В заключение хочется осветить те этапы, по которым осознанно или неосознанно продвигалась наша исследовательская мысль и выводы, к которым мы в результате пришли.
Все началось с вопроса о том, может ли быть чем-то большим поиск смысла, чем стремлением найти абсолютную ценность. Радикальное несогласие с тезисом Франкла о том, что в каждом из случаев логотерапевт способен помочь больному обнаружить его подлинный смысл смешалось с неприятием его позиции относительно изначальной уверенности во всеобщей осмысленности жизни. Все это натолкнуло на мысль о неправомерности такого метода как логотерапия. Не утрачивает ли в случае подобного лечения выздоравливающий “от смысла” человек свою исконную человеческую суть -” стремление выйти за пределы”, о которой писали и пишут многие, например, те же Карл Ясперс и Ницше, Марсель, о которых мы много говорим на протяжении всей работы?
Мы выяснили, что поиск смысла не всегда равен поиску абсолютной ценности. То, что смысл воспринимается почти за то же самое, что и абсолютная ценность, мы находим в теории логотерапии Виктора Франкла. И однако это не одно и тоже. Если бы нахождение смысла приравнивалось к абсолютной ценности, тогда люди могли бы удовлетворяться в полной мере, выстроив себе единожды аксиосферу, задав необходимые параметры приоритетнсти одного над другим. От того, что мы будем пытаться насильно заставлять себя верить в то, что смысл творчества в самом творчестве, ощущения того, что мы говорим именно о подлинном смысле, вряд ли появится.
В результате мы пришли к выводу о том, что в состоянии экзистенциального вакуума, или, как многие бы сказали, простого, обыденного существования, стремление к смыслу действительно имеет место быть, и обретение его может свестись к простому обретению ценности. Но когда целью человека не является обыденное существование, удовлетворение потребностей и прочее, а нечто высшее, когда модусом его существования выступает духовное, философское, стремление к смыслу приобретает вид стремления к подлинности, к той подлинности, диалектическое отношение которой к неподлинности и заставляет человека всякий раз узнавать себя в становлении человеком, не останавливаться, а продолжать движение, всякий раз выступая за собственные пределы.
Во второй главе мы искали тот опыт, который радикально бы отличался от опыта обыденного существования и предположили, что таким опытом может быть пограничная ситуация, которая особым образом переориентирует человека, которая сама есть особый способ бытия, раскрывающийся как присутствие. Мы прибегли к концепции “осевого времени” Ясперса как в метафоре пограничной ситуации, чтобы показать раскол, произошедший в сознании субъекта. Этот особый опыт присутствия, когда экзистенция выталкивает человека в направлении трансценденции, непознаваемого, позволяет ощутить, или увидеть то непосредственно близкое, бывшее чуждым, которое теперь, в пограничной ситуации есть будто сам “ты”, сам мир, сами “вещи”.
Кроме этого благодаря анализу философии Ясперса и его концепта пограничной ситуации мы выяснили, в каких отношениях находятся смысл и пограничная ситуация, по его мнению. Вне пограничной ситуации экзистенция свободна, и вмешательство разума необходимо, чтобы наполнить обычные ситуации смыслом. А внутри пограничной ситуации наполнение смыслом оказывается каким-то образом невозможно, потому что это пространство без всего, пространство чистого парения на пути к трансценденции.
Поиск подлинного движет человеком, а неподлинное оказывается единственной реальностью, которую человек может охватить. В этом и состоит диалектика подлинного и неподлинного, которую мы за неимением других методов постарались развить в форме описания в третьей главе. Оставалось лишь предположить, что мы не имеем возможности в виду своего «человеческого» положения, определить статус этого стремления к подлинному. Поскольку пытаясь вписать его в какой бы то ни было проект, пусть то будет даже трансцендентальный проект Карла Ясперса, мы всякий раз наткнемся на ужасающую противоречивость, могущую вывернуть наизнанку всякое подобное вписывание.
В подлинном вопроса о подлинном не возникает, вопрос о подлинном возникает, когда мы искушаемся грубой объективностью. Так бы мы сказали, если бы мыслили в стиле Габриэля Марселя. Его пассажи о противопоставлении экзистенциального объективному и о том, что сомнения (в бытии Бога, например) возникают из грубого нисхождения в плоскость второго, кажется, идеальным образом ложится на нашу мысль, как и на мысль Ясперса, говорящего о том, что в пограничной ситуации в общем-то нет потребности в смысле.
