МИТРОПОЛИТ ДАНИИЛ РЯЗАНЕЦ: ГОСУДАРСТВО И ЦЕРКОВЬ В РОССИИ В 20-Х - 30-Х ГГ. XVI В.
|
ВВЕДЕНИЕ 3
ГЛАВА I 24
ВЛАСТЬ И ЦЕРКОВЬ В ПРАВОСЛАВНОМ МИРЕ НА ЗАКАТЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Власть и церковь в византийском «сообществе» в конце XIV - нача- 24
ле XV вв.
Власть и церковь в Московском государстве во 2-й половине XIV - 34
XV вв.
ГЛАВА II 47
ДАНИИЛ: ОТ МОНАХА ДО МИТРОПОЛИТА
2.1. Государство и церковь в Русском государстве на рубеже эпох. 47
Начало жизненного пути Даниила
2.2. На митрополичьей кафедре 67
ГЛАВА III 81
МИТРОПОЛИТ ДАНИИЛ: КНИЖНИК И ПРОПОВЕДНИК
3.1. Митрополит Даниил как архипастырь 81
3.2. Митрополит Даниил и история 90
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 96
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 100
ГЛАВА I 24
ВЛАСТЬ И ЦЕРКОВЬ В ПРАВОСЛАВНОМ МИРЕ НА ЗАКАТЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Власть и церковь в византийском «сообществе» в конце XIV - нача- 24
ле XV вв.
Власть и церковь в Московском государстве во 2-й половине XIV - 34
XV вв.
ГЛАВА II 47
ДАНИИЛ: ОТ МОНАХА ДО МИТРОПОЛИТА
2.1. Государство и церковь в Русском государстве на рубеже эпох. 47
Начало жизненного пути Даниила
2.2. На митрополичьей кафедре 67
ГЛАВА III 81
МИТРОПОЛИТ ДАНИИЛ: КНИЖНИК И ПРОПОВЕДНИК
3.1. Митрополит Даниил как архипастырь 81
3.2. Митрополит Даниил и история 90
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 96
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 100
История как наука, как опыт описания событий минувшего, представляет весьма многоплановое и многоуровневое явление, феномен. К ней можно подходить с разных сторон, рассматривать процесс развития общества, социума во времена под разными углами зрения - и все равно, исчерпать до дна историю, поставить точку, и окончательную, в разрешении какой-либо проблемы и/или создать некое историческое полотно, которое позволит сказать - вот оно, совершенство, ни убавить, ни прибавить к нему ничего нельзя, и это есть окончательный ответ на проблему, поставленную выдающимся немецким историком Л. Ранке - написать историю такой, какой она была («wie es eigentlich gewesen»). Как следствие, наблюдая за развитием исторической науки на протяжении последних полутора-двух столетий, нетрудно заметить, что за это время сменилось несколько основных векторов, трендов, или, как модно сегодня говорить, «дискурсов», акцентирующих изучение ис¬тории и историописание под определенным углом зрения.
Длительное время в европейском историописании господствовала тенденция познания истории через изучение событийной истории. На смену ей, точнее, не столько на смену, сколько существенно потеснив ее, пришла другая тенденция - рассмотрение истории как совокупности изменяющихся институций, «структур». Однако эта тенденция продержалась в качестве доминирующей еще меньше, чем предыдущая, и во второй половине минувшего столетия на смену ей на «вершине горы» пришла иная. Санкт-петербургский историк М.М. Кром отмечал, что в настоящее время в России, в российском общественном мнении, в читающем (не говоря уже о профессиональном историческом) сообществе вслед за западноевропейским (с большим, однако, временным отставанием) наблюдается своего рода возвращение к истокам - на смену «истории структур, а не событий, истории «большой длительности» пришла иная тенденция в изучении исторического процесса - «уникальное и индивидуальное в истории вновь привлекло к себе повышенное внимание исследователей и «историографический «маятник» начал возвратное движение от анализа «неподвижных» структур к изучению мотивов и стратегий поведения людей - реальных «актеров» в драме Истории». Одним словом, на смену анонимной, обезличенной истории, в которой не было места чело¬веку, тем более рядовому, с его повседневными заботами, пришла иная история, в которой важное место отведено человеку, который интересен как творец Истории.
В определенном смысле (особенно это заметно в России) свою роль в этом повороте сыграл и общественный интерес к такого рода истории - прежняя история «большой длительности» (впрочем, это в еще большей степени относится и к традиционной истории событийной) как правило, суха и тяжела для восприятия неподготовленным, неискушенным в технике историописания читателям-непрофессионалам, тогда как очеловеченная история и проще, и увлекательнее, и понятнее. Не последнюю роль в этом играет то обстоятельство, что и событийная история, и история «большой длительности» - и та, и другая до предела насыщена фактами, причем не разрозненными, но выстроенными в определенную систему, в определенной последовательности согласно определенной концепции, исповедуемой автором исторического сочинения. Естественно, что для того, чтобы уловить нить повествования и не терять ее до конца чтения, нужны определенные, и порой весьма серьезные, усилия. В современных же условиях, такие механизмы восприятия текста уже не в полной мере соответствуют реалиям и, в известном смысле, являются определенной роскошью. Отсюда и обозначившийся уход определенной части исторического сообщества к более «легким», с точки зрения восприятия, темам и проблемам. «Очеловеченная», «антропогенизированная» история, история личностей - неважно, является ли эта личность фигурой первого плана или перед нами рядовой человек, человек «маленький», - такая история, тяготеющая к научно-популярному жанру как более доступная, пользуется от времени ко времени все большей и большей популярностью среди читающей публики. Своеобразным символом и индикатором этой перемены могут считаться полки книжных магазинов, на которых ряды книг с биографиями исторических деятелей постоянно пополняются все новыми и новыми изданиями (достаточно просмотреть каталог знаменитой серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия» или «Великие исторические персоны» издательства «Вече» - правда, увы, из-за кризисного состояния книжного рынка эта серия завершилась).
История России чрезвычайно богата на исторические персоны, заслуживающие отдельного специального исследования - неважно, строго научного, академического, или же научно-популярного, беллетризованного. Традиционно сложилось так (в общем, это и понятно, если учесть, что прежде в отечественной историографии господствовала событийная история, а с при¬ходом и утверждением в качестве господствующей и чуть ли не единствен¬ной марксистской научной парадигмы история России - как государства, так и социума, - рассматривались через призму экономической составляющей этой парадигмы и изучения тех самых «структур»), что основное внимание уделялось историками (применительно к биографической составляющей истории) изучения жизни и деятельности исторических деятелей первого плана. С одной стороны - это монархи, правители государства, с другой - военачальники, полководцы. И лишь на втором-третьем плане оказывались фигуры, которые, на первый взгляд, не играли столь важной роли, довольствуясь участием в исторической «массовке», «подыгрывая» «актерам» первого ряда в разворачивающейся на наших глазах исторической драме.
Фигура митрополита Даниила Рязанца, занимавшего митрополичью кафедру на протяжении 17 лет, с 1522 по 1539 год, одна из наиболее загадочных и противоречивы, неоднозначных в истории Русской Православной Церкви и вместе с тем, как нам представляется, одна из самых недооцененных. Собственно говоря, этому не приходится удивляться - ведь его фигура оказалась заслонена более значимыми и яркими (на первый взгляд) историческими персонами - Василием III, семейством князей Шуйских и Бельских, не говоря уже о, предположим, Максиме Греке, современнике и оппоненте Даниила (хотя, безусловно Даниил как историческая личность представляет больший интерес, чем Грек, уже по той простой причине, что он сыграл в русской истории несравненно более значимую роль, нежели приезжий грек - даже если брать не столько политический аспект, сколько культурный). К сожалению, до сих пор нет его полноценной современной научной биографии (ведь нельзя же считать отдельные статьи, пусть и достаточно серьезные и обширные, таковыми), нет и серьезных современных же исследовательских работ, в которых был бы подвергнут анализу весь корпус литературных текстов, вышедших из-под пера митрополита. Да и сам образ митрополита, во¬лею судьбы втянутого в придворные интриги и ожесточенную политическую борьбу при дворе Василия II и юного Ивана IV, оказался изрядно запачкан черной краской.
