Постановка проблемы. Цели и задачи
1.1. Источники
1. 2. Альманах «Часы»: осень 1921 - зима 1922 гг.
1.3. Альманах «Абраксас»: осень 1922 - зима 1923 гг.
1.4. После «Абраксаса»: осень 1923 - лето 1924 гг.
2.1. Проблема определения типа издания
2.2. Характеристика альманаха как типа издания
2.3. Динамика публикаций участников объединения эмоционалистов в начале 1920-х годов
2.4. «Абраксас»: Символика заглавия
2.5. Структура издания
2.6. Анализ структуры альманаха «Абраксас» (Пг., 1922. Сб. 2)
Глава 3. Объединение эмоционалистов: Стратегии репрезентации
3.1. Альманах «Абраксас» в критических отзывах
3.2.1. К вопросу о статусе литературного объединения эмоционалистов: Группа, объединение, направление
3.2.2. Историко-литературный контекст
3.2.3. Причины создания группы
3.2.4. Стратегии репрезентации
3.3. Участники группы
Заключение
1) Альманахи и сборники
2) Архивные материалы
3) Библиографические указатели, словари, справочники
4) Критические статьи, отзывы, рецензии
5) Мемуары и воспоминания
6) Опубликованные дневники и письма
7) Официальные документы и постановления
8) Художественные произведения
II. Исследовательская литература

Купить

Диссертационное исследование посвящено истории малоизвестного и до сих пор систематически не изученного литературного объединения эмоционалистов, существовавшего в Петрограде в период с 1921 по 1925 гг .
Самой заметной фигурой объединения был М. А. Кузмин, он же был инициатором создания литературной группы. В разные годы в нее входили Ю. Юркун, К. Вагинов, А. и С. Радловы, А. Пиотровский, О. Тизенгаузен и др. Группа издала три номера альманаха «Абраксас» и один - альманаха «Часы» . Появилось два коллективных манифеста, подписанных членами объединения . Литературная деятельность эмоционалистов была короткой, но заметной: название объединения часто фигурирует в газетной хронике литературной жизни того времени.
Тем не менее, предметом специального изучения литературное объединение эмоционалистов не становилось. Наиболее часто цитируемые работы представляют собой лишь краткий обзор его истории и основных вышедших в рамках объединения текстов. В истории литературы эмоционалисты чаще встречаются в ряду перечислений многочисленных групп первой половины 1920-х гг. - что удивительно, если учесть, какими крупными фигурами в художественной жизни того времени были М. А. Кузмин , С. Э. Радлов и др. С другой стороны, даже в биографии Кузмина эмоционализму не уделено до статочного внимания.
Проблема истории, теоретической платформы, издательской деятельности эмоционалистов о стается одной из заметных проблем в изучении как литературных объединений Петрограда, так и творчества отдельных поэтов и писателей (прежде всего Кузмина, Вагинова и Радловой), что и обуславливает актуальность настоящего исследования.
Научная новизна работы заключается в систематизации всех существующих документов, позволяющих восстановить историю литературного объединения эмоционалистов , а также в принципиально отличном от предыдущих исследований взгляде на литературную группу. До настоящего времени литературная группа ассоциировалась прежде всего с текстами, которые создавали ее участники: мы хотим обратиться к прагматике литературного объединения и поставить вопрос о том, какие стратегии репрезентации выбирает группа (в нашем случае - эмоционалисты), чтобы заявить о себе и встроиться в текущий литературный процесс. К «стратегиям репрезентации» мы относим любые формы публичной активности, направленные на формирование целостного образа группы и ее положения в поле текущей литературы: издание альманаха, публикацию манифестов и воззваний, критическую деятельность эмоционалистов, их литературную позицию, выступления (вечера, чтения стихотворений), работу в театре.
