Рецепция «своего» и «чужого» в произведениях М. Хемлин (на примере романов «Дознаватель» и «Клоцвог»)
|
Введение 3
Глава I. Рецепция еврейского как доминанта оппозиции «свое /
чужое» в романе М.Хемлин «Клоцвог» 12
Глава II. Многоаспектность категорий «свое» и «чужое»
в романе М.Хемлин «Дознаватель» 30
Заключение 46
Список использованной литературы
Глава I. Рецепция еврейского как доминанта оппозиции «свое /
чужое» в романе М.Хемлин «Клоцвог» 12
Глава II. Многоаспектность категорий «свое» и «чужое»
в романе М.Хемлин «Дознаватель» 30
Заключение 46
Список использованной литературы
Маргарита Хемлин родилась в 1960 году в Чернигове, в семье прораба Михаила Соломоновича Хемлина, родом из местечка Остёр, и инструктора по лечебной физкультуре Веры Айзиковны Мееровской. Училась в Московском Литературном институте имени А.М. Горького (1980-1985), на поэтическом семинаре Льва Озерова. После окончания института работала в ЖЭКе, посудомойкой в кафе. Затем долгие годы ее жизненный и творческий путь был связан с журналистикой: она работала в издательстве журнала «Физкультура и спорт», театральным обозревателем в отделе культуры «Независимой газеты» (1991-1992), в отделе искусства газеты «Сегодня» (1993-1996), редактором отдела политики в журнале «Итоги», шеф-редактором Дирекции оформления эфира (промоушен и дизайн) на Первом канале телевидения (1996-2007). При её участии была восстановлена в эфире «Минута молчания», не выходившая в 1992 -1995 годах, после распада СССР.
Ее первой художественной, литературной публикацией стала повесть «Запрещённый приём», опубликованная в сборнике «Запрещённый приём: Спортивный детектив» (выпуск 3 1991 года), написанная совместно с Анатолием Беликовым.
Самостоятельно Маргарита Хемлин дебютировала в 2005 году циклом рассказов «Прощание еврейки» в журнале «Знамя» (№ 10). И уже в 2007 стала лауреатом ежегодной премии «Знамени» по итогам года за повести из этого цикла - «Про Берту» и «Про Иосифа». Эти повести были отмечены также премией «Глобус», назначенной Всероссийской библиотекой иностранной литературы им. М.И. Рудомино.
Дебютный сборник рассказов Маргариты Хемлин «Живая очередь» вошёл в шорт-лист премии «Большая книга-2008». В том же 2008 году повесть «Третья мировая Баси Соломоновны» была включена в составленную Асаром Эппелем антологию из серии «Проза еврейской жизни» (издательство «Текст»). Интересно, что составитель озаглавил антологию названием повести М. Хемлин.
В последующие годы ее произведения неоднократно отмечались жюри самых разных премий: роман «Клоцвог» вошел в шорт-лист премии «Русский Букер» 2010 года, «Крайний» - лонг-лист премии «Большая книга» 2011 года, «Дознаватель» - в лонг-лист премии «Большая книга» 2013 года, шорт-лист премии «Русский Букер» 2103 года, шорт-лист премии НОС 2013 года и стал лауреатом специальной премии «Инспектор НОС» 2014 года как лучший постсоветский детектив.
С 2012 года Маргарита Хемлин была членом жюри премии им. О. Г енри «Дары волхвов» (Нью-Йорк).
Сама Маргарита Хемлин всегда с некоторым недоумением воспринимала такой успех своих творений о людях, «.которые были миллионом, которых смахнули как пыль». Образ ушедшего поколения, оживающего в рассказах и вещах, создается на фоне послевоенных лет, полных смуты, тревоги, истерии, о которых писательница написала с удивительным спокойствием, как о данности, которую нужно просто пережить. Отмечала автор и особый автобиографизм своих книг, стремление перенести на бумагу воспоминания своих родных и знакомых . В то же время она создает некую историческую хронику, которая рассказывает о временах, с одной стороны, не столь давних (30-70-е годы XX века), с другой - намеренно стертых из памяти современников, а молодому поколению и подавно известных лишь по книгам.
Возрастающий интерес к творчеству М. Хемлин в современном литературоведении, к сожалению, можно наблюдать лишь после неожиданной смерти автора 24 октября 2015 года. В основном подобные отклики носят характер некрологов, призваны возбудить интерес читающей публики к работам писателя, ушедшего из жизни в расцвете жизненных и творческих сил.
