МАНИПУЛЯТИВНОЕ РЕЧЕВОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ: КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
|
Введение 3
Глава 1. Манипуляция как речевое воздействие: лингвопрагматические па- раметры описания 21
Позиция коммуниканта в ситуации манипулятивного речевого воздействия 21
Высказывание как средство манипулятивного речевого воздействия 45
Речевой поступок как единица манипулятивного речевого воздействия 61
Выводы 68
Глава 2. Манипулятивное коммуникативное событие:
структурно-содержательная модель 69
Коммуникативные смыслы речевых поступков манипулятора 69
Прагматические смыслы речевых поступков манипулятора 96
Коммуникативная стратегия манипулятивного речевого воздействия 116
Специфика манипулятивного коммуникативного события 130
Выводы 148
Заключение 150
Литература 154
Словари 167
Источники речевого материала 168
Приложение
Глава 1. Манипуляция как речевое воздействие: лингвопрагматические па- раметры описания 21
Позиция коммуниканта в ситуации манипулятивного речевого воздействия 21
Высказывание как средство манипулятивного речевого воздействия 45
Речевой поступок как единица манипулятивного речевого воздействия 61
Выводы 68
Глава 2. Манипулятивное коммуникативное событие:
структурно-содержательная модель 69
Коммуникативные смыслы речевых поступков манипулятора 69
Прагматические смыслы речевых поступков манипулятора 96
Коммуникативная стратегия манипулятивного речевого воздействия 116
Специфика манипулятивного коммуникативного события 130
Выводы 148
Заключение 150
Литература 154
Словари 167
Источники речевого материала 168
Приложение
Воздействие на человека посредством речи активно изучается современной наукой. Пожалуй, наибольший интерес проявляется к такому специфическому виду воздействия, как манипуляция. Приоритет в изучении данного феномена, безусловно, принадлежит психологической науке.
Манипулятивное воздействие изучают в рамках межличностной коммуникации [см.: Берн 2003а, 2003б; Битянова 2001; Добрович 2000а, 2000б; Доценко 1996; Куницына 2001; Майерс 1998; Сидоренко 2000; Экман 2000 и др.] и массовой коммуникации, где манипуляция приобретает форму политической и коммерческой пропаганды, рекламы [см.: Аронсон, Пратканис 2003; Афанасьев 1975; Байков 1988; Бережная 1988; Бурдье
1993; Вайткунене 1984; Викентьев 1993; Войтасик 1981; Грачев 1997; Дергачева 1998;
Джоуэтт, О'Доннел 1988; Ермаков 1995; Запасник 1991; Канетти 1999; Кассирер 1990; Ковалев 1987; Панкратов 1999; Почепцов 1998, 2000а, 2000б, 2000в; Речевое воздействие 1990; Рубакин 1972; Уэллс 1999; Шиллер 1980 и др.].
Сам термин «манипуляция» метафоричен и в своем прямом значении определяется как «сложный прием, сложные действия над чем-либо при работе руками, совершаемые с какой-либо целью» [БТСРЯ 1998: 519]. В социально-психологическом контексте манипуляция приобрела новый объект – человека – и принципиально новые способы осуществления действий. Этот термин, основанный на метафоре, на данный момент не имеет общепринятого определения. Его толкование представляет собой описание некого минимально необходимого набора отмечаемых большинством исследователей признаков манипуляции [см. Доценко 1996: 50 - 60] без объяснения причинно-следственных связей между ними.
Во всех психологических, а также философских исследованиях отмечается два существенных признака манипуляции. Прежде всего, отмечают скрытый характер воздействия манипулятора на манипулируемого [Афанасьев 1975; Берн 2003а, 2003б; Битянова 2001; Доценко 1996; Ермаков 1995; Ильин 2000; Ковалев 1987; Куницына 2001; Почепцов 2000а, 2000б, 2000в; Хараш 1977; Чалдини 1999; Шостром 1994 и др.]. Манипулятивное воздействие определяется как скрытое программирование личного отношения к изображаемым или описываемым фактам или событиям [Ермаков 1995], «неявное побуждение» [Доценко 1996], «скрытая трансакция» [Берн 2003а, 2003б]. При этом у манипулируемого обязательно сохраняется иллюзия самостоятельности решений и действий [Битянова 2001: 75]. Ермаков говорит, что «акт отчуждения духовной самостоятельности реципиент принимает за ее утверждение, а собственную зависимость и подчинение в этом акте он либо не замечает, либо воспринимает как форму добровольной солидарности с тем, с кем вступает в контакт» [Ермаков 1995: 163]. Запланированная оценка манипулируемым фактов и событий подается как процессуальная, формирующаяся в процессе взаимодействия спонтанно, а не под контролем манипулятора [Рубакин 1989: 57]. По мнению Битяновой, в скрытом характере (скрыт как факт воздействия, так и его цель) и состоит сила манипуляции [Битянова 2001: 75].
В связи со скрытым характером манипуляции выделяют три источника информации о ее существовании: позицию манипулируемого, манипулятора и внешнего наблюдателя [Доценко 2000: 43]. При этом манипуляция может наблюдаться лишь с последних двух позиций.
Второй важной характеристикой манипулятивного воздействия, которая часто становится основополагающей при определении манипуляции, считается использование обмана – разного рода искажений действительности [Берн 2003а, 2003б; Добрович 2000; Доценко 1996 и др.]. Манипуляция определяется как «способ, прием, действие, служащее для достижения каких-либо целей путем представления кого-либо, чего-либо в искажен- ном виде» [БТСРЯ 1998: 519], «ухищрение, подтасовка фактов, махинация», «ловкая проделка» [Кравченко 1997: 166; БТСРЯ 1998: 519], «маскировка действительности» [Афанасьев 1975: 378].
Различают степень искажения действительности при манипуляции – от прямой лжи до утаивания информации, которое в наиболее полном виде проявляется в умолчании – сокрытии определенных тем. Как отмечает Е.Л. Доценко, «искажение информации варьирует от откровенной лжи до частичных деформаций, таких как подтасовка фактов или смещение по семантическому полю понятия, когда, скажем, борьба за права какого-либо меньшинства подается как борьба против интересов большинства» [Доценко 1996: 109; см. также: Баранов 1990; Сентенберг, Карасик 1993; Почепцов 2000а, 2000б, 2000в].
Кроме этого называют такие черты манипуляции, как сложность манипулятивных приемов и искусность манипулятора в их выполнении [Доценко 2000; Ермаков 1995; БТСРЯ 1998].
Поскольку конечная цель манипуляции – принудить партнера [Битянова 2001], «прибрать к рукам» [Доценко 1996: 48], говорят о монологичности, императивности и авторитарности манипуляции [Битянова 2001; Хараш 1977].
Более подробно психологами изучается объект манипулятивного воздействия. Манипуляция – «это игра на особенностях человеческой природы и человеческих слабостях, которые обеспечивают «коммуникативную слепоту» реципиента, делают его пассивно-послушным в признании правоты коммуникатора» [Битянова, 2001: 125]. В структуре личности манипулируемого выделяют так называемые «мишени воздействия» [см.: Берн 2003а, 2003б; Битянова 2001; Вайткунене 1984; Ермаков 1995; Кассирер 1990;
Рубакин 1989; Сергеечева 2002; Чалдини 1999; Шиллер 1980 и др.]. «Мишени воздействия» определяются как «психологически уязвимые места», «слабости» [Берн 2003а, 2003б; Битянова 2001: 75], психические структуры, на которые оказывается влияние со стороны инициатора воздействия независимо от того, имел ли он такое намерение или нет [Доценко 2000: 115, подчеркивание мое – Е.Д.]. Воздействие на аудиторию имеет свою специфику: чем шире аудитория, на которую требуется оказать воздействие, тем универсальнее должны быть используемые мишени.
Манипулятивное воздействие происходит в структуре координативных, социальных отношений, когда коммуникантов связывают отношения равноправного сотрудничества, а не формальные или неформальные отношения субординации. В связи с этим, по мнению Е.Ф. Тарасова, «на аудиторию, обладающую определенной свободой выбора вариантов поведения, можно повлиять только путем мотивации или, иначе говоря, путем включения «желаемой» деятельности в систему мотивов адресата. Внушение в этом случае играет второстепенную роль» [Тарасов 1990: 5]. «В распоряжении коммуникатора нет других средств побудить реципиента следовать определенным рекомендациям, кроме включения инспирируемых действий в систему мотивов реципиента» [Рубакин 1989].
Социальные психологи, изучающие так называемую «психологию уступчивости» [Чалдини 1999] – податливости людей в отношении просьбы и требования, рассматривают в качестве «мишеней воздействия» имеющиеся у людей стереотипы поведения, или «модели зафиксированных действий» [Чалдини 1999]. Как утверждает Р. Чалдини, у людей превалирует автоматическое, стереотипное поведение, поскольку во многих случаях оно наиболее целесообразно, а в других случаях – просто необходимо. При определенных условиях, которые играют роль спускового крючка, человек начинает автоматически реагировать на происходящее. Манипулятор, или «профессионал уступчивости» (терминология Р. Чалдини), создает необходимые условия для срабатывания нужного ему стереотипа по- ведения манипулируемого, которое приводит к нужному манипулятору результату.
В работах по логике «мишенями» выступают различные логические «срывы» «слабости и огрехи мыслительной деятельности обычного среднего человека» [Ермаков 1995: 162; см. также Поварнин 1996:85; Алексеев 1991]. «Обычный человек в своих последовательных логических рассуждениях часто допускает «срывы», заменяя логические доводы эмоциональной оценкой, ассоциацией, апелляцией к устоявшемуся мнению, здравому смыслу или общепринятому символу. При этом он, как правило, не замечает подмены или считает ее естественной» [Ермаков 1995: 159]. Приемы манипулятора тщательно культивируют эти огрехи в виде якобы аналитических рассуждений и логической аргументации, «за которыми скрываются тайная апелляция к подсознательным чувствам, душевным клише и мыслительным стереотипам с целью их оживления и интенсификации» [Ермаков 1995: 162].
Таким образом, манипуляция предстает видом психологического (нефизического)
воздействия на человека, осуществляемым
• скрытым для того образом,
• с целью возбуждения у этого человека намерений, не совпадающих с его актуально существующими желаниями,
• в результате чего воздействующий субъект получает одностороннюю выгоду,
• при этом у объекта воздействия остается иллюзия самостоятельности принятых решений.
Коммуникант – объект этого воздействия представляется психологами в виде совокупности «мишеней воздействия».
С развитием антропоцентрического подхода в лингвистике появилась необходимость и возможность собственно лингвистического описания манипуляции.
