Мифопоэтическая основа стилевой доминанты «Затесей» В. Астафьева: материалы к изучению стиля в школе
|
Введение 3
Глава I. Современная концепция стиля: аспекты изучения 11
1.1. Принципы стилевого анализа в современных теоретических трудах 11
1.2. Теория цикла в современном литературоведении 15
1.3. Лирическая проза в теоретическом освещении 18
1.4. Современное литературоведение о связи лирики и музыки 21
1.5. О музыке как проявлении софийной основы мира: 25
теоретический аспект 25
Глава II. Астафьевский миф о природе и его воплощение в стиле Первой Тетради «Затесей» 28
2.1. О мифопоэтической, метафизической, музыкальной основе творчества В.П.
Астафьева 28
2.2. Прием пластичности в миниатюре «Лунный блик» 39
2.3. Характер взаимоотношения лирического и эпического начал в миниатюре «Поход по
метам» 44
2.4. «Звучащая» идея в лирической миниатюре «Хрустальный звон» 55
2.5. Поэтика двойственной семантики и ее функция в миниатюре «Падение листа» 61
Глава III. Музыкальная архитектоника первой Тетради «Затесей» 73
3.1. Расположение миниатюр в Тетради: 73
от мифопоэтического природного цикла к построению художественного мира 73
3.2. Музыкальная структура первой Тетради «Затесей» В.П. Астафьева 82
3.4. О «Прощальном письме» В.П. Астафьева и его связи с первой Тетрадью «Затесей» 88 Глава IV. Архитектурно-музыкальная доминанта в изображении культурных артефактов и ее преломление в ритмико-мелодической организации второй и шестой Тетрадей «Затесей» 91
4.1. О значении символов культуры в структуре второй и шестой Тетрадей «Затесей»
В.П. Астафьева 93
4.2. Поэтика древних жанров в миниатюрах второй Тетради «Затесей» 99
Список источников и литературы 112
Приложение № 1. Схема расположения миниатюр в первой Тетради «Падение листа» из книги «Затесей» В.П. Астафьева.
Глава I. Современная концепция стиля: аспекты изучения 11
1.1. Принципы стилевого анализа в современных теоретических трудах 11
1.2. Теория цикла в современном литературоведении 15
1.3. Лирическая проза в теоретическом освещении 18
1.4. Современное литературоведение о связи лирики и музыки 21
1.5. О музыке как проявлении софийной основы мира: 25
теоретический аспект 25
Глава II. Астафьевский миф о природе и его воплощение в стиле Первой Тетради «Затесей» 28
2.1. О мифопоэтической, метафизической, музыкальной основе творчества В.П.
Астафьева 28
2.2. Прием пластичности в миниатюре «Лунный блик» 39
2.3. Характер взаимоотношения лирического и эпического начал в миниатюре «Поход по
метам» 44
2.4. «Звучащая» идея в лирической миниатюре «Хрустальный звон» 55
2.5. Поэтика двойственной семантики и ее функция в миниатюре «Падение листа» 61
Глава III. Музыкальная архитектоника первой Тетради «Затесей» 73
3.1. Расположение миниатюр в Тетради: 73
от мифопоэтического природного цикла к построению художественного мира 73
3.2. Музыкальная структура первой Тетради «Затесей» В.П. Астафьева 82
3.4. О «Прощальном письме» В.П. Астафьева и его связи с первой Тетрадью «Затесей» 88 Глава IV. Архитектурно-музыкальная доминанта в изображении культурных артефактов и ее преломление в ритмико-мелодической организации второй и шестой Тетрадей «Затесей» 91
4.1. О значении символов культуры в структуре второй и шестой Тетрадей «Затесей»
В.П. Астафьева 93
4.2. Поэтика древних жанров в миниатюрах второй Тетради «Затесей» 99
Список источников и литературы 112
Приложение № 1. Схема расположения миниатюр в первой Тетради «Падение листа» из книги «Затесей» В.П. Астафьева.
Виктор Петрович Астафьев трудился над созданием «Затесей» большую часть своей жизни - 41 год. По рассуждениям автора, человек последнего десятилетия стал более одинок, а «затеси» - мимоходные зарубки и меты на «древе жизни» - могут указать тропинку к собеседнику, утешить в тяжелую минуту, напомнить о ближних, раскрыть глубинные свойства собственной души1 2. Писатель, создавая «Затеси» для «собеседования с собой и людьми» и оформляя их в Тетрадь, постарался выразить целостный взгляд на окружающую действительность.
