Введение 3-13
Историография 13-18
§1 Дневник Венделя Билфингера 13-15
§2 Дневник Иоганна Мейера 15-17
§3 Дневник Мауруса Фризенеггера 17-18
Глава 1 Дневник Мауруса Фризенеггера 19-44
§1 Биография автора 19
§2 Исторический контекст 20-24
§3 Структура текста 24-31
§4 Локальный патриотизм 31-43
§5 Итоги 43-44
Глава 2 Дневник Венделя Билфингера 45-64
§1 Биография автора 45-46
§2 Исторический контекст 46-47
§3 Структура текста 47-53
§4 Локальный патриотизм 54-64
§5Итоги 64
Глава 3 Дневник Иоганна Мейера 65-81
§1 Биография автора 65-66
§2 Структура текста 67-71
§3 Локальный патриотизм 72-81
Заключение 82-85
Список использованных источников и литературы 86-91

Купить

Во второй половинеXXвека в оборот по теме Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.) и Раннего Нового времени была введена масса новых источников, которые в немецкой историографии именуются«Selbstzeugnisse», эго-документы или авторские источники. Имеются ввиду дневники, автобиографии, официальная и личная корреспонденция участников и свидетелей Тридцатилетней войны. Подобного рода тексты позволяют посмотреть на события прошлого «в близи», как писал немецкий историк Ганс Медик. Официоз придворных документов, формализированные отчеты и приказы зачастую имеют завесу из нарочитой корректности, штампов, канцеляризмов, которая не позволяет рассмотреть события «вблизи», проанализировать их «переживание» и восприятие многих явлений военного времени. Тексты, авторами которых становились люди разного происхождения –, от подмастерьев и наемников, до высшего дворянства и клира, –приоткрывают эту завесу, воссоздают процессы, события с разных точек зрения. Как человек воспринимал войну, общество, как менялись ценности в кризисное время, как происходило взаимодействие военных и гражданских властей, как воспринималась власть и насилие в военное время – для ответа на эти вопросы эго-документы могут дать большое количество ценной информации. В том числе на вопросы формировался ли годы Тридцатилетней войны локальный и общеимперский патриотизм, была ли привязанность и преданность к «малой Родине» сильнее чем лояльность к региональным, имперским географическо-правовым объектам. Об этих терминах и национальном вопросе в контексте Священной Римской Империи XVI-XVII веков мы поговорим позднее.
Во второй половине XXвекапоменялось отношение к изучению эго-документов: фокус в военной истории сместился с политического хода войны и военных действий на общество во военное время, взаимоотношения власти и человека. Акцентна военно-политических событиях был заложен еще во время формирования военной истории как науки, а именно в XVIIIвеке при дворе Фридриха Великого, прусского короля. Тогда военная история, которая в то время именовалась термином «Kriegsgeschichte», изучалась прусскими офицерами и генералом Шарнхостом в Генеральном Штабе как аппликативная, прикладная дисциплина для изучения войн прошлых эпох и разработки новых военных стратегий.
В XIX веке вместе с процессами институционализации, академизации исторической науки свою деятельность развернули профессиональные военные историки, которые строго следовали национально-государственной концепции Л. Ранке. Новое поколение историков концентрировалось на аналитике и описании политических и военных событий, которые играли важную роль в становлении государства и нации, будто то американская или итальянская войны за независимость.
Новые подходы к изучению Тридцатилетней войны появились уже после Второй Мировой войны. В то время начал меняться подход и отношение к эго-документам. Ранее в военной истории акцент всегда делался на крупные военно-политические события, ход действии противоборствующих армии, на военно-технических деталях. Этот подход достиг своего зенита в трудах историка Ганс Дельбрюка (1848–1929 гг.). Дельбрюк, лично отвоевав во Франко-прусской и Первой мировой войнах, уверенно определял технические детали и детально описывал подробности военных кампаний, не забывая проанализировать оружие, тактику, масштабы изучаемых войн .Главная же его заслуга состояла в академизации военной истории, в стремлении показать, что военная история неразрывно связана с политической, экономической и социальной историей, является таким же элементом исторической науки .