На сегодняшний день, пожалуй, самой значимой научно¬критической работой по творчеству М. Хемлин можно считать статью И.А. Подавыловой «Внутренние границы в романе М. Хемлин «Крайний». Отметим также рецензии на ее произведения М. Галиной, В. Варжапетяна, Н. Таранцовой, В.Гуг.
Как отмечают критики, важнейшей особенностью произведений М. Хемлин можно назвать тот факт, что произведения эти, не образующие единого цикла, все же связаны единством проблематики и даже образного строя. Герои М. Хемлин живут в одно время и в одном месте, более того, они знают друг друга, часто «кочуют» по ее произведениям. Так, например, Гиля Мельник, легенда Остра, присутствует и в романе «Крайний», и в романе «Клоцвог», причем в последнем, где ему отведена более значительная роль в сюжете и в системе персонажей, Гиля появляется в преклонном возрасте, в этом же романе он умирает. Повести М. Хемлин также связаны между собой, часто образуя циклы. Недаром она писала в одном из вступлений: «Я рассказала про Берту. Теперь - про Иосифа. Вслед за Бертой и Иосифом настанет черед Ионы, потом еще кого-то».
Нельзя не заметить и значимость так называемого «еврейского вопроса» в творчестве М. Хемлин, который относится к одному из наиболее сложных для интерпретации.
Актуальность нашего исследования определяется связью с новейшими направлениями развития современного литературоведения, изучающего данный аспект в плане соотношения документального и художественного в произведения, в аспекте функционирования национального мифа, а также в контексте проблемы «свое / чужое» в ракурсе системного подхода. Это тем более важно, что анализ высказываний автора позволяет отметить автобиографические черты ряда образов рассказчиков и героев в рассматриваемых произведениях М. Хемлин.
Подобный подход позволяет изучить творчество М. Хемлин в свете философии диалога культур XX века.
Согласно концепции Гадамера, герменевтическая модель Другого заключается в том, что «Я» (свой) и «Другой» (чужой) постигают друг друга не в процессе межличностного общения, а в процессе интерпретации взаимодействия знаков, окружающих «Я» и «Другого» в культуре. Основным методом общения является понимание. Гадамер пишет: «чудо (понимания) заключается не в том, что души таинственно сообщаются между собой, а в том, что они причастны к общему для них смыслу» [Гадамер 1991: 73]. Уже здесь отмечается коренное отличие от
предыдущей традиции понимания. «Я» и «Другой» имеют общее звено смысла, которое требует понимания. Оно начинается с того, что «нечто обращается к нам и нас задевает» [Гадамер 1991: 81]. Однако важен не результат, но процесс, основанный на предпонимании (определенном наборе культурных символов, дающих возможность вступить в отношения культурным оболочкам «Я» и «Другого»: «понимание, заключается ... в том, чтобы разрабатывать такую предварительную проекцию смысла, которая. постоянно пересматривается в зависимости от того, что получается при дальнейшем вникании в смысл» [Гадамер 1991: 75]. Для того, чтобы происходило движения смысла, необходимо вслушивание субъектов в этот смысл «пробрасывание» смысла. По Гадамеру, для понимания необходимо схождение горизонтов двух смыслов, при котором рождается некий третий горизонт смысла.
Стоит отметить, что данная концепция близка по духу диалогическим концепциям М.М. Бахтина («свое-чужое») и М. Бубера («некое Еще»). Выражаясь словами М.М. Бахтина, деятельная активность творцов направляется на одни и те же приоритеты. По отношению к русскому художественному языку в целом можно говорить об определенной ценностной шкале, параметрами которой выступают свое - чужое, природа - культура, интуиция (бессознательное) - логическое (научное) знание. Это находит яркое отражение в спорах о языке, в высказываниях самих писателей о языке словесного искусства, но главное - в их художественной практике. Слово исконное предпочитается заимствованному, слово повседневной речи - слову письменного языка, слово крестьянское (диалектное, профессионально-диалектное) - слову общелитературному, простая номинация, простое обозначение - номинации смещенной, метафорической. Легко видеть, что выбор осуществляется в сторону слова «первичного», неотрефлексированного и не отягощенного ментальной (формальной) обработкой. И этот выбор идеологизирован, то есть он соединяется с представлениями о правде - лжи и истине - фальши. На уровне языкового выбора путь к адекватной художественной форме видится через слово, максимально близкое к экзистенциальному, «фактичному» существованию, которое и есть «правда».
