу - любого персонажа Томаса Харди. Имя и конкретные детали: пол персонаж, образование, религиозные представления, профессиональные занятия, семейный статус, социальное положение и происхождение и т. д., - суть переменные, которые сколь угодно могут переходить от одного героя к другому или сочетаться в одном персонаже самым причудливым образом. В этом отношении примечательны столь частые упоминания Томасом Харди античности, для которой характерно именно такое отношение к персонажу. Что из античности «не берёт» Харди - так это многобожия, этой заселенности Олимпа соперничающими богами, с их страстями и играми, которые, так или иначе, сказываются на жизни смертных. Христианство разрушило полноту и трагизм античной жизни вместе с античной логикой: постхристианский и постантичный мир прозы Харди воссоздает свою античность и находит «внебожественное» утешение в слиянии с природой, потому что в остальном люди оказываются неизбежно разъединены, отчуждены друг от друга.
На этом первом плане - плане сюжета и действующих персонажей - есть не только переменные (количество их ограничено), но и постоянные, то есть функции, мотивы. Таков, в частности, основной для Харди мотив отчужденности, который по логике бинарной оппозиции соседствует с мотивом единства. Внимательный тонкий исследователь творчества Харди, Дж. Хиллис Миллер, очень верно отметил эту особенность поэтики писателя: «Two themes are woven throughout the totality of Hardy’s work and may be followed from one edge of it to the other as outlining threads: distance and desire - distance as the source of desire and desire as the energy behind attempts to turn distance into closeness»1
Миллер избрал для исследования только одну из форм проявления мотива отчуждения и сопутствующего ему мотива единения - расставание и страсть (вожделение), что было продиктовано его психологическим подходом. Но форм проявления оппозиции отчужденность // единение в прозе Харди значительно больше. Мотив отчужденности обнаруживается на сюжетном уровне: например, в настойчивых и довольно прихотливых возвращениях и воссоединениях в «Джуде незаметном», которые - при некотором ограничении круга анализируемого материала - можно вполне трактовать по Миллеру, т.е. как диалектику страсти и расставания («distance and desire»).
При этом уже сюжетная организация деталей предметной изобразительности говорит о существовании другого плана, на котором проявляется мотив отчужденности. Непосредственно в сюжете это проявляется в прагматически необязательных, но выразительно необходимых для автора деталях. Наиболее характерен в этом отношении пример из «Джуда незаметного»; речь идёт об эпизоде, когда Сью, промокнув под дождем, вынуждена провести ночь в комнате Джуда. Сам по себе этот эпизод двойственен, как амбивалентны отношения Джуда и Сью: они одновременно любят друг друга и являются близкими родственниками, называют друг друга братом и сестрой. Эпизод этот не нужен для дальнейшего развития сюжета, отношения между персонажами после произошедшего не претерпевают изменений, но такого изменения и не требуется в ценностной системе Томаса Харди и поэтике «Джуда незаметного». Происходит очередное подтверждение отчужденности Джуда от Сью, а художественной мысли Томаса Харди - от шкалы ценностей его эпохи: нахождение женщины в комнате мужчины имеет безоговорочное отрицательное значение согласно этой шкале.
Таких эпизодов может быть сколь угодно много - всё зависит лишь от внешних, а не собственно художественных ограничений, поскольку это разнообразные формы «инициации» героев. В этом эпизоде содержится деталь, которая не может быть прочитана вне контекста Викторианских ценностей, но определяется ее значение лишь через общую семантическую структуру текста. Речь идёт о том, что Сью вынуждена одеться в мужскую одежду, что опять-таки немыслимо. Опять-таки сюжетно это не мотивированная деталь, но для Томаса Харди она очень важна для того, чтобы подчеркнуть полноту инициации Сью: она краснеет именно из -за того, что она надела брюки. Отчуждение от Викторианских ценностей - вот главный мотив всей этой сцены, правдоподобность сюжета (согреться можно было и закутавшись в одеяло, скажем) не имеет значения. Мотив господствует и определяет сюжет, а не сюжет определяет, какие мотивы должны быть использованы. И здесь уже можно сделать вывод о втором плане поэтики Томаса Харди - о внесюжетных эпизодах и повествовательной организации сюжета.