С середины XX века активно развиваются такие направления лингвистики, как лингвопрагматика, связанная с именами Ч. Морриса, Дж. Остина, Дж. Серля, З. Вендлера, П. Грайса и др. [см.: Вендлер 1985; Грайс 1985; Остин 1986; Серль 1986 и др.]; психолингвистика, ведущая свое начало от трудов Л.С. Выготского, А.Р. Лурии, Н.И. Жинкина, А.Н. Леонтьева, А.А. Леонтьева, И.А. Зимней, Т.М. Дридзе, Л.В. Щербы и др. [см.: Вы- готский 2003; Дридзе 1979, 1980, 1984; Жинкин 1958, 1982, 1998; Зимняя 1985; Леонтьев 1974б, 1977; Леонтьев 1969, 1974а, 1997; Лурия 1979; Щерба 1974 и др.] и тесно связанная с последней теория речевой деятельности; социолингвистика [см. Крысин 1989 и др.].
Коммуникативно-прагматический подход предполагает исследование обстоятельств речевого общения людей, и одним из ключевых понятий современной лингвистики становится понятие коммуникативного акта, коммуникативной ситуации [см.: Борисова 2001; Зарецкая 1999; Сусов 1986; Формановская 1982; Якобсон 1985 и др.]. В связи с субъектом речи исследуют 1) явные и скрытые цели высказывания; 2) организацию и тип его речевого поведения; 3) правила общения; 4) установку говорящего, или прагматическое значение высказывания; 5) референцию говорящего (отнесенность языковых выражений к предметам действительности, вытекающую из намерения говорящего); 6) прагматические пресуппозиции (оценку говорящим общего фонда знаний, мнений, особенностей характера, способности понимать и т.п. слушающего); 7) отношение говорящего к тому, что он сообщает. В связи с адресатом изучаются 1) интерпретация речи, 2) воздействие высказывания, и 3) типы речевого реагирования. В связи взаимоотношениями между участниками исследуются формы речевого общения, социально-этическая сторона речи. Таким образом, лингвистика приобретает собственный понятийный аппарат для описания нового для себя объекта исследования – речевого воздействия, в том числе и манипулятивного.
В собственно лингвистических исследованиях манипуляции коммуникант представлен языковой личностью - «совокупностью способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются степенью структурно-языковой сложности, глубиной и точностью отражения действительности, определенной целевой направленностью» [Караулов 1987: 3]. Манипуляция в лингвистике, как и в психологии, рассматривается, преимущественно, как односторонний процесс воздействия, однако, в отличие от психологического подхода, основное внимание уделяется языковой личности коммуниканта-манипулятора, тогда как объект воздействия практически остается без внимания. Обусловлено это, по всей видимости, большим влиянием риторического подхода к изучению воздействующей речи и недостаточным количеством лингвистических методов исследования ее восприятия.
Вслед за психологами большинство исследователей-лингвистов определяют манипулятивное речевое воздействие как внушение, противопоставляя его убеждению. Например, О. Иссерс говорит, что «если убеждение осуществляется преимущественно с опорой на сознание, разум реципиента, то внушение – с опорой на эмоции. Внушая определенную мысль, субъект речевого воздействия апеллирует, прежде всего, к эмоциям объекта речевого воздействия, стремясь тем самым привести его в нужное для целей говорящего психологическое состояние» [Иссерс 1999: 38; Трошина 1990: 65]. Основанием для разделения типов воздействия в данном случае являются составляющие в структуре личности коммуниканта – «сознание», «разум», и «эмоции», - на которые направлено речевое воз- действие, при этом психологическое определение используется в лингвистике без какой- либо переработки, адаптации.
В.И. Карасик, разделяя побочное (неинтенциональное) и намеренное (интенциональное) воздействия, выделяет среди прочих средств осуществления намеренного воздействия убеждение / аргументацию, и манипуляцию – маскируемую власть [Карасик 1992], используя, таким образом, в качестве основания параметр «скрытость / открытость воздействия».
Ряд исследователей определяет характер речевого воздействия, в том числе и манипулятивного, на основании анализа вербального выражения этого воздействия. Так, И.А. Стернин разводит доказывание и убеждение также на основании характера приводимого субъектом РВ аргумента. По его мнению, в отличие от доказывания в убеждении используется логика и обязательно – эмоция, эмоциональное давление. «Убеждаем мы примерно так: «Во-первых… во-вторых… Поверь, так оно и есть! Это действительно так! И другие так думают. Это я точно знаю. Ну почему ты мне не веришь? Поверь мне, это действительно так…» и т.д. Убеждая, мы стараемся фактически навязать свою точку зрения» [Стернин 2001: 65]. Таким образом, автор устанавливает взаимно однозначное соответствие между тремя вещами: а) вербальной формой выражения речевого воздействия, б) составляющей личности объекта РВ (когнитивной и эмоциональной) и в) этической оценкой цели субъекта РВ.
Более детально убеждение рассмотрено М.Я. Гловинской в рамках изучения предикатов ментального воздействия. Автор выделяет два значения глагола УБЕЖДАТЬ. Первое ориентировано на изменение мнения, оно предполагает воздействие только на ментальное состояние адресата (английский глагол to convince). Второе ориентировано на изменение мнения у адресата с тем, чтобы он изменил вследствие этого свои намерения и совершил нужный поступок. «Воздействие в этом случае оказывается на ментальное состояние и через него – на конкретные поступки» (английское to persuade) [Гловинская 1993: 84]. М.Я. Гловинская противопоставляет убеждение объяснению и доказыванию по поведению адресата, предмету разговора, характеру аргументов.
- Распространение мнений (убеждение) происходит в интересах субъекта, тогда как распространение знаний и понимания фактов происходит в интересах адресата.
- Тезис в убеждении, в отличие от объяснения и доказывания, в какой-то мере касается лично адресата.
- При убеждении адресат является объектом всестороннего воздействия и представлен как объект.
- «Для УБЕЖДАТЬ доводами являются указания на причины, по которым что-то необходимо, правильно выгодно, плохо, хорошо и т.д.» [Гловинская 1993: 86]. Аргументы убеждения, в отличие от аргументов доказывания могут быть обращены к разным сторонам человеческой личности: они могут воздействовать не только на сознание, но и на эмоции, волю адресата. Если доказать что-то можно только с помощью истинных аргументов, то «убедить можно и с помощью фальшивых. Для УБЕЖДАТЬ чрезвычайно важна внешняя сторона подачи аргументов – тон, интонация, эмоциональность изложения…» [Гловинская 1993: 87].
Ряд исследователей выделяет разные типы аргументации [см. Алексеев 1991; Бара- нов 1990; Баранов, Сергеев 1987; Родос 1986; Брутян 1979 и др.]. Так, В.М. Сергеев разделяет аргументацию на логическую, цель которой «обоснование и расширение достоверного знания на основе принимаемой субъектом аргументации совокупности логико- гносеологических процедур», и прагматическую – использующую все возможные средства для создания у реципиента мнения [Сергеев 1987: 12]. При таком подходе в случае манипуляции осуществляется именно прагматическая аргументация.
Таким образом, общими для указанных выше теорий являются следующие утверждения:
• Различие между манипулятивным и неманипулятивным РВ носит качественный характер.
• Характер РВ определяется по речевым форме и содержанию этого воздействия.
• Наряду с так называемым «субъективным», «в какой-то мере касающимся адресата»,
«использующим все возможные средства» (и обязательно эмоции!) речевым воздействием существует и используется отдельно некое «объективное» речевое воздействие, «объективная» аргументация, представляющая собой совокупность логико-гносеологических процедур, обосновывающих некое достоверное и не связанное с адресатом знание. При этом первое воздействие на когнитивную и эмоциональную составляющую индивида, второе – только на когнитивную / рациональную.
В лингвистике, как и в психологии, существует точка зрения, что специфика манипуляции и причина ее незаметности для манипулируемого носят не качественный, а количественный характер. О.Т. Йокояма проводит модельные различия между такими феноменами, как ложь, недоверие, шутка, вежливость, такт, манипуляция. Все они «содержат определенную часть неправды» [Yokoyama 1988: 149]. Согласно ее модели информационного взаимодействия существует некий информационный контекст взаимодействия – партнеры вступают в общение, уже имея набор сведений, известных им обоим. Признаком манипулятивного воздействия автор считает наличие двойного воздействия, а именно – наряду с произносимым вслух высказыванием отправитель воздействия имеет вполне конкретные ожидания относительно действий партнера, но по каким-либо соображениям не намерен выдавать их. Это скрытое воздействие совершается с опорой на какое-либо содержание («ассоциативное знание»), известное обоим партнерам, но актуально не упоминаемое. Для успеха манипуляции существенно, чтобы наличие двойного воздействия не осознавалось адресатом, чтобы он не догадывался о том, что манипулятор строит свой расчет именно на этом знании. Вежливость отличается от манипуляции тем, что, во-первых, о наличии косвенного воздействия партнер обязан догадаться, и, во-вторых, это воздействие является конвенциональным. Такт, по мнению О.Т. Йокоямы, как и вежливость, по механизму не отличается от манипуляции, но употребляется для того, чтобы не произносить вслух то, что может быть неприятно для партнеров.
Модель манипуляции В.В. Дементьева также предполагает два плана воздействия [см. Дементьев 2000]. Согласно ей манипуляция представляет собой разновидность не- прямого воздействия, осуществляемого посредством непрямой речи [Дементьев 2000: 140]. Непрямая речь в концепции автора является одним из двух способов использования непрямой коммуникации и противопоставляется собственно непрямой коммуникации (НК) – коммуникации, при которой существует два плана интерпретации смыслов высказывания, два варианта понимания интенционального состояния (в терминах Дж. Серля [Серль: 1986в]) – прямо и непрямо. Непрямая речь (в отличие от собственно непрямой коммуникации, которая является неизбежной неточностью «в передаче и приеме смыслов вследствие непредсказуемости коммуникации, интерпретативной деятельности слушающего, наконец, вследствие обращения к языку, насквозь пронизанному НК» [Дементьев 2000: 93]) представляет собой сознательное использование НК с целью «программировать интерпретацию адресата в направлении, желательном для адресанта» [Дементьев, там же].
Манипуляция, в отличие от косвенных директивных иллокутивных актов, которые В.В. Дементьев также относит к непрямой речи, характеризуется тем, что «форма высказывания сознательно избирается такой, чтобы НЕ сигнализировать адресату об истинном интенциональном состоянии адресанта» [Дементьев 2000: 140]. «Если в случае косвенного директивного иллокутивного акта просьба остается просьбой, то в случае манипулирования адресант как раз делает вид, что никакой просьбы нет» [Дементьев там же].
Объектом изучения современной лингвистики является вербализованная, словесно выраженная, часть коммуникативного поведения – речевое поведение коммуниканта - «эмпирически наблюдаемая, мотивированная, намеренная, адресованная коммуникативная активность индивида в ситуации речевого взаимодействия, связанная с выбором и использованием речевых и языковых средств в соответствии с коммуникативной задачей» [Борисова 2001: 190 - 191]. Манипулятивное речевое поведение, как и речевое поведение вообще, рассматривается в рамках теории речевых актов, речевых жанров, теории речевой деятельности, в логико-риторическом аспекте.