Диалог «своего» и «чужого», русского и еврейского, при том что значимость этой проблематики констатируется рецензентами произведений М. Хемлин, относится к области неизученных проблем в творчестве писательницы. Так, И.А. Подавылова обратила внимание на концепт «свое-чужое» в своей работе, рассматривающей проблемы разграничения документального и художественного начал в одном из произведений М. Хемлин. Исследователь Бройтман также отмечает, что «Ключевыми для раскрытия ценностного значения подобного пограничья становятся оппозиции «свое-чужое», «потустороннее-посюсторнее» и т. п., реализуемые в особом хронотопе. Биографическое время героя становится «временем испытаний» [Бройтман 2004: 182].»
Понимание диалога как общения (различных персонажей, рассказчика и повествователя), характерное для всех работ М. Хемлин, не раскрывает специфики проявления диалогичности в произведениях писательницы. Наоборот, содержательное понимание диалога вообще и диалога культур, диалога «своего» и «чужого» в частности, позволит не только раскрыть художественные приемы диалогического разрешения противопоставления «своего» и «чужого», но и рассмотреть специфику философского и литературного пласта содержания в произведениях автора об «инаких людях». Отметим, что значимыми оказываются три аспекта авторства - как исследователя русской (украинской) ментальности через их отношение к «чужим» (т.е, евреям), как автора биографического, носителя определенного комплекса неосознанных представлений, связанных с восприятием евреев как «чужих», и как автора творящего, использующего такое отношение к евреям для художественного воплощения диалога «своего» и «чужого».
В творчестве М. Хемлин образы евреев являются центральными во всех произведениях, и везде они соотносятся с представлением о евреях как о «чужих». Стоит отметить, что в произведениях М. Хемлин оппозиция «своего» / «чужого» выступает как категория традиционной ментальности. В круг нашего рассмотрения вошли те произведения писателя, где присутствует характерный субъект речи (рассказчик или личный повествователь с признаками рассказчика), в восприятии которого человек другой национальности выступает как уникальная в своем роде личность или конкретный представитель определенного этноса, и как «чужой», определенный герой, наделенный устойчивым набором отрицательных качеств.
Новизна нашего исследования обусловлена стремлением отойти от трактовки оппозиции «свое / чужое» исключительно в ракурсе национального аспекта и в системе оценочных категорий. Кроме того, поскольку на сегодняшний день творчество М. Хемлин следует признать завершенным, следует рассматривать его как сформировавшуюся художественную систему со своей логикой внутреннего развития, что было невозможно при жизни автора.
Целью выпускной квалификационной работы является изучение рецепции «свого» и «чужого» в произведениях М. Хемлин.
Цель исследования определила круг задач, которые должны быть решены в процессе работы:
1. Выявить семантику категорий «свое» и «чужое» в романах М. Хемлин;
2. Определить способы и формы художественной репрезентации оппозиции «свое / чужое» в произведениях М. Хемлин;
3. Обозначить эволюцию данных категорий в творчестве М. Хемлин.
Объектом исследования избраны романы «Клоцвог» и «Дознаватель», поскольку именно они неоднократно становились номинантами и лауреатами различных премий и считаются наиболее репрезентативными для творческой манеры изучаемого нами автора.
Предмет исследования - соотношение категорий «свое» и «чужое» и их семантическое наполнение в прозе писательницы.
Теоретико-методологическую базу исследования составляют работы зарубежных и отечественных ученых, в которых рассматриваются категории «свое» и «чужое». Прежде всего, это исследования философии диалога культур М.М. Бахтина и В.С. Библера, а также работа Г.-Г. Гадамера «Истина и метод: основы философской герменевтики».
Метод исследования: сравнительно - типологический.
Структура выпускной квалификационной работы подчинена реализации основной цели и поставленных задач. Она состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.
Введение раскрывает актуальность, определяет степень научной разработки темы, цель и задачи исследования, раскрывает теоретическую и практическую значимость данной работы.
В первой главе рассматривается оппозиция категорий «свое» и «чужое» в романе М. Хемлин «Клоцвог», прежде всего в аспекте соотношения «еврейского» и «нееврейского».