Группа эмоционалистов предстает чрезвычайно подходящим объектом исследования именно этой проблемы, поскольку мы располагаем уникальным документом, с помощью которого можем относительно точно проследить период ее существования - Дневником основателя объединения Михаила Кузмина. Кроме того, в отличие от многих других литературных объединений, возникающих спонтанно и незаметно прекращающих свою деятельность, начало и конец эмоционализма мы можем определить довольно четко: группа существовала с осени 1922 года по лето 1924 года.
В конечном итоге, нас интересует механизм формирования литературной группы, принципы, которые она использует для того, чтобы заявить о себе и стать полноправным участником историко-литературного процесса - и причины, по которым литературное объединение (в случае эмоционалистов) прекращает свое существование. Изучение практик репрезентации объединения эмоционалистов является целью настоящего исследования.
Исходя из этой цели, мы ставим перед собой следующие задачи:
- систематизировать все существующие сведения об истории литературного объединения, критические отзывы и упоминания в прессе;
- на основании этих сведений реконструировать историю группы;
- обратиться к альманаху «Абраксас» как способу репрезентации эмоционалистов: исследовать структуру и поэтику одного из выпусков альманаха;
- изучить издательскую деятельность объединения и роль альманахов эмоционалистов в литературной жизни Петрограда в первой половине 1920-х гг.;
- исследовать состав литературной группы для того, чтобы понять, как и на каких принципах происходило объединение поэтов и писателей в литературный кружок;
- постараться дать точное определение характеру групповой связи внутри объединения эмоционалистов на фоне общего оживления «кружковой» формы существования литературы начала 1920-х гг.;
- на основании критических отзывов в прессе рассмотреть репутацию объединения эмоционалистов и ее динамику;
- выделить основные стратегии репрезентации литературного объединения эмоционалистов.
Важные замечания касаются предмета и объекта исследования. Так, объектом исследования мы считаем материалы (в том числе архивные) относящиеся к деятельности объединения. Предмет исследования не ограничивается только литературной деятельностью объединения, но также затрагивает связи Кузмина, Пиотровского и Радлова с театром и - в меньшей степени - с кинематографом.
Работа носит историко-литературный характер, поэтому следует оговорить текстологический компонент настоящего исследования. Говоря о «проблемах текстологии», мы имеем в виду как проблему сбора и систематизации всех суще ствующих текстов, вышедших в годы деятельности объединения эмоционалистов, так и проблему поиска документов, относящихся непосредственно к деятельности объединения. Текстология, в таком случае, является основным методом во сстановления и изучения истории объединения.
Отдельно следует пояснить обращение к творческому наследию каждого из участников объединения. Нас будут интересовать тексты этих писателей, непосредственно вошедшие в альманахи объединения. Также нас будут интересовать произведения, созданные в период участия писателей в группе эмоционалистов, в которых, как нам кажется, можно обнаружить индивидуальные проявления эмоционализма, опирающиеся на общую теоретическую платформу. В работе мы почти не останавливаемся на подробном анализе конкретных художественных текстов: их поэтика интересует нас настолько, насколько в ней отражены определенные художественные принципы, общие для всех членов литературного объединения и участвующие в создании общего образа литературной группы.
В конечном счете, исследование оказывается еще одним кейсом в изучении сложной темы «взаимодействие литературных групп в начале 1920-х годов». На примере небольшого, недолго существовавшего, но относительно хорошо документированного объединения эмоционалистов, мы можем поставить вопрос о том, как возникает литературная группа, как проходит ее жизнь в поле литературы, по каким причинам объединение прекращает свое существование и как это отражается в текущем литературном процессе.
Работа состоит из трех глав, введения и заключения. В первой главе реконструирована история деятельности объединения эмоционалистов с 1921 по 1925 г. Во второй главе мы предпримем попытку рассмотрения альманаха «Абраксас» как печатного органа объединения эмоционалистов и как основного способа репрезентации литературной группы. Нас будут интересовать выбор типа издания, взаимоотношения участников объединения с текущим литературным процессом; динамика их публикаций в других изданиях в 1921-1924 гг. В этой главе мы также планируем обратиться ко второму выпуску альманаха «Абраксас» и проанализировать его как «большую форму». Третья глава посвящена изучению различных практик репрезентации литературного объединения. Мы рассмотрим историко-литературный контекст, уделяя особое внимание динамике различных литературных групп, появившихся в одно время с эмоционалистами; обратимся к составу участников объединения; проанализируем критические отзывы об нем в прессе и на основании этого постараемся выявить основные практики репрезентации, используемые группой эмоционалистов.