Описание речевых действий с использованием модели речевого акта предложено Дж. Остином [Остин 1986; см. также: Вэндлер 1985; Дементьев 1999; Серль 1986]. Речевой акт как речевое действие имеет иллокутивную цель, силу (функцию высказывания) и перлокутивный эффект (результат воздействия). При этом иллокутивная цель речевого акта – это «ментальный акт, совершения которого добивается от слушающего говорящий, или ментальное состояние, в которое говорящий намерен привести слушающего» [Вендлер 1985: 243]. Иллокутивная сила включает в себя интенсивность, иллокутивную цель, способ достижения. Как отмечает Стросон, иллокутивная сила высказывания – «это то, что должно быть понято». «Понимание силы высказывания включает распознавание того, что в широком смысле может быть названо намерением, направленным на слушающего…» [Стросон 1986: 149]. В качестве манипулятивных рассматриваются акты с замаскированной иллокутивной целью, акты, в которых иллокутивная цель не совпадает с коммуникативной интенцией воздействующего субъекта. Так, например, Вендлер говорит о речевых актах, в которых перформативно не может быть использован ряд глаголов (напри- мер, квазиэкспозитивы - лгать, клеветать, инсинуировать и т.п.; квазипобудительные глаголы – типа провоцировать, подстрекать; глаголы этикетного поведения – льстить, поносить и т.п.). В этом случае будет обнаружена замаскированная иллокутивная цель, и про- изойдет своего рода «иллокутивное самоубийство» [Вендлер 1985: 244 - 246].
В случае речедеятельностного подхода [см.: Борисова 2001; Вежбицка 1985; Зернецкий 1988; Клюканов 1988; Кобозева 1986; Леонтьев 1969; Леонтьев 1974а; Сухих 1988 и др.] выделяют разноуровневые факты организации речевого поведения участников речевого общения, отвечающие его коммуникативной цели, - коммуникативные стратегии, тактики, ходы, приемы [см.: Борисова 1996; Верещагин 1990, 1992; Зернецкий 1988; Иссерс 1997а, 1997б, 1999, 2000; Рытникова 1996; Сухих 1986 и др.].
И.П. Тарасова говорит об особой тактике «манипулирования адресатом с целью получить односторонние преимущества» [Тарасова 1993]. Выводы о манипулятивности / неманипулятивности той или иной тактики в каждом конкретном случае ее использования делаются не на основании какого-либо анализа структуры этой тактики, а в соответствии с оценкой коммуникативного намерения говорящего субъекта. Причем манипулятивным обычно признаются тактики, речевые действия которых противоречат этическим и / или коммуникативным нормам. Так, из тактик «комплимента» и «лести», которые, по сути, представляют собой действие одного характера, манипулятивной называется последняя. В связи с этим говорят о наборе тактик, типичных для манипуляции.
О.С. Иссерс называет манипуляцией уговоры, а тактику уговоров – манипулятивной: «…уговоры – это давление на адресата, «заманивание» его – то есть манипуляция – насильственно осуществляемая власть над адресатом» [Иссерс 1999: 145]. Наиболее очевидным отличием просьбы от уговоров, по мнению автора, является «количественный» признак. «Отличие уговоров от просьбы состоит не в наличии аргументации, а в множественности аргументов, точнее, в необходимости делать несколько коммуникативных ходов» [Иссерс 1999: 142]. Автор противопоставляет тактику уговоров тактике убеждения.
В рамках жанровой модели для описания речевого поведения [см.: Бахтин 1986; см.: Вежбицка 1997; Гольдин, Дубровская 2002; Данилов 2002; Матвеева 1995; Седов 2002; Федосюк 1996, 1997; Шмелева 1997 и др.] М.Ю. Федосюк также противопоставляет основанные на аргументации комплексные речевые жанры «убеждение» и «уговоры» по характеру выгоды от совершаемого адресатом действия, которая приводится говорящим в качестве аргумента. «В речевом жанре «убеждение» говорящий приводит доводы, связанные с тем, что адресат должен или что этому адресату выгодно произвести то или иное действие. В речевом жанре «уговоры» говорящий использует аргументы, суть которых сводится к тому, что адресату следует сделать нечто в интересах этого говорящего» [Федосюк 1996].
Согласно логико-риторическому подходу аргументация особого рода («порочная» и «вырожденная» [см. Алексеев 1991]) может быть использована для оказания манипулятивного речевого воздействия. Аргументационные конструкции, используемые при манипуляции, принято называть «уловками», «софизмами», «приемами» [см.: Введенская, Павлова 2000; Поварнин 1996; Хазагеров, Ширина 1999].
В риторике спора под уловкой понимается «всякий прием, с помощью которого хотят облегчить спор для себя и затруднить спор для противника» [Поварнин 1996, 69]. С.И. Поварнин разделяет механические и психологические уловки. Механическими считаются: не давать противнику говорить, «сорвать спор», «довод к городовому», «палочные доводы», «чтение в сердцах». К психологическим относят выведение из равновесия; расчет на медленность мышления и доверчивость; отвлечение внимания от мысли, которую хотят провести без критики, и наведение на ложный след; ставка на ложный стыд; «подмазывание аргумента»; внушение; «втирание очков на мысли»; двойная бухгалтерия. В такого рода уловках активно используются синтаксические фигуры, тропы. «В ораторских речах одним из сильнейших средств, отвлекающих внимание от мыслей и их логической связи, является пафос, выражение сильного эмоционального подъема, равно как и избыток удачных тропов, фигур и т.п.» [Поварнин 1996: 89].
Разделяют довод и софизм. По мнению С.И. Поварнина, софизмы – «это намеренные ошибки в доказательстве». «Софизм и ошибка различаются не по существу, не логически, а только психологически; различаются только тем, что ошибка – не намеренна, софизм – намерен. Поэтому, сколько есть видов ошибок, столько видов и софизмов» [Поварнин 1996: 98]. Кроме того, существуют уловки в сфере этоса и пафоса, которые особенно близко соприкасаются с доводами.
Т.Г. Хазагеров и Л.С. Ширина противопоставляют довод уловке, выводя последнюю за пределы риторики. Для разграничения довода и уловки авторы разделяют экспрессивную целевую установку убеждающей речи и коммуникативную установку (ср. с установками «идеального аргументатора» А.П. Алексеева [Алексеев 1991]). «Экспрессивной называется та целевая установка, которая оформилась в сознании убеждающего и может быть сообщена или не сообщена аудитории. Если эта установка полностью сообщается, то она совпадает с коммуникативной. В этом случае средства, подкрепляющие такую установку, должны быть названы доводами» [Хазагеров, Ширина 1999: 102]. Причиной несовпадения экспрессивной и коммуникативной установки является то, что «оратор знает, что его экспрессивная установка будет принята аудиторией, поскольку аудитория полагает, что такая установка полностью противоречит ее интересам» [Хазагеров, Ширина, там же]. Отличить довод от уловки можно лишь после выявления экспрессивной установки оратора и сопоставления ее с подлинными интересами аудитории. [Хазагеров, Ширина 1999].
В риторике делового общения, изучающей деловые переговоры – взаимообмен сообщениями с целью достичь соглашения в ситуации, когда интересы в чем-то совпадают, а в чем-то и не совпадают с интересами другой стороны, - говорят о манипулятивных приемах – «хитроумных способах добиться превосходства над противником» («намеренном обмане», «психологической борьбе», «позиционном нажиме») [Фишер, Юри 1987]. Эти приемы оцениваются как «нечистоплотные, противозаконные, безнравственные или попросту неприятные», так как они «не выдерживают проверки на взаимность». Это «Их цель – помочь «одержать верх» в беспринципном волевом противоборстве… Они предназначены только для одной стороны; при этом предполагается, что другая сторона ничего не подозревает или будет покорно терпеть, даже зная, что ее обманывают». Эти приемы, определяемые как манипулятивные, «в сущности, односторонние предложения в отношении процедуры переговоров, т.е. той самой игры, в которой договаривающиеся стороны собираются участвовать» [Фишер, Юри 1987: 194].
Таким образом, положение дел в лингвистическом изучении манипуляции представляется следующим.
• Лингвисты вслед за психологами уделяют основное внимание описанию приемов и средств манипулятивного воздействия, что приводит к подмене описания процесса манипулятивного воздействия описанием набора речевых средств частных реализаций этого воздействия.
• Существующие лингвистические описания манипуляции содержат некие перечни характеристик результата манипулятивного речевого воздействия и отчасти условий его осуществления, однако базовая характеристика манипуляции и причинно-следственные связи между прочими отмечаемыми характеристиками данного феномена продолжают оставаться неопределенными.
• Характер речевого воздействия при манипуляции принимается без лингвистического переосмысления, и лингвистические модели манипуляции продолжают оставаться психологообразными, так как отсутствует собственно лингвистическая модель речевого воздействия, которая могла бы быть рассмотрена применительно к манипулятивному речевому воздействию. Лингвистически не определены параметры описания речевого воздействия: в частности, требуют выяснения структуры личности коммуниканта, релевантные для осуществления речевого воздействия, манипулятивного и неманипулятивного (выделяемые исследователями «мишени» манипулятивного воздействия – потребности, стереотипы, логические «срывы», «эмоции» и т.п., – не являются лингвистическими).
Все вышесказанное определяет актуальность предпринятого в данной работе исследования.
Цель настоящего диссертационного исследования – создание собственно лингвистической (коммуникативно-прагматической) модели манипулятивного речевого воздействия. Объектом исследования выступает коммуникативное событие – процессуальная единица членения потока коммуникации [Борисова 2001], – в котором осуществляется манипулятивное речевое воздействие. Предметом исследования – структурно-содержательная сторона манипулятивного коммуникативного события.
Поставленная цель требует решения ряда задач:
1. установления идентификационной (порождающей) характеристики манипуляции;
2. определения параметров лингвопрагматического описания речевого воздействия;
3. выявления ограничения значений этих параметров для манипулятивного речевого воз- действия;
4. представления речевого воздействия в виде коммуникативной стратегии воздействующего субъекта;
5. описания структурно-содержательной модели коммуникативного события, в котором осуществляется манипулятивное речевое воздействие.
Исследование выполнено в русле лингвопрагматики. В работе решается важная научная задача лингвопрагматического моделирования манипулятивного речевого воздействия. Ключевыми понятиями являются коммуникативное событие как процессуальная единица членения потока коммуникации, коммуникативная ситуация как внутренняя форма коммуникативного события, характеризующая его условия в целостности и в их отношении к коммуникативной деятельности участника, коммуникативная деятельность как целенаправленная активность человека в процессе коммуникации [см. Борисова 2001].
Исследование речи проводится в когнитивном, прагматическом и деятельностном аспектах. Вообще, деятельность, по всей видимости, является интегрирующим началом как для изучения внутри- и межличностных процессов [см. об этом: Выготский 2003; Леонтьев 1975, 1981; Рубинштейн 2003а], так и для междисциплинарного исследования речи. Акт коммуникации – коммуникативной деятельности - является точкой пересечения, местом перехода психологического в лингвистическое. Здесь связаны воедино психологические и лингвистические понятия: осознаваемое – вербализуемое [см. об этом: Маклаков 2003; Психофизиология 2001]; социальная ситуация – коммуникативная ситуация; когнитивная установка - коммуникативная пресуппозиция [см. об этом: Борисова 2001]; психологическое воздействие - речевое воздействие; деятельность и поведение – речевые деятельность и поведение и т.п.
