Время после холокоста: как работает нарратив памяти
|
ВВЕДЕНИЕ 3
I. ХОЛОКОСТ КАК СИСТЕМА 8
1. 1.Что такое холокост и почему можно считать его системой 8
1.2. Травматическое событие и память 17
1.3. Мемориальная культура памяти 22
II. ХОЛОКОСТ КАК СОЦИАЛЬНОЕ ЯВЛЕНИЕ 29
2.1. Коллективная память 29
2.2. Проблематика памяти о холокосте 34
2.3. О склонении к моральному дискурсу 40
III. НАРРАТИВ ПАМЯТИ 48
3.1. Немецкая рефлексия 48
3.2. Медиа дискурс о холокосте 55
3.3. Репрезентация нарратива о холокосте: свидетельство «жертвы» . 62
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 70
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 74
I. ХОЛОКОСТ КАК СИСТЕМА 8
1. 1.Что такое холокост и почему можно считать его системой 8
1.2. Травматическое событие и память 17
1.3. Мемориальная культура памяти 22
II. ХОЛОКОСТ КАК СОЦИАЛЬНОЕ ЯВЛЕНИЕ 29
2.1. Коллективная память 29
2.2. Проблематика памяти о холокосте 34
2.3. О склонении к моральному дискурсу 40
III. НАРРАТИВ ПАМЯТИ 48
3.1. Немецкая рефлексия 48
3.2. Медиа дискурс о холокосте 55
3.3. Репрезентация нарратива о холокосте: свидетельство «жертвы» . 62
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 70
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 74
Данное исследование посвящено анализу феномена коллективной памяти о холокосте, а также нарративов, которые направлены на формирование концепта коммеморации, неразрывно связанного с учреждением мемориальных памятников. Индивидуальная память или память определенной социальной группы влияет на формирование дискурса по отношению к осмыслению последствий холокоста, она служит основной формой человеческого самосознания, в основе которой лежит ориентация во времени и пространстве.
Воспоминания о прошлом и исходящее из них представление о положении современного мира представляют собой важный ресурс для социальной и культурной сферы мирового сообщества, которое является единственным проводником главенствующего дискурса о холокосте. Одна из главных исследовательниц феномена мемориальной культуры памяти Алейда Ассман утверждает, что память — это процесс осовременивая прошлого. Трансляция дискурса прошлого означает его актуализацию в настоящем. Так настоящее становится пространством, в котором возможно реконструировать прошлое, а прошлое напрямую зависит от настоящего, где получает возможность актуализации, равно как и мемориальная память зависит от периодической актуализации в современном мире.
Одним из знаковых элементов в осмыслении системности холокоста является садовая культура общества, которая косвенно ведет к возникновению преследования и массового уничтожения представителей различных этнических и социальных групп в период существования нацистской Германии. Проработка феномена садовой культуры, а также условий и обстоятельств формирования нарратива памяти ведет к выявлению некорректного использования на практике уроков холокоста, которые должны были привести к изменениям в социальном и политическом укладе общества, но парадоксальным образом не имели должного воздействия.
Память о холокосте не является стационарной, а периодически актуализируется посредством появления новых проектов с целью мемориализации памяти о геноциде, о жертвах геноцида, которые призывают мировое общество к аксиоме «помнить для того, чтобы не повторилось вновь». Однако данный тезис не является гарантом безопасности от потенциальной возможности повторения такого же события, как холокост, или более масштабного. В связи с тем, что дискурс социальной сферы способен измениться под давлением политического режима, политико-социальной направленности, культуры, память не способна стать единственным гарантом безопасности, и необходимы иные механизмы, которые будут способствовать этому. К таким механизмам можно отнести создание гражданского общества, которое берет свое начало во всеобщем просвещении, а также формирование в обществе механизма эмпатии по отношению к людям, пережившим холокост и принявшим в нем непосредственное участие в качестве офицерского состава, солдат и так далее. Формирование механизма эмпатии и включение его в нарратив памяти осуществляется за счет переосмысления понятий «жертва» и «палач».
Одной из знаковых для современности работ стала «Актуальность холокоста» Зигмунта Баумана, в которой автор отрицает сведение холокоста исключительно к немецкой вине, к катастрофе евреев, а самое главное — к преступному режиму Адольфа Гитлера. Бауман вскрывает механизмы холокоста, действия которых происходят внутри всей нашей цивилизации, а не внутри одной страны. Он утверждает, что в условиях существования технократического общества, где средство является заменой ценности и цели, холокост, аналогично системе ГУЛАГ или бомбардировке Хиросимы, может существовать и протекать в пассивном режиме.