Второй план поэтики прозы Томаса Харди составляют повествовательные эпизоды, комментирующие состояние героев, их положение, рассказывающие о нравах и обычаях, передающих впечатления от пейзажа, архитектурного сооружения, описания интерьера. Они занимают значительное - не меньше одной трети - место в структуре прозы Томаса Харди. Это столь важный для понимания мотива отчужденности голос повествователя или образ автора, как его подчас называют. В литературе, посвященной прозе Харди, такое участие в сюжете нередко сравнивается с ролью хора в античной драматургии. Эти эпизоды не имеют сюжетной мотивировки, они «увидены» не глазами персонажей, но благодаря воле и интересам повествователя. Мотив отчужденности присутствует в них в качестве смыслообразующего. Он реализуется именно в этой отстраненности повествователя от того, что представляется в сюжете. Отчужденность от происходящего постоянно реализуется через упоминания греческой мифологии как способа сравнения и оценки, через упоминание событий, мест и времен, которые выходят за пределы кругозора персонажей.
Нарратор не включен в сюжетную ткань, он отчужден от неё как сторонний наблюдатель и комментатор, отсюда своеобразный этнографизм в описании жизни английских деревенек и городков, исследовательский интерес к тому, как поведут себя персонажи с заданными характеристиками в той или иной ситуации. Особенно это характерно для романа «Вдали от безумствующей толпы», но сохраняет силу и для всех других произведений Томаса Харди. Автор раздваивается на комментирующего повествователя, с одной стороны, и организатора сюжета - с другой. Как повествователь он описывает лес, в котором можно пережить единение с природой, а как организатор сюжета он выводит на дорогу в этом лесу героя, который чужд этому лесу, чужд людям, живущим в единстве с этим лесом и выступает для них искусителем. («Вдали от безумствующей толпы»).
«Местность эта представляет не только топографический, но и исторический интерес. В былые времена долина называлась Лесом Белого Оленя», - описывает повествователь место действия в «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», а автор устраивает встречу священника и отца Тэсс с тем, чтобы заронить в голову последнего мысль о принадлежности к древнему роду и нарушить естественный ход событий, а затем наблюдать и комментировать поведение людей, лишившихся из-за нового представления о себе единства с окружающим миром.
Так встает вопрос об отношении сюжета и повествования, объединенных в одном произведении. Ответ на этот вопрос выявляется в анализе мотива отчужденности: в том, как он реализуется в поэтике прозы Томаса Харди. Анализ мотива отчужденности, проведенный в работе, показывает, что писатель пытается осмыслить окружающее общество с его - Викторианскими - ценностями, не выходя за его пределы. У него нет иной шкалы отсчета кроме имеющейся, поэтому остаются только два пути.
Первый путь - сюжетный, когда ценности определяются через их отрицание - через отчужденность от них в поступках, мыслях и чувствах, поэтому сюжетные эпизоды столь мало содействуют развитию, а персонажи лишь воплощение функции отрицания // подтверждения ценности.
Второй пусть - повествовательный. В нём Томас Харди доходит до предела известной ему ценностной системы, но дело в том, что эти пределы предписаны самой этой шкалой. Такой предел обнаруживается только в жизни природы и культурно-историческом «всеведении», которое ограничивается в пространстве прозы писателя отдаленной и эстетизированной античностью. Оба этих предела оказываются статичными, пассивными, они лишь «ждут» человека, но никогда не идут к нему навстречу. Человек же, пока действует в рамках своих Викторианских предпочтений и культурных установок, не может соединиться с ними, но может либо примириться с отчужденностью от природы, от естественного и принять неизбежную необходимость жить в обществе, либо реально или символически умереть для этого мира.