Во второй главе объектом исследования становится роман «Дознаватель», в котором семантика категорий «свое» и «чужое» выходит за рамки категории национального.
В заключении подводятся итоги исследования, формируются окончательные выводы по рассматриваемой теме.
Ее первой художественной, литературной публикацией стала повесть «Запрещённый приём», опубликованная в сборнике «Запрещённый приём: Спортивный детектив» (выпуск 3 1991 года), написанная совместно с Анатолием Беликовым.
Самостоятельно Маргарита Хемлин дебютировала в 2005 году циклом рассказов «Прощание еврейки» в журнале «Знамя» (№ 10). И уже в 2007 стала лауреатом ежегодной премии «Знамени» по итогам года за повести из этого цикла - «Про Берту» и «Про Иосифа». Эти повести были отмечены также премией «Глобус», назначенной Всероссийской библиотекой иностранной литературы им. М.И. Рудомино.
Дебютный сборник рассказов Маргариты Хемлин «Живая очередь» вошёл в шорт-лист премии «Большая книга-2008». В том же 2008 году повесть «Третья мировая Баси Соломоновны» была включена в составленную Асаром Эппелем антологию из серии «Проза еврейской жизни» (издательство «Текст»). Интересно, что составитель озаглавил антологию названием повести М. Хемлин.
В последующие годы ее произведения неоднократно отмечались жюри самых разных премий: роман «Клоцвог» вошел в шорт-лист премии «Русский Букер» 2010 года, «Крайний» - лонг-лист премии «Большая книга» 2011 года, «Дознаватель» - в лонг-лист премии «Большая книга» 2013 года, шорт-лист премии «Русский Букер» 2103 года, шорт-лист премии НОС 2013 года и стал лауреатом специальной премии «Инспектор НОС» 2014 года как лучший постсоветский детектив.
С 2012 года Маргарита Хемлин была членом жюри премии им. О. Г енри «Дары волхвов» (Нью-Йорк).
Сама Маргарита Хемлин всегда с некоторым недоумением воспринимала такой успех своих творений о людях, «.которые были миллионом, которых смахнули как пыль». Образ ушедшего поколения, оживающего в рассказах и вещах, создается на фоне послевоенных лет, полных смуты, тревоги, истерии, о которых писательница написала с удивительным спокойствием, как о данности, которую нужно просто пережить. Отмечала автор и особый автобиографизм своих книг, стремление перенести на бумагу воспоминания своих родных и знакомых . В то же время она создает некую историческую хронику, которая рассказывает о временах, с одной стороны, не столь давних (30-70-е годы XX века), с другой - намеренно стертых из памяти современников, а молодому поколению и подавно известных лишь по книгам.
Возрастающий интерес к творчеству М. Хемлин в современном литературоведении, к сожалению, можно наблюдать лишь после неожиданной смерти автора 24 октября 2015 года. В основном подобные отклики носят характер некрологов, призваны возбудить интерес читающей публики к работам писателя, ушедшего из жизни в расцвете жизненных и творческих сил.
На сегодняшний день, пожалуй, самой значимой научно¬критической работой по творчеству М. Хемлин можно считать статью И.А. Подавыловой «Внутренние границы в романе М. Хемлин «Крайний». Отметим также рецензии на ее произведения М. Галиной, В. Варжапетяна, Н. Таранцовой, В.Гуг.
Как отмечают критики, важнейшей особенностью произведений М. Хемлин можно назвать тот факт, что произведения эти, не образующие единого цикла, все же связаны единством проблематики и даже образного строя. Герои М. Хемлин живут в одно время и в одном месте, более того, они знают друг друга, часто «кочуют» по ее произведениям. Так, например, Гиля Мельник, легенда Остра, присутствует и в романе «Крайний», и в романе «Клоцвог», причем в последнем, где ему отведена более значительная роль в сюжете и в системе персонажей, Гиля появляется в преклонном возрасте, в этом же романе он умирает. Повести М. Хемлин также связаны между собой, часто образуя циклы. Недаром она писала в одном из вступлений: «Я рассказала про Берту. Теперь - про Иосифа. Вслед за Бертой и Иосифом настанет черед Ионы, потом еще кого-то».
Нельзя не заметить и значимость так называемого «еврейского вопроса» в творчестве М. Хемлин, который относится к одному из наиболее сложных для интерпретации.