История изучения литературного объединения эмоционалистов
Начало изучения объединения эмоционалистов относится ко второй половине 1980-х гг. Первой работой можно считать статью Т. Л. Никольской , которая не только впервые обратилась к истории группы, но и ввела в научный контекст (в буквальном смысле - вывела из небытия) позабытые альманахи эмоционалистов «Абраксас» и «Часы», теоретические статьи и манифесты участников объединения. Ей же принадлежит заслуга первой систематизации отзывов в прессе об альманах эмоционалистов. По причине полного отсутствия каких-либо работ по истории эмоционализма, исследовательница обращается напрямую к периодике 1920-х гг. и к неопубликованным на тот момент мемуарам художника В. А Милашевского Статья снабжена биографическими справками об отдельных участниках объединения (А. Радловой, А. Пиотровском, К. Вагинове, В. Дмитриеве, С. Радлове, Ю. Юркуне, Б. Папаригопуло), которые к середине 1980-х гг. оказались полностью забыты. Также можно отметить, что именно Т. Л. Никольская первая обратилась к биографии и творчеству К. Вагинова и Ю. Юркуна .
Позднее та же исследовательница несколько расширяет проблематику генезиса эмоционализма и вписывает его в широкий контекст мирового экспрессионистического искусства . В этой работе впервые указывается на тесную связь эмоционализма с театром и кинематографом: «Отличительной особенностью петроградских эмоционалистов, к которым, помимо Кузмина принадлежали К. Вагинов, художник В. Дмитриев, А. Пиотровский, А. и С. Радловы и Ю. Юркун, был интерес к экспрессионистскому кино и драматургии» . Именно эта статья на долгие годы задала вектор изучения объединения эмоционалистов, литературная деятельность членов которого почти полностью игнорировалась, а внимание исследователей было приковано к театральным работам Радлова, Кузмина, Пиотровского и статьям Кузмина и Радлова о кинематографе : «В пореволюционной экспрессионистской мифологии нового “растопленного” времени Кузмин обнаруживает созвучные себе идеи и перерабатывает их в собственную теорию “эмоционализма”, созданную отчасти как автокомментарий к своим сложным и непонятым поэтическим текстам рубежа 10-х — 20-х годов» .
Однако нельзя сказать, что статья Никольской вызвала активный интерес к объединению эмоционалистов. В течение последующих нескольких лет вышел только один очерк, посвященный отражению европейского искусства в творчестве Кузмина в период увлечения того эмоционализмом . Развитие эта тема в свое время не получила.
В последней трети ХХ века был опубликован ряд работ и мемуаров, которые впоследствии окажутся ценным подспорьем для изучения объединения эмоционалистов. В частности, появились обширные мемуары художника В. А. Милашевского, в которых отразились события 1921-1922 гг., прежде всего - издание альманаха «Часы» . Милашевскому также принадлежит попытка реконструкции несохранившегося романа Юр. Юркуна «Туман за решеткой» .
Были опубликованы воспоминания искусствоведа Всеволода Петрова , несколькими годами позже вышла публикация, содержащая сведения о малоизвестном московском рукописном альманахе «Гермес» - все это обогатило знания исследователей о рецепции творчества и программы эмоционалистов современниками.
Следующая заметная работа, посвященная издательской деятельности эмоционалистов, вышла в 1997 г . Исследование А. Г. Тимофеева можно считать первой попыткой воссоздания истории объединения непосредственно по архивным данным и документам.