Из этих настроенных явно недоброжелательно к Даниилу нарративных источников перед нами предстает личность весьма несимпатичная, и черный цвет доминирует в этом словесном портрете, написанном явно не чернилами, но черной желчью. Но что самое любопытное, анализ других источников, не нарративных, а документальных, вкупе с изучением текстов, вышедших из - под пера митрополита, вовсе не дают оснований для столь однозначно негативной оценки его личности и его деятельности. Из них следует, что Даниил - один из начитаннейших, "книжных" людей своего времени (кстати, при нем, в бытность его игуменом Иосифо-Волоцкого монастыря в обители формируется серьезное книжное собрание), автор множества различных литературных произведений (в которых он нещадно бичует пороки современного ему общества), знаток канонического права, умелый хозяйственник и преем¬ник знаменитого Иосифа Волоцкого на игуменстве (характеристика Даниила из Жития Иосифа - «старец, любяй нищету, и пребываа в трудех, и в посте, и в молитвах, и не любя празнословиа» , чем и вызвал серьезное неудовольствие братии).
Как можно объяснить такое разночтение? И как можно согласовать столь противоречивые оценки? Версий, конечно, можно привести много, но, как нам представляется, одна из важнейших, объясняющих этот феномен, заключается в ответе на вопрос, кто был информатором того же Герберштейна о Данииле. Представляется, что эти информаторы происходили из оппозиционных Василию III (и, естественно, Даниилу, бывшего, если так можно выразиться, византийским «политиком», полагавшим, что интересы государства в определенных случаях можно и нужно ставить выше интересов церкви и что иногда можно и нужно идти на компромиссы с властью). Противники и недоброжелатели митрополита (которых хватало и в церкви, и в миру), по¬старались очернить образ митрополита. И интерес к этой неоднозначной личности обусловил наше желание обратиться к его биографии, в которой, как в капле воды, отражаются все сложные перипетии выстраивания модели взаимоотношений власти и церкви на заре существования Русского государства.
Степень разработанности темы. К сожалению, анализ существующей литературы относительно биографии митрополита Даниила показывает, как уже было отмечено выше, что полноценной современной его биографии как составной части истории русского государства и церкви и системы их взаимоотношений в эпоху становления Русского государства в конце XV - 1-й половине XVI вв., нет. Поему мы делаем упор на термин «современный»? Работавший в конце XIX в. отечественный историк В.И. Жмакин сосредоточил свои изыскания именно как раз вокруг личности митрополита и изучения его творчества. Результатом его многолетнего труда стала целая серия публикаций - как статей , так и изданий литературных произведений Даниила , которая увенчалась большой итоговой монографией, посвященной митрополиту . Исследователь тем самым заложил прочный и основательный фундамент для продолжения исследований в этой области. Правда, отметим, что его итоговая работа в целом носит ярко выраженный описательный характер, без глубокого и серьезного анализа как самого творчества митрополита, так и тех условий, в которых он жил и творил (впрочем, было ли это ошибкой историка, если принять во внимание характер эпохи, когда он работал, и состояние исторической науки и источниковедения вообще на тот момент?). И в этом отношении В.М. Жмакин, к сожалению, недалеко ушел от патриарха отечественной исторической мысли С.М. Соловьева
Помимо В.И. Жмакина и ряду других ученых , так или иначе личности митрополита Даниила касались и другие историки - как светские, так и духовные. И что любопытно - уже тогда наметилась тенденция двоякого отношения к личности Даниила. Достаточно взять две фундаментальных истории Русской Православной церкви, принадлежащие двум классикам - митропо¬литу Макарию (Булгакову) и профессору Е.Е. Голубинскому. Так, последний, придерживаясь традиционного принципа изложения материала, отводит рас¬сказу (именно рассказу, без опять же глубокого анализа и проблемного освещения темы) о митрополите Данииле целую главу своего труда. Следуя за в целом негативной традицией освещения личности митрополита и его деятельности, историк с самого начала главы задает соответствующий тон в описании Даниила и его деяний. Так, он исходит из того, что и избрание Даниила на митрополию было продиктовано стремлением Василия II иметь на кафедре «своего» человека, послушного великокняжеской воле, и само быстрое выдвижение Даниила на верхи церковной иерархии было обусловлено его честолюбием, стремлением сделать карьеру и ловкостью. При этом Голубинский ненароком, походя, но намекает на неискренность и двуличие митрополита. Раболепный и льстивый со власть имущими, в особенности с великим князем - с одной стороны, жестокий и беспощадный ко своим личным врагам (или кого он полагал такими) - таким предстает перед нами Даниил в трактовке Голубинского. «Митр. Даниил, как нравственная личность, - писал он, завершая свой рассказ о Данииле, - представляет из себя человека далеко несветлого: честолюбивый, искательный, на месте митрополита покорный слуга и раб великого князя до забвения своих обязанностей (надо полагать, тут Голубинский имел в ввиду знаменитое дело со вторым браком Василия III - В.П.), способный к таким действиям угодничества, при которых требовалось вероломное клятвопреступление (а тут речь идет, конечно, о случае с новгород-северским князем Василием Шемячичем, который был арестован в Москве, куда он прибыл по приказу великого князя, имея на руках охранную грамоту от митрополита - В.П.), исполненный беспощадной ненависти к своим врагам и готовый на всякие средства для их уничтожения (ну а здесь речь идет, несомненно, о Максиме Греке и Вассиане Патрикееве - В.П.), наконец - в частной своей жизни принадлежавший к числу тех людей, которые любят хорошо пожить и, как кажется, еще и корыстолюбивый...». Справедливости ради отметим все же, что, скрепя сердце, Голубинский был вынужден признать (с многочисленными извиняющимися оговорками), что при всех его недостатках Даниил «занимает совершенно выдающее положение среди других наших митрополитов в качестве учителя не делом, а письменным словом: он написал не два-три поучения, как другие митрополиты, а целую большую книгу учительных слов и целую такую же книгу учительных посланий».
Обратимся теперь к труду митрополита Макария. И что же мы увидим на его страницах? Макарий соглашается с тем, что, возможно, Даниилу было присуще определенное честолюбие, но вместе с тем он отмечал, что негатив в оценках личности и деятельности митрополита связан в первую очередь с мнением людей, враждебно настроенных и потому пристрастных по отношению к митрополиту. «Правда, - писал Макарий после того, как дал довольно высокую оценку деятельности Даниила на кафедре, - сохранились о Данииле и свидетельства, для него невыгодные. Но чьи это свидетельства? Во-первых, людей недовольных, находившихся в опале, за которых он не хотел ходатайствовать (здесь митрополит Макарий имел в виду, конечно, Берсеня Беклемишева - В.П.) и которые, естественно, могли всячески порицать его в своих домашних беседах . Во-вторых, свидетельства людей, враждебных Даниилу, людей партии князя-инока Вассиана и Максима Грека, или враждебных и великому князю, каков был впоследствии князь Андрей Курбский». Последний, по словам Макария, «свою родовую и личную ненависть к царю Иоанну IV перенес и на отца его Василия и в своей известной «Истории князя вели¬кого московского» старался изобразить Василия Иоанновича как величайшего злодея и тирана. А вслед за тем до крайности восхваляя всех, кто имел несчастие подвергнуться его гневу (а, значит, заранее выдавая им своего рода индульгенцию - В.11.)...».
Подводя общий итог работы, проделанной дореволюционными историками, стоило ожидать, что, когда были опубликованы основные сочинения Даниила, когда был воссоздан общий исторический фон, в который можно было поместить его портрет, стоило бы ожидать, что вот-вот появится, наконец, его действительно научная биография, носящая ярко выраженный академический и аналитический характер, избавленный от налета публицистичности. Но, увы, с сожалением приходится признать, что после 1917 г. рассчитывать на это не приходится. Изучение истории Русской Православной Церкви и биографий ее основных деятелей надолго стало делом, мягко говоря, немодным (а порой даже и опасным). Нет, конечно, проблемы и вопросы, связанные с историей Церкви, не были полностью сняты с повестки дня, но они были вписаны в контекст изучения экономической составляющей истории, классовой и политической борьбы и, отчасти, истории культуры.