Жанр лирической миниатюры характеризуется весьма небольшим размером, что позволяет ему вписаться в ритм жизни современного человека. В комментарии к «Затесям» В.П. Астафьев пишет: «Не случайно в последнее время очень разные писатели начали общаться с читателем посредством коротких записей-миниатюр - таким образом можно скорее «настичь» бегущего, занятого работой, затурканного бытом современного читателя» 2.
Активное изучение не только «Затесей», но и всего творчества писателя в целом, началось в 2002 году, и это оправданно: со смерти писателя прошел год, и литературоведы, друзья, родные писателя бросили свои силы на осмысление того корпуса литературы, невероятно большого фонда текстов (письма, зарисовки, миниатюры, рассказы, повести, романы), который оставил после себя Астафьев.
В Перми в мае 2002 года состоялись первые «Астафьевские чтения», где было заявлено восемь докладов. Тексты писателя были рассмотрены с разных аспектов: литературоведческого, лингвистического,
культурологического. В. И. Бурдин сделал попытку рассмотреть жанровое своеобразие «Затесей»3. Он указывает на связь миниатюр с тургеневскими «Стихотворениями в прозе», отмечает исповедальное и проповедническое начало в текстах, что может быть свойственно жанру дневника. Но на наш взгляд, это лишь наброски, наметки, очевидные наблюдения. Кроме того, В.И. Бурдин говорит об отсутствии сюжета в «Затесях», что не вполне соответствует истине. Сюжет в миниатюрах Астафьева есть, но он другого, не эпического, а лирического характера.
Ровно через год, на вторых «Астафьевских чтениях», исследователь В.А. Зубков делает доклад на тему «Последняя проза Виктора Астафьева». Он утверждает, что «Затеси» «стали без преувеличения основным жанром астафьевской прозы: писатель вновь и вновь испытывал потребность возвращаться к этому свободному способу высказывания» 4.
Так же, как упомянутый выше ученый, В.А. Зубков отмечает нарастание «прямого исповедально-проповеднического слова над традиционными литературными формами». Исследователь описывает суть лирического сюжета, не употребляя в работе этой терминологии: он замечает, что герой «Затесей» видит перед собой очень обыденное, житейское, а в голове рождается мысль об онтологическом, вечном, ценностном. В.А. Зубков говорит, что связь между изображением и мыслью составляет основу устройства миниатюр.
Главный творческий принцип, по мнению исследователя, «состоит, очевидно, в отсутствии каких-либо внутренних ограничений и единых жанровых установок, вольно или невольно принятых на себя автором »5. В этом утверждении видна перекличка с тезисом В.И. Бурдина о жанровом синтезе Тетрадей: «Здесь есть все: вроде бы беглые наблюдения и всего лишь пейзажные зарисовки, бытовые сценки, давние и свежие случаи из чужой и своей жизни»6.
Для нас же особо важна статья И.А. Подюкова, лингвиста, этнолингвиста, фольклориста, диалектолога. Он анализирует эстетику народной речи в поэтике «Затесей». Подюков отмечает, что народное слово в творчестве В. П. Астафьева несет особую эстетическую и мировоззренческую нагрузку. Писатель обращается к нему не для создания местного, «географического», колорита: «В пермских описаниях Чусовой и Койвы, Сылвы, речки Быковки, Кваркуша у него много не уральского, а сугубо сибирского материала»7.
Также исследователь говорит, что Астафьев в «Затесях» пользуется материалами из уральских, вологодских и сибирских говоров: «Диалектное слово, речение интересует писателя как знак национальной народной культуры, которую писатель, естественно, воспринимал через призму сибирской локальной традиции»8.
Но, пожалуй, самые ценные замечания для нас Подюков делает по поводу миниатюры «Хлебозары» (из Тетради «Падение листа»). Само слово «хлебозары» не характерно пермскому тексту, однако оно включается в него писателем. Для него важна сама семантика слова: «хлебозары» связаны с народным восприятием космических событий. «Зарницы как прорыв космического, вселенского огня, космического хаоса в народном сознании воспринимаются как явление, способное и благотворно воздействовать, и в то же время вносить возмущение в порядок вещей . Время зарниц, необычных молний без грома мифопоэтически ассоциировалось с «первовременем», началом жизни, мыслилось в прошлом открытым, мистическим. Древнее пламя осенних зарниц становится знаком священности бытия и напоминанием мистической связи человека и космоса. Ощущение святости хлеба и хлебного поля, самой «природы, матери нашей», связь с которой так ослабла, если не прервалась в позднейшее время, - вот главное, что нужно вернуть в нашу жизнь»9, - пишет Подюков и, таким образом, он первым нащупывает метафизическую, мифопоэтическую основу художественных образов в миниатюрах В.П. Астафьева...