Актуальность нашего исследования определяется связью с новейшими направлениями развития современного литературоведения, изучающего данный аспект в плане соотношения документального и художественного в произведения, в аспекте функционирования национального мифа, а также в контексте проблемы «свое / чужое» в ракурсе системного подхода. Это тем более важно, что анализ высказываний автора позволяет отметить автобиографические черты ряда образов рассказчиков и героев в рассматриваемых произведениях М. Хемлин.
Подобный подход позволяет изучить творчество М. Хемлин в свете философии диалога культур XX века.
Согласно концепции Гадамера, герменевтическая модель Другого заключается в том, что «Я» (свой) и «Другой» (чужой) постигают друг друга не в процессе межличностного общения, а в процессе интерпретации взаимодействия знаков, окружающих «Я» и «Другого» в культуре. Основным методом общения является понимание. Гадамер пишет: «чудо (понимания) заключается не в том, что души таинственно сообщаются между собой, а в том, что они причастны к общему для них смыслу» [Гадамер 1991: 73]. Уже здесь отмечается коренное отличие от
предыдущей традиции понимания. «Я» и «Другой» имеют общее звено смысла, которое требует понимания. Оно начинается с того, что «нечто обращается к нам и нас задевает» [Гадамер 1991: 81]. Однако важен не результат, но процесс, основанный на предпонимании (определенном наборе культурных символов, дающих возможность вступить в отношения культурным оболочкам «Я» и «Другого»: «понимание, заключается ... в том, чтобы разрабатывать такую предварительную проекцию смысла, которая. постоянно пересматривается в зависимости от того, что получается при дальнейшем вникании в смысл» [Гадамер 1991: 75]. Для того, чтобы происходило движения смысла, необходимо вслушивание субъектов в этот смысл «пробрасывание» смысла. По Гадамеру, для понимания необходимо схождение горизонтов двух смыслов, при котором рождается некий третий горизонт смысла.
Стоит отметить, что данная концепция близка по духу диалогическим концепциям М.М. Бахтина («свое-чужое») и М. Бубера («некое Еще»). Выражаясь словами М.М. Бахтина, деятельная активность творцов направляется на одни и те же приоритеты. По отношению к русскому художественному языку в целом можно говорить об определенной ценностной шкале, параметрами которой выступают свое - чужое, природа - культура, интуиция (бессознательное) - логическое (научное) знание. Это находит яркое отражение в спорах о языке, в высказываниях самих писателей о языке словесного искусства, но главное - в их художественной практике. Слово исконное предпочитается заимствованному, слово повседневной речи - слову письменного языка, слово крестьянское (диалектное, профессионально-диалектное) - слову общелитературному, простая номинация, простое обозначение - номинации смещенной, метафорической. Легко видеть, что выбор осуществляется в сторону слова «первичного», неотрефлексированного и не отягощенного ментальной (формальной) обработкой. И этот выбор идеологизирован, то есть он соединяется с представлениями о правде - лжи и истине - фальши. На уровне языкового выбора путь к адекватной художественной форме видится через слово, максимально близкое к экзистенциальному, «фактичному» существованию, которое и есть «правда».
Диалог «своего» и «чужого», русского и еврейского, при том что значимость этой проблематики констатируется рецензентами произведений М. Хемлин, относится к области неизученных проблем в творчестве писательницы. Так, И.А. Подавылова обратила внимание на концепт «свое-чужое» в своей работе, рассматривающей проблемы разграничения документального и художественного начал в одном из произведений М. Хемлин. Исследователь Бройтман также отмечает, что «Ключевыми для раскрытия ценностного значения подобного пограничья становятся оппозиции «свое-чужое», «потустороннее-посюсторнее» и т. п., реализуемые в особом хронотопе. Биографическое время героя становится «временем испытаний» [Бройтман 2004: 182].»
Понимание диалога как общения (различных персонажей, рассказчика и повествователя), характерное для всех работ М. Хемлин, не раскрывает специфики проявления диалогичности в произведениях писательницы. Наоборот, содержательное понимание диалога вообще и диалога культур, диалога «своего» и «чужого» в частности, позволит не только раскрыть художественные приемы диалогического разрешения противопоставления «своего» и «чужого», но и рассмотреть специфику философского и литературного пласта содержания в произведениях автора об «инаких людях». Отметим, что значимыми оказываются три аспекта авторства - как исследователя русской (украинской) ментальности через их отношение к «чужим» (т.е, евреям), как автора биографического, носителя определенного комплекса неосознанных представлений, связанных с восприятием евреев как «чужих», и как автора творящего, использующего такое отношение к евреям для художественного воплощения диалога «своего» и «чужого».