В работе исследователь обращается к издательской истории альманахов «Абраксас» от возникновения замысла теоретической платформы эмоционализма у Кузмина до закрытия издания в 1924 г. Отдельное внимание уделяется критическому отзыву А. Тинякова на первый номер «Абраксаса» и ответной заметке Кузмина, оставшейся в рукописи. В работе представлен наиболее полный список критических отзывов об альманах «Абраксас» в петроградской периодике, а также хронология публичных выступлений эмоционалистов на литературных вечерах. Работа несет несомненную ценность для историка литературы, поскольку имеет дело не с мемуарами и опубликованными статьями, но непосредственно с фактами и документами. К настоящему времени это единственная историко-литературная работа, посвященная деятельности эмоционалистов .
В работах, появившихся на рубеже веков, эмоционализму как самостоятельному художественному явлению почти не уделялось внимания: исследователи преимущественно вписывали эмоционализм в широкий историко-культурный контекст.
Так, цикл работ В. Н. Терехиной (в том числе ее докторская диссертация ) посвящен русскому экспрессионизму, одним из проявлений которого исследовательница считает петроградский эмоционализм.
Эмоционализм в этом контексте оказывается соположен с другими литературными объединениями Москвы и Петрограда начала 1920-х гг., теоретическая платформа которых представляет собой рецепцию - прямую или косвенную - европейского экспрессионизма: непосредственно московскими экспрессионистами, группой «Московский Парнас» и фуистами.
Обращаясь к рецепции европейского экспрессионизма в русской литературе, В. Н. Терехина показывает, какие именно положения этого нового течения в искусстве были усвоены петроградскими эмоционалистами: «Эмоционалисты ценили такие черты экспрессионистской поэтики, как “выход из общих законов для неповторимой экзальтации, экстаза”; феноменальность человече ского, приоритет эмоционального способа познания мира, когда художник имеет дело с “неповторимыми эмоциями, минутой, случаем, человеком”» .
В. Н. Терехиной принадлежит также републикация основных текстов эмоционалистов, как художественных произведений, так и программных высказываний, и включение их в обширную антологию «Русский экспрессионизм» . Воспроизведены полностью все три альманаха «Абраксас», манифесты эмоционализма, теоретические статьи Михаила Кузмина и рецензия А. Пиотровского на первый выпуск «Абраксаса». Однако альманах «Часы» републикован не был, поэтому до сих пор остается вне поля зрения исследователей как эмоционализма, так и творчества отдельных членов объединения.
Подробно рассматривая теоретическую платформу эмоционализма, исследовательница, тем не менее, склонна считать это объединение явлением вторичным по отношению не только к европейскому, но и к московскому экспрессионизму. Эмоционализм в таком контексте лишен самостоятельной ценности как художественное явление и представляет собой только рецепцию западного искусства: «сложная ассоциативная связь творчества эмоционалистов с определенными философскими и художественными традициями составляла их подлинное своеобразие» . История объединения представляется как развитие программных установок отдельных его членов, прежде всего Кузмина: «обращаясь к экспрессионистской эстетике, М. Кузмин прежде всего опирался на собственную практику, и в большей степени отразил итоги своей эволюции от кларизма к эмоционализму» .
В 2016 году появилась диссертация М. А. Шестаковой, написанная на схожую тематику: исследовательница обращается к поэтике русского экспрессионизма, черты которой она находит и в произведениях эмоционалистов .
Как самостоятельное литературное явление начинает изуч ать эмоционализм на рубеже XX и XXI веков И. Н. Шатова, работы которой посвящены отражению концепции «кризиса искусства» в творчестве эмоционалистов . Исследовательница рассматривает эмоционализм как направление, призванное противостоять механизации жизни и искусства, восстанавливающее в своей творческой практике положения классической эстетики и намечающее выход из «духовного тупика» искусства «старого Запада»: «“Декларация эмоционализма” осмысляется и как универсальная для всего искусства “азбука” его основ, напоминание механистическому и идеологизированному искусству 20-х гг. о немеркнущих принципах вечного искусства, и как указание (с помощью “ключа” - ее 10-го пункта) на новую эстетическую систему ценностей» .