Актуальность данной работы состоит в отсутствии в настоящее время альтернативных дискурсов о холокосте, односторонней направленности нарративов памяти, которые выражены только лишь в монологе «жертвы» сведенным к достижению победы над смертью, а не над холокостом, что формирует культ борьбы за жизнь и замещает важнейшие проблемы и вопросы, оставшиеся после холокоста, и означает масштабную непроработанность механизмов, приведших к возникновению холокоста (например, садовая культура общества).
Объектом исследовательской работы является холокост. В широком смысле — это процесс преследования и массового уничтожение нацистами представителей различных этнических и социальных групп в период существования нацистской Германии. Предмет исследовательской работы заключается в рассмотрении альтернативных дискурсов памяти и выявлении проблематики не проработанности механизмов холокоста, а также тех условий, при которых он стал возможен.
Цель исследования: проанализировать нарратив памяти о холокосте в условиях современного общества.
Задачи:
1. Показать, что холокост не является единичным историческим событием, а приобретает системный характер проявления;
2. Обозначить различия в дискурсах памяти о холокосте при условии сменяемости поколений или социально-политической направленности;
3. Выделить факторы, нивелирующие трансляцию полученного субъектом опыта холокоста (в концентрационных лагерях), которые вводят субъекта в фазу «жертвы» и возводят в культ борьбу за жизнь, а не за уничтожение холокоста;
4. Уточнить вопрос о склонении к моральному дискурсу как главному элементу при анализе холокоста;
5. Выявить проблематику мемориальной культуры памяти и отсутствия внутри данной культуры эмпатийного проявления и личной причастности к событию.
Методы исследования: теоретический анализ научной литературы, сравнение, описание, анализ, аксиоматический метод.
Научно-теоретическая база включает в себя научные пособия, научные публикации российских и зарубежных исследователей (Зигмунт Бауман, Алейда Ассман, Ханна Арендт, Рон Айерман, Джорджо Агамбен, Морис Хальбвакс, Е.Г. Трубина и другие).
Эмпирическую базу исследования составили информационные материалы онлайн-изданий (в частности, www.colta.ru,www.cyberleninka.ru).
Научная новизна: в данной работе раскрывается взаимосвязь между холокостом и современным обществом посредством неразрывной связи с прошлым и отсутствия позитивного осмысления прошлого для привнесения в будущее социальной сферы проблематики, которую выявил геноцид. Выявляется важность появления альтернативного нарратива памяти, который не был бы детерминирован социально-политической сферой общества и возложил полную ответственность за восприятие холокоста на индивида.
Гипотеза: предполагается, что переосмысление общепринятого дискурса памяти, а также анализ склонения холокоста к одному лишь моральному аспекту, могут привести к созданию общества эмпатии без симулятивного участия, которое будет иначе смотреть на холокост и на выявленные проблемы после геноцида, а также нивелирует гиперболизированное значение, которое придается мемориальной культуре памяти.
Структура работы:
Исследование состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии. Все главы сопровождаются выводами, в которых излагаются результаты исследования. Общий объем работы составляет менее ста страниц.
Во введении сформулированы актуальность, объект, предмет, метод и цель исследования, описаны задачи, которые необходимо решить для достижения цели, а также указаны научная новизна, теоретическая и практическая база исследования.
В первой главе («Холокост как система») определяется специфика развития холокоста в качестве системы, рассматриваются травматическое событие и память общества, сформированная в результате травмы, анализируется мемориальная культура памяти, которая отвечает за существование и актуализацию памяти в связи со сменой поколений, а также за элемент личной [симулятивной] причастности к событию посредством существования и функционирования мемориалов.
Во второй главе («Холокост как социальное явление») рассматриваются особенности холокоста в качестве социального явления в прошлом и в настоящем. Осмысляются причины появления механизмов коллективной памяти и их практическая необходимость. В данной главе обозначается проблематика сформированной памяти о холокосте, что приводит к выводам о том, что наличие коллективной памяти и склонение к моральному дискурсу не являются гарантом безопасности и не удовлетворяют аксиоме «необходимо помнить, чтобы не повторилось вновь».