Пограничная ситуация есть или исчезновение смысла или достижение всей его полноты, но никогда не его поиск. Поиск возникает благодаря тому что пограничная ситуация разделяет бытие на подлинное в котором ты видишь метафизические предметности и неподлинное (в котором все раздельно). И однако же в виде исключения, поскольку мы все же орудуем в поле феноменов, не исследуя должным образом их онтологический статус, мы можем и должны допускать, что понятия подлинного и неподлинного разными людьми будут относиться к разным вещам (для кого-то подлинным станет, наоборот, хаос предметностей, в противовес целостному видению). Суть вместе с тем остается прежней: понятие смысла, который мы относим к некоторому подлинному, возникает тогда, когда эта подлинность начинает восприниматься как отличная от некоторой неподлинности, что возможно, когда сознание сталкивается с пограничной ситуацией, с первым в ней фактом сомнения.
Подлинное объемлет мир, подлинное сознание, отождествившееся на несколько мгновений с миром, именно оно возвращается назад к вещам, таковы, какие они есть во всей их могущественности. Как только момент уходит, как только сознание совершает виток обратно в состояние разделенности, дифференцированности, тогда оно вновь начинает задумываться, что есть подлинное, ведь то, что кажется подлинным по выходе из пограничной ситуации одновременно ставится под вопрос. Ведь вопрос о подлинном бытии в самой пограничной ситуации не возникает и не может возникнуть, там есть только чистое переживание, чистая слитность с действительным, ощущаемым как сама реальность. Никогда полнее человек не ощущает свое бытие и бытие свое в этом мире, связанным с ним воедино, как именно в состоянии пограничном.
Вопрошание о подлинном и неподлинном натолкнуло нас на мысль об онтико-онтологическом различии, открытие которого сделал М. Хайдеггер. И углубление в это различие, в особенности в аналитику присутствия М. Хайдеггера позволило пролить свет на обоснование возникновения “стремления к подлинному” в пограничной ситуации. В свете онтологического различия диалектика подлинного и неподлинного может быть понята из модусов бытия Dasein. Онтическому постижению мира таким образом будет соответствовать реальность “неподлинного”, а онтологическому - “подлинного”. Однако, вопрос о том, можно ли ставить в прямую оппозицию данные модусы остается в подвешенном состоянии. Из разбора идей Кьеркегора, которые философ предлагает в “Болезни к смерти”, наметился непреодолимый разрыв между статусами возможного и реального. Диалектическую взаимосвязь феноменов “подлинного” и “неподлинного”, таким образом, можно рассматривать в том лишь ключе, что “подлинное” выступает всегда только как возможность, оставаясь недостижимым, в то время как “неподлинное” всегда отражает реальность.
Далее в нашем исследовании мы перешли к основаниям для возникновения диалектической противоречивости. Мы хотели выяснить, почему пограничная ситуация переживается именно таким образом: вызывая особое пограничное состояние сознания, которое впоследствии влияет на своеобразный раскол и переориентацию человека. К примеру, почему вдруг меняется человек, если он испытывает страх, страх приближения смерти, или чувство ужасающего, или трепет, или многие другие состояния?
Нами были выдвинуты предположения об особых отношениях между телесностью человека и собственно его сознанием, которые в пограничной ситуации вступая в совершенной иной качественный уровень, обеспечивают возникновение этого странного раскола в сознании. Намек на это мы видим в феноменологии восприятия Габриэля Марселя: философ указывает на то, что есть большая разница между тем, когда мы воспринимаем наше тело, как принадлежащее сфере объектов и тем, как мы воспринимаем его, когда признаем его неразрывную связь с нами в качестве «моего тела». Мы предположили, что такой перенос из области объективации в область “я”, или “ты” - есть переориентация с понимания бытия по умолчанию к пониманию бытия как присутствия. Когда человек начинает быть именно как Dasein, воспринимать себя не предметно, когда он начинает по особому присутствовать, тогда и появляется то самое “возможное подлинное”, обрекая собственную реальность всякий раз называться “неподлинной”.