В работах исследовательницы эмоционализм предстает как целостная и последовательная эстетическая доктрина «нового искусства», выраженная не только посредством программных документов, но и в текстах участников объединения. Новая поэтики Кузмина и эмоционалистов, по мнению Шатовой, основана на «раздроблении телесных образов, форм предметного мира, “смешении стилей, сдвиге планов”» .
Обращаясь в своих последующих работах к произведениям Вагинова , Кузмина , Юркуна , исследовательница рассматривает их с точки зрения соответствия теоретическим высказываниям эмоционалистов. Работы Шатовой в этом направлении отличаются некоторой прямолинейностью суждений: так, с точки зрения гностической философии, подразумевающей сокрытие тайного смысла, рассматриваются произведения эмоционалистов, в каждом из которых оказывается возможным обнаружить анаграмму и тайнопись. «Фонетические повторы в словах «под эвкалиптом», квартал навевают вероятные анаграммы ПОЛИТИКА и «КАПИТАЛ» (знаменитый труд К. Маркса). При подобном прочтении первое предложение «Сидел я под эвкалиптом над теорией холмов поэтических» может анаграмматически трактоваться так: сидел я над «КАПИТАЛОМ» - теорией ХАМОВ ПОЛИТИЧЕСКИХ, политтических.
В слове «холмов» обнаруживается анаграмма МОЛОХ, «холмов поэтических <...> срамные части свои» (ЧЕКИСТ или ЧЕКИСТОВ), «Отправлялся он в Тибрский квартал», аравийскими (ВАРВАРСКИЙ). Первые анаграммы сообщают: на криптографическом уровне текста речь пойдет о варварской политической истории России, о современном Молохе - божестве, которому приносят человеческие жертвы» .
Вместе с тем, работы Шатовой продолжают линию встраивания эмоционализма в более широкий контекст: как мировой , так и русской литературы. Новаторским можно считать подход к эмоционализму как к особому явлению литературы 1920-х гг . Однако, детально рассматривая теоретические положения эмоционалистов и воплощение их в литературных произведениях, исследовательница, тем не менее, не обращается непосредственно к истории объединения.
Альманахи эмоционалистов не рассматривались исследователями подробно, хотя были хорошо известны: «Абраксас» и «Часы» попали в указатель литературно-художественных альманахов и сборников Н. П. Рогожкина . В обзорной статье, посвященной русским литературным альманахам начала ХХ века, Д. Сегал и Н. Сегал (Рудник) дают высокую оценку печатному органу эмоционалистов: «Очень богат в этом плане 1922 год. Здесь на первое место хочется поставить, может быть, не самый тогда заметный, но в высшей степени замечательный своей новизной и чисто литературной своеобычностью альманах, само название которого выбивалось из череды обычных “Утренников” и “Дней”, “Граней” и “Недр”. Мы имеем в виду альманах “Абраксас”. <...> Это - первая и очень важная попытка Кузмина как-то обозначить свое собственное литературное направление» .
Через призму творчества отдельных фигур происходит обращение к эмоционализму в последние годы.
Роль объединения эмоционалистов в творческой эволюции М. Кузмина оценивалась по-разному . Так, отмечалось стремление писателя создать литературную группу, отвечающую его собственному пониманию природы творчества, не стесненного программными установками: «Насколько нам известно, это была единственная его <Кузмина - А. П. > попытка такого рода, уникальная попытка создать группу без групповой дисциплины, строгих правил и прочего» .