Однако один Дельбрюк не смог изменить всей конъюнктуры. В его время и вплоть до второй половины XX века военная история воспринималась не как часть исторической науки, а лишь как придаточная дисциплина, которая имела важную военно-политическую функцию: военная история позволяла формировать образ героя, черпать общественный престиж для армии и тем самым обеспечивать поддержку правительства. В академических кругах считалось, что военные дела лучше оставить самим военным, а военные тем временем считали, что «гражданские» историки не способны понять природу войны. В этой борьбе Дельбрюк не был способен одержать верх, даже после его ухода с кафедры истории Берлинского университета в 1921 году, ему отказали в создании кафедры военной истории.
В 1930-ые годы при национал-социалистах в Генеральном штабе было восстановлено отделение военной истории, где господствовала та же национально-государственная парадигма. Было разработано новое понятие, новая грань военной истории – «Wehrgeshichte» – история тех усилий, которое предпринимает государство в целях обеспечения обороны или агрессии, то есть история военной политики государства. В это время военная история воспринималась как важный политический инструмент в «необходимом военно-политическом воспитании народа», как один из методов подготовки населения для предстоящей тотальной войны.
После 1945 года военная история сильно потеряла в своей авторитетности в академических кругах Германии, приобрела титул «Schmuddelkind» и стала табуированным направлением. Табу на военную историю возникло в результате Второй мировой войны, которая привела, в свою очередь, к неприятию историографического наследства романтизма и национализма XIX века. В сложившейся обстановке «гражданские» историки отказывались принимать военную историю как часть исторической науки, а военных историков не считали за компетентных ученых .
В 1960-ых годах военная история приобрела «второе дыхание». История как наука и Тридцатилетняя война вместе с ней распалась на множество подтем и субдисциплин. Появились первые работы про жизнь военных элит, взаимосвязь военного и мирного обществ, социально-экономические аспекты наемничества как явления.
Нововведения привели к появлению в 1980-ых «Новой военной истории» или «Третьего пути военной истории». Главными исследователями в этой области стали Бернгард Крёнер и Ральф Прёве. Школа, созданная Прёве и Крёнером, опиралась в своих работах в том числе на указанные нами эго-документы. В 1990-ые гг. на эго-документы начали смотреть с более серьезным, аналитическим подходом, чем раньше. Современные историки Ганс Медик , Ян Петерс, Бенигна фон Крузенштерн и многие другие опираются в своих работах на авторские источники, изучая жизнь солдат в военных лагерях, военные социальные лифты, социальное положение женщин в армии и многое другое. Многие темы еще только стоит исследовать с помощью дневников участников войн и прочих эго-документов: как люди переживали травмы потерь близких в войне, насколько текст дневника можно считать серьезным проводником во внутренний мир автора, в его мировоззрение и так далее.
В российской историографии также все чаще появляются исследования в русле микроистории и истории повседневности. Еще деятельность А. Я. Гуревича, Ю.Л. Бессмертного, Ю. М. Лотмана, М. М. Бахтина подготовила почву для развития историко-антропологических подходов в России. В 1990-ые годы российские исследователи обратились к изучению политической культуры в России, религиозной и военно-исторической антропологии, так же используя эго-документы . Авторские источники начали использоваться в исследованиях об обеих Мировых войнах, для определения психологического состояния военных, механизмов адаптации к послевоенной жизни. Направления военно-исторической антропологии, военной психологии наиболее ярко представлены в работах Е. С. Сенявской. Московскую исследовательницу А. В. Лазареву, которая анализирует корреспонденцию, публицистику, литературу и материалы политической пропаганды XVI-XVIIвека как источники для изучения национального дискурса в Германии.
Какие были мотивы и цели у авторов эго-документов, в частности у авторов дневников? Зачем они начинали их писать и что сподвигло авторов не бросать ведение этих текстов? Британский историк Джофф Мортимер выделил 2 уровня мотивации для написания такой работы: 1) желание описать события, которые идут в одно время с жизнью автора; 2) написать ретроспективную работу о событиях прошлого. Такой подход делит всех авторов эго-документов на 3 группы: тех, кто вел только записи дневников параллельно событиям; те, кто вел и хранил эти записи, и затем добавил их в уже оформленные работы; кто писал эти записи только по своей памяти и по памяти близких людей, коллег.