Жанр лирической миниатюры характеризуется весьма небольшим размером, что позволяет ему вписаться в ритм жизни современного человека. В комментарии к «Затесям» В.П. Астафьев пишет: «Не случайно в последнее время очень разные писатели начали общаться с читателем посредством коротких записей-миниатюр - таким образом можно скорее «настичь» бегущего, занятого работой, затурканного бытом современного читателя» 2.
Активное изучение не только «Затесей», но и всего творчества писателя в целом, началось в 2002 году, и это оправданно: со смерти писателя прошел год, и литературоведы, друзья, родные писателя бросили свои силы на осмысление того корпуса литературы, невероятно большого фонда текстов (письма, зарисовки, миниатюры, рассказы, повести, романы), который оставил после себя Астафьев.
В Перми в мае 2002 года состоялись первые «Астафьевские чтения», где было заявлено восемь докладов. Тексты писателя были рассмотрены с разных аспектов: литературоведческого, лингвистического,
культурологического. В. И. Бурдин сделал попытку рассмотреть жанровое своеобразие «Затесей»3. Он указывает на связь миниатюр с тургеневскими «Стихотворениями в прозе», отмечает исповедальное и проповедническое начало в текстах, что может быть свойственно жанру дневника. Но на наш взгляд, это лишь наброски, наметки, очевидные наблюдения. Кроме того, В.И. Бурдин говорит об отсутствии сюжета в «Затесях», что не вполне соответствует истине. Сюжет в миниатюрах Астафьева есть, но он другого, не эпического, а лирического характера.
Ровно через год, на вторых «Астафьевских чтениях», исследователь В.А. Зубков делает доклад на тему «Последняя проза Виктора Астафьева». Он утверждает, что «Затеси» «стали без преувеличения основным жанром астафьевской прозы: писатель вновь и вновь испытывал потребность возвращаться к этому свободному способу высказывания» 4.
Так же, как упомянутый выше ученый, В.А. Зубков отмечает нарастание «прямого исповедально-проповеднического слова над традиционными литературными формами». Исследователь описывает суть лирического сюжета, не употребляя в работе этой терминологии: он замечает, что герой «Затесей» видит перед собой очень обыденное, житейское, а в голове рождается мысль об онтологическом, вечном, ценностном. В.А. Зубков говорит, что связь между изображением и мыслью составляет основу устройства миниатюр.
Главный творческий принцип, по мнению исследователя, «состоит, очевидно, в отсутствии каких-либо внутренних ограничений и единых жанровых установок, вольно или невольно принятых на себя автором »5. В этом утверждении видна перекличка с тезисом В.И. Бурдина о жанровом синтезе Тетрадей: «Здесь есть все: вроде бы беглые наблюдения и всего лишь пейзажные зарисовки, бытовые сценки, давние и свежие случаи из чужой и своей жизни»6.
Для нас же особо важна статья И.А. Подюкова, лингвиста, этнолингвиста, фольклориста, диалектолога. Он анализирует эстетику народной речи в поэтике «Затесей». Подюков отмечает, что народное слово в творчестве В. П. Астафьева несет особую эстетическую и мировоззренческую нагрузку. Писатель обращается к нему не для создания местного, «географического», колорита: «В пермских описаниях Чусовой и Койвы, Сылвы, речки Быковки, Кваркуша у него много не уральского, а сугубо сибирского материала»7.
Также исследователь говорит, что Астафьев в «Затесях» пользуется материалами из уральских, вологодских и сибирских говоров: «Диалектное слово, речение интересует писателя как знак национальной народной культуры, которую писатель, естественно, воспринимал через призму сибирской локальной традиции»8.
