ТЕОРИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ: ОПЫТ ПЕРЕЛОЖЕНИЯ КОНЦЕПЦИЙ ЯНА АССМАНА И ПЬЕРА НОРА НА МОНГОЛЬСКИЕ ТЕКСТЫ XIII ВЕКА (НА ОСНОВЕ «СОКРОВЕННОГО СКАЗАНИЯ МОНГОЛОВ»)
|
ВВЕДЕНИЕ 2
Глава 1 Основные положения теории исторической памяти и методы её изучения 18
1.1 Зарождение теории исторической памяти как нового подхода в исторической науке 18
1.2 Концепция культурной памяти Яна Ассмана 23
1.3 Теория «мест памяти» Пьера Нора 36
1.4 Осмысление основных положений теории исторической памяти в отечественной науке 44
Глава 2 Категории теории исторической памяти как способ изучения исторического сознания Средневекового кочевого общества 53
2.1 Миф и обряд как формирующие элементы канонизации структур исторической памяти 53
2.2 «Места памяти»: основные характеристики репрезентации в традиционном обществе 57
Глава 3 Формы переложения теорий исторической памяти Яна Ассмана и Пьера Нора на материал средневекового монгольского общества 62
3.1 Краткая характеристика социально-политической ситуации в XII-XIII вв 62
3.2 Анализ переложения основных элементов теории Яна Ассмана на монгольское средневековое общество середины XIII вв 68
3.3 «Места памяти»: опыт переложения теории П. Нора в монгольском обществе середины XIII вв 81
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 90
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 95
ПРИЛОЖЕНИЯ 103
Приложение А 103
Приложение Б 104
Глава 1 Основные положения теории исторической памяти и методы её изучения 18
1.1 Зарождение теории исторической памяти как нового подхода в исторической науке 18
1.2 Концепция культурной памяти Яна Ассмана 23
1.3 Теория «мест памяти» Пьера Нора 36
1.4 Осмысление основных положений теории исторической памяти в отечественной науке 44
Глава 2 Категории теории исторической памяти как способ изучения исторического сознания Средневекового кочевого общества 53
2.1 Миф и обряд как формирующие элементы канонизации структур исторической памяти 53
2.2 «Места памяти»: основные характеристики репрезентации в традиционном обществе 57
Глава 3 Формы переложения теорий исторической памяти Яна Ассмана и Пьера Нора на материал средневекового монгольского общества 62
3.1 Краткая характеристика социально-политической ситуации в XII-XIII вв 62
3.2 Анализ переложения основных элементов теории Яна Ассмана на монгольское средневековое общество середины XIII вв 68
3.3 «Места памяти»: опыт переложения теории П. Нора в монгольском обществе середины XIII вв 81
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 90
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 95
ПРИЛОЖЕНИЯ 103
Приложение А 103
Приложение Б 104
В современных гуманитарных дисциплинах увеличивается интерес к разработке одного из междисциплинарных направлений - memory studies, где феномен памяти рассматривается с исторического, культурологического, философского и социологического ракурсов. Данное поле исследований приобрело популярность после антропологического поворота в гуманитаристике, вызванного кризисом новоевропейского рационализма в конце XX века. Следствием чего стала актуализация исследований по направлению изучение феномена памяти и создание особых теорий, посвящённых данным проблематикам.
Актуальность изучения memory studies как на теоретическом, так и на практическом уровне связано с несколькими позициями.
Прежде всего, следует отметить научную актуальность данного исследования. В силу того, что тематика памяти получила своё развитие относительно недавно, и фундаментальные работы по изучению теории исторической памяти были написаны в последние десятилетия XX века, разработка теоретических аспектов общих концепций нуждается в дальнейшем уточнении и апробации на эмпирическом материале. Научная актуальность исследуемой проблемы проявляется в её новизне, что предполагает дальнейшую междисциплинарную теоретическую работу, включающую в себя синтез терминов и их дефиниций из различных сфер гуманитаристики, где разрабатывается данная проблема. Это связано с тем, что наличие нестрогой системы определения и толкования понятий приводит к путанице как непосредственно в определённой науке, так и при междисциплинарном обобщении.
Также стоит отметить актуальность данной проблематики в том, что изучение истории памяти через рассмотрение «мест памяти» относится к третьему поколению известного историко-методологического направления - Школы Анналов, основные работы авторов которой во многом определяют теоретико-методологические подходы к изучению истории. В частности, Н.В. Трубникова подчёркивала влияние данной методологической школы на отечественную историографию, а также определяющее значение в свете развития отечественной методологии истории . Она акцентировала важность и актуальность изучения данной темы, обращаясь к оценке Школы Анналов в крупных отечественных методологов истории, таких как Б.Г. Могильницкий и А.Я.
Гуревич. В связи с чем, изучение выбранного направления может быть актуализированно в научном дискурсе посредствам корреляции исследований памяти через одно из направлений школы Анналов.
Следующим фактором научной актуальности является малая степень разработанности проблем интеллектуальной истории, в частности, теории исторической памяти, применительно к конкретному эмпирическому материалу. Так как данная работа под конкретным эмпирическим материалом рассматривает монгольское общество середины XIII века, то стоит отметить небольшое количество работ исследователей по изучению специфики отображения параметров интеллектуальной истории применительно к кочевому обществу.
Слабая степень апробирования теорий интеллектуальной истории и истории идей применительно к данным типам обществ в целом, и к монгольскому сообществу, в частности, актуализирует изучение этого направления в исторической науке как одного из перспективных. Безусловно, следует выделить ряд исследователей, изучающих проблему власти в кочевых сообществах , однако проблемы истории повседневности и истории памяти не разработаны. Если к работам по истории повседневности в Монголии XIII- XIV вв. можно отнести работы А.Г. Юрченко и его учеников, то работ, посвящённых непосредственно изучению памяти в Монголии времён Чингисхана в отечественном историческом дискурсе нет. Изучение интеллектуальной истории, её составляющих (например, истории памяти) впоследствии может привести к пониманию элементов исторического сознания людей прошлого, а также совершить определённое изменение или «концептуальный сдвиг» в изучении данных обществ, что несёт в себе большой эвристический потенциал для дальнейшего изучения данной проблематики.
Политико-идеологическая актуальность разработки данной теории выражена в том, что методы формирования и влияния на коллективную и историческую память общества различными социальными группами актуальны до сих пор. Получает развитие смежное направление - историческая политика, которая специализируется на изучении причин актуализации тех или иных образов и архетипов прошлого, а также на методах воздействия идеологии на общество. Что касается политико-идеологической актуальности данной работы, то в частности, формирование в исторической памяти образа Чингисхана может быть применимо по отношению к современному обществу, в котором всё сильнее проявляется тенденция к «сильному правителю», образ которого сейчас формируется в коллективной памяти.
Объект - теории культурной памяти Яна Ассмана и концепция «мест памяти» Пьера Нора.
Предмет - границы применения теорий Яна Ассмана и Пьера Нора к средневековым кочевым обществам.
Целью исследования определение эвристического потенциала границ переложения теорий Яна Ассмана и Пьера Нора к средневековым кочевым обществам, под которыми в работе рассматривается монгольское общество середины XIII в. Сразу следует отметить, что в работе теория культурной памяти Яна Ассмана будет рассматриваться как составляющая исторической памяти, поскольку в силу нечёткости и многозначности определений, главные их критерии, используемые в работе, совпадают.
Данная цель предполагает, что в процессе исследования будут решены следующие задачи:
1. Раскрыть основные положения теории культурной памяти Я. Ассмана и концепции «мест памяти» П. Нора в контексте появления и дальнейшей трансформации теории памяти в историческом дискурсе.
2. Определить степень релеватности применения теорий Я.Ассмана и П. Нора к средневековому кочевому обществу.
3. Провести анализ основных элементов переложения теории Яна Ассмана и показать основные процессы культурной памяти, протекавшие в монгольском обществе середины XIII века.
4. Выявить формы переложения концепции мест памяти Пьера Нора по отношению к средневековым кочевым обществам и обозначить их эвристический потенциал к монгольскому обществу середины XIII века.
Степень изученности проблемы. Историографию исследования в связи с проблематикой данной работы можно условно разделить на две части: историографию общеметодологической части исследования и краткий анализ основных работ по изучению социально-политической и культуральной истории монгольского общества середины XIII века. Теории памяти в большинстве случаев в отечественной и зарубежной исторической науке рассматривались как метод для исследования определённых общест в, в результате чего акцентирование в объекте исследования теории памяти предполагает рассмотрение, прежде всего, историографии данных теорий.
Впервые в историографии тема изучения теории памяти Я. Ассмана было положено в работах А. Ассман, где теория культурной памяти рассматривалась важная веха в исследовании памяти традиционных обществ. Однако в её работах подчёркивалась нестройность понятийного аппарата концепции культурной памяти, что на её взгляд, нуждалось в дальнейшей проработке. В результате чего, А. Ассман выделила и обосновала политическую память, отделив её от социальной и культурной памяти, тем самым, задав фреймы каждого из направлений изучения памяти . В своих работах исследовательница обратила внимание на темпоральные рамки теорий, так, она доказывала необходимость трансформации теории Я. Ассмана при исследовании современного общества . В работах А. Ассман одной из первых показала значимость теории культурной памяти Я. Ассмана, а также указала на необходимые элементы доработки его теории.
Дальнейшие исследования европейских историков, философов и культурологов относительно теории культурной памяти совмещают подходы Яна и Алейды Ассман в единую теорию памяти. Гораздо больше распространена и цитируема теория «мест памяти» французского исследователя Пьера Нора. Так, его труд «Франция-память» П. Хаттон причислил к постмодернисткой историографии, изучающей археологию памяти. В обзоре теории Пьера Нора, Хаттон заметил их сходство в анализе коммемораций с М. Фуко. Главный смысл идеи издания «Франция-память» П. Хаттон видел в осмыслении заката французской национальной памяти, свидетельством которого стал данный проект . Во многом, П. Хаттон соглашался с позициями П. Нора, поддерживая его утверждения о том, что история в современном понимании представляет собой память, которое общество предпочитает прославлять.
Достаточное внимание концепции теории «мест памяти» уделял французский философ, представитель феноменологии, Поль Рикёр, который в своей монографии «Память, история, забвение» выявил темпоральные характеристики концепции Пьера Нора. Философ подчёркивал разницу во взглядах на концептуальный вопрос соотношения истории и памяти между Морисом Хальбваксом и Пьером Нора, где последний придерживался более сложной системы взаимоотношений, чем простая дихотомия.