Мотивацией для ведения поденных, погодных дневниковых записей могло быть желание зафиксировать сделанное за день или подвести хозяйственные расчеты и отметить планы на будущие дни. Какие-либо значимые события в жизни так же могли дать начало дневнику. Так, наёмник Хагендорф начинает своей дневник с начала путешествия его отряда из Италии , а саксонский дворянин Август Фитцтум фон Экштадт берет за начало дневника прибытие его сюзерена, курфюрста саксонского Иоганна Георга. Офицеры, как Августин фон Фритч, начинают дневник с момента вербовки в отряд. Клир зачастую отсылается к моменту их избрания на какой-либо пост или привязки к новому приходу.
Военные события так же часто становились базой для начала написания ретроспективного источника, авторы могли посчитать начало войны «началом исторических событий», которые обязательно стоит запечатлеть. «Предвестники» таких событий как неурожаи, необычные природные явления, как комета в 1618 году, могли заставить поверить людей, что грядет что-то «историческое», и поэтому надо начать вести записи происходящего. Один из изучаемых в работе дневников – дневник католического священника Мауруса Фризенеггера – тоже начинается с рассказов о странных событиях.
Однако есть разница между начальным сигналом для начала записи и реальной мотивацией продолжать его. Монахи, священники и пасторы в приходах считали регистрацию всего происходящего в месте «работы» или в «малой Родине», благо зачастую они пересекались, своей обязанностью. Военные же использовали дневники, чтобы в будущем вспоминать места, в которых они побывали – наемные армии Раннего Нового времени большую часть своего времени проводили в маршах по самым разным регионам Европы. Другими словами – чувство восхищения увиденным, желание оставить воспоминания в форме заметок о путешествии могло сподвигнуть солдата или офицера вести поденные записи. Например, офицер Август фон Бисмарк (1611-1670) с удовольствием отмечал, что война дала ему возможность посетить Италию .Когда же войска находились на квартирах в ожидании новых приказов, а солдатам и офицерам было нечего делать, то ведение дневников отлично занимало время. Кто-то был заинтересован в процессе ведения дневника, чтобы описать военный опыт, заново его пережить, сделать выводы для будущих битв.
Желание оставить наследие в виде воспоминаний о тех или иных событиях для потомков так же является частой причиной для ведения дневников, чтобы будущие поколения могли подробнее узнать о прошедших «исторических событиях», или чтобы у них сложился определенный позитивный образ о деяниях автора. Другими словами – желание остаться навечно в памяти у следующих поколений, остаться вечно живым.
Таким образом, все письменные свидетельства можно разделить на 2 большие группы, в зависимости от того, был ли центре интереса сам автор или военные события. Одни ставят в центр повествования непосредственно войну и военные события, а другие ставят в центр себя и свой взгляд на происходящее. При этом, работы, написанные после войны зачастую более автобиографичны, чем работы, которые писались параллельно с событиями – они концентрируются больше на самих военных действиях.
Выше были использованы такие термины как «большая» и «малая» Родина, поэтому необходимо обозначить используемые в работе термины и дать общее представление о национальном дискурсе в Священной Римской Империи в XV-XVIвеках.В Германии в эпоху Раннего Нового времени курсировали разные понятия патриотизма –имперский, региональный и земельный патриотизмы между собой отличались. В то время под патриотизмом скорее понимался античный, римский вариант – верность, лояльность к «patria», то есть к Родине, к Отечеству («Vaterland»). Эта близость, связанность, причастность сопровождалась коннотациями об общих обязанностях и родства всех жителей Отечества .
Понятие «patria» или Отечество не были приватизированы одним лишь национальным оттенком. Эти термины охватывали гораздо большой спектр значений, чем в национальных государствахXIXвека или сегодня. В Империи под«patria» понимались разные геополитические структуры. Среди них в том числе были важные локальные и региональные «Отечества», «patriaminorum» или «patriacivitatis»: это могли быть города, округ или родной регион, княжество .