В творчестве М. Хемлин образы евреев являются центральными во всех произведениях, и везде они соотносятся с представлением о евреях как о «чужих». Стоит отметить, что в произведениях М. Хемлин оппозиция «своего» / «чужого» выступает как категория традиционной ментальности. В круг нашего рассмотрения вошли те произведения писателя, где присутствует характерный субъект речи (рассказчик или личный повествователь с признаками рассказчика), в восприятии которого человек другой национальности выступает как уникальная в своем роде личность или конкретный представитель определенного этноса, и как «чужой», определенный герой, наделенный устойчивым набором отрицательных качеств.
Новизна нашего исследования обусловлена стремлением отойти от трактовки оппозиции «свое / чужое» исключительно в ракурсе национального аспекта и в системе оценочных категорий. Кроме того, поскольку на сегодняшний день творчество М. Хемлин следует признать завершенным, следует рассматривать его как сформировавшуюся художественную систему со своей логикой внутреннего развития, что было невозможно при жизни автора.
Целью выпускной квалификационной работы является изучение рецепции «свого» и «чужого» в произведениях М. Хемлин.
Цель исследования определила круг задач, которые должны быть решены в процессе работы:
1. Выявить семантику категорий «свое» и «чужое» в романах М. Хемлин;
2. Определить способы и формы художественной репрезентации оппозиции «свое / чужое» в произведениях М. Хемлин;
3. Обозначить эволюцию данных категорий в творчестве М. Хемлин.
Объектом исследования избраны романы «Клоцвог» и «Дознаватель», поскольку именно они неоднократно становились номинантами и лауреатами различных премий и считаются наиболее репрезентативными для творческой манеры изучаемого нами автора.
Предмет исследования - соотношение категорий «свое» и «чужое» и их семантическое наполнение в прозе писательницы.
Теоретико-методологическую базу исследования составляют работы зарубежных и отечественных ученых, в которых рассматриваются категории «свое» и «чужое». Прежде всего, это исследования философии диалога культур М.М. Бахтина и В.С. Библера, а также работа Г.-Г. Гадамера «Истина и метод: основы философской герменевтики».
Метод исследования: сравнительно - типологический.
Структура выпускной квалификационной работы подчинена реализации основной цели и поставленных задач. Она состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.
Введение раскрывает актуальность, определяет степень научной разработки темы, цель и задачи исследования, раскрывает теоретическую и практическую значимость данной работы.
В первой главе рассматривается оппозиция категорий «свое» и «чужое» в романе М. Хемлин «Клоцвог», прежде всего в аспекте соотношения «еврейского» и «нееврейского».
Во второй главе объектом исследования становится роман «Дознаватель», в котором семантика категорий «свое» и «чужое» выходит за рамки категории национального.
В заключении подводятся итоги исследования, формируются окончательные выводы по рассматриваемой теме.
В результате проведенного исследования мы пришли к следующим выводам.
Осознание собственной причастности к трагедии еврейства, судьбе соплеменников предопределило подход М. Хемлин к изображению представителей этой национальности как народа, на чью долю выпало много несправедливостей, всем «чужого».
Так, оппозиция по национальному признаку усугубляется в сознании главных героев - повествователей восприятием евреев как «чужих», а представителей прочих национальностей как «своих». Более того, эта оппозиция поддерживается оценочными категориальными оппозициями «нормы» и отсутствия таковой, «хорошего» и «плохого». Все, что имеет отношение к еврейскому миру, воспринимается предвзято, как «грязное», «живучее», опасное, враждебное. Например, в сознании детей главной героини романа «Клоцвог» их еврейство - это то, что необходимо искоренить: Элла выбирает путь циничного осмеяния национальной принадлежности родителей, Михаил же пытается физически уничтожить еврейскую половину своего тела.
Показательно, что, признавая существование людей достойных и недостойных во всем остальном мире, герои-повествователи воспринимают еврейский мир не дифференцированно, а как некий этнокультурный монолит, наделяют всех его представителей одинаковыми отрицательными качествами. Подобная ситуация особенно очевидна в романе «Клоцвог», где главная героиня - тоже еврейка, но сознательно отстраняющаяся не только от еврейского пространства, но и от собственных родителей, а позднее и собственного сына, воспитанного бабушкой и дедушкой в чуждых для героини ценностях.