Одновременно в биографии писателя эмоционализму почти совсем не уделялось внимания: объединение считалось искусственным, поддерживаемым только авторитетом о снователя, взгляды на искусство которого и стали теоретической платформой группы: «подобно большинству литературных манифестов, “Декларация” < «Декларация эмоционализма» - А.П.> очевидно отталкивается от собственной практики Кузмина как поэта и потому является не теоретической базой для будущего творчества, а описанием уже сложившихся закономерностей» . Некоторые суждения отличаются явным пренебрежением к характеру группы и роли Кузмина в ней: «Чего хотел Кузмин - сказать не так просто. Говоря коротко, как всегда в таких случаях, он хотел манифестировать свой новый художественный опыт, навязав его - хотя бы в виде декларации - группе почитавших его поэзию и близких к нему литераторов и художников: Юрию Юркуну, Анне и Сергею Радловым, Адриану Пиотровскому, Владимиру Дмитриеву и Борису Папаригопуло» .
Принято считать, что эмоционализм так и не стал полноценным литературным объединением, оставшись всего лишь группой писателей, которых связывали дружеские отношения с Кузминым: «Поддавшись, однако, в начале 1920-х годов искушению атмосферой бурного самоопределения литературных группировок, Кузмин сформулировал тезисы “эмоционализма”, которые призваны были стать программой для группы писателей, объединившихся вокруг альманаха “Абраксас” (1922-1923) <...> Такая предельно “непрограммная” программа не вызвала практически никакого резонанса и о сталась незаметной в динамике литературного процесса 1920х годов, круг “эмоционалистов” ограничился людьми, жизненно близкими М. Кузмину» .
О личных целях, двигающих Кузминым в создании объединения, пишет Г. А. Морев: «Как Пигмалион он <Кузмин - А. П.> создал <...> русского прозаика Юрия Юркуна, беззастенчиво протежируя ему в литературном мире, авансом выдавая похвалы в своих (в остальном безупречно проницательных) обзорах текущей словесности, и не без вызова ставя в один ряд с Ремизовым, Замятиным и Пастернаком. И не для того ли в начале 1920-х, пока разрешали, брался за издание эфемерных полу-домашних сборников и альманахов, чтобы публиковать заурядную, по гамбургскому счету, прозу своего Юрочки, которую не брали уже ни в одной, даже самой дружественной Кузмину, редакции?» . Он же называет эмоционализм «неудачной попыткой организационного оформления русского экспрессионизма» .
В то время, как одни исследователи называют в числе причин создания эмоционализма попытки Кузмина восстановить угасающую репутацию или дать возможность печататься жизненно близким ему людям, другие ищут основания для признания эмоционализма полноправной эстетической позицией Кузмина в начале 1920-х годов.
Диссертация американской исследовательницы Елены Дузс (Elena Duzs) посвящена «поэтике фрагментарности» Кузмина и последовательной реализации им принципа «fragmentariness as unity» в собственной эстетической системе 8. «Декларация эмоционализма» рассматривается с этой точки зрения как способ сохранения баланса между практикой литературных школ и доминирующей эстетической теорией - с этих позиций прагматика «Декларации» приближается к другому известному программному документу Кузмина - манифесту «О прекрасной ясности» . Программа эмоционалистов также рассматривается как противопоставление «формально» ориентированной литературе начала 1920-х годов и акмеизму и как выражение своего рода «тоски по символизму» («At this stage Kuzmin recalled Symbolism with nostalgia» ). Исследовательница обращает внимание на парадокс программы эмоционалистов: «Декларация» в одно и то же время и полемизирует с формальными завоеваниями футуристов и формалистов, призывая обратиться к классическому наследию прошлого, и ориентируется на передовые образцы модернистского искусства, которыми в то время были экспре ссионистские произведения: «I would also like to note, that this declaration conveys Kuzmin's ambiguous attitude toward the culture of the past at the time. While asserting traditional cultural values in polemics with the Futurists and other “formal” schools, Kuzmin, very typically, at the same time, already following the new call of the Expressionists, rejects such art if the past that has lost its relevance for the present» .
Параллели между манифестом «О прекрасной ясности» и «Декларацией эмоционализма» отмечали и отечественные исследователи. Характерно заглавие статьи А. А. Пурина «О прекрасной ясности герметизма», в которой связывает воедино поэтику Кузмина середины 1910-х и начала 1920-х годов: «основное уравнение кузминского творчества - равенство декларированной им в 1910 году «прекрасной ясности» и «герметизма» его поздней поэзии» .