Все это в полной мере касается и личности митрополита Даниила. Нельзя сказать, что вопросы, так или иначе связанные с жизнью и творчеством Даниила, совсем уж остались за бортом интересов отечественных историков. Фигура митрополита и его взаимоотношения с властью неоднократно становились предметом рассмотрения отечественных историков (в описательном плане - как, к примеру, у Р.Г. Скрынникова , или с попытками анализа - например, у А.А. Зимина ), однако эти сюжеты не были центральной темой, равно как и сюжеты, связанные с литературным творчеством митрополита. Однако комплексного исследования (подобного, к примеру, биографии Василия III, написанной петербургским исследователем И.И. Филюшки-ным, где портрет великого князя написан на фоне эпохи и где присутствуют замечания относительно митрополита Даниила , или биографии же наставника Даниила, знаменитого Иосифа Волоцкого, принадлежащей перу А.И. Алексеева ), в котором были бы отражены все стороны жизни и деятельности митрополита Даниила, на сегодня у нас нет (и это при том, что некоторые стороны его деятельности были подвергнуты основательному разбору и анализу - например, его влияние на развитие русского летописания 2-й четверти XVI в. Хотя, конечно, мы имеем ряд статей в разного рода энциклопедиях и словарях, посвященные биографии Даниила. Но они, увы, не могут заме¬нить полноценной научной биографии - или хотя бы научно-популярной). И уж тем более не подвергались анализу причины, обусловившие противоречивую оценку личности и деятельности митрополита, равно как и сложившиеся вокруг него историографические штампы. Справедливости ради отметим, что в 2014 г. была защищена диссертация Ю.С. Старикова «Литературное наследие митрополита Московского Даниила в идейно-политической борьбе первой половины XVI века» , содержание которой прекрасно видно из ее названия.
Остается надеяться, что все же рано или поздно, но личность митрополита Даниила займет достойное место среди прочих деятелей русской Церк¬ви и русской же культуры XVI в., и найдет отражение в работах отечественных историков. Пока же, учитывая важность фигуры митрополита как главы церкви, как активного участника политической борьбы времен второй поло¬вины правления Василия III и начала правления Ивана IV, как выдающегося (но, к сожалению, недооцененного потомками) деятеля русской культуры 1 -й половины XVI в. дальнейшее изучение биографии Даниила с учетом послед¬них наработок как отечественной, так и зарубежной историографии, представляет значительный научный и общественно-политический интерес. И наше обращение к данной проблеме, надеемся, обратит на себя внимание молодых исследователей и ускорит появление столь чаемых новых работ.
Таким образом, из анализа историографии вопроса следует, что, с одной стороны, объектом предпринятого нами исследования будут особенности эволюции системы взаимоотношений церкви и власти в России в 1-й половине XVI в., тогда как, с другой стороны, предметом исследования вы¬ступает личность митрополита Даниила, в которой, как в капле воды, отразилась противоречивость этого процесса, вся сложность единства и борьбы разных тенденций в системе взаимоотношений церкви и власти в России раннего Нового времени.
Цель работы, поставленная нами в начале исследования, заключается в том, что мы стремимся изучить, подвергнуть всестороннему анализу при¬роду взаимоотношений между государством и церковью в России раннего Нового времени на примере биографии митрополита Даниила, одновременно коснувшись вклада митрополита в развитие самобытной русской культуры XVI века и подвергнув критическому переосмыслению ряд устоявшихся историографических штампов и мифов.
Для того, чтобы достичь этой сложной, многоуровневой цели, нам предстоит решить следующие первостепенные задачи:
исследовать сохранившиеся источники, касающиеся личности митрополита Даниила и особенностей его взаимоотношений с властью, светской (в лице великого князя прежде всего) и духовной (начиная с Иосифа Волоцкого и кончая митрополитом Варлаамом) на всех уровнях;
реконструировать и предложить авторскую трактовку портрет митрополита Даниила и тех морально-этических установок (опираясь прежде всего на его литературные сочинения - учительные слова и послания), которыми он руководствовался в своей жизни и деятельности;
рассмотреть особенности борьбы внутри церкви между «иосифлянами» и «нестяжателями» как отражение противостояния в верхах русской политической элиты в начале XVI в. и характер участия в ней Даниила;
выявить особенности реализации разных моделей взаимоотношений власти и церкви в России в начале XVI в. на примере взаимодействия митрополита Даниила с Василием III и боярами в эпоху «боярского правления» средневековой русской религиозно-политической доктрины;
предложить авторское видение проблемы развития системы взаимоотношений между церковью и властью в России в 1-й половине XVI в.;
ответить на вопрос - в чем причина столь противоречивой оценки личности митрополита Даниила в историческом нарративе.
Методология исследования. Научно-методологической основой нашего исследования послужили важнейшие, основополагающие принципы исторической науки - такие, как, в первую очередь:
историзм, предполагающий конкретное изучение общественно-исторического явления в процессе его развития и во всех его взаимосвязях, со всесторонним анализом и оценкой исторических фактов, использованных в процессе работы над созданием текста;
объективность, нацеленная прежде всего на комплексное и непредвзятое изучение и анализ как негативных, так и позитивных аспектов исследуемого исторического явления;
достоверность, основанная на привлечении возможно более широкой и разнообразной источниковой базы, включая сюда не только документальные источники, но и исторический нарратив;
комплексность, предполагающая освещение изучаемого явления с разных сторон и с непременным включением его в широкий исторический кон¬текст.
В основу исследования положен цивилизационный подход. Обращение к нему как основному для нашего исследования обусловлено в первую очередь тем, что он, по нашему мнению, позволяет отразить культурно - исторические особенности русского общества эпохи позднего Средневековья - раннего Нового времени. Такой подход тем более важен, если учесть, что к этому моменту уже сложились в общих чертах противостоящие православному миру (к которому, вне всякого сомнения, принадлежала Русская земля) цивилизации/культуры - исламская и католическая (в разных ее вариациях - поскольку, как известно, в 1517 г. с обнародованием М. Лютером «95 тезисов» началось движение Реформации, в скором времени приведшее к формированию протестантской ветви западного христианства).
Вместе с тем мы исходим из того, что не имеем права отказываться и от формационного подхода, поскольку полагаем, что всемирно-исторический процесс является единым целым, и в нем действуют одни и те же закономерности. Использование этих двух подходов в качестве базовых, фундаментальных позволило органично соединить их достоинства, совместить такие основополагающие научные принципы, как историзм, объективность и логичность, избежать серьезных искажений при воссоздании реальной картины протекания исторических процессов в прошлом, максимально учесть все основные факторы, оказывающие воздействие на исторический процесс.
Применение цивилизационного и формационного подходов в комплексе позволяют, помимо всего прочего, также исследовать реально совершавшийся исторический процесс в действительной системе координат и оценить итоги развития исторических явлений по их промежуточным и конечным результатам, а также по их соответствию действительным национально¬государственным интересам.
Кроме того, предполагается применить микроисторический подход, что позволяет «оживить» историю, «населить» реальными людьми и попытаться учесть субъективный, человеческий фактор как один из важнейших действующих факторов исторического процесса.
Отметим, что этим не исчерпывается весь спектр использованных нами подходов и методологических принципов, использованных в процессе работы над проблемой. Предупреждая возможное обвинение в методологическом эклектизме, подчеркнем, что история - это чрезвычайно многоплановый, многофакторный, насыщенный разного рода явлениями и феноменами процесс, и свести все это богатство к какому-либо одному, единственному и отвечающему на все возникающие вопросы, подходу и/или методологическому принципу было бы, на наш взгляд, неверным и в корне ошибочным. Поэтому, в частности, мы опирались в своей работе на идеи, заложенные в работу немецкого исследователя Н. Элиаса «Придворное общество» (поскольку Даниил в силу особенностей своей деятельности вращался именно в придворных кругах, занимая в придворной же иерархии отнюдь не последнее место).
Помимо этого мы также использовали идею французского антрополога и культуролога К. Леви-Стросса, классифицировавшего человеческие общества на «горячие» и «холодные». К последним он отнес те сообщества, социумы, которые «стремятся, - по словам исследователя, - благодаря институтам, к которым они привязаны, аннулировать, квазиавтоматически, то действие, что могли бы оказать на их равновесие и непрерывность исторические факторы; другие («горячие» - В.П.) решительно интериоризуют историческое становление, чтобы сделать из него двигатель своего развития». Русское общество начала XVI в., в целом можно достаточно уверенно отнести именно к «холодным» обществам, консервативным по своей сущности и не стремящихся отказаться от милой их сердцу «старины».