Но, пожалуй, самые ценные замечания для нас Подюков делает по поводу миниатюры «Хлебозары» (из Тетради «Падение листа»). Само слово «хлебозары» не характерно пермскому тексту, однако оно включается в него писателем. Для него важна сама семантика слова: «хлебозары» связаны с народным восприятием космических событий. «Зарницы как прорыв космического, вселенского огня, космического хаоса в народном сознании воспринимаются как явление, способное и благотворно воздействовать, и в то же время вносить возмущение в порядок вещей . Время зарниц, необычных молний без грома мифопоэтически ассоциировалось с «первовременем», началом жизни, мыслилось в прошлом открытым, мистическим. Древнее пламя осенних зарниц становится знаком священности бытия и напоминанием мистической связи человека и космоса. Ощущение святости хлеба и хлебного поля, самой «природы, матери нашей», связь с которой так ослабла, если не прервалась в позднейшее время, - вот главное, что нужно вернуть в нашу жизнь»9, - пишет Подюков и, таким образом, он первым нащупывает метафизическую, мифопоэтическую основу художественных образов в миниатюрах В.П. Астафьева...
Изучению «Затесей» В.П. Астафьева посвящено не одно исследование в современном литературоведении. Чаще всего ученые обращаются к жанровому аспекту, лингвистическому или культурологическому.
В центре же нашего внимания оказалось исследование стилевого единства «Затесей» с опорой на музыкальную и мифопоэтическую доминанту. Наблюдения касаются первой, второй и шестой Тетрадей. Цели, задачи работы потребовали от нас серьезного обращения к разным теоретическим концепциям, связанным, прежде всего, с теорией стиля. Ученые М.М. Гиршман, Н.Л. Лейдерман рассматривают литературное произведение в его целостности, анализируя каждый из стилевых компонентов текста. Несмотря на то, что в теории стиля много нерешенных вопросов, она, тем не менее, открыла взгляд на астафьевские «Затеси» как на цикл. Продуктивной для нашей работы стала мысль В.И. Тюпы о цикле как метажанровом явлении.
Одновременно с этим необходимо было четко обозначить родовую специфику миниатюр писателя. В центре наблюдений оказалась проблема соотношения эпоса и лирики, жанровые особенности лирической прозы и ее теоретическое освещение. Важными для нас стали мысли Ю.Н. Чумакова, Е.В. Капинос о разграничении автора и лирического субъекта, рефлексивном сознании последнего, воплощенном в пульсации лирического сюжета. В свою очередь, все эти аспекты позволили подойти к главной проблеме диссертации - музыкальной основе астафьевских «Затесей».
Мы попытались показать музыкальность как основу построения художественного мира автора, найти ее первоистоки. Музыкальность сопряжена у В.П. Астафьева с пониманием Софийности как источника такой модели. В параграфе «“Звучащая” идея в лирической миниатюре “Хрустальный звон”» нами проявлена мысль о музыке как идейном семени Св. Софии. Она - «организм идей», и музыка в природе - это такой же знак софийной ее основы, это голос, благодаря которому лирический субъект ощущает присутствие Софии, ее любви и красоты в этом мире, становится ближе к состоянию начала Мира.
Во второй главе диссертации мы анализируем первую Тетрадь «Затесей». На основе наблюдений мы пришли к выводу о том, что В.П. Астафьев создает свой миф о природе. Писатель видит ее как живой организм в диалектике макро- и микромира: космические зарницы как отблеск космического пламени и бытие древесного листа, сорвавшегося с ветки, уравнены в своей значимости.
Основу всего сущего автор видит в звучании мира. Звуки в его творчестве перестают быть только материальной субстанцией, они обретают метафизический смысл, становятся конструктивным принципом создаваемого им художественного мира. С помощью «звучания мира» автор хочет вернуть человека к состоянию первовремени, ведь только в нем он может найти просветление, очиститься духовно, возродиться к лучшему. Это, в свою очередь, позволяет лирическому субъекту быть транслятором природного сознания.
В третьей главе мы попытались доказать, что наши наблюдения над музыкальной основой астафьевских «Затесей» выстраиваются в достаточно четкую систему, о чем свидетельствует соотнесенность построения первой Тетради с жанровым строением симфонии. Данное сопоставление позволяет многое понять в устройстве художественного мира Астафьева, например, почему превалируют «летние» сюжеты. Календарный год в целом мифопоэтичен, связан он с древними представлениями человека о смерти и возрождении. Конец Тетради является разомкнутым: герой находит «величие смысла жизни» и обретает истинное, безграничное счастье. Тетрадь же мыслится нами как «вербализованная» симфония, в ней диссонансное звучание преобразуется в консонансное. Также нами замечено внимание автора к числу 4, что связано, с одной стороны, с устойчивой целостностью мира, с другой стороны - с жанром симфонии. Это удачная форма для развития лирического переживания.