Прежде всего, стоит выделить направление, в котором производится критика теорий памяти как несостоятельных. Так, по мнению А.М. Руткевича, определение «коллективной памяти» некорректно, поскольку при существовании общих воспоминаний, у каждого индивида происходит своё индивидуальное осмысление данного опыта, особая передача объяснительных схем. В связи с чем, Руткевич сделал вывод о том, что «всякий раз речь должна идти не о «коллективной памяти», а о средствах воздействия одних людей на других, о традиции в своём первоначальном значении «передачи» опыта, знаний и навыков». То есть автор определил то, что в исследованиях необходимо говорить не о «коллективной памяти», а о «исторической политике».
Исследованиями теорий исторической памяти, в частности концепциями Я. Ассмана и Пьера Нора, их анализом, а также выявлением эвристического потенциала занимались Л.П. Репина, О. Б. Леонтьева, В.В. Нуркова. Так, доктор исторических наук, член-корреспондент РАН Л.П. Репина стремилась к уточнению понятийного аппарата (тезаурусных полей) и разработке методологической базы, с опорой на синтез междисциплинарных методов и подходов при изучении феномена исторической памяти. Данное исследовательское направление позволяет, во-первых, проследить и раскрыть сущности теорий, разрабатывающихся в западной науке, во-вторых, поместить изучение исторической памяти в широкий круг понятий для определения дефиниций различных понятий. Работы Л.П. Репиной «Феномен памяти в современном гуманитарном знании», «Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки)», «Макроисторическая перспектива сегодня: теоретические и терминологические поиски», «События и образы прошлого в исторической и культурной памяти» определили основу для дальнейшего развития теории исторической памяти в российской науке, а также показали перспективы развития как в методологическом плане, так и в плане выработки эмпирического материала.
Исследования Л.П. Репиной стали основой для работы О.Б. Леонтьевой «Историческая память и образы прошлого в российской культуре XIX - начала ХХ вв», где были апробированы методологические приёмы на эмпирическом материале. Исследование Леонтьевой было прогрессивным для изучения методик выделения коллективной и интеллектуальной памяти, с привлечением различных типов источников, от личных воспоминаний и мемуаров до выявления стереотипов и форм исторической памяти в периодической печати в первой половине XIX века.
Работы, посвящённые анализу теорий памяти в междисциплираном дискурсе, представлены следующими авторами: К.С. Романовой, Ю.С. Репинецкой, Т.А. Булыгиной. Исследования К.С. Романовой, направленные на изучение истории возникновения теорий исторической памяти, в частности, на анализ теории Яна Ассмана, репрезентировали триаду идентичности - «память-миф», в которой показаны этапы формирования устного канона в традиционном обществе. В работах Ю.С Репнецкой поднимался вопрос о соотношения понятий «историческая память» и «историческое сознание», где понятие памяти трактовалось, исходя из работ М. Хальбвакса и Я. Ассмана. Репинецкая обращала внимание на необходимость синтеза междисциплинарного подхода для исследования различных теорий памяти.
Отдельно стоит выделить историографическое направление, представленное работами О. О. Дмитриевой, Т.Э. Рагозиной и З.А. Чеканцевой, в которых рассматривались предпосылки возникновения изучения истории памяти, концептуальные положения теории культурной памяти Яна Ассмана и «мест памяти» Пьера Нора. Также следует отметить работу Давыдова И.П. Архетип коллективной памяти, в котором был произведён критический анализ и разбор исследования Алейды Ассман.
Таким образом, подводя итог краткому обзору историографии изучения феномена памяти, необходимо отметить следующее. Так, при достаточно широком подходе к изучению теорий, данное исследование будет ограничено анализом двух основополагающих теорий - теорией культурной памяти Яна Ассмана и концепцией мест памяти Пьера Нора. Данный выбор обусловлен несколькими факторами, прежде всего тем, что эти теории в своих основах наиболее релевантно раскрывают специфику отображения феномена исторической памяти в традиционном обществе, что является значимым преимуществом, поскольку привлекаемые в работе источники относятся как раз к данной фазе развития общества. Также, следует отметить то, что в переложение данных теорий на эмпирический материал показывает эвристический потенциал концепций, в результате чего расширяется предметное поле использования концепций памяти в изучении традиционного общества.
Второй блок историографии основан на анализе изучения монгольских источников XIII-XIV веков и связан с выделением этапов и различных интерпретаций данных текстов, а также изучением монгольского исторического сознания данного периода.
Изучению монгольского общества эпохи правления хана Угэдэя посвящены работы востоковедов Т.Д. Скрынниковой, Н.Н. Крадина, Н.Г. Крамаровского и А.Г. Юрченко. Исследования М.Г. Крамаровского затрагивали возможности синтеза письменных и археологических источников для реконструкции истории повседневности монгольской империи с середины XIII века до конца XV века. Монография Т.Д. Скрынниковой и Н.Н. Крадина может быть охарактеризована как полноценное обобщение по этнографии народов, описываемых в «Сокровенном сказании монголов», а также данная работа развивает теорию «двух Монголий» во времена правления Чингисхана.
В работе Т.Д. Скрынниковой «Харизма и власть в эпоху Чингисхана» сделаны попытки реконструировать сложную мифологичную систему мышления монголов, основанную на дихотомическом противопоставлении Тенгри - Эрлик. Работа Скрынниковой являлась основополагающим исследованием, где раскрыты категории исторического сознания монгольского общества, а также показано отражение изменения в политической обстановке и взаимосвязь с исполнением религиозных культов.
Исследования А.Г. Юрченко, в частности его работа «Империя и космос: Реальная и фантастическая история походов Чингис-хана по материалам францисканской миссии 1245 года» показала возможность применения подходов интеллектуальной истории к монгольским обществам, которые открывают большой эвристический
потенциал для дальнейшего изучения проблемы. Так, в интерпретации шестой главы «Книги о Тартарах» Юрченко работал с мифологическим контекстом исследуемого текста, и на основании этого выдвинул концепцию «отзеркаливания» мифов, в которой автор источника описывал своеобразную «игру» с сюжетами азиатских. Другие работы А.Г. Юрченко посвящены изучению истории повседневности монгольского общества и его специфики, наиболее ярко отображающейся во время праздников в ритуалах и обрядах, а также во время казней.
Таким образом, исследования теории исторической памяти, апробация данных концепций на конкретном историческом материале показывает большой эвристический потенциал изучения проблемы. Именно с развитием данной теории и её отражения в традиционном обществе связаны цели и задачи данного исследования.
Методологическая база исследования включает в себя как общенаучные методы исследования, так и специально-исторические методы. К общенаучным методам данного исследования стоит отнести дедукцию, индукцию, систематизацию, классификацию, причинно-следственный анализ. К специально-историческим методам можно отнести: сравнительно-типологический метод, так, в исследовании производится сравнение как основных подходов в работах Яна Ассмана и Пьера Нора, так и сравнение и типологизация образов Чингисхана в монгольских текстах середины XIII века.
К количественным методам исследования, отображающим взаимосвязь качественных и количественных показателей, следует отнести метод контекстно-тематического контент-анализа. В работе данный метод применялся по отношению к корпусу текстов, выборка которых представляет собой средневековые источники XIII - XIV веков, посвящённых внутренней ситуации в Монгольской империи. Большая часть выборки представлена записками путешественников, поскольку внутренних монгольских источников по данному периоду достаточно мало. Также в выборке анализируются два монгольских текста - «Сокровенное сказание монголов» и «Алтан Тобачи». «Роман о Чингисхане» францисканской миссии Иоанно Плано до Карпини рассматривается исходя из обозначенной выше концепции А. Г. Юрченко. Использование частотного и контекстного контент-анализа позволяет при учёте всех особенностей источниковой базы исследования выявить основные моменты употребления и описания горы Бурхан-Халдуна и корреляции с упоминанием образа Чингисхана, что может служить доказательной базой для тезиса о возможности переложения концепции мест памяти Пьера Нора к средневековому обществу.
Методы работы с элементами исторической памяти обуславливают необходимость использования структурно-функционального анализа, позволяющего рассмотреть 10
изучаемый объект во взаимосвязях внутренних элементов, которые включают в себя подсистемы фигур памяти и образов памяти, а также элементов канонизации текстов. Взаимосвязь данных подсистем раскрывается на примере монгольского общества, в котором, к середине XIII века фигура Чингисхана становится особой фигурой памяти, а «Сокровенное сказание монголов» становится отправной точкой в процессе создания каноничного образа Чингисхана.
Использование причинно - следственного метода в данном исследовании позволяет установить необходимые и достаточные причины актуализации образа Чингисхана на новом «витке» истории Монгольской империи. Так, в качестве необходимой и достаточной причины следует выделить последствия реформ Елюй Чу- цая, которые были нацелены на уменьшение роли военных и увеличение значимости нарождающегося чиновнического аппарата управления. Следствием данных реформ на ментальном уровне стало возвращение и идеализация образа Чингисхана, который становится для данного общества «фигурой памяти», идентифицирующий и интегрирующий в мир-систему среднеазиатского мировосприятия.
Также в работе используется структурно-диахронный анализ, в частности рассмотрение процессов обращения монгольской элиты к исторической памяти и реконструкции образа Чингисхана через выделение в данном процессе исторических ситуаций и микрособытий. А также для рассмотрения изучаемого процесса на фоне политических, социально-экономических, культурных процессов, происходивших в монгольском обществе в конце правления хана Угэдэя.
В описании методологии работы, следует остановиться на взглядах и работах историков, во многом определивших взгляды автора данной работы. Так, прежде всего, стоит выделить работы первого поколения школы Анналов- Марка Блока и Люсьена Февра. Такие работы как «Апология истории или ремесло историка» , где обосновывались базовые методы и принципы работы с историческими источниками и историческими реконструкциями, а также влияние субъективного фактора на качество исторического исследования. Так как история памяти во многом схожа, да и связана с историей повседневности, то необходимо упомянуть исследование Карла Гинзбурга «Сыр и черви» , которое повлияло на данную работу как в формировании корпуса источников , так и в методах работы исторической реконструкции народной культуры посредствам анализа отдельного кейса. Методология исследования К. Гинзбурга позволяет использовать определённые универсальные методы для реконструкции культурных элементов народного самосознания, что впоследствии можно применять в исследовании относительно элементов памяти и монгольского исторического сознания.