Кроме того, работая над проблемами, связанными с анализом текстов, мы исходили из двух теорий, предложенных российскими учеными В.М. Живовым и А.Я. Гуревичем - хотя, собственно говоря, скорее всего, можно вести разговор о вариациях одной и той же схемы - схемы, которая предполагает, что культура того или иного социума представляет собой систему, со¬стоящую из взаимосвязанных подсистем/подуровней, находящихся в сложных взаимоотношениях единства и борьбы. И эта многоуровневость была напрямую связана со сложной социальной структурой средневекового (читай - позднесредневекового и ранненововременного) социума, которая оказывала непосредственное влияние на характер и структуру самой культуры. Последняя включала в себя, как минимум, два основных уровня - условно говоря, «официальный» и «неофициальный» (народный), культуру письменную и неписьменную, устную (или, как указывал А.Я, Гуревич, культуру «молчаливого большинства»).
Составляя подборку методов для нашего исследования, мы исходили из соображений, изложенных в работах отечественных ученых - теоретиков и методистов, в том числе В.Ф. Коломийцева («Методология истории (от источника к исследованию)»), И.Н. Данилевского (прежде всего мы использо¬вали его теоретические наработки, изложенные в методологическом и источниковедческом разделах его работы «Древняя Русь глазами современников и потомков (IX - XII вв.)»), О.М. Медушевской («Теория и методология когнитивной истории») и М.М. Крома («Историческая антропология»).
В ходе нашего исследования нами активно применялись такие обще-исторические методы исследования, как сравнительно-исторический, ретроспективный, проблемно-хронологический и системно-логический методы. Применение сравнительно-исторического метода позволило сопоставить особенности протекания общественно-исторических процессов на разных этапах в различных обществах и регионах с целью выявить общее и отличное с дальнейшим обоснованием причин возникновения черт как сходства, так и различия. Ретроспективный метод позволяет вычленить наиболее существенные процессы, факторы и закономерности, отбросив в сторону все несущественное для раскрытия сущности исторического процесса применительно к конкретным условиям. Проблемно-хронологический метод дает возможность соединить в единое целое различные сюжетные линии в их временной последовательности, проследить внутреннюю логику развития событий и явлений. Применение системно-логического метода позволяет объективно анализировать в единой системе координат различные исторические сюжеты, внешне, казалось бы, ничем не связанные.
Помимо этих методов, нами также были использованы методы кон- тент-анализа и текстологический метод, необходимые при работе с текстами литературных, житийных и мемуарных произведений.
Источниковую базу исследования составили, во-первых, летописные свидетельства (прежде всего Воскресенская летопись и новгородские летописи); во-вторых, произведения русской книжности той эпохи (в первую очередь послания церковных иерархов и самого Даниила, а также его противников ); в-третьих, житийная литература ; в-четвертых, свидетельства современников (в первую очередь записки имперского посланника барона С. Г ерберштейна ). Использование их в комплексе позволяет взглянуть на поднятый вопрос с разных сторон и ответить на поставленные в исследовании вопросы.
При работе с историческим нарративом мы исходили из ряда предвари¬тельных соображений. Прежде всего мы руководствовались тезисом, который был изложен академиком Д.С. Лихачевым в ряде его исследований по средневековой русской литературе. «Чтобы восстановить историю текста то¬го или иного произведения, - писал исследователь, - надо вообразить за ним древнерусского книжника, надо знать, как работал древнерусский книжник, проникнуть в его психологию, знать его цели, идеологические устремления, знать механизм «ошибок». Надо вообразить себе за текстом и за его изменениями человека, который этот текст создал, вносил в него вольные или не¬вольные изменения.». И идеи, которые высказывал И.Н. Данилевский, созвучны этому и ряду других тезисов Д.С. Лихачева (например, тезис относительно того, что «текстология имеет дело прежде всего с человеком, стоящим за текстом. И чем конкретнее окажется этот человек, чем больше у него будет индивидуальных особенностей, отложившихся в тексте, тем достовернее выводы текстолога». И, как нам представляется, большинство исследователей, критикующих митрополита Даниила, забывают об этих положениях, рассуждают так, как будто Даниил жил и работал в некоей идеальной безвоздушной среде, не испытывая воздействия со стороны общества и отдельных его членов. Между тем, как совершенно верно указывал ныне немодный классик, нельзя жить в обществе и одновременно быть свободным от него). Именно поэтому мы и сосредоточили наше основное внимание на изучении самой личности митрополита, тех условий, в которых он формировался как личность, как политик, как церковный деятель и как писатель, ибо, не поняв этих обстоятельств, мы не сможем действительно определиться с тем, кем был Даниил, оставшись в плену прежних весьма пристрастных мнений о нем и его деятельности.
Отметим при этом, собственно документальные источники, из которых можно почерпнуть информацию о Данииле, немногочисленны и по преимуществу это разного рода хозяйственная и деловая документация. Другое дело нарратив - но здесь, как уже неоднократно отмечалось выше, он, во-первых вторичен, а во-вторых, он в большей или меньшей степени, но субъективен, носит на себе отпечаток личности как самого создателя нарративного источника, так и его информаторов. Именно поэтому мы и отмечали прежде, что негативная оценка личности Даниила, существенно расходящаяся с тем, что мы знаем о нем из ряда других источников, связана не в последнюю очередь с тем, что создатели этих текстов были противниками Даниила - идеологическими и политическими. В этой связи необходимо вспомнить, что, как отмечал все тот же В.М. Живов, в византийской культурной традиции можно вы¬делить две тенденции - условно говоря, «гуманистическую»/«икономическую» и «аскетическую»/«акривийную». И если, используя эту классификацию, исходить из того, что Даниил относился к первой «партии», был «икономистом»-«политиком», способным и готовым идти на компромисс с властью тогда, когда это было в интересах государства (а государство, власть были нужны церкви - об этом мы скажем позднее более по¬дробно), то, к примеру, максим Грек или Вассиан Патрикеев были скорее «акривистами», а, значит, будучи идейными противниками митрополита, не могли относиться к нему с симпатией. Это же относится и к таким политикам, как тот же Берсень Беклемишев и его духовные и идейные последовате¬ли вроде князя А. Курбского.
Теоретическая и практическая значимость работы
Материалы исследования и выводы, полученные в процессе работы над темой, могут быть использованы как для дальнейших исследований в области изучения политической, социальной и культурной истории России XVI
в., так в духовно-просветительской, образовательной (при чтении лекций, организации и проведении семинаров и пр.) и воспитательной деятельности.
Научная новизна исследования заключается прежде всего в том, что изучение темы, обозначенной в заголовке исследования, предполагается осуществить через призму историко-антропологического подхода, основываясь на фактах из биографии митрополита Даниила Рязанца, фигуры противоречивой и оставившей неоднозначный след в истории русской церкви и русской культуры. Опыт изучения его жизнеописания позволяет утверждать, что в его биографии нашли свое отражение важнейшие вопросы, волнующие историков - это и особенности взаимоотношений власти и церкви, и интерпретации источников, и многие другие.
На защиту выносятся следующие основные положения:
Митрополит Даниил жил и работал в сложный во всех отношениях переходный период в жизни Русского государства и общества - на переломе Средневековья и раннего Нового времени. И это не могло не сказаться и на самой личности Даниила, и на его деятельности, и на его творчестве.
Сложные взаимоотношения Даниила с властью в определенном смысле отражают византийские образцы взаимодействия церковных и светских властей, а именно позицию «гуманистической», «политической» и «экономической» «партии» внутри византийской церкви, ратовавшей за тесное сотрудничество с властью и допускавшей компромиссы, если этот компромисс в конечном итоге шел на пользу и государству, и самой церкви, имевшей вполне определенные и многочисленные социальные обязательства перед обществом. И в этом плане Данил выступает как продолжатель дела, начато¬го Иосифом Волоцким.
Мы полагаем, что негативная оценка деятельности Даниила связана с тем, что он оказался втянут в самую гущу придворных интриг и политической борьбы в 20-х - 30-х гг. XVI в. И эта его «втянутость» в большую политику, в которой Даниил следовал завету Христа быть или горячим, или холодным, но никак не теплым , сыграла роковую роль в его посмертной судьбе.
Негативная оценка политической деятельности Даниила и его консерватизм сыграли также злую роль и в его оценке как деятеля культуры. По существу, историки культуры сосредоточили свое внимание на изучении творчества Максима Грека и Вассиана Патрикеева, поскольку они были в оп¬позиции к Даниилу и тем самым априори в глазах вольно или невольно ангажированных исследователей стали предпочтительными объектами для исследований, нежели митрополит Даниил.