В мире прозы Томаса Харди, увиденном в диалектике отчужденности и соединения нет места не только диалогам и пониманию между персонажами, но нет возможности диалога и понимания между повествователем и персонажами. Люди, представленные в его романах, видят в тех, с кем свёл их автор, лишь возможность реализации своих желаний и стремлений, либо препятствия для такой реализации. Однако и у автора нет даже гипотезы, согласно которой люди могли бы преодолеть отчужденность и услышать друг друга, есть два варианта: смерть для мира в бесполой «святости» слияния с лесом и физическая смерть.
В этом отношении Томас Харди вполне может быть определен как модернистский писатель. Именно модернистские, и даже постмодернистские черты творчества Харди, раскрывает Иосиф Бродский в эссе 1994 года, посвященному творчеству писателя. «Определение Томаса Харди как модерниста приносит больше пользы модернизму, чем Томасу Харди, ибо «стихи Гарди, осмелюсь утверждать, не столько предвещали развитие современной поэзии, сколько его определили, причем на очень большой отрезок пути». 1 И. А. Бродский очень точно замечает стремление Харди выйти за пределы человеческого (викторианского) опыта: «Внечеловеченость окончательной истины относительно феноменального мира зажигает» Томаса Харди, для которого «the Spinner of the Years» (Пряха Лет) - это «источник совершенно непредсказуемых и другими способами не объяснимых происшествий», не только соединяющий отдаленное и разрозненное («far and dissociate»), но и по верному замечанию Иосифа Бродского, -- способ, «чтобы объяснить собственное ’’безразличие”».2
Викторианская эпоха с её ценностями являла собой своеобразную исторически и территориально ограниченную модель того мира, в котором всё человечество обнаружило себя в конце 20-го - начале 21-го веков. Опыт осмысления этой модели изнутри, не выходя за её пределы, но лишь устремляясь к ним, дан нам в творчестве Томаса Харди.
1. Hardy Thomas. Desperate Remedies. - London: Penguin Classics, 1998. - 512 p.
2. Hardy Thomas. Far From the Madding Crowd. - London: Penguin Classics, 2000. - 480 p.
3. Hardy Thomas. Jude the Obscure. - New York: Oxford University Press, 2002. - 416 p.
4. Hardy Thomas. A Laodicean. - London: Penguin Classics, 1997. - 480 p.
5. Hardy Thomas. A Pair of Blue Eyes. - London: Penguin Classics, 1998
6. Hardy Thomas. The Return of the Native. - London: Penguin Classics, 2010. - 512 p.
7. Hardy Thomas. Tess of the d’Urbervilles. - London: Penguin Classics, 2012. - 496 p.
8. Hardy Thomas. Under the Greenwood Tree. - London: Penguin Classics, 2012. - 224 p.
9. Hardy Thomas. The Woodlanders. - New York: Oxford University Press, 2005. - 260 p.
10. Hardy Thomas. The Mayor of Casterbridge. - New York: Oxford University Press, 2004. - 160 p.
11. Гарди Т Избранные произведения: в 3-х т. - М.: Художественная литература, 1989.
12. Гарди Т. Тэсс из рода д’Эрбервиллей. Джуд Незаметный / пер. с англ. А. В. Кривцовой, Н. Шерешевской и Н. Маркович. - М.: Художественная литература, 1970. - 781 с.
13. Харди Т Вдали от обезумевшей толпы / пер. с англ. М. Богословской и Е. Бируковой // Харди Т. Собр. соч.: в 8 т. - М.: ТЕРРА- Книжный клуб, 2006. - Т.6. - 430 с.
14. Харди Т В краю лесов / пер. с англ. А. Сергеева и М. Литвиновой // Харди Т Собр. соч.: в 8 т. - М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2007. - Т.6. - 432 с.
15. Абилова Ф.А. Ярмарочный код в Уэссекском цикле романов Т. Гарди // Вопросы филологии. - 2008. - № 1. - С. 85-89.
...