В четвертой главе наши наблюдения касаются тех миниатюр, в которых В.П. Астафьев пытается создать свой культурный миф. В проанализированных текстах иной нарратив: эпическое превалирует над лирическим. Основной сюжетной ситуацией оказывается описание культурных артефактов (мечеть, Домский собор, Спас-камень, скульптура). Однако это описание служит поводом для рефлексии лирического субъекта, в которою включен суровый жизненный опыт, прежде всего, опыт Великой Отечественной войны. Музыка в этих текстах, в конечном счете, преодолевает все разломы, словно заслоняет собой консонансное звучание страшных звуков снарядов. Таким образом, В.П. Астафьев открывает культуру как область, которая преумножает доброту и красоту в мире. Если красота природы явлена на землю ликом Св. Софии, любимицы Божьей, то красота, созданная рукотворно, принадлежит человеческому гению. В этом смысле у В.П. Астафьева роднятся два образа - Св. София и человек-творец.
Культура преодолевает тяжесть военных воспоминаний, гармонизирует пространство. Стилистически воспоминания выглядят сглаженными, не звучат так, как в других текстах Астафьева о войне.
Кроме этого, во второй Тетради писатель использует поэтику древних жанров видения, заговора, сна. Они позволяют писателю по-другому воздействовать на читателя: вместе с лирическим субъектом он погружается в состояние полусна, где становится возможен выход за пределы реального существования в область метафизического, мифопоэтического, в которой человек ощущает себя частью идеального мирового первообраза.
В миниатюрах «Печаль веков», «Окно», «Голос из-за моря», «Песнопевица» лирический субъект начинает осмысляться нами в качестве провидца, ему становится возможным услышать древнюю «печаль веков», предвидеть будущее, представить человеческие сны о крестьянском рае.
Нам думается, что данная работа, с одной стороны, имеет ряд обобщений уже имеющегося в литературоведении опыта изучения творчества писателя, с другой стороны, практические главы вносят некоторые новые замечания о стилевом аспекте творчества В.П. Астафьева. Мы попытались увидеть мифопоэтическую и музыкально-софийную доминанты художественного мира писателя в единстве.
Работа не претендует на абсолютную правоту, так как по сути своей экспериментальна. В перспективе работу следует дополнить анализами миниатюр, оставшимися лишь вскользь упомянутыми в основном содержании, ведь за рамками нашего исследования остались пять Тетрадей «Затесей». Также нам бы хотелось, чтобы наше исследование явилось одновременно очередным толчком для дальнейшего глубокого изучения творчества писателя.
В центре же нашего внимания оказалось исследование стилевого единства «Затесей» с опорой на музыкальную и мифопоэтическую доминанту. Наблюдения касаются первой, второй и шестой Тетрадей. Цели, задачи работы потребовали от нас серьезного обращения к разным теоретическим концепциям, связанным, прежде всего, с теорией стиля. Ученые М.М. Гиршман, Н.Л. Лейдерман рассматривают литературное произведение в его целостности, анализируя каждый из стилевых компонентов текста. Несмотря на то, что в теории стиля много нерешенных вопросов, она, тем не менее, открыла взгляд на астафьевские «Затеси» как на цикл. Продуктивной для нашей работы стала мысль В.И. Тюпы о цикле как метажанровом явлении.
Одновременно с этим необходимо было четко обозначить родовую специфику миниатюр писателя. В центре наблюдений оказалась проблема соотношения эпоса и лирики, жанровые особенности лирической прозы и ее теоретическое освещение. Важными для нас стали мысли Ю.Н. Чумакова, Е.В. Капинос о разграничении автора и лирического субъекта, рефлексивном сознании последнего, воплощенном в пульсации лирического сюжета. В свою очередь, все эти аспекты позволили подойти к главной проблеме диссертации - музыкальной основе астафьевских «Затесей».
Мы попытались показать музыкальность как основу построения художественного мира автора, найти ее первоистоки. Музыкальность сопряжена у В.П. Астафьева с пониманием Софийности как источника такой модели. В параграфе «“Звучащая” идея в лирической миниатюре “Хрустальный звон”» нами проявлена мысль о музыке как идейном семени Св. Софии. Она - «организм идей», и музыка в природе - это такой же знак софийной ее основы, это голос, благодаря которому лирический субъект ощущает присутствие Софии, ее любви и красоты в этом мире, становится ближе к состоянию начала Мира.