Работы современных историков И.Н. Данилевского и А.Г. Юрченко по использованию методов герменевтики и дискурс -анализа при анализе средневековых источников показывают достаточно широкие возможности и перспективы изучения средневековых текстов. Также в работах ставился вопрос о допустимых границах и пределах данного анализа, что важно при анализе монгольского общества, которое находилось на периферии между Китайской империей, средневековым азиатским обществом и другими кочевыми сообществами Средней Азии, Алтая и южной части Сибири.
В методологических положениях работы стоит упомянуть исследования О.Б. Леонтьевой , методика которой позволила раскрыть способы репрезентации систем памяти, а также выявление основных компонентов формирования мифа о фигуре памяти в историческом сознании. Работа О.Б. Леонтьевой позволяет рассмотреть возможности работы синтеза различных концепций исторической памяти, что способствует к прояснению вопросов работы с исторической памятью традиционного общества в свете синтеза частных исторических и общеметодологических теорий.
Хронологические рамки исследования обозначены промежутком с 1221 по 1260 гг. Однако, в силу многофакторности и сложности самого феномена памяти, а также форм её репрезентации и реконструкции в коллективной памяти монгольского общества достаточно сложно установить чёткие хронологические границы данного исследования. Отсутствие широкой базы источниковедческого нарратива обуславливает ещё одну проблему в установлении точных границ исследования, в результате чего хронологические границы исследования будут заданы определёнными временными промежутками. Стоит отметить и то, что если начало репрезентации образа Чингисхана и связанных с ним элементов мир-системной картины монгольского общества можно задать хронологическими рамками исследования, то завершение изучаемых процессов будет происходить в другом историческом и культурном контексте, что требует отдельного изучения. В связи с чем, хронологические рамки данной работы включают в себя только процесс начала канонизации образа Чингисхана в памяти социальной общности.
Нижняя граница исследования может быть задана промежутком с 1221 года до 1240гг. Первая дата может быть обоснована написанием первого источника, повествующего о Чингисхане- «Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»), в котором содержатся первые сведения относительно его биографии и генеалогии. Конец нижней границы исследования может быть обозначен 1240 годом, когда реформы Елюй Чу-цая, начатые в 1235 году, привели к расколу элиты и поставили вопрос о будущем Монгольской империи. Центральным источником в данной работе является «Сокровенное сказание монголов», датируемое 1240 годом. К 1245 году принято относить создание ещё одного источника «Романа о Чингисхане». Таким образом, 1240е гг становятся определённой «центральной фазой», на основе изучения которой делаются основные выводы по теориям Яна Ассмана и Пьера Нора.
Верхняя граница исследования может быть задана промежутком в 1260х гг - со смертью хана Мункэ, после которого во внутренней Монголии наблюдается кризис и начало постепенного дробления Монгольской империи. Использование в работе такого источника как «Сборник летописей» Рашид ад-Дина, который был создан в 1311-1312гг, обусловлено тем, что он фиксировал уже устоявшиеся моменты в историческом сознании монголов, формирование которых происходило в более ранние периоды, которые являются ключевыми для данной работы. Цитирование в работе «Алтан Тобчи», написание которой относится к XVII репрезентирует сложившийся канон в образе Чингисхана, что говорит о завершении процесса складывания культурной памяти в монгольском обществе.
Территориальные рамки работы: включают в себя регион внутренней Монголии, в котором располагалась ставка Чингисхана и Угэдэя, которая являлась центром Монгольской империи Чингисхана в экономическом, политическом, культурном плане.
Источниковая база исследования является эмпирическим материалом для рассмотрения преломления теории исторической памяти. В работе используется целый комплекс источников, включающий как внутримонгольские тексты, так и внешние, такое как известные травелоги - записки путешественников, посещавших ханов Монгольской империи на протяжении XIII-XIV вв. Корпус источников охватывает достаточно длительный промежуток в монгольской империи - от основания Чингисханом Монгольской империи до непосредственного её распада на мелкие ханства. Таким образом, исходя из достаточно широкой выборки источниковой базы, можно проследить основные тенденции в историческом сознании и исторической памяти монголов.
Наиболее значимым в исследовании является текст источника - «Сокровенное сказание монголов». Прежде всего, это внутренний монгольский текст, который наиболее релевантно репрезентирует монгольскую мир-систему данного периода. Данный источник посвящён описанию генеалогии легендарных монгольских правителей и биографии Темучина-Чингисхана, где последовательно раскрывается объединение монгольских племён и становление Монгольской империи, а также повествуется о делах Чингисхана и его семьи. Источник в исследовании представлен переводом С. А. Козина, который является последним переводом на русский язык данного текста. На основании широкого использования данного перевода в историческом, культурологическом, лингвистическом и этнологическом научных дискурсах, в данном исследовании будет использован перевод текста от С.А. Козина. Безусловно, лингвисты и этнологи находят небольшие неточности в переводе данного текста, однако они существенно не влияют на картину событий, в связи с чем, данный перевод наиболее часто используется при изучении определённых аспектов данного текста.
Введение текста в научный оборот в России было осуществлено в 1866 году П.И. Кафаровым, который затем передал источник в Санкт-Петербург для дальнейшего исследования. Кафаров выдвинул вопросы внешней критики источника, такие как проблему авторства, времени появления источника и его изучение в Китае, что дало возможность последующего изучения текста. С введением марксисткой методологии актуализировались вопросы социально-классовой принадлежности автора, а также рассмотрение борьбы Чжамухи и Темучина как борьбу степной аристократии и низших слоёв населения монгольского общества.
Крупными исследователями данного периода были Б.Я. Владимирцев и В.В. Бартольд , помимо вопроса социальной принадлежности, учёные поставили вопрос о жанровой принадлежности данного источника, которая определялась как или «богатырский эпос» или «история-хроника». Новые вопросы внутренней критики источника поставил в своём исследовании этнолог Л.Н. Гумилёв, так были уточнены политические и социальные взгляды автора текста, был произведён анализ героев «Сказания» и отношения автора к ним, сделаны предположения относительно идей и концепций развития монгольского общества, носителями которых и являлся автор текста. Современная отечественная историография рассматривает данный текст в этнологическом, лингвистическом и историческом ракурсах, где на основании сравнительно-исторического и дискурс анализа выявляются основные компоненты системы исторического мышления в монгольском сознании XIII века.
Следующим источником в работе является монгольская летопись «Алтан Тобчи», которая была написана в более поздний период - в XVII веке, однако данный текст констатирует завершение формирования канона образа Чингисхана в монгольском обществе. Данный источник существует в двух вариантах - малый и большой Алтан Тобчи. Первый текст содержит буддийские религиозные элементы, второй источник был дополнен монгольским ламой Лубсан Данзаной в 1620 году. Источник посвящён изложению монгольской истории, в частности, становлении монгольской империи и деятельности Чингисхана. В данном исследовании источник будет использован в варианте перевода этнолога Н.П. Шастиной, в котором используется в современной отечественной исторической науке.
«Роман о Чингисхане» является шестой главой общего текста «Книги о Тартарах» францисканской миссии Иоанна де Плано Карпини. Данный текст используется через призму концепции А.Г. Юрченко. Работа с данным текстом в последующих рассуждениях будет употребляться в контексте теории «отзеркаливания» исторического мифа. Используемый в данной работе перевод текста был совершён историком А.Г. Юрченко. Особо стоит отметить, что данный источник достаточно редко встречается в отечественном монголоведении, что, несмотря на большие споры относительно источника, может прояснить вопросы исторического сознания и отношения к мифологемам применительно монгольской невоенной элите 1240 гг.
В качестве источников в работе используются травелоги путешественников. Прежде всего, это «Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»). Данный текст считается первым источником по описанию монголов, отражающим их основные элементы повседневного уклада жизни. Так, текст источника разбит на главы, по которым даётся характеристика тем или иным особенностям монгольской повседневности - от государственного устройства до описания нравов и обычаев монголов. Данный источник был переведён на русский язык дважды - В.П. Васильевым в 1857 году и Н.Ц. Мункуевым в 1975 году. Так, если первый перевод критиковался историками как вольный пересказ текста, то второй текст используется до сих пор используется в современном отечественном монголоведении.
Также в работе используется «Сборник летописей» Рашид-ад-Дина, созданный в 1311-1312 гг, в котором описываются легенды и мифы, бытовавшие на территории Монгольской империи Чингизидов после смерти её основателя. Данный источник состоит из двух частей: в первой повествуется история монгольских племён и деятельность Чингисхана, во второй части производится попытка написания всемирной истории до ислама, а также излагаются события с создания халифата и до монгольского нашествия. Исходя из поставленных целей, в работе будет рассматриваться только первая часть Джами’ аттаварих. В исследовании данный источник используется в переводе Ю.П. Верховского .
Структура работы. Первая глава посвящена истории появления и развития такого направления в исторической мысли как феномен исторической памяти. В первом параграфе рассматриваются предпосылки создания данной теории, основу которых заложил И.Г. Дройзен, а также развитие его идей немецким социологом Морисом Хальбваксом. Второй параграф посвящен анализу теории культурной памяти Яна Ассмана, в котором выделены основополагающие элементы для дальнейшего анализа. В третьем параграфе раскрывается анализ теории «мест памяти» французского исследователя Пьера Нора, в которой последовательно излагаются основные компоненты теории, а также уделяется внимание эвристическому потенциалу данной теории.
Вторая глава посвящена описанию традиционного общества, а также обоснованию возможности переложения теорий исторической памяти на конкретный эмпирический материал - монгольское общество XIII века. В первом параграфе обосновывается релевантность переложения теории Яна Ассмана на средневековое кочевое общество посредствам анализа основных категорий традиционного общества и концепции культурной памяти. Второй параграф был посвящён доказательству того, что элементы теории «мест памяти» Пьера Нора могут быть применены к традиционному монгольскому обществу.