Изучение творчества и деятельности Даниила на посту как игумена Иосифо-Волоколамского монастыря, так и на митрополичьей кафедре позволяют утверждать, что он - личность более сложная и неоднозначная, много¬мерная, чем это может показаться на первый взгляд. И у нас есть достаточно оснований, чтобы отказаться от черно-белой трактовки образа митрополита Даниила и попытаться реконструировать его биографию, подойдя к ее написанию непредвзято и более объективно, чем это было принято ранее.
Апробация исследования была проведена в ходе традиционной Недели науки, проводимой в НИУ БелГУ ежегодно в апреле месяце текущего го¬да, а также в рамках ежегодной международной научно-практической конференции «Евангелие в контексте мировой культуры», проводимой в НИУ Бел¬ГУ на социально-теологическом факультете в мае 2015 и мае же 2016 г., а также во время чтения таких учебных курсов, как «История Русской Право¬славной церкви» и «Основы теории источниковедения».
Структура работы определяется целью и задачами, поставленными перед началом работы над темой, и носит вполне традиционный характер. Она включает в себя Введение, трех глав, разбитых на два параграфа каждая, Заключения и списка использованных источников и литературы.
Длительное время в европейском историописании господствовала тенденция познания истории через изучение событийной истории. На смену ей, точнее, не столько на смену, сколько существенно потеснив ее, пришла другая тенденция - рассмотрение истории как совокупности изменяющихся институций, «структур». Однако эта тенденция продержалась в качестве доминирующей еще меньше, чем предыдущая, и во второй половине минувшего столетия на смену ей на «вершине горы» пришла иная. Санкт-петербургский историк М.М. Кром отмечал, что в настоящее время в России, в российском общественном мнении, в читающем (не говоря уже о профессиональном историческом) сообществе вслед за западноевропейским (с большим, однако, временным отставанием) наблюдается своего рода возвращение к истокам - на смену «истории структур, а не событий, истории «большой длительности» пришла иная тенденция в изучении исторического процесса - «уникальное и индивидуальное в истории вновь привлекло к себе повышенное внимание исследователей и «историографический «маятник» начал возвратное движение от анализа «неподвижных» структур к изучению мотивов и стратегий поведения людей - реальных «актеров» в драме Истории». Одним словом, на смену анонимной, обезличенной истории, в которой не было места чело¬веку, тем более рядовому, с его повседневными заботами, пришла иная история, в которой важное место отведено человеку, который интересен как творец Истории.
В определенном смысле (особенно это заметно в России) свою роль в этом повороте сыграл и общественный интерес к такого рода истории - прежняя история «большой длительности» (впрочем, это в еще большей степени относится и к традиционной истории событийной) как правило, суха и тяжела для восприятия неподготовленным, неискушенным в технике историописания читателям-непрофессионалам, тогда как очеловеченная история и проще, и увлекательнее, и понятнее. Не последнюю роль в этом играет то обстоятельство, что и событийная история, и история «большой длительности» - и та, и другая до предела насыщена фактами, причем не разрозненными, но выстроенными в определенную систему, в определенной последовательности согласно определенной концепции, исповедуемой автором исторического сочинения. Естественно, что для того, чтобы уловить нить повествования и не терять ее до конца чтения, нужны определенные, и порой весьма серьезные, усилия. В современных же условиях, такие механизмы восприятия текста уже не в полной мере соответствуют реалиям и, в известном смысле, являются определенной роскошью. Отсюда и обозначившийся уход определенной части исторического сообщества к более «легким», с точки зрения восприятия, темам и проблемам. «Очеловеченная», «антропогенизированная» история, история личностей - неважно, является ли эта личность фигурой первого плана или перед нами рядовой человек, человек «маленький», - такая история, тяготеющая к научно-популярному жанру как более доступная, пользуется от времени ко времени все большей и большей популярностью среди читающей публики. Своеобразным символом и индикатором этой перемены могут считаться полки книжных магазинов, на которых ряды книг с биографиями исторических деятелей постоянно пополняются все новыми и новыми изданиями (достаточно просмотреть каталог знаменитой серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия» или «Великие исторические персоны» издательства «Вече» - правда, увы, из-за кризисного состояния книжного рынка эта серия завершилась).
История России чрезвычайно богата на исторические персоны, заслуживающие отдельного специального исследования - неважно, строго научного, академического, или же научно-популярного, беллетризованного. Традиционно сложилось так (в общем, это и понятно, если учесть, что прежде в отечественной историографии господствовала событийная история, а с при¬ходом и утверждением в качестве господствующей и чуть ли не единствен¬ной марксистской научной парадигмы история России - как государства, так и социума, - рассматривались через призму экономической составляющей этой парадигмы и изучения тех самых «структур»), что основное внимание уделялось историками (применительно к биографической составляющей истории) изучения жизни и деятельности исторических деятелей первого плана. С одной стороны - это монархи, правители государства, с другой - военачальники, полководцы. И лишь на втором-третьем плане оказывались фигуры, которые, на первый взгляд, не играли столь важной роли, довольствуясь участием в исторической «массовке», «подыгрывая» «актерам» первого ряда в разворачивающейся на наших глазах исторической драме.
Фигура митрополита Даниила Рязанца, занимавшего митрополичью кафедру на протяжении 17 лет, с 1522 по 1539 год, одна из наиболее загадочных и противоречивы, неоднозначных в истории Русской Православной Церкви и вместе с тем, как нам представляется, одна из самых недооцененных. Собственно говоря, этому не приходится удивляться - ведь его фигура оказалась заслонена более значимыми и яркими (на первый взгляд) историческими персонами - Василием III, семейством князей Шуйских и Бельских, не говоря уже о, предположим, Максиме Греке, современнике и оппоненте Даниила (хотя, безусловно Даниил как историческая личность представляет больший интерес, чем Грек, уже по той простой причине, что он сыграл в русской истории несравненно более значимую роль, нежели приезжий грек - даже если брать не столько политический аспект, сколько культурный). К сожалению, до сих пор нет его полноценной современной научной биографии (ведь нельзя же считать отдельные статьи, пусть и достаточно серьезные и обширные, таковыми), нет и серьезных современных же исследовательских работ, в которых был бы подвергнут анализу весь корпус литературных текстов, вышедших из-под пера митрополита. Да и сам образ митрополита, во¬лею судьбы втянутого в придворные интриги и ожесточенную политическую борьбу при дворе Василия II и юного Ивана IV, оказался изрядно запачкан черной краской.
Из этих настроенных явно недоброжелательно к Даниилу нарративных источников перед нами предстает личность весьма несимпатичная, и черный цвет доминирует в этом словесном портрете, написанном явно не чернилами, но черной желчью. Но что самое любопытное, анализ других источников, не нарративных, а документальных, вкупе с изучением текстов, вышедших из - под пера митрополита, вовсе не дают оснований для столь однозначно негативной оценки его личности и его деятельности. Из них следует, что Даниил - один из начитаннейших, "книжных" людей своего времени (кстати, при нем, в бытность его игуменом Иосифо-Волоцкого монастыря в обители формируется серьезное книжное собрание), автор множества различных литературных произведений (в которых он нещадно бичует пороки современного ему общества), знаток канонического права, умелый хозяйственник и преем¬ник знаменитого Иосифа Волоцкого на игуменстве (характеристика Даниила из Жития Иосифа - «старец, любяй нищету, и пребываа в трудех, и в посте, и в молитвах, и не любя празнословиа» , чем и вызвал серьезное неудовольствие братии).
Как можно объяснить такое разночтение? И как можно согласовать столь противоречивые оценки? Версий, конечно, можно привести много, но, как нам представляется, одна из важнейших, объясняющих этот феномен, заключается в ответе на вопрос, кто был информатором того же Герберштейна о Данииле. Представляется, что эти информаторы происходили из оппозиционных Василию III (и, естественно, Даниилу, бывшего, если так можно выразиться, византийским «политиком», полагавшим, что интересы государства в определенных случаях можно и нужно ставить выше интересов церкви и что иногда можно и нужно идти на компромиссы с властью). Противники и недоброжелатели митрополита (которых хватало и в церкви, и в миру), по¬старались очернить образ митрополита. И интерес к этой неоднозначной личности обусловил наше желание обратиться к его биографии, в которой, как в капле воды, отражаются все сложные перипетии выстраивания модели взаимоотношений власти и церкви на заре существования Русского государства.