В работе используются общенаучные подходы к рассматриваемому феномену: системный, структурный, функциональный, стратегический.
Материалом исследования послужили фрагменты текстов, содержащие коммуникативные события – факты манипуляции. Источник материала – тексты художественной литературы русских авторов XIX - XX веков. Отбор речевых фрагментов осуществлялся на основании анализа образа героя – субъекта воздействия – и сюжетной линии произведения. Каждый из речевых фрагментов анализировался при погружении в контекст всего произведения. Использование подобного рода материала для изучения манипуляции возможно, так как комментарии автора позволяют оказаться в позиции осведомленного стороннего наблюдателя, владеющего информацией о коммуникативных целях участников общения, их моделях мира, потребностях и т.п.
Единицей анализа избрана реплика коммуниканта. Проанализированный речевой материал дается, во-первых, иллюстративно – для подтверждения излагаемых теоретических положений, во-вторых, типологически - для подтверждения предлагаемых классификаций.
Методика исследования материала. В первой главе работы разрабатывается так называемый послойный анализ реплик коммуникантов, который и применяется при исследовании речевого материала в главе 2. Указанный метод анализа опирается на собственно лингвистические методы исследования: лексико-семантический, грамматический, функционально-стилистический анализ языковых единиц – и позволяет осуществить последовательный переход от плана содержания языковых единиц к плану содержания речевых поступков коммуниканта, осуществляющего любое (манипулятивное и неманипулятивное) речевое воздействие.
Манипуляция не является собственно лингвистическим феноменом. Она представляет собой способ психологического воздействия на индивида – с помощью психологических средств: вербальных и невербальных. В связи с этим для осуществления собственно лингвопрагматического описания феномена в работе потребовалось привлечение теоретического аппарата ряда нелингвистических дисциплин: психолингвистики, психологии, когнитивной теории аргументации, философии, психофизиологии, психотерапии.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Идентификационной характеристикой (порождающим фактором) манипуляции является специфическая коммуникативная установка воздействующего субъекта, которая выражается в непризнании равной ценности собственных потребностей и потребностей объекта воздействия и стремлении удовлетворить собственную потребность, не обнаруживая перед объектом воздействия конфликта интересов.
2. Специфика манипулятивного речевого воздействия состоит в ограничении значений лингвопрагматических параметров: а) коммуникативные смыслы речевых поступков должны обязательно создавать образ манипулятора как единомышленника; б) прагматические смыслы не должны содержать угрозу неудовлетворения потребности манипулируемого из-за действий самого манипулятора.
3. Коммуникативная стратегия манипулятора представляет собой систему субстратегий – субстратегии создания для манипулируемого мотивации к совершению нужного манипулятору действия (М-субстратегия) и субстратегии создания для манипулируемого интерпретации текущей коммуникативной ситуации (И-субстратегия).
4. Специфика манипуляции не касается процесса и механизма речевого воздействия: не существует каких-либо специфических «мишеней» и языковых средств манипулятивного воздействия. Речевое поведение манипулятора отличается от неманипулятивного особой структурной организацией, а не конкретным наполнением коммуникативной стратегии в виде приемов, тактик и т.п.
Манипулятивное воздействие изучают в рамках межличностной коммуникации [см.: Берн 2003а, 2003б; Битянова 2001; Добрович 2000а, 2000б; Доценко 1996; Куницына 2001; Майерс 1998; Сидоренко 2000; Экман 2000 и др.] и массовой коммуникации, где манипуляция приобретает форму политической и коммерческой пропаганды, рекламы [см.: Аронсон, Пратканис 2003; Афанасьев 1975; Байков 1988; Бережная 1988; Бурдье
1993; Вайткунене 1984; Викентьев 1993; Войтасик 1981; Грачев 1997; Дергачева 1998;
Джоуэтт, О'Доннел 1988; Ермаков 1995; Запасник 1991; Канетти 1999; Кассирер 1990; Ковалев 1987; Панкратов 1999; Почепцов 1998, 2000а, 2000б, 2000в; Речевое воздействие 1990; Рубакин 1972; Уэллс 1999; Шиллер 1980 и др.].
Сам термин «манипуляция» метафоричен и в своем прямом значении определяется как «сложный прием, сложные действия над чем-либо при работе руками, совершаемые с какой-либо целью» [БТСРЯ 1998: 519]. В социально-психологическом контексте манипуляция приобрела новый объект – человека – и принципиально новые способы осуществления действий. Этот термин, основанный на метафоре, на данный момент не имеет общепринятого определения. Его толкование представляет собой описание некого минимально необходимого набора отмечаемых большинством исследователей признаков манипуляции [см. Доценко 1996: 50 - 60] без объяснения причинно-следственных связей между ними.
Во всех психологических, а также философских исследованиях отмечается два существенных признака манипуляции. Прежде всего, отмечают скрытый характер воздействия манипулятора на манипулируемого [Афанасьев 1975; Берн 2003а, 2003б; Битянова 2001; Доценко 1996; Ермаков 1995; Ильин 2000; Ковалев 1987; Куницына 2001; Почепцов 2000а, 2000б, 2000в; Хараш 1977; Чалдини 1999; Шостром 1994 и др.]. Манипулятивное воздействие определяется как скрытое программирование личного отношения к изображаемым или описываемым фактам или событиям [Ермаков 1995], «неявное побуждение» [Доценко 1996], «скрытая трансакция» [Берн 2003а, 2003б]. При этом у манипулируемого обязательно сохраняется иллюзия самостоятельности решений и действий [Битянова 2001: 75]. Ермаков говорит, что «акт отчуждения духовной самостоятельности реципиент принимает за ее утверждение, а собственную зависимость и подчинение в этом акте он либо не замечает, либо воспринимает как форму добровольной солидарности с тем, с кем вступает в контакт» [Ермаков 1995: 163]. Запланированная оценка манипулируемым фактов и событий подается как процессуальная, формирующаяся в процессе взаимодействия спонтанно, а не под контролем манипулятора [Рубакин 1989: 57]. По мнению Битяновой, в скрытом характере (скрыт как факт воздействия, так и его цель) и состоит сила манипуляции [Битянова 2001: 75].
В связи со скрытым характером манипуляции выделяют три источника информации о ее существовании: позицию манипулируемого, манипулятора и внешнего наблюдателя [Доценко 2000: 43]. При этом манипуляция может наблюдаться лишь с последних двух позиций.
Второй важной характеристикой манипулятивного воздействия, которая часто становится основополагающей при определении манипуляции, считается использование обмана – разного рода искажений действительности [Берн 2003а, 2003б; Добрович 2000; Доценко 1996 и др.]. Манипуляция определяется как «способ, прием, действие, служащее для достижения каких-либо целей путем представления кого-либо, чего-либо в искажен- ном виде» [БТСРЯ 1998: 519], «ухищрение, подтасовка фактов, махинация», «ловкая проделка» [Кравченко 1997: 166; БТСРЯ 1998: 519], «маскировка действительности» [Афанасьев 1975: 378].
Различают степень искажения действительности при манипуляции – от прямой лжи до утаивания информации, которое в наиболее полном виде проявляется в умолчании – сокрытии определенных тем. Как отмечает Е.Л. Доценко, «искажение информации варьирует от откровенной лжи до частичных деформаций, таких как подтасовка фактов или смещение по семантическому полю понятия, когда, скажем, борьба за права какого-либо меньшинства подается как борьба против интересов большинства» [Доценко 1996: 109; см. также: Баранов 1990; Сентенберг, Карасик 1993; Почепцов 2000а, 2000б, 2000в].
Кроме этого называют такие черты манипуляции, как сложность манипулятивных приемов и искусность манипулятора в их выполнении [Доценко 2000; Ермаков 1995; БТСРЯ 1998].
Поскольку конечная цель манипуляции – принудить партнера [Битянова 2001], «прибрать к рукам» [Доценко 1996: 48], говорят о монологичности, императивности и авторитарности манипуляции [Битянова 2001; Хараш 1977].
Более подробно психологами изучается объект манипулятивного воздействия. Манипуляция – «это игра на особенностях человеческой природы и человеческих слабостях, которые обеспечивают «коммуникативную слепоту» реципиента, делают его пассивно-послушным в признании правоты коммуникатора» [Битянова, 2001: 125]. В структуре личности манипулируемого выделяют так называемые «мишени воздействия» [см.: Берн 2003а, 2003б; Битянова 2001; Вайткунене 1984; Ермаков 1995; Кассирер 1990;
Рубакин 1989; Сергеечева 2002; Чалдини 1999; Шиллер 1980 и др.]. «Мишени воздействия» определяются как «психологически уязвимые места», «слабости» [Берн 2003а, 2003б; Битянова 2001: 75], психические структуры, на которые оказывается влияние со стороны инициатора воздействия независимо от того, имел ли он такое намерение или нет [Доценко 2000: 115, подчеркивание мое – Е.Д.]. Воздействие на аудиторию имеет свою специфику: чем шире аудитория, на которую требуется оказать воздействие, тем универсальнее должны быть используемые мишени.
Манипулятивное воздействие происходит в структуре координативных, социальных отношений, когда коммуникантов связывают отношения равноправного сотрудничества, а не формальные или неформальные отношения субординации. В связи с этим, по мнению Е.Ф. Тарасова, «на аудиторию, обладающую определенной свободой выбора вариантов поведения, можно повлиять только путем мотивации или, иначе говоря, путем включения «желаемой» деятельности в систему мотивов адресата. Внушение в этом случае играет второстепенную роль» [Тарасов 1990: 5]. «В распоряжении коммуникатора нет других средств побудить реципиента следовать определенным рекомендациям, кроме включения инспирируемых действий в систему мотивов реципиента» [Рубакин 1989].
Социальные психологи, изучающие так называемую «психологию уступчивости» [Чалдини 1999] – податливости людей в отношении просьбы и требования, рассматривают в качестве «мишеней воздействия» имеющиеся у людей стереотипы поведения, или «модели зафиксированных действий» [Чалдини 1999]. Как утверждает Р. Чалдини, у людей превалирует автоматическое, стереотипное поведение, поскольку во многих случаях оно наиболее целесообразно, а в других случаях – просто необходимо. При определенных условиях, которые играют роль спускового крючка, человек начинает автоматически реагировать на происходящее. Манипулятор, или «профессионал уступчивости» (терминология Р. Чалдини), создает необходимые условия для срабатывания нужного ему стереотипа по- ведения манипулируемого, которое приводит к нужному манипулятору результату.