Третья глава посвящена непосредственному переложению данных концепций на исследуемые источники. В первом параграфе раскрывается внутримонгольская ситуация в середине XIII века, а также производится анализ источниковедческой базы данного исследования для дальнейшей работы. Второй параграф посвящён анализу переложения основных элементов теории культурной памяти на монгольское общество середины XIII века, в котором выделяются традиции и новации в образе Чингисхана как фигуры памяти, а также говорится о начале процесса канонизации данного образа. В третьем параграфе, на основе применения контекстного контент-анализа, происходит переложение концепции«мест памяти» Пьера Нора на монгольские источники XIII-XIV вв, где делается вывод о формах и примерах проявления «мест памяти» в традиционных обществах, а также о трансформации монгольского общества в эпоху хана Угэдэя. Осмысление данной теории в контексте традиционного общества позволяет рассмотреть базовые компоненты коммеморативных практик социальных групп.
В заключении делается вывод об эвристическом потенциале переложения данных концепций для исследования исторической памяти кочевых сообществ, а также определяются границы возможности применения данных концепций относительно монгольского общества середины XIII вв.
Актуальность изучения memory studies как на теоретическом, так и на практическом уровне связано с несколькими позициями.
Прежде всего, следует отметить научную актуальность данного исследования. В силу того, что тематика памяти получила своё развитие относительно недавно, и фундаментальные работы по изучению теории исторической памяти были написаны в последние десятилетия XX века, разработка теоретических аспектов общих концепций нуждается в дальнейшем уточнении и апробации на эмпирическом материале. Научная актуальность исследуемой проблемы проявляется в её новизне, что предполагает дальнейшую междисциплинарную теоретическую работу, включающую в себя синтез терминов и их дефиниций из различных сфер гуманитаристики, где разрабатывается данная проблема. Это связано с тем, что наличие нестрогой системы определения и толкования понятий приводит к путанице как непосредственно в определённой науке, так и при междисциплинарном обобщении.
Также стоит отметить актуальность данной проблематики в том, что изучение истории памяти через рассмотрение «мест памяти» относится к третьему поколению известного историко-методологического направления - Школы Анналов, основные работы авторов которой во многом определяют теоретико-методологические подходы к изучению истории. В частности, Н.В. Трубникова подчёркивала влияние данной методологической школы на отечественную историографию, а также определяющее значение в свете развития отечественной методологии истории . Она акцентировала важность и актуальность изучения данной темы, обращаясь к оценке Школы Анналов в крупных отечественных методологов истории, таких как Б.Г. Могильницкий и А.Я.
Гуревич. В связи с чем, изучение выбранного направления может быть актуализированно в научном дискурсе посредствам корреляции исследований памяти через одно из направлений школы Анналов.
Следующим фактором научной актуальности является малая степень разработанности проблем интеллектуальной истории, в частности, теории исторической памяти, применительно к конкретному эмпирическому материалу. Так как данная работа под конкретным эмпирическим материалом рассматривает монгольское общество середины XIII века, то стоит отметить небольшое количество работ исследователей по изучению специфики отображения параметров интеллектуальной истории применительно к кочевому обществу.
Слабая степень апробирования теорий интеллектуальной истории и истории идей применительно к данным типам обществ в целом, и к монгольскому сообществу, в частности, актуализирует изучение этого направления в исторической науке как одного из перспективных. Безусловно, следует выделить ряд исследователей, изучающих проблему власти в кочевых сообществах , однако проблемы истории повседневности и истории памяти не разработаны. Если к работам по истории повседневности в Монголии XIII- XIV вв. можно отнести работы А.Г. Юрченко и его учеников, то работ, посвящённых непосредственно изучению памяти в Монголии времён Чингисхана в отечественном историческом дискурсе нет. Изучение интеллектуальной истории, её составляющих (например, истории памяти) впоследствии может привести к пониманию элементов исторического сознания людей прошлого, а также совершить определённое изменение или «концептуальный сдвиг» в изучении данных обществ, что несёт в себе большой эвристический потенциал для дальнейшего изучения данной проблематики.
Политико-идеологическая актуальность разработки данной теории выражена в том, что методы формирования и влияния на коллективную и историческую память общества различными социальными группами актуальны до сих пор. Получает развитие смежное направление - историческая политика, которая специализируется на изучении причин актуализации тех или иных образов и архетипов прошлого, а также на методах воздействия идеологии на общество. Что касается политико-идеологической актуальности данной работы, то в частности, формирование в исторической памяти образа Чингисхана может быть применимо по отношению к современному обществу, в котором всё сильнее проявляется тенденция к «сильному правителю», образ которого сейчас формируется в коллективной памяти.
Объект - теории культурной памяти Яна Ассмана и концепция «мест памяти» Пьера Нора.
Предмет - границы применения теорий Яна Ассмана и Пьера Нора к средневековым кочевым обществам.
Целью исследования определение эвристического потенциала границ переложения теорий Яна Ассмана и Пьера Нора к средневековым кочевым обществам, под которыми в работе рассматривается монгольское общество середины XIII в. Сразу следует отметить, что в работе теория культурной памяти Яна Ассмана будет рассматриваться как составляющая исторической памяти, поскольку в силу нечёткости и многозначности определений, главные их критерии, используемые в работе, совпадают.
Данная цель предполагает, что в процессе исследования будут решены следующие задачи:
1. Раскрыть основные положения теории культурной памяти Я. Ассмана и концепции «мест памяти» П. Нора в контексте появления и дальнейшей трансформации теории памяти в историческом дискурсе.
2. Определить степень релеватности применения теорий Я.Ассмана и П. Нора к средневековому кочевому обществу.
3. Провести анализ основных элементов переложения теории Яна Ассмана и показать основные процессы культурной памяти, протекавшие в монгольском обществе середины XIII века.
4. Выявить формы переложения концепции мест памяти Пьера Нора по отношению к средневековым кочевым обществам и обозначить их эвристический потенциал к монгольскому обществу середины XIII века.
Степень изученности проблемы. Историографию исследования в связи с проблематикой данной работы можно условно разделить на две части: историографию общеметодологической части исследования и краткий анализ основных работ по изучению социально-политической и культуральной истории монгольского общества середины XIII века. Теории памяти в большинстве случаев в отечественной и зарубежной исторической науке рассматривались как метод для исследования определённых общест в, в результате чего акцентирование в объекте исследования теории памяти предполагает рассмотрение, прежде всего, историографии данных теорий.
Впервые в историографии тема изучения теории памяти Я. Ассмана было положено в работах А. Ассман, где теория культурной памяти рассматривалась важная веха в исследовании памяти традиционных обществ. Однако в её работах подчёркивалась нестройность понятийного аппарата концепции культурной памяти, что на её взгляд, нуждалось в дальнейшей проработке. В результате чего, А. Ассман выделила и обосновала политическую память, отделив её от социальной и культурной памяти, тем самым, задав фреймы каждого из направлений изучения памяти . В своих работах исследовательница обратила внимание на темпоральные рамки теорий, так, она доказывала необходимость трансформации теории Я. Ассмана при исследовании современного общества . В работах А. Ассман одной из первых показала значимость теории культурной памяти Я. Ассмана, а также указала на необходимые элементы доработки его теории.
Дальнейшие исследования европейских историков, философов и культурологов относительно теории культурной памяти совмещают подходы Яна и Алейды Ассман в единую теорию памяти. Гораздо больше распространена и цитируема теория «мест памяти» французского исследователя Пьера Нора. Так, его труд «Франция-память» П. Хаттон причислил к постмодернисткой историографии, изучающей археологию памяти. В обзоре теории Пьера Нора, Хаттон заметил их сходство в анализе коммемораций с М. Фуко. Главный смысл идеи издания «Франция-память» П. Хаттон видел в осмыслении заката французской национальной памяти, свидетельством которого стал данный проект . Во многом, П. Хаттон соглашался с позициями П. Нора, поддерживая его утверждения о том, что история в современном понимании представляет собой память, которое общество предпочитает прославлять.
Достаточное внимание концепции теории «мест памяти» уделял французский философ, представитель феноменологии, Поль Рикёр, который в своей монографии «Память, история, забвение» выявил темпоральные характеристики концепции Пьера Нора. Философ подчёркивал разницу во взглядах на концептуальный вопрос соотношения истории и памяти между Морисом Хальбваксом и Пьером Нора, где последний придерживался более сложной системы взаимоотношений, чем простая дихотомия.
Прежде всего, стоит выделить направление, в котором производится критика теорий памяти как несостоятельных. Так, по мнению А.М. Руткевича, определение «коллективной памяти» некорректно, поскольку при существовании общих воспоминаний, у каждого индивида происходит своё индивидуальное осмысление данного опыта, особая передача объяснительных схем. В связи с чем, Руткевич сделал вывод о том, что «всякий раз речь должна идти не о «коллективной памяти», а о средствах воздействия одних людей на других, о традиции в своём первоначальном значении «передачи» опыта, знаний и навыков». То есть автор определил то, что в исследованиях необходимо говорить не о «коллективной памяти», а о «исторической политике».
Исследованиями теорий исторической памяти, в частности концепциями Я. Ассмана и Пьера Нора, их анализом, а также выявлением эвристического потенциала занимались Л.П. Репина, О. Б. Леонтьева, В.В. Нуркова. Так, доктор исторических наук, член-корреспондент РАН Л.П. Репина стремилась к уточнению понятийного аппарата (тезаурусных полей) и разработке методологической базы, с опорой на синтез междисциплинарных методов и подходов при изучении феномена исторической памяти. Данное исследовательское направление позволяет, во-первых, проследить и раскрыть сущности теорий, разрабатывающихся в западной науке, во-вторых, поместить изучение исторической памяти в широкий круг понятий для определения дефиниций различных понятий. Работы Л.П. Репиной «Феномен памяти в современном гуманитарном знании», «Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки)», «Макроисторическая перспектива сегодня: теоретические и терминологические поиски», «События и образы прошлого в исторической и культурной памяти» определили основу для дальнейшего развития теории исторической памяти в российской науке, а также показали перспективы развития как в методологическом плане, так и в плане выработки эмпирического материала.
Исследования Л.П. Репиной стали основой для работы О.Б. Леонтьевой «Историческая память и образы прошлого в российской культуре XIX - начала ХХ вв», где были апробированы методологические приёмы на эмпирическом материале. Исследование Леонтьевой было прогрессивным для изучения методик выделения коллективной и интеллектуальной памяти, с привлечением различных типов источников, от личных воспоминаний и мемуаров до выявления стереотипов и форм исторической памяти в периодической печати в первой половине XIX века.