Рисуя в своих произведениях противостояние двух мировоззрений - еврейского и советского, М.Хемлин создает образы типичных героев, характерных для того времени. Это присутствует как в романе «Клоцвог», так и в романе «Дознаватель».
Оба романа объединены также общим хронотопом - действие происходит в еврейском местечке Остер, Черниговской области, которые представлены как воплощение провинциализма и противопоставлены столицам - Киеву и Москве. Столица для главных героев является воплощением государственности, правильности, воспринимается как модель неких правил и стиля поведения и общения, образа мыслей.
Внутри провинциального хронотопа также намечается оппозиция Чернигова как русско-украинского и советского пространства и Остра как своеобразного гетто со своими правилами и языком, осмысляемого как своеобразный пережиток прошлого. Эта оппозиция усиливается противопоставлением категорий «старость» / «молодость», «религиозность» / «атеизм». Так, для героев-повествователей, не принимающих ментальное пространство Остра, Бог - «темнота», затуманивающая людям, в частности, детям, разум. Евреи же, наоборот, тяготеют к сохранению традиций - готовят и едят запрещенную мацу, читают молитвы из Торы.
В романах «Дознаватель» и «Клоцвог» оппозиция «свое / чужое» наблюдается и в противостоянии языков, которые используют герои в процессе коммуникации: на одном полюсе украинский и русский, на другом - суржик, иврит, идиш. Так, в романе «Клоцвог» непонимание матери и сына изначально обусловлено тем, что по мере взросления Михаил все чаще начинает вставлять в свою речь слова на идише.
Интересно, что язык персонажа маркирует не только его национальную принадлежность, но и его степень погруженности в категорию «советское», зависимость от идеологических норм и мифов эпохи. Показательно, например, что Михаил Цупкой, главный герой и повествователь в романе «Дознаватель» сознательно использует русский язык для противопоставления себя как служителя закона, официальное лицо обывателям. А в разговоре с семьей, оказавшись в пространстве природы, неосознанно переходит на украинский язык.
Русский язык, отягощенный большим количеством канцеляризмов и наукообразных слов, становится в романах М. Хемлин своеобразным маркером разрыва героев с простонародным и родовым началами, отхода от естественного существования.
Отметим и существенные различия в рецепции «своего» и «чужого» в анализируемых романах М. Хемлин.
В романе «Клоцвог» из-за ярко выраженного эгоцентризма главной героини «чужим» для нее в конечном итоге оказывается все - место, в котором она выросла, мужья, дети. Символично, что дети героини тоже воспринимают мать как «чужое».
Особенностью романа «Дознаватель» можно считать то, что границы, разделяющие людей, существуют лишь в официальном мире. В сфере же человеческой оппозиции «свое / чужое», по крайне мере продиктованной принадлежностью к разным национальностям, не существует. Так, украинская семья главного героя-повествователя, явно находящегося под влиянием советской идеологии, все же усыновляет еврейского мальчика. А лучший и единственный друг главного героя - тоже еврей, но в сознании Михаила Цупкого он - свой, поскольку они вместе прошли всю войну, и фронтовая дружба оказалась намного выше национального вопроса. Таким образом, вечные нравственные категории - дружба, любовь, сострадание оказываются выше каких-либо национальных предрассудков и идеологических мифов.
Результаты нашей работы могут быть использованы в системе спецкурсов по современной литературе.
Перспективами исследования может стать расширение круга изучаемых произведений М. Хемлин и сопоставление их с произведениями других авторов в контексте оппозиции «свое / чужое».
Осознание собственной причастности к трагедии еврейства, судьбе соплеменников предопределило подход М. Хемлин к изображению представителей этой национальности как народа, на чью долю выпало много несправедливостей, всем «чужого».
Так, оппозиция по национальному признаку усугубляется в сознании главных героев - повествователей восприятием евреев как «чужих», а представителей прочих национальностей как «своих». Более того, эта оппозиция поддерживается оценочными категориальными оппозициями «нормы» и отсутствия таковой, «хорошего» и «плохого». Все, что имеет отношение к еврейскому миру, воспринимается предвзято, как «грязное», «живучее», опасное, враждебное. Например, в сознании детей главной героини романа «Клоцвог» их еврейство - это то, что необходимо искоренить: Элла выбирает путь циничного осмеяния национальной принадлежности родителей, Михаил же пытается физически уничтожить еврейскую половину своего тела.
