ВВЕДЕНИЕ 3
ГЛАВА 1. СОН В ФОЛЬКЛОРЕ И ЛИТЕРАТУРЕ 9
1.1. Концепция сна в античной традиции 9
1.2. Мифология сна в библейских сюжетах 16
1.3. Языческие представления о сне в фольклорном наследии 17 восточных славян
1.4. Отражение языческих представлений о сне в литературных 31 произведениях
ГЛАВА 2. МОТИВ СНА И ЕГО ФУНКЦИИ В ПОЭМЕ ГОГОЛЯ 3 6
2.1. Мотив сна в структуре поэмы «Мертвые души» 36
2.2. Внешний план мотива сна 38
2.3. Внутренний план мотива сна 44
2.4. Мотив сна в лирических рассуждениях 49
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 51
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 53
Купить

Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души» традиционно находится в центре внимания литературоведов. При этом можно увидеть наличие нескольких подходов к интерпретации ее художественного смысла.
Так, довольно устойчивой является традиция восприятия произведения как выдающего образца социальной сатиры, направленного на обличение пороков феодально-капиталистической, крепостнической действительности в России 1830-х годов, берущая начало в работах критиков-современников автора поэмы (В. Г. Белинский, А. И. Герцен, М. П. Погодин, С. П. Шевырев, Н. И. Греч, О. И. Сенковский).
Столь же распространен и другой подход, связанный с акцентированием экзистенциального аспекта гоголевского замысла, художественно воплощенного в формуле «смерть-жизнь-смерть», определяющей логику бытия в художественном мире поэмы. В связи с этим заслуживают упоминания высказывания гоголеведов, связанные с установлением типологической близости «Мертвых душ» и «Божественной комедии» Данте (С. К. Шамбинаго, А. Белый, Е. А. Смирнова, Н. Ф. Федоров, И. Есаулов, Ю. М. Лотман).
Одним из первых данный аспект проблематики «Мертвых душ» рассмотрел С. К. Шамбинаго: «Цели гоголевской поэмы навеяны перспективами “Божественной комедии”» [Шамбинаго 1911: 153].
Исследователь говорит о влиянии знакомства Гоголя с Римом на мистическое содержание поэмы, при этом склонен рассматривать гоголевское произведение как подражание Данте. Поднимая вопрос о наличии в поэме чего-то большего, чем критика российской действительности, исследователь не анализирует поэму, не аргументирует высказанные предположения о ее идейном содержании.
Андрей Белый рассматривая поэму в религиозно-мистическом контексте, также делает отсылку к Данте: «Посещение помещиков — стадии падения в грязь; поместья — круги дантова ада; владелец каждого — более мертв, чем предыдущий; последний, Плюшкин — мертвец мертвецов» [Белый 1996: 103].
Е. А. Смирнова утверждает, что поэма Гоголя в перспективе должна была повторить логику «Божественной комедии», «структура которой представляет ту же вертикаль: путь ее героя идет через ад, чистилище и рай. И в своем замысле “Мертвых душ” Гоголь собирался повторить эту структуру» [Смирнова 1987: 69]. Исследовательница подробно анализирует и сопоставляет образы и мотивы в поэмах Данте и Гоголя, рассматривая Данте в качестве посредника между Гоголем и древнейшими культурными традициями.
Н. Ф. Федоров также намечает возможный путь развития для предполагавшихся трёх частей «Мертвых душ». Понятие «душа» Н. Ф. Федоров рассматривает в контексте религии, говоря о том, что «у Гоголя есть еще смутное представление чего-то греховного в торге мертвыми душами, т. е. остаток религии» [Федоров 1989: 290]. При этом Н. Ф. Федоров рассматривает религиозные аспекты проблематики «Мертвых душ» строго в православном контексте.
На библейские архетипы в поэтике поэмы обращает внимание М. Я. Вайскопф. Лирическое отступление в мертвых душах, посвященное Руси и изображенная в нем пустынная необъятная Русь не является, по мнению Вайскопфа, оригинальной находкой Гоголя, а восходит к библейским архетипам.
Ю. В. Манн рассматривает аспект сна, как «травестированный перифраз евангельского чуда, скрывающий в себе двойственный, мерцающий смысл» [Манн 1987: 261].
А. Д. Синявский затрагивает тему смерти тезисно, в контексте гоголевского понимания бытийной пошлости: «Пошлость в “Мертвых Душах” принимает устрашающий образ универсальной стихии жизни, которая равнозначна смерти и покрывает собою равномерно и равнодушно всё живущее на земле» [Синявский 2009: 88].Тема смерти в его работе понимается как один из способов создания Гоголем особых, перевернутых образов. Именно в радикальном изображении персонажей-карикатур видит А. Д. Синявский потенциал к их возрождению, воскресению. Как видим, традиция интерпретации гоголевского замысла в русле христианских, православных представлений о мире, довольно устойчива.
Между тем, в современной науке накоплен значительный материал, позволяющий воспринимать христианскую идею бессмертия души в ее связи с миросозерцанием, возникшим на почве более древних мифологических представлений. Отсюда возникает необходимость исследования архетипов, просматривающихся в дантовской концепции умирания-воскрешения. В связи с этим и интерпретация поэмы Гоголя в рамках христианского мировоззрения кажется нам недостаточной.
Первым проблему мифологической и обрядовой основы гоголевского замысла поставил М. М. Бахтин в своей работе «Рабле и Гоголь». По мнению исследователя, сюжет поэмы задуман в форме «веселого (карнавального) хождения по преисподней, по стране смерти» [Бахтин 1975: 488]. При этом смерть выступает как элемент карнавальной игры, подлежащий осмеянию. Исследователь определяет художественный мир «Мертвых душ» как «мир веселой преисподней» [Бахтин 1975: 488].
Однако М. М. Бахтин не углубляется в специальный анализ собственно славянской языческой основы гоголевского карнавала. Данную проблему поднимает Е. А. Смирнова. В основе поэтики «Мертвых душ», по мнению Е. А. Смирновой, лежит именно славянская обрядовость. Так, в частности, с образом масленицы ассоциируется вечно праздная, ничем не заполненная жизнь героев поэмы. В поэме, по мнению Е. А. Смирновой, органично сопрягаются народная мифология смерти и возрождения с христианскими представлениями о гибели и спасении человеческой души.
А. Х. Гольденберг в исследовании «Архетипы в поэтике Н. В. Гоголя» большое внимание уделил изучению свадебного и похоронного обрядов, которые в народной культуре «структурно изоморфны» [Гольденберг 2007: 11].
Нам представляется интересным выделение исследователем в поэтике Н. В. Гоголя именно этого архетипического комплекса, поскольку «их неразрывная связь отражает архаические представления об изоморфизме смерти и рождения» [Гольденберг 2007: 11]. Исследователь указывает на интересующий нас архетип смерти, рассматривая его в контексте выбранных обрядов...
Купить