В позднее средневековье вся система власти Империи идентифицировалась как «patria» и после начала XVI века, гуманистического расцвета в Германии, часто обозначалась термином «natio» . Эти термины были довольно гибкие – так, во время очередного всплеска османской угрозы под Отечеством понималась вся христианская Европа. Тут можно вспомнить речи известного гуманиста Энея Пикколомини, позднее Папу Пиуса Второго, который призывал Европу на борьбу с восточной угрозой. Пикколомини еще на службе у императора в 1443 году писал о немецких «natio» и «patria», которые он видел возвышающимися над локальными привязанностями, лояльностями, патриотизмами. Его установки заимствовались в дальнейшей политической публицистике XVI века в Империи, совмещались понятиями Августина Блаженного о Граде небесном, небесном Отечестве как о родине для душ всех верующих .
Отечество и нация еще больше сблизились в течение XVIвека. Чтобы связать все части Империи, языковая принадлежность жителей разных регионов и княжеств стала использоваться как знак принадлежности к одной Империи. Таким образом, то, что понимали под «немецкими землями» («teutscheländern») постепенно переросло в «Teutschland». Сословия начали использовать на Рейхстагах термины «немецкое Отечество» («TeutschesVaterland» и «немецкая нация» («TeutscheNation»), обозначая свою принадлежность к ним. Два термина – Отечество и Нация –, которые изначально не были связаны, стали использоваться как синонимы, что имело важные последствия: с этих пор «нация» перестала пониматься как сообщество по языковому-территориальному принципу и приобрело более связывающий, соединительный смысл, благодаря объединению с термином Отечеством.
Новый виток развития представлении о патриотизме и отечестве наступил с расцветом творчества гуманистов. Еще итальянские гуманисты связывали«patria» с политическим смыслом, с ее необходимой, порой агрессивной защитой. Они вернулись к античному понятию гражданского долга перед Отечеством, к городскому образу жизни, свободе и политической активности. Эней Пикколомини перенес эту мысль на германскую почву. Императору Фридриху III он предлагал в своих трактатах «не множить честь, а спасать отечество». Пропагандисты из двора Максимилиана 1 видели Империю как Отечество и призывали дворянство к этому, чтобы те защищали германские свободы от чужеземного давления, главным образом от Франции.
После Реформации национальный дискурс в Империи был взят на вооружение протестантскими мыслителями, учеными и публицистами с целью отойти от католической стороны не только в рамках конфессии, но и в идеологии. У католиков история как предмет знания в целом имела меньший вес, поскольку в рамках иезуитской системы образования, которая стала каноном католического образования, риторика, филология и прочие studiahumanitasне играли большой роли . Вместо национальной истории изучали общемировую, универсальную историю с особым акцентом на истории католической церкви, деятельности ее деятелей. Вместо героического нарратива о подвигах собственной нации, католики концентрировались на филологических и региональных исследованиях: история монастырей, епископств, биографии местных святых были им ближе.
Протестанты в это время конструировали обоснования для сопротивления императору как высшей власти и обосновывали роль Папства в немецкой истории. Для подобной легитимации отлично подходила античная и средневековая история Германии. После Аугсбургского мира 1555-го года в Империи, когда, казалось бы, католики и протестанты пришли к компромиссу, работа протестантских мыслителей над историей только усилилась – такие историки, как Маркард Фреер, Фридрих Хортледер, Мельхиор Гольдаст систематизировали источники для немецкой истории. Из этих работ и почти что «этнографических занятий» историей Германии и Империи вышел протестантский взгляд на национальную историю .
Гуманисты, такие как Вимпфелинг, восхваляли переход их предков от язычества к христианству, и отмечали набожность современных им немцев. Эта набожность воспринималась как продолжение древнегерманской моральной чистоты. Соответственно, рождение Реформации именно в Германии воспринималась протестантскими учеными как следствие рвения немцев к вере, это показывалось как национальное достижение. Гуманист Панталеон писал считал, что немецкая набожность превозносит немцев над остальными народами и говорит о богоизбранности немецкой нации. Для протестантов, как писал Хайдер, немцы, после их христианизации во времена Карла Великого, стали самыми верными сторонниками христианства, что было доказано в войнах против сарацин, турок и славян. Их благоверие и набожность были выкованы в этих войнах и пропитаны кровью. Служители католической церкви же наоборот спокойно сидели в своих хоромах в роскоши, избегая войн. Так, с позиции протестантского видения немецкой истории, немцы пустили змею в свой сад тем, что раскормили Папство землями .