Другое объяснение пограничному состоянию сознания и возникновению подлинности мы находим, когда вспоминаем, каким образом Франкл говорил о совести и свободе. Изначальная уверенность в том, что человек свободен в своих действиях и оценках, более того, изначальная уверенность во всеобщей осмысленности жизни, в пограничной ситуации разбивается об ужасающее осознание человеком своей конечности, хрупкости; и вместе с тем об осознание несвободы в отношении самого главного — жизни. Возможно именно эта переориентация с подсознательной уверенности в абсолютной свободе на сомнение в отношении этой уверенности и рождает самое первое сомнение, являющееся толчком к расколу в сознании субъекта.
Несмотря на все вышеизложенные выводы, данная тема открывает для нас простор для перспектив дальнейшего исследования. Мы, например, можем вернуться к началу, к изначальной мысли Виктора Франкла о возможности обнаружения подлинного смысла каждого конкретного человека и, не вдаваясь в поле критических заметок, попытаться двигаться от его тезиса «как если бы» он был прав и это было возможно, как если бы над нашей головой никогда не существовало вседавлеющего положения философов о том, что человек — это человек, выходящий за свои пределы, и «как если бы» этот смысл мог быть обнаружен и в своей сути оказывался непреходящим, а по праву подлинным.
Франкл полагает, что мы не изобретаем смысл, а обнаруживаем, раскрываем его . В процессе становления мы всегда обречены на категоризированную действительность, исходя из которой, мы приписываем своему Я конкретные смыслы, которые являются преходящими и потому не способными обеспечить полноту человеческого существования. Эта постоянная смена неподлинных смыслов приводит человека к мысли об абсурдности, из которой единственными выходами предстают либо самоубийство, либо проповедь этой самой абсурдности. Франкл указывает на такой смысл, который был бы истинным для каждого конкретного индивида, был бы естественной опорой в разворачивающейся сути человеческого.
И, кажется естественным, что именно в пограничной ситуации, когда сознающий индивид оказывается более ничем, как самим собой, этим чистым Я, можно обнаружить его подлинный смысл. И однако же сложность заключается в том, что в самой пограничной ситуации, которая, казалось бы, наиболее близко подводит человека к самому себе, к своему чистому Я, этот смысл оказывается невозможным для схватывания и какого-бы то ни было категоризирования.
Все это таким образом явно намекает на то, что феномен смысла лежит по ту сторону того, что может схватить экзистенция. Словами Жан-Люка Мариона можно было бы обозначить эту область как область невозможных феноменов, ибо “либо эти феномены были бы объективно определимыми, но при этом утратившими свою ... специфику, либо это были бы специфические ... феномены, которые, однако, невозможно объективно описать”.
Но эта сложность как раз и нацеливает нас на тот вопрос, которым еще задавался Габриэль Марсель: каким особым способом можно мыслить, при этом не мысля, из самого существования? Есть ли возможность подобраться к смыслу, к подлинному, и схватить его особым способом в пограничной ситуации, есть ли возможность сделать это внутри ее, или, может быть, на границе самой пограничной ситуации? У существования идеи нет, мы не можем мыслить его разумом, требуется некоторое переструктурирование разума в экзистенциальном направлении, чтобы такие вещи, как вера, благодать, свобода могли каким-то образом мыслиться, ведь они и мыслятся 100. Кардинальный вопрос, который Марсель задает в первой части “Дневника”.
В ходе научной работы также возникли идеи для дальнейших перспектив исследования в области самих пограничных ситуаций. К примеру, предположение о возможности градации пограничных состояний сознания на:
1. Состояния просветления экзистенции в направлении трансценденции;
2. Состояния просветления экзистенции в направлении Я (сознание откровения);
3. Состояния экзистенции вне пограничной ситуации в направлении ориентации или ценности и так далее.
Такое деление, которое должно быть значительно расширено, может использоваться в области конструирования различных психотерапевтических методик экзистенциального анализа в отношении пациентов, которые приходят с разными целями и проблемами в отношении поиска смысла, поиска подлинного, или поиска абсолютной ценности.
Стоит отметить, что в ходе исследования ввиду узких рамок и стандартов для написания работы, остались не разработанными темы феномена телесности и свободы как экзистенциала, как предположительно основных моментов появления дихотомии подлинного и неподлинного. Их следует также отнести к перспективам дальнейшего исследования.


Купить