Работы, посвящённые анализу теорий памяти в междисциплираном дискурсе, представлены следующими авторами: К.С. Романовой, Ю.С. Репинецкой, Т.А. Булыгиной. Исследования К.С. Романовой, направленные на изучение истории возникновения теорий исторической памяти, в частности, на анализ теории Яна Ассмана, репрезентировали триаду идентичности - «память-миф», в которой показаны этапы формирования устного канона в традиционном обществе. В работах Ю.С Репнецкой поднимался вопрос о соотношения понятий «историческая память» и «историческое сознание», где понятие памяти трактовалось, исходя из работ М. Хальбвакса и Я. Ассмана. Репинецкая обращала внимание на необходимость синтеза междисциплинарного подхода для исследования различных теорий памяти.
Отдельно стоит выделить историографическое направление, представленное работами О. О. Дмитриевой, Т.Э. Рагозиной и З.А. Чеканцевой, в которых рассматривались предпосылки возникновения изучения истории памяти, концептуальные положения теории культурной памяти Яна Ассмана и «мест памяти» Пьера Нора. Также следует отметить работу Давыдова И.П. Архетип коллективной памяти, в котором был произведён критический анализ и разбор исследования Алейды Ассман.
Таким образом, подводя итог краткому обзору историографии изучения феномена памяти, необходимо отметить следующее. Так, при достаточно широком подходе к изучению теорий, данное исследование будет ограничено анализом двух основополагающих теорий - теорией культурной памяти Яна Ассмана и концепцией мест памяти Пьера Нора. Данный выбор обусловлен несколькими факторами, прежде всего тем, что эти теории в своих основах наиболее релевантно раскрывают специфику отображения феномена исторической памяти в традиционном обществе, что является значимым преимуществом, поскольку привлекаемые в работе источники относятся как раз к данной фазе развития общества. Также, следует отметить то, что в переложение данных теорий на эмпирический материал показывает эвристический потенциал концепций, в результате чего расширяется предметное поле использования концепций памяти в изучении традиционного общества.
Второй блок историографии основан на анализе изучения монгольских источников XIII-XIV веков и связан с выделением этапов и различных интерпретаций данных текстов, а также изучением монгольского исторического сознания данного периода.
Изучению монгольского общества эпохи правления хана Угэдэя посвящены работы востоковедов Т.Д. Скрынниковой, Н.Н. Крадина, Н.Г. Крамаровского и А.Г. Юрченко. Исследования М.Г. Крамаровского затрагивали возможности синтеза письменных и археологических источников для реконструкции истории повседневности монгольской империи с середины XIII века до конца XV века. Монография Т.Д. Скрынниковой и Н.Н. Крадина может быть охарактеризована как полноценное обобщение по этнографии народов, описываемых в «Сокровенном сказании монголов», а также данная работа развивает теорию «двух Монголий» во времена правления Чингисхана.
В работе Т.Д. Скрынниковой «Харизма и власть в эпоху Чингисхана» сделаны попытки реконструировать сложную мифологичную систему мышления монголов, основанную на дихотомическом противопоставлении Тенгри - Эрлик. Работа Скрынниковой являлась основополагающим исследованием, где раскрыты категории исторического сознания монгольского общества, а также показано отражение изменения в политической обстановке и взаимосвязь с исполнением религиозных культов.
Исследования А.Г. Юрченко, в частности его работа «Империя и космос: Реальная и фантастическая история походов Чингис-хана по материалам францисканской миссии 1245 года» показала возможность применения подходов интеллектуальной истории к монгольским обществам, которые открывают большой эвристический
потенциал для дальнейшего изучения проблемы. Так, в интерпретации шестой главы «Книги о Тартарах» Юрченко работал с мифологическим контекстом исследуемого текста, и на основании этого выдвинул концепцию «отзеркаливания» мифов, в которой автор источника описывал своеобразную «игру» с сюжетами азиатских. Другие работы А.Г. Юрченко посвящены изучению истории повседневности монгольского общества и его специфики, наиболее ярко отображающейся во время праздников в ритуалах и обрядах, а также во время казней.
Таким образом, исследования теории исторической памяти, апробация данных концепций на конкретном историческом материале показывает большой эвристический потенциал изучения проблемы. Именно с развитием данной теории и её отражения в традиционном обществе связаны цели и задачи данного исследования.
Методологическая база исследования включает в себя как общенаучные методы исследования, так и специально-исторические методы. К общенаучным методам данного исследования стоит отнести дедукцию, индукцию, систематизацию, классификацию, причинно-следственный анализ. К специально-историческим методам можно отнести: сравнительно-типологический метод, так, в исследовании производится сравнение как основных подходов в работах Яна Ассмана и Пьера Нора, так и сравнение и типологизация образов Чингисхана в монгольских текстах середины XIII века.
К количественным методам исследования, отображающим взаимосвязь качественных и количественных показателей, следует отнести метод контекстно-тематического контент-анализа. В работе данный метод применялся по отношению к корпусу текстов, выборка которых представляет собой средневековые источники XIII - XIV веков, посвящённых внутренней ситуации в Монгольской империи. Большая часть выборки представлена записками путешественников, поскольку внутренних монгольских источников по данному периоду достаточно мало. Также в выборке анализируются два монгольских текста - «Сокровенное сказание монголов» и «Алтан Тобачи». «Роман о Чингисхане» францисканской миссии Иоанно Плано до Карпини рассматривается исходя из обозначенной выше концепции А. Г. Юрченко. Использование частотного и контекстного контент-анализа позволяет при учёте всех особенностей источниковой базы исследования выявить основные моменты употребления и описания горы Бурхан-Халдуна и корреляции с упоминанием образа Чингисхана, что может служить доказательной базой для тезиса о возможности переложения концепции мест памяти Пьера Нора к средневековому обществу.
Методы работы с элементами исторической памяти обуславливают необходимость использования структурно-функционального анализа, позволяющего рассмотреть 10
изучаемый объект во взаимосвязях внутренних элементов, которые включают в себя подсистемы фигур памяти и образов памяти, а также элементов канонизации текстов. Взаимосвязь данных подсистем раскрывается на примере монгольского общества, в котором, к середине XIII века фигура Чингисхана становится особой фигурой памяти, а «Сокровенное сказание монголов» становится отправной точкой в процессе создания каноничного образа Чингисхана.
Использование причинно - следственного метода в данном исследовании позволяет установить необходимые и достаточные причины актуализации образа Чингисхана на новом «витке» истории Монгольской империи. Так, в качестве необходимой и достаточной причины следует выделить последствия реформ Елюй Чу- цая, которые были нацелены на уменьшение роли военных и увеличение значимости нарождающегося чиновнического аппарата управления. Следствием данных реформ на ментальном уровне стало возвращение и идеализация образа Чингисхана, который становится для данного общества «фигурой памяти», идентифицирующий и интегрирующий в мир-систему среднеазиатского мировосприятия.
Также в работе используется структурно-диахронный анализ, в частности рассмотрение процессов обращения монгольской элиты к исторической памяти и реконструкции образа Чингисхана через выделение в данном процессе исторических ситуаций и микрособытий. А также для рассмотрения изучаемого процесса на фоне политических, социально-экономических, культурных процессов, происходивших в монгольском обществе в конце правления хана Угэдэя.
В описании методологии работы, следует остановиться на взглядах и работах историков, во многом определивших взгляды автора данной работы. Так, прежде всего, стоит выделить работы первого поколения школы Анналов- Марка Блока и Люсьена Февра. Такие работы как «Апология истории или ремесло историка» , где обосновывались базовые методы и принципы работы с историческими источниками и историческими реконструкциями, а также влияние субъективного фактора на качество исторического исследования. Так как история памяти во многом схожа, да и связана с историей повседневности, то необходимо упомянуть исследование Карла Гинзбурга «Сыр и черви» , которое повлияло на данную работу как в формировании корпуса источников , так и в методах работы исторической реконструкции народной культуры посредствам анализа отдельного кейса. Методология исследования К. Гинзбурга позволяет использовать определённые универсальные методы для реконструкции культурных элементов народного самосознания, что впоследствии можно применять в исследовании относительно элементов памяти и монгольского исторического сознания.
Работы современных историков И.Н. Данилевского и А.Г. Юрченко по использованию методов герменевтики и дискурс -анализа при анализе средневековых источников показывают достаточно широкие возможности и перспективы изучения средневековых текстов. Также в работах ставился вопрос о допустимых границах и пределах данного анализа, что важно при анализе монгольского общества, которое находилось на периферии между Китайской империей, средневековым азиатским обществом и другими кочевыми сообществами Средней Азии, Алтая и южной части Сибири.
В методологических положениях работы стоит упомянуть исследования О.Б. Леонтьевой , методика которой позволила раскрыть способы репрезентации систем памяти, а также выявление основных компонентов формирования мифа о фигуре памяти в историческом сознании. Работа О.Б. Леонтьевой позволяет рассмотреть возможности работы синтеза различных концепций исторической памяти, что способствует к прояснению вопросов работы с исторической памятью традиционного общества в свете синтеза частных исторических и общеметодологических теорий.
Хронологические рамки исследования обозначены промежутком с 1221 по 1260 гг. Однако, в силу многофакторности и сложности самого феномена памяти, а также форм её репрезентации и реконструкции в коллективной памяти монгольского общества достаточно сложно установить чёткие хронологические границы данного исследования. Отсутствие широкой базы источниковедческого нарратива обуславливает ещё одну проблему в установлении точных границ исследования, в результате чего хронологические границы исследования будут заданы определёнными временными промежутками. Стоит отметить и то, что если начало репрезентации образа Чингисхана и связанных с ним элементов мир-системной картины монгольского общества можно задать хронологическими рамками исследования, то завершение изучаемых процессов будет происходить в другом историческом и культурном контексте, что требует отдельного изучения. В связи с чем, хронологические рамки данной работы включают в себя только процесс начала канонизации образа Чингисхана в памяти социальной общности.
Нижняя граница исследования может быть задана промежутком с 1221 года до 1240гг. Первая дата может быть обоснована написанием первого источника, повествующего о Чингисхане- «Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»), в котором содержатся первые сведения относительно его биографии и генеалогии. Конец нижней границы исследования может быть обозначен 1240 годом, когда реформы Елюй Чу-цая, начатые в 1235 году, привели к расколу элиты и поставили вопрос о будущем Монгольской империи. Центральным источником в данной работе является «Сокровенное сказание монголов», датируемое 1240 годом. К 1245 году принято относить создание ещё одного источника «Романа о Чингисхане». Таким образом, 1240е гг становятся определённой «центральной фазой», на основе изучения которой делаются основные выводы по теориям Яна Ассмана и Пьера Нора.