Г. А. Морев пишет о сильном романтическом субстрате в программе эмоционалистов, отвечающем представлениям Кузмина о природе творчества: « “эмоционализм” сигнализировал <...> о самоидентификации Кузмина с “романтическим типом поэтического творчества” (в терминах Жирмунского). В частно сти тем, что само название этого направления принадлежит к метаописательной парадигме романтизма. “Романтический” генезис стилевых и идеологических устремлений Кузмина 1920-х прослеживается также в декларативном увлечении экспрессионизмом» .
Также намечается тенденция обращения к творчеству эмоционалистов через фигуру К. Вагинова. Помимо уже упомянутых исследований И. Н. Шатовой, можно также указать на более ранние и основные биографические статьи о Вагинове , на мемуары , а также вышедшую не так давно работу С. А. Кибальника , носящую компилятивный характер.
Собранные Кибальником воспоминания, мемуары, отрывки из критических статей и непосредственно из произведений Вагинова ничего не добавляют к уже имеющейся информации о нем, поскольку были опубликованы ранее и достаточно известны исследователям. Об участии Вагинова в «кружке эмоционалистов» исследователь пишет так: «Кузмин решил поступить иначе и сам выступил инициатором новой литературной школы. Что оставалось сделать деликатному и вежливому Вагинову? Правильно: пользоваться завоеваниями школ и не вмешиваться в драку<Курсив автора - А.П.>» .
Подчеркивается пассивность Вагинова во время участия в объединении эмоционалистов, а также невысокий уровень вышедших за это время его произведений.
Литературное творчество других членов объединения долгое время вовсе не становилось предметом специального изучения. Отдельные работы посвящены творчеству и биографии А. Радловой , С. Радлова , А. Пиотровского , Ю. Юркуна .
Голландский исследователь Эрик де Хаард, обращаясь к немногочисленным сохранившимся произведениям Юрия Юркуна, делает вывод о том, что для позднего творчества спутника Кузмина программа эмоционализма была органичной и отвечала эволюции его прозы: «В прозе Юркуна эмоционалистского периода <...> обнаруживается набор признаков, соответствующих программе эмоционализма: чрезвычайный субъективизм, повышенная эмоциональность и в повествовании, и у персонажей. Здесь же находим характерные черты и элементы экспрессионистского репертуара - кинематографического в особенности: уроды, намеки на ужасы и преступления, гротескные искажения - в этих чертах видны лучшие традиции готического романа тайн и ужасов» . Исследователь также разделяет идеи Г. А. Морева о сильном влиянии на программу эмоционализма творческой практики романтизма, называя направление, основанное Кузминым, «эмоционалистской разновидностью романтизма» : «оказывается обоснованным вывод, что эмоционализм - неоромантическое явление par excellence, не только на основании его наименования, но и в виду таких принципов, как субъективизм и индивидуализм» .
Подводя итог краткому очерку истории изучения эмоционализма, можно выделить четыре направления, в рамках которых это литературное объединение интересовало исследователей. Во-первых, это обращение к литературе «второго ряда», неизвестным, позабытым фактам литературной жизни 1920-х гг. с целью вывести их из забвения (статьи Т. Л. Никольской). Во-вторых, это изучение эмоционализма в рамках translatio studii и рецепции на русской почве европейских течений в искусстве (работы В. Н. Терехиной). Также это обращение к эмоционализму как к теоретической платформе творчества писателей, прежде всего Кузмина (исследования И. Н. Шатовой). Наконец, это попытка изучения объединения как факта истории литературы, с неизбежным «вписыванием» этого факта в биографию М. Кузмина (статьи А. Г. Тимофеева). Настоящее исследование, примыкая по своей методологии и задачам к последнему направлению, тем не менее, попытается представить историю объединения эмоционалистов per se, избегая повышенного внимания к биографии и творчеству отдельных его участников.

Купить