В работах по логике «мишенями» выступают различные логические «срывы» «слабости и огрехи мыслительной деятельности обычного среднего человека» [Ермаков 1995: 162; см. также Поварнин 1996:85; Алексеев 1991]. «Обычный человек в своих последовательных логических рассуждениях часто допускает «срывы», заменяя логические доводы эмоциональной оценкой, ассоциацией, апелляцией к устоявшемуся мнению, здравому смыслу или общепринятому символу. При этом он, как правило, не замечает подмены или считает ее естественной» [Ермаков 1995: 159]. Приемы манипулятора тщательно культивируют эти огрехи в виде якобы аналитических рассуждений и логической аргументации, «за которыми скрываются тайная апелляция к подсознательным чувствам, душевным клише и мыслительным стереотипам с целью их оживления и интенсификации» [Ермаков 1995: 162].
Таким образом, манипуляция предстает видом психологического (нефизического)
воздействия на человека, осуществляемым
• скрытым для того образом,
• с целью возбуждения у этого человека намерений, не совпадающих с его актуально существующими желаниями,
• в результате чего воздействующий субъект получает одностороннюю выгоду,
• при этом у объекта воздействия остается иллюзия самостоятельности принятых решений.
Коммуникант – объект этого воздействия представляется психологами в виде совокупности «мишеней воздействия».
С развитием антропоцентрического подхода в лингвистике появилась необходимость и возможность собственно лингвистического описания манипуляции.
С середины XX века активно развиваются такие направления лингвистики, как лингвопрагматика, связанная с именами Ч. Морриса, Дж. Остина, Дж. Серля, З. Вендлера, П. Грайса и др. [см.: Вендлер 1985; Грайс 1985; Остин 1986; Серль 1986 и др.]; психолингвистика, ведущая свое начало от трудов Л.С. Выготского, А.Р. Лурии, Н.И. Жинкина, А.Н. Леонтьева, А.А. Леонтьева, И.А. Зимней, Т.М. Дридзе, Л.В. Щербы и др. [см.: Вы- готский 2003; Дридзе 1979, 1980, 1984; Жинкин 1958, 1982, 1998; Зимняя 1985; Леонтьев 1974б, 1977; Леонтьев 1969, 1974а, 1997; Лурия 1979; Щерба 1974 и др.] и тесно связанная с последней теория речевой деятельности; социолингвистика [см. Крысин 1989 и др.].
Коммуникативно-прагматический подход предполагает исследование обстоятельств речевого общения людей, и одним из ключевых понятий современной лингвистики становится понятие коммуникативного акта, коммуникативной ситуации [см.: Борисова 2001; Зарецкая 1999; Сусов 1986; Формановская 1982; Якобсон 1985 и др.]. В связи с субъектом речи исследуют 1) явные и скрытые цели высказывания; 2) организацию и тип его речевого поведения; 3) правила общения; 4) установку говорящего, или прагматическое значение высказывания; 5) референцию говорящего (отнесенность языковых выражений к предметам действительности, вытекающую из намерения говорящего); 6) прагматические пресуппозиции (оценку говорящим общего фонда знаний, мнений, особенностей характера, способности понимать и т.п. слушающего); 7) отношение говорящего к тому, что он сообщает. В связи с адресатом изучаются 1) интерпретация речи, 2) воздействие высказывания, и 3) типы речевого реагирования. В связи взаимоотношениями между участниками исследуются формы речевого общения, социально-этическая сторона речи. Таким образом, лингвистика приобретает собственный понятийный аппарат для описания нового для себя объекта исследования – речевого воздействия, в том числе и манипулятивного.
В собственно лингвистических исследованиях манипуляции коммуникант представлен языковой личностью - «совокупностью способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются степенью структурно-языковой сложности, глубиной и точностью отражения действительности, определенной целевой направленностью» [Караулов 1987: 3]. Манипуляция в лингвистике, как и в психологии, рассматривается, преимущественно, как односторонний процесс воздействия, однако, в отличие от психологического подхода, основное внимание уделяется языковой личности коммуниканта-манипулятора, тогда как объект воздействия практически остается без внимания. Обусловлено это, по всей видимости, большим влиянием риторического подхода к изучению воздействующей речи и недостаточным количеством лингвистических методов исследования ее восприятия.
Вслед за психологами большинство исследователей-лингвистов определяют манипулятивное речевое воздействие как внушение, противопоставляя его убеждению. Например, О. Иссерс говорит, что «если убеждение осуществляется преимущественно с опорой на сознание, разум реципиента, то внушение – с опорой на эмоции. Внушая определенную мысль, субъект речевого воздействия апеллирует, прежде всего, к эмоциям объекта речевого воздействия, стремясь тем самым привести его в нужное для целей говорящего психологическое состояние» [Иссерс 1999: 38; Трошина 1990: 65]. Основанием для разделения типов воздействия в данном случае являются составляющие в структуре личности коммуниканта – «сознание», «разум», и «эмоции», - на которые направлено речевое воз- действие, при этом психологическое определение используется в лингвистике без какой- либо переработки, адаптации.
В.И. Карасик, разделяя побочное (неинтенциональное) и намеренное (интенциональное) воздействия, выделяет среди прочих средств осуществления намеренного воздействия убеждение / аргументацию, и манипуляцию – маскируемую власть [Карасик 1992], используя, таким образом, в качестве основания параметр «скрытость / открытость воздействия».
Ряд исследователей определяет характер речевого воздействия, в том числе и манипулятивного, на основании анализа вербального выражения этого воздействия. Так, И.А. Стернин разводит доказывание и убеждение также на основании характера приводимого субъектом РВ аргумента. По его мнению, в отличие от доказывания в убеждении используется логика и обязательно – эмоция, эмоциональное давление. «Убеждаем мы примерно так: «Во-первых… во-вторых… Поверь, так оно и есть! Это действительно так! И другие так думают. Это я точно знаю. Ну почему ты мне не веришь? Поверь мне, это действительно так…» и т.д. Убеждая, мы стараемся фактически навязать свою точку зрения» [Стернин 2001: 65]. Таким образом, автор устанавливает взаимно однозначное соответствие между тремя вещами: а) вербальной формой выражения речевого воздействия, б) составляющей личности объекта РВ (когнитивной и эмоциональной) и в) этической оценкой цели субъекта РВ.
Более детально убеждение рассмотрено М.Я. Гловинской в рамках изучения предикатов ментального воздействия. Автор выделяет два значения глагола УБЕЖДАТЬ. Первое ориентировано на изменение мнения, оно предполагает воздействие только на ментальное состояние адресата (английский глагол to convince). Второе ориентировано на изменение мнения у адресата с тем, чтобы он изменил вследствие этого свои намерения и совершил нужный поступок. «Воздействие в этом случае оказывается на ментальное состояние и через него – на конкретные поступки» (английское to persuade) [Гловинская 1993: 84]. М.Я. Гловинская противопоставляет убеждение объяснению и доказыванию по поведению адресата, предмету разговора, характеру аргументов.
- Распространение мнений (убеждение) происходит в интересах субъекта, тогда как распространение знаний и понимания фактов происходит в интересах адресата.
- Тезис в убеждении, в отличие от объяснения и доказывания, в какой-то мере касается лично адресата.
- При убеждении адресат является объектом всестороннего воздействия и представлен как объект.
- «Для УБЕЖДАТЬ доводами являются указания на причины, по которым что-то необходимо, правильно выгодно, плохо, хорошо и т.д.» [Гловинская 1993: 86]. Аргументы убеждения, в отличие от аргументов доказывания могут быть обращены к разным сторонам человеческой личности: они могут воздействовать не только на сознание, но и на эмоции, волю адресата. Если доказать что-то можно только с помощью истинных аргументов, то «убедить можно и с помощью фальшивых. Для УБЕЖДАТЬ чрезвычайно важна внешняя сторона подачи аргументов – тон, интонация, эмоциональность изложения…» [Гловинская 1993: 87].
Ряд исследователей выделяет разные типы аргументации [см. Алексеев 1991; Бара- нов 1990; Баранов, Сергеев 1987; Родос 1986; Брутян 1979 и др.]. Так, В.М. Сергеев разделяет аргументацию на логическую, цель которой «обоснование и расширение достоверного знания на основе принимаемой субъектом аргументации совокупности логико- гносеологических процедур», и прагматическую – использующую все возможные средства для создания у реципиента мнения [Сергеев 1987: 12]. При таком подходе в случае манипуляции осуществляется именно прагматическая аргументация.
Таким образом, общими для указанных выше теорий являются следующие утверждения:
• Различие между манипулятивным и неманипулятивным РВ носит качественный характер.
• Характер РВ определяется по речевым форме и содержанию этого воздействия.
• Наряду с так называемым «субъективным», «в какой-то мере касающимся адресата»,
«использующим все возможные средства» (и обязательно эмоции!) речевым воздействием существует и используется отдельно некое «объективное» речевое воздействие, «объективная» аргументация, представляющая собой совокупность логико-гносеологических процедур, обосновывающих некое достоверное и не связанное с адресатом знание. При этом первое воздействие на когнитивную и эмоциональную составляющую индивида, второе – только на когнитивную / рациональную.
В лингвистике, как и в психологии, существует точка зрения, что специфика манипуляции и причина ее незаметности для манипулируемого носят не качественный, а количественный характер. О.Т. Йокояма проводит модельные различия между такими феноменами, как ложь, недоверие, шутка, вежливость, такт, манипуляция. Все они «содержат определенную часть неправды» [Yokoyama 1988: 149]. Согласно ее модели информационного взаимодействия существует некий информационный контекст взаимодействия – партнеры вступают в общение, уже имея набор сведений, известных им обоим. Признаком манипулятивного воздействия автор считает наличие двойного воздействия, а именно – наряду с произносимым вслух высказыванием отправитель воздействия имеет вполне конкретные ожидания относительно действий партнера, но по каким-либо соображениям не намерен выдавать их. Это скрытое воздействие совершается с опорой на какое-либо содержание («ассоциативное знание»), известное обоим партнерам, но актуально не упоминаемое. Для успеха манипуляции существенно, чтобы наличие двойного воздействия не осознавалось адресатом, чтобы он не догадывался о том, что манипулятор строит свой расчет именно на этом знании. Вежливость отличается от манипуляции тем, что, во-первых, о наличии косвенного воздействия партнер обязан догадаться, и, во-вторых, это воздействие является конвенциональным. Такт, по мнению О.Т. Йокоямы, как и вежливость, по механизму не отличается от манипуляции, но употребляется для того, чтобы не произносить вслух то, что может быть неприятно для партнеров.
Модель манипуляции В.В. Дементьева также предполагает два плана воздействия [см. Дементьев 2000]. Согласно ей манипуляция представляет собой разновидность не- прямого воздействия, осуществляемого посредством непрямой речи [Дементьев 2000: 140]. Непрямая речь в концепции автора является одним из двух способов использования непрямой коммуникации и противопоставляется собственно непрямой коммуникации (НК) – коммуникации, при которой существует два плана интерпретации смыслов высказывания, два варианта понимания интенционального состояния (в терминах Дж. Серля [Серль: 1986в]) – прямо и непрямо. Непрямая речь (в отличие от собственно непрямой коммуникации, которая является неизбежной неточностью «в передаче и приеме смыслов вследствие непредсказуемости коммуникации, интерпретативной деятельности слушающего, наконец, вследствие обращения к языку, насквозь пронизанному НК» [Дементьев 2000: 93]) представляет собой сознательное использование НК с целью «программировать интерпретацию адресата в направлении, желательном для адресанта» [Дементьев, там же].