Во второй главе диссертации мы анализируем первую Тетрадь «Затесей». На основе наблюдений мы пришли к выводу о том, что В.П. Астафьев создает свой миф о природе. Писатель видит ее как живой организм в диалектике макро- и микромира: космические зарницы как отблеск космического пламени и бытие древесного листа, сорвавшегося с ветки, уравнены в своей значимости.
Основу всего сущего автор видит в звучании мира. Звуки в его творчестве перестают быть только материальной субстанцией, они обретают метафизический смысл, становятся конструктивным принципом создаваемого им художественного мира. С помощью «звучания мира» автор хочет вернуть человека к состоянию первовремени, ведь только в нем он может найти просветление, очиститься духовно, возродиться к лучшему. Это, в свою очередь, позволяет лирическому субъекту быть транслятором природного сознания.
В третьей главе мы попытались доказать, что наши наблюдения над музыкальной основой астафьевских «Затесей» выстраиваются в достаточно четкую систему, о чем свидетельствует соотнесенность построения первой Тетради с жанровым строением симфонии. Данное сопоставление позволяет многое понять в устройстве художественного мира Астафьева, например, почему превалируют «летние» сюжеты. Календарный год в целом мифопоэтичен, связан он с древними представлениями человека о смерти и возрождении. Конец Тетради является разомкнутым: герой находит «величие смысла жизни» и обретает истинное, безграничное счастье. Тетрадь же мыслится нами как «вербализованная» симфония, в ней диссонансное звучание преобразуется в консонансное. Также нами замечено внимание автора к числу 4, что связано, с одной стороны, с устойчивой целостностью мира, с другой стороны - с жанром симфонии. Это удачная форма для развития лирического переживания.
В четвертой главе наши наблюдения касаются тех миниатюр, в которых В.П. Астафьев пытается создать свой культурный миф. В проанализированных текстах иной нарратив: эпическое превалирует над лирическим. Основной сюжетной ситуацией оказывается описание культурных артефактов (мечеть, Домский собор, Спас-камень, скульптура). Однако это описание служит поводом для рефлексии лирического субъекта, в которою включен суровый жизненный опыт, прежде всего, опыт Великой Отечественной войны. Музыка в этих текстах, в конечном счете, преодолевает все разломы, словно заслоняет собой консонансное звучание страшных звуков снарядов. Таким образом, В.П. Астафьев открывает культуру как область, которая преумножает доброту и красоту в мире. Если красота природы явлена на землю ликом Св. Софии, любимицы Божьей, то красота, созданная рукотворно, принадлежит человеческому гению. В этом смысле у В.П. Астафьева роднятся два образа - Св. София и человек-творец.
Культура преодолевает тяжесть военных воспоминаний, гармонизирует пространство. Стилистически воспоминания выглядят сглаженными, не звучат так, как в других текстах Астафьева о войне.
Кроме этого, во второй Тетради писатель использует поэтику древних жанров видения, заговора, сна. Они позволяют писателю по-другому воздействовать на читателя: вместе с лирическим субъектом он погружается в состояние полусна, где становится возможен выход за пределы реального существования в область метафизического, мифопоэтического, в которой человек ощущает себя частью идеального мирового первообраза.
В миниатюрах «Печаль веков», «Окно», «Голос из-за моря», «Песнопевица» лирический субъект начинает осмысляться нами в качестве провидца, ему становится возможным услышать древнюю «печаль веков», предвидеть будущее, представить человеческие сны о крестьянском рае.
Нам думается, что данная работа, с одной стороны, имеет ряд обобщений уже имеющегося в литературоведении опыта изучения творчества писателя, с другой стороны, практические главы вносят некоторые новые замечания о стилевом аспекте творчества В.П. Астафьева. Мы попытались увидеть мифопоэтическую и музыкально-софийную доминанты художественного мира писателя в единстве.
Работа не претендует на абсолютную правоту, так как по сути своей экспериментальна. В перспективе работу следует дополнить анализами миниатюр, оставшимися лишь вскользь упомянутыми в основном содержании, ведь за рамками нашего исследования остались пять Тетрадей «Затесей». Также нам бы хотелось, чтобы наше исследование явилось одновременно очередным толчком для дальнейшего глубокого изучения творчества писателя.