Степень разработанности темы. К сожалению, анализ существующей литературы относительно биографии митрополита Даниила показывает, как уже было отмечено выше, что полноценной современной его биографии как составной части истории русского государства и церкви и системы их взаимоотношений в эпоху становления Русского государства в конце XV - 1-й половине XVI вв., нет. Поему мы делаем упор на термин «современный»? Работавший в конце XIX в. отечественный историк В.И. Жмакин сосредоточил свои изыскания именно как раз вокруг личности митрополита и изучения его творчества. Результатом его многолетнего труда стала целая серия публикаций - как статей , так и изданий литературных произведений Даниила , которая увенчалась большой итоговой монографией, посвященной митрополиту . Исследователь тем самым заложил прочный и основательный фундамент для продолжения исследований в этой области. Правда, отметим, что его итоговая работа в целом носит ярко выраженный описательный характер, без глубокого и серьезного анализа как самого творчества митрополита, так и тех условий, в которых он жил и творил (впрочем, было ли это ошибкой историка, если принять во внимание характер эпохи, когда он работал, и состояние исторической науки и источниковедения вообще на тот момент?). И в этом отношении В.М. Жмакин, к сожалению, недалеко ушел от патриарха отечественной исторической мысли С.М. Соловьева
Помимо В.И. Жмакина и ряду других ученых , так или иначе личности митрополита Даниила касались и другие историки - как светские, так и духовные. И что любопытно - уже тогда наметилась тенденция двоякого отношения к личности Даниила. Достаточно взять две фундаментальных истории Русской Православной церкви, принадлежащие двум классикам - митропо¬литу Макарию (Булгакову) и профессору Е.Е. Голубинскому. Так, последний, придерживаясь традиционного принципа изложения материала, отводит рас¬сказу (именно рассказу, без опять же глубокого анализа и проблемного освещения темы) о митрополите Данииле целую главу своего труда. Следуя за в целом негативной традицией освещения личности митрополита и его деятельности, историк с самого начала главы задает соответствующий тон в описании Даниила и его деяний. Так, он исходит из того, что и избрание Даниила на митрополию было продиктовано стремлением Василия II иметь на кафедре «своего» человека, послушного великокняжеской воле, и само быстрое выдвижение Даниила на верхи церковной иерархии было обусловлено его честолюбием, стремлением сделать карьеру и ловкостью. При этом Голубинский ненароком, походя, но намекает на неискренность и двуличие митрополита. Раболепный и льстивый со власть имущими, в особенности с великим князем - с одной стороны, жестокий и беспощадный ко своим личным врагам (или кого он полагал такими) - таким предстает перед нами Даниил в трактовке Голубинского. «Митр. Даниил, как нравственная личность, - писал он, завершая свой рассказ о Данииле, - представляет из себя человека далеко несветлого: честолюбивый, искательный, на месте митрополита покорный слуга и раб великого князя до забвения своих обязанностей (надо полагать, тут Голубинский имел в ввиду знаменитое дело со вторым браком Василия III - В.П.), способный к таким действиям угодничества, при которых требовалось вероломное клятвопреступление (а тут речь идет, конечно, о случае с новгород-северским князем Василием Шемячичем, который был арестован в Москве, куда он прибыл по приказу великого князя, имея на руках охранную грамоту от митрополита - В.П.), исполненный беспощадной ненависти к своим врагам и готовый на всякие средства для их уничтожения (ну а здесь речь идет, несомненно, о Максиме Греке и Вассиане Патрикееве - В.П.), наконец - в частной своей жизни принадлежавший к числу тех людей, которые любят хорошо пожить и, как кажется, еще и корыстолюбивый...». Справедливости ради отметим все же, что, скрепя сердце, Голубинский был вынужден признать (с многочисленными извиняющимися оговорками), что при всех его недостатках Даниил «занимает совершенно выдающее положение среди других наших митрополитов в качестве учителя не делом, а письменным словом: он написал не два-три поучения, как другие митрополиты, а целую большую книгу учительных слов и целую такую же книгу учительных посланий».
Обратимся теперь к труду митрополита Макария. И что же мы увидим на его страницах? Макарий соглашается с тем, что, возможно, Даниилу было присуще определенное честолюбие, но вместе с тем он отмечал, что негатив в оценках личности и деятельности митрополита связан в первую очередь с мнением людей, враждебно настроенных и потому пристрастных по отношению к митрополиту. «Правда, - писал Макарий после того, как дал довольно высокую оценку деятельности Даниила на кафедре, - сохранились о Данииле и свидетельства, для него невыгодные. Но чьи это свидетельства? Во-первых, людей недовольных, находившихся в опале, за которых он не хотел ходатайствовать (здесь митрополит Макарий имел в виду, конечно, Берсеня Беклемишева - В.П.) и которые, естественно, могли всячески порицать его в своих домашних беседах . Во-вторых, свидетельства людей, враждебных Даниилу, людей партии князя-инока Вассиана и Максима Грека, или враждебных и великому князю, каков был впоследствии князь Андрей Курбский». Последний, по словам Макария, «свою родовую и личную ненависть к царю Иоанну IV перенес и на отца его Василия и в своей известной «Истории князя вели¬кого московского» старался изобразить Василия Иоанновича как величайшего злодея и тирана. А вслед за тем до крайности восхваляя всех, кто имел несчастие подвергнуться его гневу (а, значит, заранее выдавая им своего рода индульгенцию - В.11.)...».
Подводя общий итог работы, проделанной дореволюционными историками, стоило ожидать, что, когда были опубликованы основные сочинения Даниила, когда был воссоздан общий исторический фон, в который можно было поместить его портрет, стоило бы ожидать, что вот-вот появится, наконец, его действительно научная биография, носящая ярко выраженный академический и аналитический характер, избавленный от налета публицистичности. Но, увы, с сожалением приходится признать, что после 1917 г. рассчитывать на это не приходится. Изучение истории Русской Православной Церкви и биографий ее основных деятелей надолго стало делом, мягко говоря, немодным (а порой даже и опасным). Нет, конечно, проблемы и вопросы, связанные с историей Церкви, не были полностью сняты с повестки дня, но они были вписаны в контекст изучения экономической составляющей истории, классовой и политической борьбы и, отчасти, истории культуры.
Все это в полной мере касается и личности митрополита Даниила. Нельзя сказать, что вопросы, так или иначе связанные с жизнью и творчеством Даниила, совсем уж остались за бортом интересов отечественных историков. Фигура митрополита и его взаимоотношения с властью неоднократно становились предметом рассмотрения отечественных историков (в описательном плане - как, к примеру, у Р.Г. Скрынникова , или с попытками анализа - например, у А.А. Зимина ), однако эти сюжеты не были центральной темой, равно как и сюжеты, связанные с литературным творчеством митрополита. Однако комплексного исследования (подобного, к примеру, биографии Василия III, написанной петербургским исследователем И.И. Филюшки-ным, где портрет великого князя написан на фоне эпохи и где присутствуют замечания относительно митрополита Даниила , или биографии же наставника Даниила, знаменитого Иосифа Волоцкого, принадлежащей перу А.И. Алексеева ), в котором были бы отражены все стороны жизни и деятельности митрополита Даниила, на сегодня у нас нет (и это при том, что некоторые стороны его деятельности были подвергнуты основательному разбору и анализу - например, его влияние на развитие русского летописания 2-й четверти XVI в. Хотя, конечно, мы имеем ряд статей в разного рода энциклопедиях и словарях, посвященные биографии Даниила. Но они, увы, не могут заме¬нить полноценной научной биографии - или хотя бы научно-популярной). И уж тем более не подвергались анализу причины, обусловившие противоречивую оценку личности и деятельности митрополита, равно как и сложившиеся вокруг него историографические штампы. Справедливости ради отметим, что в 2014 г. была защищена диссертация Ю.С. Старикова «Литературное наследие митрополита Московского Даниила в идейно-политической борьбе первой половины XVI века» , содержание которой прекрасно видно из ее названия.