В третьей главе («Нарратив памяти») исследовательской работы анализируется нарратив памяти, действующий в современном обществе, посредством переосмысления общепринятого обозначения терминов «жертвы» и «палачи». Кроме того, анализируется взаимосвязь холокоста и медиа сферы.
В заключении суммируются выводы всего исследования, обозначаются специфические черты современной мемориальной культуры памяти и вектор ее возможного развития с учетом фактора времени.
Воспоминания о прошлом и исходящее из них представление о положении современного мира представляют собой важный ресурс для социальной и культурной сферы мирового сообщества, которое является единственным проводником главенствующего дискурса о холокосте. Одна из главных исследовательниц феномена мемориальной культуры памяти Алейда Ассман утверждает, что память — это процесс осовременивая прошлого. Трансляция дискурса прошлого означает его актуализацию в настоящем. Так настоящее становится пространством, в котором возможно реконструировать прошлое, а прошлое напрямую зависит от настоящего, где получает возможность актуализации, равно как и мемориальная память зависит от периодической актуализации в современном мире.
Одним из знаковых элементов в осмыслении системности холокоста является садовая культура общества, которая косвенно ведет к возникновению преследования и массового уничтожения представителей различных этнических и социальных групп в период существования нацистской Германии. Проработка феномена садовой культуры, а также условий и обстоятельств формирования нарратива памяти ведет к выявлению некорректного использования на практике уроков холокоста, которые должны были привести к изменениям в социальном и политическом укладе общества, но парадоксальным образом не имели должного воздействия.
Память о холокосте не является стационарной, а периодически актуализируется посредством появления новых проектов с целью мемориализации памяти о геноциде, о жертвах геноцида, которые призывают мировое общество к аксиоме «помнить для того, чтобы не повторилось вновь». Однако данный тезис не является гарантом безопасности от потенциальной возможности повторения такого же события, как холокост, или более масштабного. В связи с тем, что дискурс социальной сферы способен измениться под давлением политического режима, политико-социальной направленности, культуры, память не способна стать единственным гарантом безопасности, и необходимы иные механизмы, которые будут способствовать этому. К таким механизмам можно отнести создание гражданского общества, которое берет свое начало во всеобщем просвещении, а также формирование в обществе механизма эмпатии по отношению к людям, пережившим холокост и принявшим в нем непосредственное участие в качестве офицерского состава, солдат и так далее. Формирование механизма эмпатии и включение его в нарратив памяти осуществляется за счет переосмысления понятий «жертва» и «палач».
Одной из знаковых для современности работ стала «Актуальность холокоста» Зигмунта Баумана, в которой автор отрицает сведение холокоста исключительно к немецкой вине, к катастрофе евреев, а самое главное — к преступному режиму Адольфа Гитлера. Бауман вскрывает механизмы холокоста, действия которых происходят внутри всей нашей цивилизации, а не внутри одной страны. Он утверждает, что в условиях существования технократического общества, где средство является заменой ценности и цели, холокост, аналогично системе ГУЛАГ или бомбардировке Хиросимы, может существовать и протекать в пассивном режиме.
Актуальность данной работы состоит в отсутствии в настоящее время альтернативных дискурсов о холокосте, односторонней направленности нарративов памяти, которые выражены только лишь в монологе «жертвы» сведенным к достижению победы над смертью, а не над холокостом, что формирует культ борьбы за жизнь и замещает важнейшие проблемы и вопросы, оставшиеся после холокоста, и означает масштабную непроработанность механизмов, приведших к возникновению холокоста (например, садовая культура общества).
Объектом исследовательской работы является холокост. В широком смысле — это процесс преследования и массового уничтожение нацистами представителей различных этнических и социальных групп в период существования нацистской Германии. Предмет исследовательской работы заключается в рассмотрении альтернативных дискурсов памяти и выявлении проблематики не проработанности механизмов холокоста, а также тех условий, при которых он стал возможен.
Цель исследования: проанализировать нарратив памяти о холокосте в условиях современного общества.