Верхняя граница исследования может быть задана промежутком в 1260х гг - со смертью хана Мункэ, после которого во внутренней Монголии наблюдается кризис и начало постепенного дробления Монгольской империи. Использование в работе такого источника как «Сборник летописей» Рашид ад-Дина, который был создан в 1311-1312гг, обусловлено тем, что он фиксировал уже устоявшиеся моменты в историческом сознании монголов, формирование которых происходило в более ранние периоды, которые являются ключевыми для данной работы. Цитирование в работе «Алтан Тобчи», написание которой относится к XVII репрезентирует сложившийся канон в образе Чингисхана, что говорит о завершении процесса складывания культурной памяти в монгольском обществе.
Территориальные рамки работы: включают в себя регион внутренней Монголии, в котором располагалась ставка Чингисхана и Угэдэя, которая являлась центром Монгольской империи Чингисхана в экономическом, политическом, культурном плане.
Источниковая база исследования является эмпирическим материалом для рассмотрения преломления теории исторической памяти. В работе используется целый комплекс источников, включающий как внутримонгольские тексты, так и внешние, такое как известные травелоги - записки путешественников, посещавших ханов Монгольской империи на протяжении XIII-XIV вв. Корпус источников охватывает достаточно длительный промежуток в монгольской империи - от основания Чингисханом Монгольской империи до непосредственного её распада на мелкие ханства. Таким образом, исходя из достаточно широкой выборки источниковой базы, можно проследить основные тенденции в историческом сознании и исторической памяти монголов.
Наиболее значимым в исследовании является текст источника - «Сокровенное сказание монголов». Прежде всего, это внутренний монгольский текст, который наиболее релевантно репрезентирует монгольскую мир-систему данного периода. Данный источник посвящён описанию генеалогии легендарных монгольских правителей и биографии Темучина-Чингисхана, где последовательно раскрывается объединение монгольских племён и становление Монгольской империи, а также повествуется о делах Чингисхана и его семьи. Источник в исследовании представлен переводом С. А. Козина, который является последним переводом на русский язык данного текста. На основании широкого использования данного перевода в историческом, культурологическом, лингвистическом и этнологическом научных дискурсах, в данном исследовании будет использован перевод текста от С.А. Козина. Безусловно, лингвисты и этнологи находят небольшие неточности в переводе данного текста, однако они существенно не влияют на картину событий, в связи с чем, данный перевод наиболее часто используется при изучении определённых аспектов данного текста.
Введение текста в научный оборот в России было осуществлено в 1866 году П.И. Кафаровым, который затем передал источник в Санкт-Петербург для дальнейшего исследования. Кафаров выдвинул вопросы внешней критики источника, такие как проблему авторства, времени появления источника и его изучение в Китае, что дало возможность последующего изучения текста. С введением марксисткой методологии актуализировались вопросы социально-классовой принадлежности автора, а также рассмотрение борьбы Чжамухи и Темучина как борьбу степной аристократии и низших слоёв населения монгольского общества.
Крупными исследователями данного периода были Б.Я. Владимирцев и В.В. Бартольд , помимо вопроса социальной принадлежности, учёные поставили вопрос о жанровой принадлежности данного источника, которая определялась как или «богатырский эпос» или «история-хроника». Новые вопросы внутренней критики источника поставил в своём исследовании этнолог Л.Н. Гумилёв, так были уточнены политические и социальные взгляды автора текста, был произведён анализ героев «Сказания» и отношения автора к ним, сделаны предположения относительно идей и концепций развития монгольского общества, носителями которых и являлся автор текста. Современная отечественная историография рассматривает данный текст в этнологическом, лингвистическом и историческом ракурсах, где на основании сравнительно-исторического и дискурс анализа выявляются основные компоненты системы исторического мышления в монгольском сознании XIII века.
Следующим источником в работе является монгольская летопись «Алтан Тобчи», которая была написана в более поздний период - в XVII веке, однако данный текст констатирует завершение формирования канона образа Чингисхана в монгольском обществе. Данный источник существует в двух вариантах - малый и большой Алтан Тобчи. Первый текст содержит буддийские религиозные элементы, второй источник был дополнен монгольским ламой Лубсан Данзаной в 1620 году. Источник посвящён изложению монгольской истории, в частности, становлении монгольской империи и деятельности Чингисхана. В данном исследовании источник будет использован в варианте перевода этнолога Н.П. Шастиной, в котором используется в современной отечественной исторической науке.
«Роман о Чингисхане» является шестой главой общего текста «Книги о Тартарах» францисканской миссии Иоанна де Плано Карпини. Данный текст используется через призму концепции А.Г. Юрченко. Работа с данным текстом в последующих рассуждениях будет употребляться в контексте теории «отзеркаливания» исторического мифа. Используемый в данной работе перевод текста был совершён историком А.Г. Юрченко. Особо стоит отметить, что данный источник достаточно редко встречается в отечественном монголоведении, что, несмотря на большие споры относительно источника, может прояснить вопросы исторического сознания и отношения к мифологемам применительно монгольской невоенной элите 1240 гг.
В качестве источников в работе используются травелоги путешественников. Прежде всего, это «Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»). Данный текст считается первым источником по описанию монголов, отражающим их основные элементы повседневного уклада жизни. Так, текст источника разбит на главы, по которым даётся характеристика тем или иным особенностям монгольской повседневности - от государственного устройства до описания нравов и обычаев монголов. Данный источник был переведён на русский язык дважды - В.П. Васильевым в 1857 году и Н.Ц. Мункуевым в 1975 году. Так, если первый перевод критиковался историками как вольный пересказ текста, то второй текст используется до сих пор используется в современном отечественном монголоведении.
Также в работе используется «Сборник летописей» Рашид-ад-Дина, созданный в 1311-1312 гг, в котором описываются легенды и мифы, бытовавшие на территории Монгольской империи Чингизидов после смерти её основателя. Данный источник состоит из двух частей: в первой повествуется история монгольских племён и деятельность Чингисхана, во второй части производится попытка написания всемирной истории до ислама, а также излагаются события с создания халифата и до монгольского нашествия. Исходя из поставленных целей, в работе будет рассматриваться только первая часть Джами’ аттаварих. В исследовании данный источник используется в переводе Ю.П. Верховского .
Структура работы. Первая глава посвящена истории появления и развития такого направления в исторической мысли как феномен исторической памяти. В первом параграфе рассматриваются предпосылки создания данной теории, основу которых заложил И.Г. Дройзен, а также развитие его идей немецким социологом Морисом Хальбваксом. Второй параграф посвящен анализу теории культурной памяти Яна Ассмана, в котором выделены основополагающие элементы для дальнейшего анализа. В третьем параграфе раскрывается анализ теории «мест памяти» французского исследователя Пьера Нора, в которой последовательно излагаются основные компоненты теории, а также уделяется внимание эвристическому потенциалу данной теории.
Вторая глава посвящена описанию традиционного общества, а также обоснованию возможности переложения теорий исторической памяти на конкретный эмпирический материал - монгольское общество XIII века. В первом параграфе обосновывается релевантность переложения теории Яна Ассмана на средневековое кочевое общество посредствам анализа основных категорий традиционного общества и концепции культурной памяти. Второй параграф был посвящён доказательству того, что элементы теории «мест памяти» Пьера Нора могут быть применены к традиционному монгольскому обществу.
Третья глава посвящена непосредственному переложению данных концепций на исследуемые источники. В первом параграфе раскрывается внутримонгольская ситуация в середине XIII века, а также производится анализ источниковедческой базы данного исследования для дальнейшей работы. Второй параграф посвящён анализу переложения основных элементов теории культурной памяти на монгольское общество середины XIII века, в котором выделяются традиции и новации в образе Чингисхана как фигуры памяти, а также говорится о начале процесса канонизации данного образа. В третьем параграфе, на основе применения контекстного контент-анализа, происходит переложение концепции«мест памяти» Пьера Нора на монгольские источники XIII-XIV вв, где делается вывод о формах и примерах проявления «мест памяти» в традиционных обществах, а также о трансформации монгольского общества в эпоху хана Угэдэя. Осмысление данной теории в контексте традиционного общества позволяет рассмотреть базовые компоненты коммеморативных практик социальных групп.
В заключении делается вывод об эвристическом потенциале переложения данных концепций для исследования исторической памяти кочевых сообществ, а также определяются границы возможности применения данных концепций относительно монгольского общества середины XIII вв.
Исходя из поставленной проблемы исследования, данная работа носит методологический характер, направленный на выявление методов и способов рассмотрение эмпирического материала в рамках заданных теорий. Заданная цель исследования была достигнута посредством анализа развития истории памяти как одного из направлений интеллектуальной истории. Стоит отметить, что история памяти также считается одним из направлений в культурной и новой культуральной истории, основу которых также составляют элементы интеллектуальной истории.
При анализе развития истории памяти были рассмотрены основные этапы становления данного направления в интеллектуальной истории, где выявлена динамика преемственности идей изучения памяти с работ Иоганна Густава Дройзена, Мориса Хальбвакса и теорий Яна Ассмана и Пьера Нора.
Теория культурной памяти Яна Ассмана, базирующаяся на анализе обществ Древнего Востока, обозначает общие этапы становления образа исторической личности в культурной и коллективной памяти народа. Выдвинутая Яном Ассманом дихотомия памяти, состоящая из коллективной и культурной составляющих, способствует её конкретизации. Однако изучение коллективной и культурной памяти возможно лишь в рассмотрении их взаимодействия и взаимозависимости. Таким образом, труды Ассмана, направленные на выявление этапов канонизации и иллюстрацию их посредством рассмотрения древнеегипетского, израильского и античного обществ, позволили Ассману через методы индуктивного познания расширить эвристический потенциал своей теории. В связи с этим, данные теоретические положения могут быть переложены на другие традиционные общества.