Остается надеяться, что все же рано или поздно, но личность митрополита Даниила займет достойное место среди прочих деятелей русской Церк¬ви и русской же культуры XVI в., и найдет отражение в работах отечественных историков. Пока же, учитывая важность фигуры митрополита как главы церкви, как активного участника политической борьбы времен второй поло¬вины правления Василия III и начала правления Ивана IV, как выдающегося (но, к сожалению, недооцененного потомками) деятеля русской культуры 1 -й половины XVI в. дальнейшее изучение биографии Даниила с учетом послед¬них наработок как отечественной, так и зарубежной историографии, представляет значительный научный и общественно-политический интерес. И наше обращение к данной проблеме, надеемся, обратит на себя внимание молодых исследователей и ускорит появление столь чаемых новых работ.
Таким образом, из анализа историографии вопроса следует, что, с одной стороны, объектом предпринятого нами исследования будут особенности эволюции системы взаимоотношений церкви и власти в России в 1-й половине XVI в., тогда как, с другой стороны, предметом исследования вы¬ступает личность митрополита Даниила, в которой, как в капле воды, отразилась противоречивость этого процесса, вся сложность единства и борьбы разных тенденций в системе взаимоотношений церкви и власти в России раннего Нового времени.
Цель работы, поставленная нами в начале исследования, заключается в том, что мы стремимся изучить, подвергнуть всестороннему анализу при¬роду взаимоотношений между государством и церковью в России раннего Нового времени на примере биографии митрополита Даниила, одновременно коснувшись вклада митрополита в развитие самобытной русской культуры XVI века и подвергнув критическому переосмыслению ряд устоявшихся историографических штампов и мифов.
Для того, чтобы достичь этой сложной, многоуровневой цели, нам предстоит решить следующие первостепенные задачи:
исследовать сохранившиеся источники, касающиеся личности митрополита Даниила и особенностей его взаимоотношений с властью, светской (в лице великого князя прежде всего) и духовной (начиная с Иосифа Волоцкого и кончая митрополитом Варлаамом) на всех уровнях;
реконструировать и предложить авторскую трактовку портрет митрополита Даниила и тех морально-этических установок (опираясь прежде всего на его литературные сочинения - учительные слова и послания), которыми он руководствовался в своей жизни и деятельности;
рассмотреть особенности борьбы внутри церкви между «иосифлянами» и «нестяжателями» как отражение противостояния в верхах русской политической элиты в начале XVI в. и характер участия в ней Даниила;
выявить особенности реализации разных моделей взаимоотношений власти и церкви в России в начале XVI в. на примере взаимодействия митрополита Даниила с Василием III и боярами в эпоху «боярского правления» средневековой русской религиозно-политической доктрины;
предложить авторское видение проблемы развития системы взаимоотношений между церковью и властью в России в 1-й половине XVI в.;
ответить на вопрос - в чем причина столь противоречивой оценки личности митрополита Даниила в историческом нарративе.
Методология исследования. Научно-методологической основой нашего исследования послужили важнейшие, основополагающие принципы исторической науки - такие, как, в первую очередь:
историзм, предполагающий конкретное изучение общественно-исторического явления в процессе его развития и во всех его взаимосвязях, со всесторонним анализом и оценкой исторических фактов, использованных в процессе работы над созданием текста;
объективность, нацеленная прежде всего на комплексное и непредвзятое изучение и анализ как негативных, так и позитивных аспектов исследуемого исторического явления;
достоверность, основанная на привлечении возможно более широкой и разнообразной источниковой базы, включая сюда не только документальные источники, но и исторический нарратив;
комплексность, предполагающая освещение изучаемого явления с разных сторон и с непременным включением его в широкий исторический кон¬текст.
В основу исследования положен цивилизационный подход. Обращение к нему как основному для нашего исследования обусловлено в первую очередь тем, что он, по нашему мнению, позволяет отразить культурно - исторические особенности русского общества эпохи позднего Средневековья - раннего Нового времени. Такой подход тем более важен, если учесть, что к этому моменту уже сложились в общих чертах противостоящие православному миру (к которому, вне всякого сомнения, принадлежала Русская земля) цивилизации/культуры - исламская и католическая (в разных ее вариациях - поскольку, как известно, в 1517 г. с обнародованием М. Лютером «95 тезисов» началось движение Реформации, в скором времени приведшее к формированию протестантской ветви западного христианства).
Вместе с тем мы исходим из того, что не имеем права отказываться и от формационного подхода, поскольку полагаем, что всемирно-исторический процесс является единым целым, и в нем действуют одни и те же закономерности. Использование этих двух подходов в качестве базовых, фундаментальных позволило органично соединить их достоинства, совместить такие основополагающие научные принципы, как историзм, объективность и логичность, избежать серьезных искажений при воссоздании реальной картины протекания исторических процессов в прошлом, максимально учесть все основные факторы, оказывающие воздействие на исторический процесс.
Применение цивилизационного и формационного подходов в комплексе позволяют, помимо всего прочего, также исследовать реально совершавшийся исторический процесс в действительной системе координат и оценить итоги развития исторических явлений по их промежуточным и конечным результатам, а также по их соответствию действительным национально¬государственным интересам.
Кроме того, предполагается применить микроисторический подход, что позволяет «оживить» историю, «населить» реальными людьми и попытаться учесть субъективный, человеческий фактор как один из важнейших действующих факторов исторического процесса.
Отметим, что этим не исчерпывается весь спектр использованных нами подходов и методологических принципов, использованных в процессе работы над проблемой. Предупреждая возможное обвинение в методологическом эклектизме, подчеркнем, что история - это чрезвычайно многоплановый, многофакторный, насыщенный разного рода явлениями и феноменами процесс, и свести все это богатство к какому-либо одному, единственному и отвечающему на все возникающие вопросы, подходу и/или методологическому принципу было бы, на наш взгляд, неверным и в корне ошибочным. Поэтому, в частности, мы опирались в своей работе на идеи, заложенные в работу немецкого исследователя Н. Элиаса «Придворное общество» (поскольку Даниил в силу особенностей своей деятельности вращался именно в придворных кругах, занимая в придворной же иерархии отнюдь не последнее место).
Помимо этого мы также использовали идею французского антрополога и культуролога К. Леви-Стросса, классифицировавшего человеческие общества на «горячие» и «холодные». К последним он отнес те сообщества, социумы, которые «стремятся, - по словам исследователя, - благодаря институтам, к которым они привязаны, аннулировать, квазиавтоматически, то действие, что могли бы оказать на их равновесие и непрерывность исторические факторы; другие («горячие» - В.П.) решительно интериоризуют историческое становление, чтобы сделать из него двигатель своего развития». Русское общество начала XVI в., в целом можно достаточно уверенно отнести именно к «холодным» обществам, консервативным по своей сущности и не стремящихся отказаться от милой их сердцу «старины».
Кроме того, работая над проблемами, связанными с анализом текстов, мы исходили из двух теорий, предложенных российскими учеными В.М. Живовым и А.Я. Гуревичем - хотя, собственно говоря, скорее всего, можно вести разговор о вариациях одной и той же схемы - схемы, которая предполагает, что культура того или иного социума представляет собой систему, со¬стоящую из взаимосвязанных подсистем/подуровней, находящихся в сложных взаимоотношениях единства и борьбы. И эта многоуровневость была напрямую связана со сложной социальной структурой средневекового (читай - позднесредневекового и ранненововременного) социума, которая оказывала непосредственное влияние на характер и структуру самой культуры. Последняя включала в себя, как минимум, два основных уровня - условно говоря, «официальный» и «неофициальный» (народный), культуру письменную и неписьменную, устную (или, как указывал А.Я, Гуревич, культуру «молчаливого большинства»).
Составляя подборку методов для нашего исследования, мы исходили из соображений, изложенных в работах отечественных ученых - теоретиков и методистов, в том числе В.Ф. Коломийцева («Методология истории (от источника к исследованию)»), И.Н. Данилевского (прежде всего мы использо¬вали его теоретические наработки, изложенные в методологическом и источниковедческом разделах его работы «Древняя Русь глазами современников и потомков (IX - XII вв.)»), О.М. Медушевской («Теория и методология когнитивной истории») и М.М. Крома («Историческая антропология»).
В ходе нашего исследования нами активно применялись такие обще-исторические методы исследования, как сравнительно-исторический, ретроспективный, проблемно-хронологический и системно-логический методы. Применение сравнительно-исторического метода позволило сопоставить особенности протекания общественно-исторических процессов на разных этапах в различных обществах и регионах с целью выявить общее и отличное с дальнейшим обоснованием причин возникновения черт как сходства, так и различия. Ретроспективный метод позволяет вычленить наиболее существенные процессы, факторы и закономерности, отбросив в сторону все несущественное для раскрытия сущности исторического процесса применительно к конкретным условиям. Проблемно-хронологический метод дает возможность соединить в единое целое различные сюжетные линии в их временной последовательности, проследить внутреннюю логику развития событий и явлений. Применение системно-логического метода позволяет объективно анализировать в единой системе координат различные исторические сюжеты, внешне, казалось бы, ничем не связанные.