Задачи:
1. Показать, что холокост не является единичным историческим событием, а приобретает системный характер проявления;
2. Обозначить различия в дискурсах памяти о холокосте при условии сменяемости поколений или социально-политической направленности;
3. Выделить факторы, нивелирующие трансляцию полученного субъектом опыта холокоста (в концентрационных лагерях), которые вводят субъекта в фазу «жертвы» и возводят в культ борьбу за жизнь, а не за уничтожение холокоста;
4. Уточнить вопрос о склонении к моральному дискурсу как главному элементу при анализе холокоста;
5. Выявить проблематику мемориальной культуры памяти и отсутствия внутри данной культуры эмпатийного проявления и личной причастности к событию.
Методы исследования: теоретический анализ научной литературы, сравнение, описание, анализ, аксиоматический метод.
Научно-теоретическая база включает в себя научные пособия, научные публикации российских и зарубежных исследователей (Зигмунт Бауман, Алейда Ассман, Ханна Арендт, Рон Айерман, Джорджо Агамбен, Морис Хальбвакс, Е.Г. Трубина и другие).
Эмпирическую базу исследования составили информационные материалы онлайн-изданий (в частности, www.colta.ru,www.cyberleninka.ru).
Научная новизна: в данной работе раскрывается взаимосвязь между холокостом и современным обществом посредством неразрывной связи с прошлым и отсутствия позитивного осмысления прошлого для привнесения в будущее социальной сферы проблематики, которую выявил геноцид. Выявляется важность появления альтернативного нарратива памяти, который не был бы детерминирован социально-политической сферой общества и возложил полную ответственность за восприятие холокоста на индивида.
Гипотеза: предполагается, что переосмысление общепринятого дискурса памяти, а также анализ склонения холокоста к одному лишь моральному аспекту, могут привести к созданию общества эмпатии без симулятивного участия, которое будет иначе смотреть на холокост и на выявленные проблемы после геноцида, а также нивелирует гиперболизированное значение, которое придается мемориальной культуре памяти.
Структура работы:
Исследование состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии. Все главы сопровождаются выводами, в которых излагаются результаты исследования. Общий объем работы составляет менее ста страниц.
Во введении сформулированы актуальность, объект, предмет, метод и цель исследования, описаны задачи, которые необходимо решить для достижения цели, а также указаны научная новизна, теоретическая и практическая база исследования.
В первой главе («Холокост как система») определяется специфика развития холокоста в качестве системы, рассматриваются травматическое событие и память общества, сформированная в результате травмы, анализируется мемориальная культура памяти, которая отвечает за существование и актуализацию памяти в связи со сменой поколений, а также за элемент личной [симулятивной] причастности к событию посредством существования и функционирования мемориалов.
Во второй главе («Холокост как социальное явление») рассматриваются особенности холокоста в качестве социального явления в прошлом и в настоящем. Осмысляются причины появления механизмов коллективной памяти и их практическая необходимость. В данной главе обозначается проблематика сформированной памяти о холокосте, что приводит к выводам о том, что наличие коллективной памяти и склонение к моральному дискурсу не являются гарантом безопасности и не удовлетворяют аксиоме «необходимо помнить, чтобы не повторилось вновь».
В третьей главе («Нарратив памяти») исследовательской работы анализируется нарратив памяти, действующий в современном обществе, посредством переосмысления общепринятого обозначения терминов «жертвы» и «палачи». Кроме того, анализируется взаимосвязь холокоста и медиа сферы.
В заключении суммируются выводы всего исследования, обозначаются специфические черты современной мемориальной культуры памяти и вектор ее возможного развития с учетом фактора времени.
В данной работе был рассмотрен дискурс о Холокосте, включающий в себя феномен коллективной памяти об этом событии, а также нарративные структуры, направленные на коммеморацию памяти о жертвах.
Первая глава затрагивает сущностный базис Холокоста, который основывается на идее ликвидации «нежелательных» внесистемных элементов — главным образом, идее расовой чистоты в нацистском немецком обществе того периода. Эта базовая идея, воплотившаяся в физическом уничтожении евреев, характеризовалась массовостью, рациональностью и тотальным обезличиванием убитых людей, сделав возможным планомерную без эмоциональную ликвидацию «сорняков». В исследовании даны показательные примеры того, как за счет этих характеристик четко и слаженно работал механизм холокоста. Среди них — история лично ответственных за массовое уничтожение евреев офицеров Третьего Рейха, которые были абсолютно здоровы психически и отдавали отчет в своих действиях, подписывая приказы о ликвидации людей. Таким образом, вытеснение эмоциональной составляющей и привнесение элемента рациональности выглядят здесь обязательными атрибутами.