Дуэт набожных немцев и испорченной церкви использовался в трактовке и средневековой истории. Всякий конфликт императора с папой восхвалялся, а случаи их объединения объявлялся помешательством со стороны короны и угрозой для Отечества. Реформация объявлялась центральным событием в истории немецкой нации, протестантская вера прочно ассоциировалась с немецким Отечеством. Тема борьбы императора и Папы постоянно актуализировалась как борьба немцев за свои «свободы». Император, его корона и статус считались предметом национального достояния, национальным символом, который не зависел от враждебных религиозных сил. Подробно это расписал лютеранин Шпангенберг в «Мансфельдской хронике» 1572 года.
Как Тридцатилетняя война в этом контексте повлияла на восприятие «малой» и «большой» Родины? Сплотила ли она регионы Империи в единое, «воображаемое» Отечество, разрушала ли сословную и локальную идентичность? То есть, как писал в XXвеке историк Иоханнес Буркхардт, война «организовала» общество, усилила социальную дисциплину, развила территориальное управление в регионах Империи. Или же наоборот Тридцатилетняя война консервировала устоявшиеся традиции, приумножила ту пропасть между локальным и имперским патриотизмом?
На этот вопрос в данной работе мы предлагаем посмотреть с перспективы трех текстов, авторами которых являются пастор-протестант Вендель Билфингер, богослов-протестант Иоганн Мейер и католик, священник Маурус Фризенеггер. Среди многочисленных авторских источников, которые сейчас активно оцифровываются и выкладываются на специализированных сайтах , были выбраны именно тексты духовников протестантской и католической веры, чтобы отследить в том числе влияние конфессиональной традиции на восприятие Отечества в ходе войны. Как было указано выше – протестанты и католики по-разному говорили о Родине и о нации.
Более того, долгое время эго-документы дворян, политиков и военных были считались более «ценными», нежели чем тексты «простых» людей: солдат, духовенства, горожан и чиновников. Дневники протестантских, реформатских пасторов и католического клира и монашества использовались чаще всего в трудах по региональной истории, но не как источники по специализированным на микроистории, социальной истории трудам. Ситуация стала меняться в последние 10-20 лет, когда немецкие исследователи начали находить и публиковать в архивах копии и оригиналы таких текстов.
Хронологические рамки работы охватывают несколько периодов: с августа 1634-го года по сентябрь 1635-го года в дневниках протестантов Мейера и Билфингера; с 1627-го года по 1648-ой год в дневнике католика Фризенеггера. Географические рамки работы охватывают герцогство Вюртемберг, в частности крепость Асперг и город Нёрдлинген, и Баварское курфюршество, в частности монастырь Андехс и деревню Эрлинг.
Цель работы заключается в анализе указанных текстов в призме главной проблемы: насколько война обостряла привязанность к «малой» или «большой» Родине? Или же она обнажала значимость преимущественно социального положения? Содействовал ли таким образом длительный конфликт развитию «горизонтальной» идентичности или же все же доминирующим оставалось место человека в обществе, в структурах сословной вертикали?
Задачи:
1) Анализ биографии авторов, структуры текста и сюжетных линий;
2) Проблема «малой Родины» и «большой Родины», конкретного места, региона и Империи, отраженная в текстах и способы ее подачи через географию обзора, описания военных действий, восприятие образов «друга» и «врага»;
3) Выявление факторов социальной и конфессиональной идентичности: влияние конфессии, статуса, социальных связей как возможная альтернатива идеям «локального» или «общеимперского» патриотизма».
Объектами работы являются дневники пастора-протестанта Венделя Билфингера, теолога Иоганна Мейера, католика и священника Мауруса Фризенеггера. Работа разделена на 3 главы, каждая из которых посвящена одному из трех дневников.
Методология исследования дневников сводится к использованию методов количественного анализа. Поскольку в работе изучается понимание авторами источников таких терминов как патриотизм, Родина, солидарность, идентичность и других, восприятие которых не может быть описано точно и однозначно, то исследователь вынужден оперировать приблизительными оценками, количественными мерами. Такой количественный анализ помогает выявить понимание авторами источников упомянутых терминов, а порой даже скрытую от читателя информацию. В данной работе мы используем категоризацию сюжетов, их моделирование в виде диаграмм для лучшей визуализации и последующей интерпретации результатов.

Купить