Ассман раскрывает структурные компоненты исторического сознания и памяти через обращения к системе антропологических понятий «горячей» и «холодной» опций памяти. Ассман выявил общие закономерности корреляции социально-политических процессов общества и трансформации репрезентации событий прошлого в едином социокультурном контексте. «Горячая» опция памяти присуща открытым структурам или обществам, находящимся на «переломе» и выборе пути дальнейшего развития, где процессы «канонизации» идентифицирующих «фигур памяти» находятся в процессе формирования. Стоит отметить, что одним из важных признаков «горячей» опции памяти является наличие альтернативных вариантов оценивания «фигур памяти». Специфика «холодной» опции памяти выражена в непосредственной принадлежности к закрытым общественным структурам, находящимся в процессе аномии и фрустрации общественного сознания и исторической памяти. Однако, как отмечал Ассман, выявление в традиционных обществах непосредственно выраженной «горячей» или «холодной» опции памяти практически невозможно. В большинстве случаев, в обществе присутствуют элементы данных «охлодительные» или «нагревательные» элементы памяти и в определённой историко-политической обстановке актуализируются один из их видов. Анализ структур памяти через рассмотрение опций памяти позволяет раскрыть динамику развития социокультурных элементов общества.
Другой подход к исследованию структур памяти национального самосознания был представлен в многотомном труде Пьера Нора «Франция-память», ключевым понятием которого стало определение и обоснование «мест памяти», которое раскрывалось как сакрализованное место, репрезентирующее события прошлого в современном контексте. Впоследствии понятие «места памяти» было расширено автором теории, в связи с чем, в этот концепт теперь входят не только отдельные локальные объекты, но и целые поколения обществ. Что, в свою очередь, существенно расширило критику данной теории. Причиной актуализации «мест памяти» в общественном сознании Пьер Нора видел в рефлексии над историческим процессом и осознанием разрыва в преемственности единой традиции, частицы которой общество стремится сохранить через локализацию в «местах памяти».
Теория Пьера Нора была разработана для работы с современным постиндустриальным обществом, в котором происходят трансформации единой истории и локальных элементов памяти в общее её множество, структурными элементами которой являются местные истории. Концепция господства одной общей памяти, сотканной из множества местных историй, что показывает новые методы и принципы идентификации современного общества. Также Нора в рамках анализа трансформации современного общества уделял значимое внимание к коммеморативным практикам, значение которых в последнее время существенно выше, чем суть воспоминаемых событий. Так как данная работа рассматривает переложение данных теорий на традиционное кочевое средневековое общество, то главным элементом при анализе теории французского исследования был концепт «мест памяти», предусматривающий максимальную локализацию событий в географическом пространстве. Исследователь выдвинул три компонента, которые должны присутствовать при определении того или иного компонента как «места памяти»: материальный, символический и сакральный. Каждый из данных функций должен быть проявлен при рассмотрении того или иного объекта в качестве «места памяти» и только при наличии данных элементов изучаемый объект может называться «местом памяти».
Сложную систему компаративного анализа корреляции понятий «история» и «памяти» выстроил Пьер Нора. Так, он выдвинул теорию о том, что существует разрыв между историей и памятью, который необходимо попытаться уменьшить при реконструкции событий в историческом исследовании. Развитие теории исторической памяти в отечественной науке способствовало её систематизации, а также проведение междисциплинарного анализа с целью детализации исторической памяти и выявления её эвристического потенциала. Переложение изучаемых концепций на конкретный эмпирический материал позволило выявить их особенности, их сильные и слабые стороны, что существенно расширило эвристический потенциал теории исторической памяти.
Посредством рассмотрения теоретических положений основ теории памяти Я. Ассмана и П. Нора, были выявлены ключевые стороны данных концепций для их переложения на эмпирический материал, основа которого представлена монгольским обществом середины XIII века. В силу развития Монгольской империи конца правления Угэдэя, а также политической трансформации элиты под воздействием реформ Елюй Чу- цая, происходили изменения в историческом сознании монгольского общества, что можно проследить при помощи переложения ключевых элементов данных концепций на монголов.
Благодаря рассмотрению ключевых понятий в теории культурной памяти Яна Ассмана на примере монгольского общества было выделено следующее. Прежде всего, к 1240 гг. фигура Чингисхана становится «фигурой памяти» для монголов, которая осмысливалась в контексте объединения разрозненных племён и основания Монгольской империи. Процесс создания каноничного образа Чингисхана в исторической памяти был начат в «Сокровенном сказании монголов», автор которого репрезентировал существующие мифологемы относительно образа Чингисхана. Этим были заложены основные параметры и характеристики образа Чингисхана, которые впоследствии будут воспроизводиться как в историографическом поле, так и в политических и художественных практиках вплоть до современности. Окончанием процесса канонизации и завершения формирования «мифа о Чингисхане» можно считать летопись «Алтан Тобчи», в которой мифологемы XIII века воспроизведены в качестве основной канвы исторических событий деятельности Темучина/Чингисхана. Данный каноничный образ впоследствии будет воспроизводиться как первооснова для восприятия Чингисхана как объединяющей фигуры монгольского общества. Заложенный «миф о Чингисхане» будет актуален в исторической памяти вплоть до современности, когда станет одним из элементов формирования исторической политики.
Немаловажными категориями при анализе формирования каноничного образа Чингисхана и впоследствии «мифа о Чингисхане» являлось его рассмотрение с точки зрения соотношения позиций «традиции» и «новации» в его образе. Так, репрезентация образа основателя Монгольской империи в «Сокровенном сказании монголов», одной стороны, рассматривала Темучина как логичного преемника и продолжателя традиций легендарных и мифологемных героев монгольского общества. Однако реформаторская деятельность Чингисхана и расширение ареала обитания монгольского общества во многом воспринимались как определённое новаторство, отношение к которому было достаточно биполярным в монгольской элите 1240 гг. Это возможно проследить на основе историко-сравнительного анализа «Сокровенного сказания монголов» и «Романе о Чингисхане», который был рассмотрен в работе в соответствии с концепцией «отзеркаливания мифов» А.Г. Юрченко. Данное сравнение иллюстрирует существование дихотомии в восприятии Чингисхана как фигуры памяти в середине XIII века, что может быть интерпретировано как репрезентация «горячей» опции памяти. Таким образом, мифологемный образ Чингисхана во многом стал объединяющим фактором монгольского общества, определяющим его идентичность.
Переложение концепции Пьера Нора было сфокусировано на рассмотрении отдельного «кейса» монгольского мира как «места памяти» в историческом сознании элиты империи Чингисхана. В данной работе была рассмотрена гора Бурхан-Халдун как «место памяти» в монгольском обществе, выявлены основные компоненты данной горы в контексте заданных критериев. Автором была отмечена корреляция образа горы Бурхан- Халдун и «мифа о Чингисхане», которая раскрывается посредством локализации эпизодов детства и юности Темучина на данной горе, а также описания сакрально-символических функций данного места памяти. Соответственно, в результате проведённого контекстного контент-анализа была выявлена тенденция упоминания данной горы на протяжении формирования канона изображения образа Чингисхана в монгольском обществе. Увеличение динамики упоминаний горы Бурхан - Халдун связана как с актуализацией начала формирования канона о Чингисхане, так и с политическими изменениями в монгольской империи последнего этапа правления хана Угэдэя. Осмысление данного «места памяти» происходит в широком контексте мифологичного этапа монгольской истории, в котором неизменно присутствует связь основателей монгольских племён Ботэ-Чино и Гоа-Марал с упоминанием горы Бурхан-Халдун. Также упоминание горы Бурхан-Халдун связано с достаточно ярким эпизодом молитвы Чингисхана к Тенгри для спасения от плена, что впоследствии трактуется как шаг для последующего объединения племён.
Стоит отметить, что если мифологемная история монгольских племён локализована привязкой к данной горе, то события, связанные с расширением монгольской империи и последующими завоеваниями во многом лишены определённой привязки к географическому месту. В связи с этим показательно то, что ставка хана не наделялась сакрально-символическими контекстами и не рассматривалась как элемент «мест памяти». Расширение географического ареала обитания во многом способствовало разрыву формирующегося монгольского общества с привычной средой обитания, а значит и сакральными объектами - «местами памяти», значение которых постепенно уменьшалось. В результате чего места памяти удалены от их непосредственных носителей, и при смене поколений они будут утеряны, появление же новых «мест памяти» в традиционном обществе обусловлено темпоральными структурами исторического сознания. Полученные выводы направлены на рассмотрение структур исторической памяти и сознания в монгольском обществе эпохи конца правления Угэдэя. Тезис о кризисе «мест памяти» коррелирует с социально-политическим кризисом конца правления Угэдэя, в результате чего можно говорить о том, что данная работа дополняет и расширяет характеристики развития Монгольской империи начала 1240 гг.
Подводя итог проведённой работе, необходимо отметить то, что концептуальные положения теорий памяти Яна Ассмана и Пьера Нора могут быть применены к средневековому монгольскому обществу середины XIII века, что демонстрирует эвристический потенциал концепций, а также позволяет выявлять основные компоненты исторического сознания и исторической памяти традиционных обществ. Также благодаря переложению данных теорий могут быть выстроены тенденции развития исторической памяти монгольского общества на протяжении нескольких веков, что можно проследить на примере анализа трансформации «канона» изображения образа Чингисхана и «мифа» о нём и трансформации элементов «мест памяти» на примере горы Бурхан-Халдун. Таким образом, в исследовании были обозначены и охарактеризованы рамки возможности переложения данных теорий к кочевым обществам, определён эвристический потенциал теорий, а также охарактеризованы основные выводы, которые впоследствии можно использовать для раскрытия образов исторической памяти монгольского общества.
При анализе развития истории памяти были рассмотрены основные этапы становления данного направления в интеллектуальной истории, где выявлена динамика преемственности идей изучения памяти с работ Иоганна Густава Дройзена, Мориса Хальбвакса и теорий Яна Ассмана и Пьера Нора.
Теория культурной памяти Яна Ассмана, базирующаяся на анализе обществ Древнего Востока, обозначает общие этапы становления образа исторической личности в культурной и коллективной памяти народа. Выдвинутая Яном Ассманом дихотомия памяти, состоящая из коллективной и культурной составляющих, способствует её конкретизации. Однако изучение коллективной и культурной памяти возможно лишь в рассмотрении их взаимодействия и взаимозависимости. Таким образом, труды Ассмана, направленные на выявление этапов канонизации и иллюстрацию их посредством рассмотрения древнеегипетского, израильского и античного обществ, позволили Ассману через методы индуктивного познания расширить эвристический потенциал своей теории. В связи с этим, данные теоретические положения могут быть переложены на другие традиционные общества.