Манипуляция, в отличие от косвенных директивных иллокутивных актов, которые В.В. Дементьев также относит к непрямой речи, характеризуется тем, что «форма высказывания сознательно избирается такой, чтобы НЕ сигнализировать адресату об истинном интенциональном состоянии адресанта» [Дементьев 2000: 140]. «Если в случае косвенного директивного иллокутивного акта просьба остается просьбой, то в случае манипулирования адресант как раз делает вид, что никакой просьбы нет» [Дементьев там же].
Объектом изучения современной лингвистики является вербализованная, словесно выраженная, часть коммуникативного поведения – речевое поведение коммуниканта - «эмпирически наблюдаемая, мотивированная, намеренная, адресованная коммуникативная активность индивида в ситуации речевого взаимодействия, связанная с выбором и использованием речевых и языковых средств в соответствии с коммуникативной задачей» [Борисова 2001: 190 - 191]. Манипулятивное речевое поведение, как и речевое поведение вообще, рассматривается в рамках теории речевых актов, речевых жанров, теории речевой деятельности, в логико-риторическом аспекте.
Описание речевых действий с использованием модели речевого акта предложено Дж. Остином [Остин 1986; см. также: Вэндлер 1985; Дементьев 1999; Серль 1986]. Речевой акт как речевое действие имеет иллокутивную цель, силу (функцию высказывания) и перлокутивный эффект (результат воздействия). При этом иллокутивная цель речевого акта – это «ментальный акт, совершения которого добивается от слушающего говорящий, или ментальное состояние, в которое говорящий намерен привести слушающего» [Вендлер 1985: 243]. Иллокутивная сила включает в себя интенсивность, иллокутивную цель, способ достижения. Как отмечает Стросон, иллокутивная сила высказывания – «это то, что должно быть понято». «Понимание силы высказывания включает распознавание того, что в широком смысле может быть названо намерением, направленным на слушающего…» [Стросон 1986: 149]. В качестве манипулятивных рассматриваются акты с замаскированной иллокутивной целью, акты, в которых иллокутивная цель не совпадает с коммуникативной интенцией воздействующего субъекта. Так, например, Вендлер говорит о речевых актах, в которых перформативно не может быть использован ряд глаголов (напри- мер, квазиэкспозитивы - лгать, клеветать, инсинуировать и т.п.; квазипобудительные глаголы – типа провоцировать, подстрекать; глаголы этикетного поведения – льстить, поносить и т.п.). В этом случае будет обнаружена замаскированная иллокутивная цель, и про- изойдет своего рода «иллокутивное самоубийство» [Вендлер 1985: 244 - 246].
В случае речедеятельностного подхода [см.: Борисова 2001; Вежбицка 1985; Зернецкий 1988; Клюканов 1988; Кобозева 1986; Леонтьев 1969; Леонтьев 1974а; Сухих 1988 и др.] выделяют разноуровневые факты организации речевого поведения участников речевого общения, отвечающие его коммуникативной цели, - коммуникативные стратегии, тактики, ходы, приемы [см.: Борисова 1996; Верещагин 1990, 1992; Зернецкий 1988; Иссерс 1997а, 1997б, 1999, 2000; Рытникова 1996; Сухих 1986 и др.].
И.П. Тарасова говорит об особой тактике «манипулирования адресатом с целью получить односторонние преимущества» [Тарасова 1993]. Выводы о манипулятивности / неманипулятивности той или иной тактики в каждом конкретном случае ее использования делаются не на основании какого-либо анализа структуры этой тактики, а в соответствии с оценкой коммуникативного намерения говорящего субъекта. Причем манипулятивным обычно признаются тактики, речевые действия которых противоречат этическим и / или коммуникативным нормам. Так, из тактик «комплимента» и «лести», которые, по сути, представляют собой действие одного характера, манипулятивной называется последняя. В связи с этим говорят о наборе тактик, типичных для манипуляции.
О.С. Иссерс называет манипуляцией уговоры, а тактику уговоров – манипулятивной: «…уговоры – это давление на адресата, «заманивание» его – то есть манипуляция – насильственно осуществляемая власть над адресатом» [Иссерс 1999: 145]. Наиболее очевидным отличием просьбы от уговоров, по мнению автора, является «количественный» признак. «Отличие уговоров от просьбы состоит не в наличии аргументации, а в множественности аргументов, точнее, в необходимости делать несколько коммуникативных ходов» [Иссерс 1999: 142]. Автор противопоставляет тактику уговоров тактике убеждения.
В рамках жанровой модели для описания речевого поведения [см.: Бахтин 1986; см.: Вежбицка 1997; Гольдин, Дубровская 2002; Данилов 2002; Матвеева 1995; Седов 2002; Федосюк 1996, 1997; Шмелева 1997 и др.] М.Ю. Федосюк также противопоставляет основанные на аргументации комплексные речевые жанры «убеждение» и «уговоры» по характеру выгоды от совершаемого адресатом действия, которая приводится говорящим в качестве аргумента. «В речевом жанре «убеждение» говорящий приводит доводы, связанные с тем, что адресат должен или что этому адресату выгодно произвести то или иное действие. В речевом жанре «уговоры» говорящий использует аргументы, суть которых сводится к тому, что адресату следует сделать нечто в интересах этого говорящего» [Федосюк 1996].
Согласно логико-риторическому подходу аргументация особого рода («порочная» и «вырожденная» [см. Алексеев 1991]) может быть использована для оказания манипулятивного речевого воздействия. Аргументационные конструкции, используемые при манипуляции, принято называть «уловками», «софизмами», «приемами» [см.: Введенская, Павлова 2000; Поварнин 1996; Хазагеров, Ширина 1999].
В риторике спора под уловкой понимается «всякий прием, с помощью которого хотят облегчить спор для себя и затруднить спор для противника» [Поварнин 1996, 69]. С.И. Поварнин разделяет механические и психологические уловки. Механическими считаются: не давать противнику говорить, «сорвать спор», «довод к городовому», «палочные доводы», «чтение в сердцах». К психологическим относят выведение из равновесия; расчет на медленность мышления и доверчивость; отвлечение внимания от мысли, которую хотят провести без критики, и наведение на ложный след; ставка на ложный стыд; «подмазывание аргумента»; внушение; «втирание очков на мысли»; двойная бухгалтерия. В такого рода уловках активно используются синтаксические фигуры, тропы. «В ораторских речах одним из сильнейших средств, отвлекающих внимание от мыслей и их логической связи, является пафос, выражение сильного эмоционального подъема, равно как и избыток удачных тропов, фигур и т.п.» [Поварнин 1996: 89].
Разделяют довод и софизм. По мнению С.И. Поварнина, софизмы – «это намеренные ошибки в доказательстве». «Софизм и ошибка различаются не по существу, не логически, а только психологически; различаются только тем, что ошибка – не намеренна, софизм – намерен. Поэтому, сколько есть видов ошибок, столько видов и софизмов» [Поварнин 1996: 98]. Кроме того, существуют уловки в сфере этоса и пафоса, которые особенно близко соприкасаются с доводами.
Т.Г. Хазагеров и Л.С. Ширина противопоставляют довод уловке, выводя последнюю за пределы риторики. Для разграничения довода и уловки авторы разделяют экспрессивную целевую установку убеждающей речи и коммуникативную установку (ср. с установками «идеального аргументатора» А.П. Алексеева [Алексеев 1991]). «Экспрессивной называется та целевая установка, которая оформилась в сознании убеждающего и может быть сообщена или не сообщена аудитории. Если эта установка полностью сообщается, то она совпадает с коммуникативной. В этом случае средства, подкрепляющие такую установку, должны быть названы доводами» [Хазагеров, Ширина 1999: 102]. Причиной несовпадения экспрессивной и коммуникативной установки является то, что «оратор знает, что его экспрессивная установка будет принята аудиторией, поскольку аудитория полагает, что такая установка полностью противоречит ее интересам» [Хазагеров, Ширина, там же]. Отличить довод от уловки можно лишь после выявления экспрессивной установки оратора и сопоставления ее с подлинными интересами аудитории. [Хазагеров, Ширина 1999].
В риторике делового общения, изучающей деловые переговоры – взаимообмен сообщениями с целью достичь соглашения в ситуации, когда интересы в чем-то совпадают, а в чем-то и не совпадают с интересами другой стороны, - говорят о манипулятивных приемах – «хитроумных способах добиться превосходства над противником» («намеренном обмане», «психологической борьбе», «позиционном нажиме») [Фишер, Юри 1987]. Эти приемы оцениваются как «нечистоплотные, противозаконные, безнравственные или попросту неприятные», так как они «не выдерживают проверки на взаимность». Это «Их цель – помочь «одержать верх» в беспринципном волевом противоборстве… Они предназначены только для одной стороны; при этом предполагается, что другая сторона ничего не подозревает или будет покорно терпеть, даже зная, что ее обманывают». Эти приемы, определяемые как манипулятивные, «в сущности, односторонние предложения в отношении процедуры переговоров, т.е. той самой игры, в которой договаривающиеся стороны собираются участвовать» [Фишер, Юри 1987: 194].
Таким образом, положение дел в лингвистическом изучении манипуляции представляется следующим.
• Лингвисты вслед за психологами уделяют основное внимание описанию приемов и средств манипулятивного воздействия, что приводит к подмене описания процесса манипулятивного воздействия описанием набора речевых средств частных реализаций этого воздействия.
• Существующие лингвистические описания манипуляции содержат некие перечни характеристик результата манипулятивного речевого воздействия и отчасти условий его осуществления, однако базовая характеристика манипуляции и причинно-следственные связи между прочими отмечаемыми характеристиками данного феномена продолжают оставаться неопределенными.
• Характер речевого воздействия при манипуляции принимается без лингвистического переосмысления, и лингвистические модели манипуляции продолжают оставаться психологообразными, так как отсутствует собственно лингвистическая модель речевого воздействия, которая могла бы быть рассмотрена применительно к манипулятивному речевому воздействию. Лингвистически не определены параметры описания речевого воздействия: в частности, требуют выяснения структуры личности коммуниканта, релевантные для осуществления речевого воздействия, манипулятивного и неманипулятивного (выделяемые исследователями «мишени» манипулятивного воздействия – потребности, стереотипы, логические «срывы», «эмоции» и т.п., – не являются лингвистическими).
Все вышесказанное определяет актуальность предпринятого в данной работе исследования.
Цель настоящего диссертационного исследования – создание собственно лингвистической (коммуникативно-прагматической) модели манипулятивного речевого воздействия. Объектом исследования выступает коммуникативное событие – процессуальная единица членения потока коммуникации [Борисова 2001], – в котором осуществляется манипулятивное речевое воздействие. Предметом исследования – структурно-содержательная сторона манипулятивного коммуникативного события.