Показательно, что, признавая существование людей достойных и недостойных во всем остальном мире, герои-повествователи воспринимают еврейский мир не дифференцированно, а как некий этнокультурный монолит, наделяют всех его представителей одинаковыми отрицательными качествами. Подобная ситуация особенно очевидна в романе «Клоцвог», где главная героиня - тоже еврейка, но сознательно отстраняющаяся не только от еврейского пространства, но и от собственных родителей, а позднее и собственного сына, воспитанного бабушкой и дедушкой в чуждых для героини ценностях.
Рисуя в своих произведениях противостояние двух мировоззрений - еврейского и советского, М.Хемлин создает образы типичных героев, характерных для того времени. Это присутствует как в романе «Клоцвог», так и в романе «Дознаватель».
Оба романа объединены также общим хронотопом - действие происходит в еврейском местечке Остер, Черниговской области, которые представлены как воплощение провинциализма и противопоставлены столицам - Киеву и Москве. Столица для главных героев является воплощением государственности, правильности, воспринимается как модель неких правил и стиля поведения и общения, образа мыслей.
Внутри провинциального хронотопа также намечается оппозиция Чернигова как русско-украинского и советского пространства и Остра как своеобразного гетто со своими правилами и языком, осмысляемого как своеобразный пережиток прошлого. Эта оппозиция усиливается противопоставлением категорий «старость» / «молодость», «религиозность» / «атеизм». Так, для героев-повествователей, не принимающих ментальное пространство Остра, Бог - «темнота», затуманивающая людям, в частности, детям, разум. Евреи же, наоборот, тяготеют к сохранению традиций - готовят и едят запрещенную мацу, читают молитвы из Торы.
В романах «Дознаватель» и «Клоцвог» оппозиция «свое / чужое» наблюдается и в противостоянии языков, которые используют герои в процессе коммуникации: на одном полюсе украинский и русский, на другом - суржик, иврит, идиш. Так, в романе «Клоцвог» непонимание матери и сына изначально обусловлено тем, что по мере взросления Михаил все чаще начинает вставлять в свою речь слова на идише.
Интересно, что язык персонажа маркирует не только его национальную принадлежность, но и его степень погруженности в категорию «советское», зависимость от идеологических норм и мифов эпохи. Показательно, например, что Михаил Цупкой, главный герой и повествователь в романе «Дознаватель» сознательно использует русский язык для противопоставления себя как служителя закона, официальное лицо обывателям. А в разговоре с семьей, оказавшись в пространстве природы, неосознанно переходит на украинский язык.
Русский язык, отягощенный большим количеством канцеляризмов и наукообразных слов, становится в романах М. Хемлин своеобразным маркером разрыва героев с простонародным и родовым началами, отхода от естественного существования.
Отметим и существенные различия в рецепции «своего» и «чужого» в анализируемых романах М. Хемлин.
В романе «Клоцвог» из-за ярко выраженного эгоцентризма главной героини «чужим» для нее в конечном итоге оказывается все - место, в котором она выросла, мужья, дети. Символично, что дети героини тоже воспринимают мать как «чужое».
Особенностью романа «Дознаватель» можно считать то, что границы, разделяющие людей, существуют лишь в официальном мире. В сфере же человеческой оппозиции «свое / чужое», по крайне мере продиктованной принадлежностью к разным национальностям, не существует. Так, украинская семья главного героя-повествователя, явно находящегося под влиянием советской идеологии, все же усыновляет еврейского мальчика. А лучший и единственный друг главного героя - тоже еврей, но в сознании Михаила Цупкого он - свой, поскольку они вместе прошли всю войну, и фронтовая дружба оказалась намного выше национального вопроса. Таким образом, вечные нравственные категории - дружба, любовь, сострадание оказываются выше каких-либо национальных предрассудков и идеологических мифов.
Результаты нашей работы могут быть использованы в системе спецкурсов по современной литературе.
Перспективами исследования может стать расширение круга изучаемых произведений М. Хемлин и сопоставление их с произведениями других авторов в контексте оппозиции «свое / чужое».