Ассман раскрывает структурные компоненты исторического сознания и памяти через обращения к системе антропологических понятий «горячей» и «холодной» опций памяти. Ассман выявил общие закономерности корреляции социально-политических процессов общества и трансформации репрезентации событий прошлого в едином социокультурном контексте. «Горячая» опция памяти присуща открытым структурам или обществам, находящимся на «переломе» и выборе пути дальнейшего развития, где процессы «канонизации» идентифицирующих «фигур памяти» находятся в процессе формирования. Стоит отметить, что одним из важных признаков «горячей» опции памяти является наличие альтернативных вариантов оценивания «фигур памяти». Специфика «холодной» опции памяти выражена в непосредственной принадлежности к закрытым общественным структурам, находящимся в процессе аномии и фрустрации общественного сознания и исторической памяти. Однако, как отмечал Ассман, выявление в традиционных обществах непосредственно выраженной «горячей» или «холодной» опции памяти практически невозможно. В большинстве случаев, в обществе присутствуют элементы данных «охлодительные» или «нагревательные» элементы памяти и в определённой историко-политической обстановке актуализируются один из их видов. Анализ структур памяти через рассмотрение опций памяти позволяет раскрыть динамику развития социокультурных элементов общества.
Другой подход к исследованию структур памяти национального самосознания был представлен в многотомном труде Пьера Нора «Франция-память», ключевым понятием которого стало определение и обоснование «мест памяти», которое раскрывалось как сакрализованное место, репрезентирующее события прошлого в современном контексте. Впоследствии понятие «места памяти» было расширено автором теории, в связи с чем, в этот концепт теперь входят не только отдельные локальные объекты, но и целые поколения обществ. Что, в свою очередь, существенно расширило критику данной теории. Причиной актуализации «мест памяти» в общественном сознании Пьер Нора видел в рефлексии над историческим процессом и осознанием разрыва в преемственности единой традиции, частицы которой общество стремится сохранить через локализацию в «местах памяти».
Теория Пьера Нора была разработана для работы с современным постиндустриальным обществом, в котором происходят трансформации единой истории и локальных элементов памяти в общее её множество, структурными элементами которой являются местные истории. Концепция господства одной общей памяти, сотканной из множества местных историй, что показывает новые методы и принципы идентификации современного общества. Также Нора в рамках анализа трансформации современного общества уделял значимое внимание к коммеморативным практикам, значение которых в последнее время существенно выше, чем суть воспоминаемых событий. Так как данная работа рассматривает переложение данных теорий на традиционное кочевое средневековое общество, то главным элементом при анализе теории французского исследования был концепт «мест памяти», предусматривающий максимальную локализацию событий в географическом пространстве. Исследователь выдвинул три компонента, которые должны присутствовать при определении того или иного компонента как «места памяти»: материальный, символический и сакральный. Каждый из данных функций должен быть проявлен при рассмотрении того или иного объекта в качестве «места памяти» и только при наличии данных элементов изучаемый объект может называться «местом памяти».
Сложную систему компаративного анализа корреляции понятий «история» и «памяти» выстроил Пьер Нора. Так, он выдвинул теорию о том, что существует разрыв между историей и памятью, который необходимо попытаться уменьшить при реконструкции событий в историческом исследовании. Развитие теории исторической памяти в отечественной науке способствовало её систематизации, а также проведение междисциплинарного анализа с целью детализации исторической памяти и выявления её эвристического потенциала. Переложение изучаемых концепций на конкретный эмпирический материал позволило выявить их особенности, их сильные и слабые стороны, что существенно расширило эвристический потенциал теории исторической памяти.
Посредством рассмотрения теоретических положений основ теории памяти Я. Ассмана и П. Нора, были выявлены ключевые стороны данных концепций для их переложения на эмпирический материал, основа которого представлена монгольским обществом середины XIII века. В силу развития Монгольской империи конца правления Угэдэя, а также политической трансформации элиты под воздействием реформ Елюй Чу- цая, происходили изменения в историческом сознании монгольского общества, что можно проследить при помощи переложения ключевых элементов данных концепций на монголов.
Благодаря рассмотрению ключевых понятий в теории культурной памяти Яна Ассмана на примере монгольского общества было выделено следующее. Прежде всего, к 1240 гг. фигура Чингисхана становится «фигурой памяти» для монголов, которая осмысливалась в контексте объединения разрозненных племён и основания Монгольской империи. Процесс создания каноничного образа Чингисхана в исторической памяти был начат в «Сокровенном сказании монголов», автор которого репрезентировал существующие мифологемы относительно образа Чингисхана. Этим были заложены основные параметры и характеристики образа Чингисхана, которые впоследствии будут воспроизводиться как в историографическом поле, так и в политических и художественных практиках вплоть до современности. Окончанием процесса канонизации и завершения формирования «мифа о Чингисхане» можно считать летопись «Алтан Тобчи», в которой мифологемы XIII века воспроизведены в качестве основной канвы исторических событий деятельности Темучина/Чингисхана. Данный каноничный образ впоследствии будет воспроизводиться как первооснова для восприятия Чингисхана как объединяющей фигуры монгольского общества. Заложенный «миф о Чингисхане» будет актуален в исторической памяти вплоть до современности, когда станет одним из элементов формирования исторической политики.
Немаловажными категориями при анализе формирования каноничного образа Чингисхана и впоследствии «мифа о Чингисхане» являлось его рассмотрение с точки зрения соотношения позиций «традиции» и «новации» в его образе. Так, репрезентация образа основателя Монгольской империи в «Сокровенном сказании монголов», одной стороны, рассматривала Темучина как логичного преемника и продолжателя традиций легендарных и мифологемных героев монгольского общества. Однако реформаторская деятельность Чингисхана и расширение ареала обитания монгольского общества во многом воспринимались как определённое новаторство, отношение к которому было достаточно биполярным в монгольской элите 1240 гг. Это возможно проследить на основе историко-сравнительного анализа «Сокровенного сказания монголов» и «Романе о Чингисхане», который был рассмотрен в работе в соответствии с концепцией «отзеркаливания мифов» А.Г. Юрченко. Данное сравнение иллюстрирует существование дихотомии в восприятии Чингисхана как фигуры памяти в середине XIII века, что может быть интерпретировано как репрезентация «горячей» опции памяти. Таким образом, мифологемный образ Чингисхана во многом стал объединяющим фактором монгольского общества, определяющим его идентичность.
Переложение концепции Пьера Нора было сфокусировано на рассмотрении отдельного «кейса» монгольского мира как «места памяти» в историческом сознании элиты империи Чингисхана. В данной работе была рассмотрена гора Бурхан-Халдун как «место памяти» в монгольском обществе, выявлены основные компоненты данной горы в контексте заданных критериев. Автором была отмечена корреляция образа горы Бурхан- Халдун и «мифа о Чингисхане», которая раскрывается посредством локализации эпизодов детства и юности Темучина на данной горе, а также описания сакрально-символических функций данного места памяти. Соответственно, в результате проведённого контекстного контент-анализа была выявлена тенденция упоминания данной горы на протяжении формирования канона изображения образа Чингисхана в монгольском обществе. Увеличение динамики упоминаний горы Бурхан - Халдун связана как с актуализацией начала формирования канона о Чингисхане, так и с политическими изменениями в монгольской империи последнего этапа правления хана Угэдэя. Осмысление данного «места памяти» происходит в широком контексте мифологичного этапа монгольской истории, в котором неизменно присутствует связь основателей монгольских племён Ботэ-Чино и Гоа-Марал с упоминанием горы Бурхан-Халдун. Также упоминание горы Бурхан-Халдун связано с достаточно ярким эпизодом молитвы Чингисхана к Тенгри для спасения от плена, что впоследствии трактуется как шаг для последующего объединения племён.
Стоит отметить, что если мифологемная история монгольских племён локализована привязкой к данной горе, то события, связанные с расширением монгольской империи и последующими завоеваниями во многом лишены определённой привязки к географическому месту. В связи с этим показательно то, что ставка хана не наделялась сакрально-символическими контекстами и не рассматривалась как элемент «мест памяти». Расширение географического ареала обитания во многом способствовало разрыву формирующегося монгольского общества с привычной средой обитания, а значит и сакральными объектами - «местами памяти», значение которых постепенно уменьшалось. В результате чего места памяти удалены от их непосредственных носителей, и при смене поколений они будут утеряны, появление же новых «мест памяти» в традиционном обществе обусловлено темпоральными структурами исторического сознания. Полученные выводы направлены на рассмотрение структур исторической памяти и сознания в монгольском обществе эпохи конца правления Угэдэя. Тезис о кризисе «мест памяти» коррелирует с социально-политическим кризисом конца правления Угэдэя, в результате чего можно говорить о том, что данная работа дополняет и расширяет характеристики развития Монгольской империи начала 1240 гг.
Подводя итог проведённой работе, необходимо отметить то, что концептуальные положения теорий памяти Яна Ассмана и Пьера Нора могут быть применены к средневековому монгольскому обществу середины XIII века, что демонстрирует эвристический потенциал концепций, а также позволяет выявлять основные компоненты исторического сознания и исторической памяти традиционных обществ. Также благодаря переложению данных теорий могут быть выстроены тенденции развития исторической памяти монгольского общества на протяжении нескольких веков, что можно проследить на примере анализа трансформации «канона» изображения образа Чингисхана и «мифа» о нём и трансформации элементов «мест памяти» на примере горы Бурхан-Халдун. Таким образом, в исследовании были обозначены и охарактеризованы рамки возможности переложения данных теорий к кочевым обществам, определён эвристический потенциал теорий, а также охарактеризованы основные выводы, которые впоследствии можно использовать для раскрытия образов исторической памяти монгольского общества.
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (149577)
- Бакалаврская работа (38342)
- Диссертация (978)
- Магистерская диссертация (22138)
- Дипломные работы, ВКР (60355)
- Главы к дипломным работам (2138)
- Курсовые работы (10522)
- Контрольные работы (6265)
- Отчеты по практике (1357)
- Рефераты (1481)
- Задачи, тесты, ПТК (631)
- Ответы на вопросы (155)
- Статьи, Эссе, Сочинения (942)
- Бизнес-планы (51)
- Презентации (106)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1692)
- Диссертации (РГБ) (1882)
- Прочее (458)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