Поставленная цель требует решения ряда задач:
1. установления идентификационной (порождающей) характеристики манипуляции;
2. определения параметров лингвопрагматического описания речевого воздействия;
3. выявления ограничения значений этих параметров для манипулятивного речевого воз- действия;
4. представления речевого воздействия в виде коммуникативной стратегии воздействующего субъекта;
5. описания структурно-содержательной модели коммуникативного события, в котором осуществляется манипулятивное речевое воздействие.
Исследование выполнено в русле лингвопрагматики. В работе решается важная научная задача лингвопрагматического моделирования манипулятивного речевого воздействия. Ключевыми понятиями являются коммуникативное событие как процессуальная единица членения потока коммуникации, коммуникативная ситуация как внутренняя форма коммуникативного события, характеризующая его условия в целостности и в их отношении к коммуникативной деятельности участника, коммуникативная деятельность как целенаправленная активность человека в процессе коммуникации [см. Борисова 2001].
Исследование речи проводится в когнитивном, прагматическом и деятельностном аспектах. Вообще, деятельность, по всей видимости, является интегрирующим началом как для изучения внутри- и межличностных процессов [см. об этом: Выготский 2003; Леонтьев 1975, 1981; Рубинштейн 2003а], так и для междисциплинарного исследования речи. Акт коммуникации – коммуникативной деятельности - является точкой пересечения, местом перехода психологического в лингвистическое. Здесь связаны воедино психологические и лингвистические понятия: осознаваемое – вербализуемое [см. об этом: Маклаков 2003; Психофизиология 2001]; социальная ситуация – коммуникативная ситуация; когнитивная установка - коммуникативная пресуппозиция [см. об этом: Борисова 2001]; психологическое воздействие - речевое воздействие; деятельность и поведение – речевые деятельность и поведение и т.п.
В работе используются общенаучные подходы к рассматриваемому феномену: системный, структурный, функциональный, стратегический.
Материалом исследования послужили фрагменты текстов, содержащие коммуникативные события – факты манипуляции. Источник материала – тексты художественной литературы русских авторов XIX - XX веков. Отбор речевых фрагментов осуществлялся на основании анализа образа героя – субъекта воздействия – и сюжетной линии произведения. Каждый из речевых фрагментов анализировался при погружении в контекст всего произведения. Использование подобного рода материала для изучения манипуляции возможно, так как комментарии автора позволяют оказаться в позиции осведомленного стороннего наблюдателя, владеющего информацией о коммуникативных целях участников общения, их моделях мира, потребностях и т.п.
Единицей анализа избрана реплика коммуниканта. Проанализированный речевой материал дается, во-первых, иллюстративно – для подтверждения излагаемых теоретических положений, во-вторых, типологически - для подтверждения предлагаемых классификаций.
Методика исследования материала. В первой главе работы разрабатывается так называемый послойный анализ реплик коммуникантов, который и применяется при исследовании речевого материала в главе 2. Указанный метод анализа опирается на собственно лингвистические методы исследования: лексико-семантический, грамматический, функционально-стилистический анализ языковых единиц – и позволяет осуществить последовательный переход от плана содержания языковых единиц к плану содержания речевых поступков коммуниканта, осуществляющего любое (манипулятивное и неманипулятивное) речевое воздействие.
Манипуляция не является собственно лингвистическим феноменом. Она представляет собой способ психологического воздействия на индивида – с помощью психологических средств: вербальных и невербальных. В связи с этим для осуществления собственно лингвопрагматического описания феномена в работе потребовалось привлечение теоретического аппарата ряда нелингвистических дисциплин: психолингвистики, психологии, когнитивной теории аргументации, философии, психофизиологии, психотерапии.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Идентификационной характеристикой (порождающим фактором) манипуляции является специфическая коммуникативная установка воздействующего субъекта, которая выражается в непризнании равной ценности собственных потребностей и потребностей объекта воздействия и стремлении удовлетворить собственную потребность, не обнаруживая перед объектом воздействия конфликта интересов.
2. Специфика манипулятивного речевого воздействия состоит в ограничении значений лингвопрагматических параметров: а) коммуникативные смыслы речевых поступков должны обязательно создавать образ манипулятора как единомышленника; б) прагматические смыслы не должны содержать угрозу неудовлетворения потребности манипулируемого из-за действий самого манипулятора.
3. Коммуникативная стратегия манипулятора представляет собой систему субстратегий – субстратегии создания для манипулируемого мотивации к совершению нужного манипулятору действия (М-субстратегия) и субстратегии создания для манипулируемого интерпретации текущей коммуникативной ситуации (И-субстратегия).
4. Специфика манипуляции не касается процесса и механизма речевого воздействия: не существует каких-либо специфических «мишеней» и языковых средств манипулятивного воздействия. Речевое поведение манипулятора отличается от неманипулятивного особой структурной организацией, а не конкретным наполнением коммуникативной стратегии в виде приемов, тактик и т.п.
Реализованный в исследовании подход от экстралингвистических причин речевого воздействия к языковым средствам его реализации и использование в качестве базовой теории деятельности позволил взаимосвязанно исследовать внутри- и межличностные процессы, лингвистические и психологические феномены и описать речевое воздействие особого рода.
Идентификационной (порождающей) характеристикой манипуляции является специфическая – манипулятивная - когнитивная и коммуникативная установка воздействующего субъекта - ценностная диспозиция по отношению к объекту воздействия. Манипулятивная когнитивная установка характеризуется системой условий: 1) непризнанием субъектом РВ равной ценности личности объекта РВ по сравнению с собственной, что проявляется в непризнании равной ценности потребностей объекта РВ; 2) стремлением добиться желаемого в случае конфликта интересов без каких-либо уступок, получить нечто без платы, даром – то есть без каких-либо эмоциональных затрат. Манипулятивная коммуникативная установка характеризуется 1) стремлением удовлетворить собственную потребность посредством использования, но не удовлетворения потребностей объекта РВ; 2) стремлением удовлетворить собственную потребность, не обнаруживая перед объектом РВ конфликта интересов.
Манипулятивное речевое воздействие (как всякое воздействие вообще) является взаимодействием его субъекта и объекта. Это значит, что в комплиментарных отношениях, во-первых, должны находиться установки манипулятора и манипулируемого, во-вторых – средства, используемые манипулятором, и структуры личности манипулируемого, на которые эти средства воздействуют.
Структурами личности коммуниканта, релевантными для осуществления речевого воздействия вообще и манипулятивного в частности являются его система потребностей и система лингвистически представимых убеждений (модель мира). Эти две составляющие приобретают значимость для процесса РВ (для его собственно лингвистического исследования) в коммуникативном и прагматическом смыслах речевого поступка воздействующего субъекта. Именно коммуникативный и прагматический смыслы речевого поступка субъекта РВ являются лингвопрагматическими параметрами описания речевого воздействия вообще и манипулятивного в частности.
Коммуникативный смысл речевого поступка представляет собой аргументированную характеристику какого-либо из макрокомпонентов текущей коммуникативной ситуации и тем самым интерпретирует эту ситуацию, создавая для манипулируемого определенный ее образ. Это связано с тем, что единицей информации манипулятивного (и неманипулятивного) речевого воздействия является не сообщение – речевое произведение, а сообщение - образ ситуации, в которую помещен объект РВ. Собственно речевому сообщению и каждому отдельному высказыванию в процессе РВ отводится весьма скромная роль. Высказывание, благодаря категории предикативности, делает возможной саму связь вербализованного мыслительного содержания воздействующего субъекта – манипулятора
– с текущей ситуацией общения, в которую помещен объект речевого воздействия – манипулируемый. Вообще, можно говорить лишь о манипулятивной или неманипулятивной интерпретации текущей коммуникативной ситуации.
Созданный манипулятором посредством коммуникативных смыслов речевых поступков образ ситуации общения эмоционально переживается манипулируемым, то есть приобретает для него определенный личностный смысл, и становится способным мотивировать его поведение. Здесь речевые поступки манипулятора приобретают прагматический смысл – значение для формирования того или иного этапа мотивационного опосредования.
Предложенный в работе метод так называемого послойного анализа речевого материала позволяет осуществить последовательный переход от плана содержания языковых единиц к плану содержания речевых поступков коммуниканта, осуществляющего любое речевое воздействие (манипулятивное и неманипулятивное).
Важным является то, что предложенный подход к рассматриваемому феномену позволяет проследить весь механизм речевого воздействия. Механизм манипулятивного и неманипулятивного РВ выглядит следующим образом: высказывание субъекта воздействия + объект воздействия как система лингвистически представимых убеждений = коммуникативный смысл речевого поступка; образ ситуации общения (коммуникативный смысл речевого поступка) + объект воздействия как система потребностей = прагматический смысл речевого поступка воздействующего субъекта.
Специфика манипуляции не касается процесса и механизма речевого воздействия: не существует каких-либо специфических «мишеней» и языковых средств манипулятивного воздействия. Особенность манипулятивного РВ состоит в определенном ограничении значений указанных лингвопрагматических параметров: коммуникативные смыслы речевых поступков обязательно должны создавать образ манипулятора как единомышленника; прагматические смыслы не должны содержать угрозу неудовлетворения потребности из-за действий самого манипулятора.
Двойственность коммуникативной установки манипулятора – стремление удовлетворить собственную потребность, используя потребность манипулируемого, и не обнаружить при этом конфликт интересов – формирует аналогичную двойственность коммуникативной цели. Эта двухкомпонентная цель, в свою очередь, структурирует речевое по- ведение манипулятора в особую манипулятивную коммуникативную стратегию. Манипулятивная коммуникативная стратегия представляет собой систему двух параллельно и одновременно осуществляемых субстратегий: субстратегии создания для манипулируемого мотивации к совершению нужного манипулятору действия (М-субстратегия) и субстратегии интерпретации текущей коммуникативной ситуации (И-субстратегия).
Не существует специфических тактик манипуляции. Любые тактики, помещенные в структуру манипулятивной коммуникативной стратегии, приобретают характер манипулятивных и вступают в родовидовые отношения со стратегией манипулятора. Можно говорить о тактиках, типичных для манипуляции, которые обеспечивают успешную реализацию манипулятивной коммуникативной стратегии, и тактиках, не способствующих сохранению системности манипулятивной стратегии.
Структурно-содержательная модель манипулятивного коммуникативного события характеризуется, во-первых, монологичностью с точки зрения замысла: коммуникативная активность манипулируемого предсказуема, манипулятор как бы «режиссирует» коммуникативное событие в целом. Во-вторых, манипулятивное коммуникативное событие обладает особой информационной двуплановостью: в плоскости сознания не владеющего полным объемом информации манипулируемого оказывается неманипулятивное коммуникативное событие, в котором якобы удовлетворяется его потребность, в то время как в сознании самого манипулятора или осведомленного стороннего наблюдателя находится манипулятивное коммуникативное событие.