Важно и то, что описанный в работе идейный базис Холокоста выводит его из рамок исключительно еврейского опыта 1933-1945 годов и трансформирует в определенный режим, систему, черты которой встречались в истории и после номинального фактического завершения истребления евреев и встречаются до сих пор — речь идет о «ликвидации сорняков», т.е. всех возможных видах дискриминации против внесистемных элементов, включая также физическое уничтожение (дискриминацию по признаку расы, вероисповедания, идентичности). Это наблюдение не только подталкивает к размышлениям о масштабности процесса, фиксирует перевод исторического термина из статуса имени собственного в статус имени нарицательного, но и задает вектор пересмотра всего дискурса, в том числе, уроков данной катастрофы, а также факторов, которые бы обезопасили общество от ее повторения.
Холокост как коллективная травма составляет неотъемлемую часть дискурса о событии — поэтому часть работы посвящена именно этому его аспекту. Травматичность вплетена в политическую и социально-культурную жизнь в обществе, именно вокруг травмы конструируется так называемая мемориальная культура памяти, суть которой описывается аксиоматическим выражением «необходимо помнить, чтобы не повторилось вновь». Исследование фиксирует неоднородность мемориальной культуры и ее эволюцию, в том числе критические точки, через которые она проходила. Если вначале, через не столь большой период после Второй мировой войны, в немецком обществе не решались открыто признать травматическую природу Холокоста и ее влияние на все сферы жизни, то с течением времени оформился специфический тип мемориальной культуры, сфокусированный, главным образом, на возведении в культ коммеморации жертв и абсолютном признании вины немецкой нации. Воплощалось это в виде учреждения мемориалов на месте бывших концентрационных лагерей, музеев Холокоста и памятных дат. Вокруг травмы Холокоста сформировалось особе сакральное пространство, которое на длительное время ее законсервировало, становясь препятствием на пути к дальнейшему развитию, полноценному осмыслению уроков катастрофы и поиску гарантов безопасности.
Понятия «вины», «ответственности», «палача» и «жертвы» стали краеугольным камнем данной культуры. Иллюстрацией этому служат описания судебных процессов над нацистскими офицерами, в которых были задействованы свидетельства пострадавших, в том числе, узников лагерей. В работе обращается внимание на то, что в показаниях бывших заключенных концлагерей доминировала история выживания, в то время как персональная история, личные переживания и мысли человека, отражающие его индивидуальный опыт внутри этой системы, оставались вне фокуса внимания. Опыт выжившего признается наиболее важным по умолчанию и перевешивает остальные аспекты. Поэтому оперирование лишь выше указанными понятиями играет большую роль в сакрализации травмы, препятствуя дальнейшей естественной рефлексии.
Другой важный связанный с травмой аспект, затрудняющий осмысление, — сложность идентифицирования себя с человеком, имевшим опыт жертвы Холокоста, чему способствует фактор времени, все более отдаляющий новые поколения от тех исторических событий. Это не означает, что травма полностью изжита и катастрофа оказалась стертой из коллективной памяти народа. Однако в связи с невозможностью прямого взаимодействия с носителями опыта жертвы процесс идентифицирования происходит опосредованно, т.е. с помощью доступных для этого ресурсов — посещения мемориальных локаций и потребления тематического контента из медиа. Это ставит под вопрос потенциал такого рода идентификации — особенно учитывая политическую детерминированность медиа, которые часто концентрируют нарратив Холокоста вокруг свидетельств выжившего и морализации проблематики события (т.е. репрезентируют эту катастрофу как нечто священное, апеллируя к морально-этическому подходу как к единственно в данном случае возможному).