Отсутствие специфических языковых средств манипулятивного речевого воздействия, общность процесса и механизма воздействия для манипуляции и неманипуляции позволяют говорить о практической невозможности выработать методы распознавания манипуляции в процессе ее реализации, не владея информацией о коммуникативной установке воздействующего. И вместе с тем есть средство, позволяющее однозначно предотвратить само возникновение манипулятивного воздействия со стороны собеседника, - это равноценно относиться к собственной личности и личности собеседника, равно уважать его потребности и свои. В результате этого не произойдет необходимого и обязательного для возникновения манипуляции взаимодополняющего соотнесения коммуникативных установок участников общения – взаимного «нарушения принципа жизненной территории».
В работе представлена абстрактная коммуникативно-прагматическая модель манипулятивного речевого воздействия – некая совокупность параметров, не зависящая от частных реализаций этого воздействия. Кроме того, сама эта модель манипуляции дана как один из видов речевого воздействия. В работе не ставилось целью разработать типологию речевого воздействия, и мы ограничились лишь делением его на манипулятивное и неманипулятивное. Однако при выявлении ограничений значений лингвопрагматических параметров для манипулятивного речевого воздействия мы коснулись его других структур- но обусловленных разновидностей. Представляется, что заявленный в работе широкий подход к феномену манипуляции раскрывает перспективы дальнейшего изучения речевого воздействия в целом.
Идентификационной (порождающей) характеристикой манипуляции является специфическая – манипулятивная - когнитивная и коммуникативная установка воздействующего субъекта - ценностная диспозиция по отношению к объекту воздействия. Манипулятивная когнитивная установка характеризуется системой условий: 1) непризнанием субъектом РВ равной ценности личности объекта РВ по сравнению с собственной, что проявляется в непризнании равной ценности потребностей объекта РВ; 2) стремлением добиться желаемого в случае конфликта интересов без каких-либо уступок, получить нечто без платы, даром – то есть без каких-либо эмоциональных затрат. Манипулятивная коммуникативная установка характеризуется 1) стремлением удовлетворить собственную потребность посредством использования, но не удовлетворения потребностей объекта РВ; 2) стремлением удовлетворить собственную потребность, не обнаруживая перед объектом РВ конфликта интересов.
Манипулятивное речевое воздействие (как всякое воздействие вообще) является взаимодействием его субъекта и объекта. Это значит, что в комплиментарных отношениях, во-первых, должны находиться установки манипулятора и манипулируемого, во-вторых – средства, используемые манипулятором, и структуры личности манипулируемого, на которые эти средства воздействуют.
Структурами личности коммуниканта, релевантными для осуществления речевого воздействия вообще и манипулятивного в частности являются его система потребностей и система лингвистически представимых убеждений (модель мира). Эти две составляющие приобретают значимость для процесса РВ (для его собственно лингвистического исследования) в коммуникативном и прагматическом смыслах речевого поступка воздействующего субъекта. Именно коммуникативный и прагматический смыслы речевого поступка субъекта РВ являются лингвопрагматическими параметрами описания речевого воздействия вообще и манипулятивного в частности.
Коммуникативный смысл речевого поступка представляет собой аргументированную характеристику какого-либо из макрокомпонентов текущей коммуникативной ситуации и тем самым интерпретирует эту ситуацию, создавая для манипулируемого определенный ее образ. Это связано с тем, что единицей информации манипулятивного (и неманипулятивного) речевого воздействия является не сообщение – речевое произведение, а сообщение - образ ситуации, в которую помещен объект РВ. Собственно речевому сообщению и каждому отдельному высказыванию в процессе РВ отводится весьма скромная роль. Высказывание, благодаря категории предикативности, делает возможной саму связь вербализованного мыслительного содержания воздействующего субъекта – манипулятора
– с текущей ситуацией общения, в которую помещен объект речевого воздействия – манипулируемый. Вообще, можно говорить лишь о манипулятивной или неманипулятивной интерпретации текущей коммуникативной ситуации.
Созданный манипулятором посредством коммуникативных смыслов речевых поступков образ ситуации общения эмоционально переживается манипулируемым, то есть приобретает для него определенный личностный смысл, и становится способным мотивировать его поведение. Здесь речевые поступки манипулятора приобретают прагматический смысл – значение для формирования того или иного этапа мотивационного опосредования.
Предложенный в работе метод так называемого послойного анализа речевого материала позволяет осуществить последовательный переход от плана содержания языковых единиц к плану содержания речевых поступков коммуниканта, осуществляющего любое речевое воздействие (манипулятивное и неманипулятивное).
Важным является то, что предложенный подход к рассматриваемому феномену позволяет проследить весь механизм речевого воздействия. Механизм манипулятивного и неманипулятивного РВ выглядит следующим образом: высказывание субъекта воздействия + объект воздействия как система лингвистически представимых убеждений = коммуникативный смысл речевого поступка; образ ситуации общения (коммуникативный смысл речевого поступка) + объект воздействия как система потребностей = прагматический смысл речевого поступка воздействующего субъекта.
Специфика манипуляции не касается процесса и механизма речевого воздействия: не существует каких-либо специфических «мишеней» и языковых средств манипулятивного воздействия. Особенность манипулятивного РВ состоит в определенном ограничении значений указанных лингвопрагматических параметров: коммуникативные смыслы речевых поступков обязательно должны создавать образ манипулятора как единомышленника; прагматические смыслы не должны содержать угрозу неудовлетворения потребности из-за действий самого манипулятора.
Двойственность коммуникативной установки манипулятора – стремление удовлетворить собственную потребность, используя потребность манипулируемого, и не обнаружить при этом конфликт интересов – формирует аналогичную двойственность коммуникативной цели. Эта двухкомпонентная цель, в свою очередь, структурирует речевое по- ведение манипулятора в особую манипулятивную коммуникативную стратегию. Манипулятивная коммуникативная стратегия представляет собой систему двух параллельно и одновременно осуществляемых субстратегий: субстратегии создания для манипулируемого мотивации к совершению нужного манипулятору действия (М-субстратегия) и субстратегии интерпретации текущей коммуникативной ситуации (И-субстратегия).
Не существует специфических тактик манипуляции. Любые тактики, помещенные в структуру манипулятивной коммуникативной стратегии, приобретают характер манипулятивных и вступают в родовидовые отношения со стратегией манипулятора. Можно говорить о тактиках, типичных для манипуляции, которые обеспечивают успешную реализацию манипулятивной коммуникативной стратегии, и тактиках, не способствующих сохранению системности манипулятивной стратегии.
Структурно-содержательная модель манипулятивного коммуникативного события характеризуется, во-первых, монологичностью с точки зрения замысла: коммуникативная активность манипулируемого предсказуема, манипулятор как бы «режиссирует» коммуникативное событие в целом. Во-вторых, манипулятивное коммуникативное событие обладает особой информационной двуплановостью: в плоскости сознания не владеющего полным объемом информации манипулируемого оказывается неманипулятивное коммуникативное событие, в котором якобы удовлетворяется его потребность, в то время как в сознании самого манипулятора или осведомленного стороннего наблюдателя находится манипулятивное коммуникативное событие.
Отсутствие специфических языковых средств манипулятивного речевого воздействия, общность процесса и механизма воздействия для манипуляции и неманипуляции позволяют говорить о практической невозможности выработать методы распознавания манипуляции в процессе ее реализации, не владея информацией о коммуникативной установке воздействующего. И вместе с тем есть средство, позволяющее однозначно предотвратить само возникновение манипулятивного воздействия со стороны собеседника, - это равноценно относиться к собственной личности и личности собеседника, равно уважать его потребности и свои. В результате этого не произойдет необходимого и обязательного для возникновения манипуляции взаимодополняющего соотнесения коммуникативных установок участников общения – взаимного «нарушения принципа жизненной территории».
В работе представлена абстрактная коммуникативно-прагматическая модель манипулятивного речевого воздействия – некая совокупность параметров, не зависящая от частных реализаций этого воздействия. Кроме того, сама эта модель манипуляции дана как один из видов речевого воздействия. В работе не ставилось целью разработать типологию речевого воздействия, и мы ограничились лишь делением его на манипулятивное и неманипулятивное. Однако при выявлении ограничений значений лингвопрагматических параметров для манипулятивного речевого воздействия мы коснулись его других структур- но обусловленных разновидностей. Представляется, что заявленный в работе широкий подход к феномену манипуляции раскрывает перспективы дальнейшего изучения речевого воздействия в целом.
Подобные работы
- МАНИПУЛЯТИВНОЕ РЕЧЕВОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ: КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Диссертации (РГБ), филология. Язык работы: Русский. Цена: 500 р. Год сдачи: 2003 - ЖЕНСКИЙ ЖУРНАЛ В XXI ВЕКЕ: КОММУНИКАТИВНО-
ПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Дипломные работы, ВКР, журналистика. Язык работы: Русский. Цена: 4900 р. Год сдачи: 2019 - Стратегии речевого воздействия в социальной рекламе
Дипломные работы, ВКР, журналистика. Язык работы: Русский. Цена: 4210 р. Год сдачи: 2016 - РЕЧЕВОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ В СОВРЕМЕННОМ ТЕЛЕВИЗИОННОМ
ДИСКУРСЕ
Дипломные работы, ВКР, информационные системы. Язык работы: Русский. Цена: 4700 р. Год сдачи: 2021 - Стратегии речевого воздействия в социальной рекламе
Дипломные работы, ВКР, журналистика. Язык работы: Русский. Цена: 4340 р. Год сдачи: 2016 - РЕЧЕВЫЕ СРЕДСТВА ЭМОЦИОНАЛЬНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ В
ТЕЛЕВИЗИОННОМ ДИСКУРСЕ
Бакалаврская работа, английский язык. Язык работы: Русский. Цена: 3900 р. Год сдачи: 2018 - Манипулирование в сетевой рекламе как объект лингвистической экспертизы
Бакалаврская работа, лингвистика. Язык работы: Русский. Цена: 4300 р. Год сдачи: 2020 - Манипулирование в сетевой рекламе как объект лингвистической экспертизы
Дипломные работы, ВКР, лингвистика. Язык работы: Русский. Цена: 4780 р. Год сдачи: 2020 - РЕЧЕВАЯ МАНИПУЛЯЦИЯ В РЕКЛАМЕ ПРОДУКТОВ ДЕТСКОГО ПИТАНИЯ
Бакалаврская работа, филология. Язык работы: Русский. Цена: 5750 р. Год сдачи: 2017
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (152561)
- Бакалаврская работа (38868)
- Диссертация (978)
- Магистерская диссертация (22489)
- Дипломные работы, ВКР (62279)
- Главы к дипломным работам (2139)
- Курсовые работы (10693)
- Контрольные работы (6269)
- Отчеты по практике (1357)
- Рефераты (1488)
- Задачи, тесты, ПТК (631)
- Ответы на вопросы (155)
- Статьи, Эссе, Сочинения (942)
- Бизнес-планы (51)
- Презентации (106)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1692)
- Диссертации (РГБ) (1882)
- Прочее (458)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