Исследование подчеркивает сомнительность трансформирования дискурса Холокоста исключительно в морально-этическое русло, анализируя ряд образцов новейшей мемориальной культуры, которые вызвали дискуссии своим появлением. Среди них — современные проекты "Yolocaust» и "Eva Stories", получившие противоречивые оценки аудитории. Восприятие данных проектов указывает на неготовность значительной части общества воспринимать Холокост не через призму морали, синтезировать принципиально иной тип культуры памяти, когда мемориальные элементы интегрируются в социально-культурную жизнь современного поколения, становятся частью привычного контекста. Одновременно с этим они становятся частью персонального опыта каждого конкретного представителя поколения, для которого съемка сэлфи на фоне мемориала или просмотр Инстаграм-ролика, стилизованного под видео дневник погибшей в концлагере девочки, являются способом (пусть и опосредованным) ощутить сопричастность далеким событиям и попытаться идентифицировать себя с жертвами. Кроме того, "Eva Stories"также иллюстрирует собой персонализацию опыта жертвы — в противовес сложившемуся в медиа среде доминированию опыта выживания. Просмотр этого сконструированного «дневника» фиксирует попытку идентификации с личностью, человеком, которому присущи уникальные черты вместо обращения к жертвам как обезличенной группе. Такой подход вызовет больший эмпатический эффект, чем традиционные предписанные моралью, типы коммеморации. Поэтому отказ от односторонней сугубо морально-этической оценки подобных проектов должен привести к постепенному разрушению искусственно созданного сакрального пространства, началу осмысления уроков катастрофы, которое, в свою очередь, подготовит почву для создания гаранта дальнейшей безопасности.
Первая глава затрагивает сущностный базис Холокоста, который основывается на идее ликвидации «нежелательных» внесистемных элементов — главным образом, идее расовой чистоты в нацистском немецком обществе того периода. Эта базовая идея, воплотившаяся в физическом уничтожении евреев, характеризовалась массовостью, рациональностью и тотальным обезличиванием убитых людей, сделав возможным планомерную без эмоциональную ликвидацию «сорняков». В исследовании даны показательные примеры того, как за счет этих характеристик четко и слаженно работал механизм холокоста. Среди них — история лично ответственных за массовое уничтожение евреев офицеров Третьего Рейха, которые были абсолютно здоровы психически и отдавали отчет в своих действиях, подписывая приказы о ликвидации людей. Таким образом, вытеснение эмоциональной составляющей и привнесение элемента рациональности выглядят здесь обязательными атрибутами.
Важно и то, что описанный в работе идейный базис Холокоста выводит его из рамок исключительно еврейского опыта 1933-1945 годов и трансформирует в определенный режим, систему, черты которой встречались в истории и после номинального фактического завершения истребления евреев и встречаются до сих пор — речь идет о «ликвидации сорняков», т.е. всех возможных видах дискриминации против внесистемных элементов, включая также физическое уничтожение (дискриминацию по признаку расы, вероисповедания, идентичности). Это наблюдение не только подталкивает к размышлениям о масштабности процесса, фиксирует перевод исторического термина из статуса имени собственного в статус имени нарицательного, но и задает вектор пересмотра всего дискурса, в том числе, уроков данной катастрофы, а также факторов, которые бы обезопасили общество от ее повторения.
Холокост как коллективная травма составляет неотъемлемую часть дискурса о событии — поэтому часть работы посвящена именно этому его аспекту. Травматичность вплетена в политическую и социально-культурную жизнь в обществе, именно вокруг травмы конструируется так называемая мемориальная культура памяти, суть которой описывается аксиоматическим выражением «необходимо помнить, чтобы не повторилось вновь». Исследование фиксирует неоднородность мемориальной культуры и ее эволюцию, в том числе критические точки, через которые она проходила. Если вначале, через не столь большой период после Второй мировой войны, в немецком обществе не решались открыто признать травматическую природу Холокоста и ее влияние на все сферы жизни, то с течением времени оформился специфический тип мемориальной культуры, сфокусированный, главным образом, на возведении в культ коммеморации жертв и абсолютном признании вины немецкой нации. Воплощалось это в виде учреждения мемориалов на месте бывших концентрационных лагерей, музеев Холокоста и памятных дат. Вокруг травмы Холокоста сформировалось особе сакральное пространство, которое на длительное время ее законсервировало, становясь препятствием на пути к дальнейшему развитию, полноценному осмыслению уроков катастрофы и поиску гарантов безопасности.
Понятия «вины», «ответственности», «палача» и «жертвы» стали краеугольным камнем данной культуры. Иллюстрацией этому служат описания судебных процессов над нацистскими офицерами, в которых были задействованы свидетельства пострадавших, в том числе, узников лагерей. В работе обращается внимание на то, что в показаниях бывших заключенных концлагерей доминировала история выживания, в то время как персональная история, личные переживания и мысли человека, отражающие его индивидуальный опыт внутри этой системы, оставались вне фокуса внимания. Опыт выжившего признается наиболее важным по умолчанию и перевешивает остальные аспекты. Поэтому оперирование лишь выше указанными понятиями играет большую роль в сакрализации травмы, препятствуя дальнейшей естественной рефлексии.
Другой важный связанный с травмой аспект, затрудняющий осмысление, — сложность идентифицирования себя с человеком, имевшим опыт жертвы Холокоста, чему способствует фактор времени, все более отдаляющий новые поколения от тех исторических событий. Это не означает, что травма полностью изжита и катастрофа оказалась стертой из коллективной памяти народа. Однако в связи с невозможностью прямого взаимодействия с носителями опыта жертвы процесс идентифицирования происходит опосредованно, т.е. с помощью доступных для этого ресурсов — посещения мемориальных локаций и потребления тематического контента из медиа. Это ставит под вопрос потенциал такого рода идентификации — особенно учитывая политическую детерминированность медиа, которые часто концентрируют нарратив Холокоста вокруг свидетельств выжившего и морализации проблематики события (т.е. репрезентируют эту катастрофу как нечто священное, апеллируя к морально-этическому подходу как к единственно в данном случае возможному).
Исследование подчеркивает сомнительность трансформирования дискурса Холокоста исключительно в морально-этическое русло, анализируя ряд образцов новейшей мемориальной культуры, которые вызвали дискуссии своим появлением. Среди них — современные проекты "Yolocaust» и "Eva Stories", получившие противоречивые оценки аудитории. Восприятие данных проектов указывает на неготовность значительной части общества воспринимать Холокост не через призму морали, синтезировать принципиально иной тип культуры памяти, когда мемориальные элементы интегрируются в социально-культурную жизнь современного поколения, становятся частью привычного контекста. Одновременно с этим они становятся частью персонального опыта каждого конкретного представителя поколения, для которого съемка сэлфи на фоне мемориала или просмотр Инстаграм-ролика, стилизованного под видео дневник погибшей в концлагере девочки, являются способом (пусть и опосредованным) ощутить сопричастность далеким событиям и попытаться идентифицировать себя с жертвами. Кроме того, "Eva Stories"также иллюстрирует собой персонализацию опыта жертвы — в противовес сложившемуся в медиа среде доминированию опыта выживания. Просмотр этого сконструированного «дневника» фиксирует попытку идентификации с личностью, человеком, которому присущи уникальные черты вместо обращения к жертвам как обезличенной группе. Такой подход вызовет больший эмпатический эффект, чем традиционные предписанные моралью, типы коммеморации. Поэтому отказ от односторонней сугубо морально-этической оценки подобных проектов должен привести к постепенному разрушению искусственно созданного сакрального пространства, началу осмысления уроков катастрофы, которое, в свою очередь, подготовит почву для создания гаранта дальнейшей безопасности.
Подобные работы
- Рецепция культурной травмы Германии: влияние на эстетическое пространство 60-х годов ХХ века
Бакалаврская работа, культурология. Язык работы: Русский. Цена: 4385 р. Год сдачи: 2020 - АРХИТЕКТУРА КАК ДРАМАТУРГИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО
(НА ПРИМЕРЕ МУЗЕЯ ЯД ВА-ШЕМ В ИЕРУСАЛИМЕ)
Дипломные работы, ВКР, искусство, культура, литература. Язык работы: Русский. Цена: 4780 р. Год сдачи: 2018 - ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОТРАЖЕНИЕ ТРАВМАТИЧЕСКОГО ОПЫТА В РОМАНАХ ДЖ. С. ФОЕРА
Дипломные работы, ВКР, филология. Язык работы: Русский. Цена: 0 р. Год сдачи: 2019
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (131163)
- Бакалаврская работа (31632)
- Диссертация (960)
- Магистерская диссертация (18520)
- Дипломные работы, ВКР (53397)
- Главы к дипломным работам (2110)
- Курсовые работы (9671)
- Контрольные работы (6188)
- Отчеты по практике (1307)
- Рефераты (1451)
- Задачи, тесты, ПТК (616)
- Ответы на вопросы (154)
- Статьи, Эссе, Сочинения (916)
- Бизнес-планы (49)
- Презентации (101)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1691)
- Диссертации (РГБ) (1879)
- Прочее (437)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