Помимо этих методов, нами также были использованы методы кон- тент-анализа и текстологический метод, необходимые при работе с текстами литературных, житийных и мемуарных произведений.
Источниковую базу исследования составили, во-первых, летописные свидетельства (прежде всего Воскресенская летопись и новгородские летописи); во-вторых, произведения русской книжности той эпохи (в первую очередь послания церковных иерархов и самого Даниила, а также его противников ); в-третьих, житийная литература ; в-четвертых, свидетельства современников (в первую очередь записки имперского посланника барона С. Г ерберштейна ). Использование их в комплексе позволяет взглянуть на поднятый вопрос с разных сторон и ответить на поставленные в исследовании вопросы.
При работе с историческим нарративом мы исходили из ряда предвари¬тельных соображений. Прежде всего мы руководствовались тезисом, который был изложен академиком Д.С. Лихачевым в ряде его исследований по средневековой русской литературе. «Чтобы восстановить историю текста то¬го или иного произведения, - писал исследователь, - надо вообразить за ним древнерусского книжника, надо знать, как работал древнерусский книжник, проникнуть в его психологию, знать его цели, идеологические устремления, знать механизм «ошибок». Надо вообразить себе за текстом и за его изменениями человека, который этот текст создал, вносил в него вольные или не¬вольные изменения.». И идеи, которые высказывал И.Н. Данилевский, созвучны этому и ряду других тезисов Д.С. Лихачева (например, тезис относительно того, что «текстология имеет дело прежде всего с человеком, стоящим за текстом. И чем конкретнее окажется этот человек, чем больше у него будет индивидуальных особенностей, отложившихся в тексте, тем достовернее выводы текстолога». И, как нам представляется, большинство исследователей, критикующих митрополита Даниила, забывают об этих положениях, рассуждают так, как будто Даниил жил и работал в некоей идеальной безвоздушной среде, не испытывая воздействия со стороны общества и отдельных его членов. Между тем, как совершенно верно указывал ныне немодный классик, нельзя жить в обществе и одновременно быть свободным от него). Именно поэтому мы и сосредоточили наше основное внимание на изучении самой личности митрополита, тех условий, в которых он формировался как личность, как политик, как церковный деятель и как писатель, ибо, не поняв этих обстоятельств, мы не сможем действительно определиться с тем, кем был Даниил, оставшись в плену прежних весьма пристрастных мнений о нем и его деятельности.
Отметим при этом, собственно документальные источники, из которых можно почерпнуть информацию о Данииле, немногочисленны и по преимуществу это разного рода хозяйственная и деловая документация. Другое дело нарратив - но здесь, как уже неоднократно отмечалось выше, он, во-первых вторичен, а во-вторых, он в большей или меньшей степени, но субъективен, носит на себе отпечаток личности как самого создателя нарративного источника, так и его информаторов. Именно поэтому мы и отмечали прежде, что негативная оценка личности Даниила, существенно расходящаяся с тем, что мы знаем о нем из ряда других источников, связана не в последнюю очередь с тем, что создатели этих текстов были противниками Даниила - идеологическими и политическими. В этой связи необходимо вспомнить, что, как отмечал все тот же В.М. Живов, в византийской культурной традиции можно вы¬делить две тенденции - условно говоря, «гуманистическую»/«икономическую» и «аскетическую»/«акривийную». И если, используя эту классификацию, исходить из того, что Даниил относился к первой «партии», был «икономистом»-«политиком», способным и готовым идти на компромисс с властью тогда, когда это было в интересах государства (а государство, власть были нужны церкви - об этом мы скажем позднее более по¬дробно), то, к примеру, максим Грек или Вассиан Патрикеев были скорее «акривистами», а, значит, будучи идейными противниками митрополита, не могли относиться к нему с симпатией. Это же относится и к таким политикам, как тот же Берсень Беклемишев и его духовные и идейные последовате¬ли вроде князя А. Курбского.
Теоретическая и практическая значимость работы
Материалы исследования и выводы, полученные в процессе работы над темой, могут быть использованы как для дальнейших исследований в области изучения политической, социальной и культурной истории России XVI
в., так в духовно-просветительской, образовательной (при чтении лекций, организации и проведении семинаров и пр.) и воспитательной деятельности.
Научная новизна исследования заключается прежде всего в том, что изучение темы, обозначенной в заголовке исследования, предполагается осуществить через призму историко-антропологического подхода, основываясь на фактах из биографии митрополита Даниила Рязанца, фигуры противоречивой и оставившей неоднозначный след в истории русской церкви и русской культуры. Опыт изучения его жизнеописания позволяет утверждать, что в его биографии нашли свое отражение важнейшие вопросы, волнующие историков - это и особенности взаимоотношений власти и церкви, и интерпретации источников, и многие другие.
На защиту выносятся следующие основные положения:
Митрополит Даниил жил и работал в сложный во всех отношениях переходный период в жизни Русского государства и общества - на переломе Средневековья и раннего Нового времени. И это не могло не сказаться и на самой личности Даниила, и на его деятельности, и на его творчестве.
Сложные взаимоотношения Даниила с властью в определенном смысле отражают византийские образцы взаимодействия церковных и светских властей, а именно позицию «гуманистической», «политической» и «экономической» «партии» внутри византийской церкви, ратовавшей за тесное сотрудничество с властью и допускавшей компромиссы, если этот компромисс в конечном итоге шел на пользу и государству, и самой церкви, имевшей вполне определенные и многочисленные социальные обязательства перед обществом. И в этом плане Данил выступает как продолжатель дела, начато¬го Иосифом Волоцким.
Мы полагаем, что негативная оценка деятельности Даниила связана с тем, что он оказался втянут в самую гущу придворных интриг и политической борьбы в 20-х - 30-х гг. XVI в. И эта его «втянутость» в большую политику, в которой Даниил следовал завету Христа быть или горячим, или холодным, но никак не теплым , сыграла роковую роль в его посмертной судьбе.
Негативная оценка политической деятельности Даниила и его консерватизм сыграли также злую роль и в его оценке как деятеля культуры. По существу, историки культуры сосредоточили свое внимание на изучении творчества Максима Грека и Вассиана Патрикеева, поскольку они были в оп¬позиции к Даниилу и тем самым априори в глазах вольно или невольно ангажированных исследователей стали предпочтительными объектами для исследований, нежели митрополит Даниил.
Изучение творчества и деятельности Даниила на посту как игумена Иосифо-Волоколамского монастыря, так и на митрополичьей кафедре позволяют утверждать, что он - личность более сложная и неоднозначная, много¬мерная, чем это может показаться на первый взгляд. И у нас есть достаточно оснований, чтобы отказаться от черно-белой трактовки образа митрополита Даниила и попытаться реконструировать его биографию, подойдя к ее написанию непредвзято и более объективно, чем это было принято ранее.
Апробация исследования была проведена в ходе традиционной Недели науки, проводимой в НИУ БелГУ ежегодно в апреле месяце текущего го¬да, а также в рамках ежегодной международной научно-практической конференции «Евангелие в контексте мировой культуры», проводимой в НИУ Бел¬ГУ на социально-теологическом факультете в мае 2015 и мае же 2016 г., а также во время чтения таких учебных курсов, как «История Русской Право¬славной церкви» и «Основы теории источниковедения».
Структура работы определяется целью и задачами, поставленными перед началом работы над темой, и носит вполне традиционный характер. Она включает в себя Введение, трех глав, разбитых на два параграфа каждая, Заключения и списка использованных источников и литературы.
Митрополиту Даниилу довелось жить и действовать в сложный во всех
отношениях переходный период в жизни Русского государства и общества –
на переломе Средневековья и раннего Нового времени. Буквально памяти
одного, самое большее двух, поколений Московское княжество сумело подчинить себе практически всю северную Русь, добиться освобождения от
прежней ордынской зависимости и начать наступление на «другую Русь», на
Великое княжество Литовское, стремясь вернуть себе земли, принадлежавшие Рюриковичам – правящей на Руси с Х в. княжеской династии, ответвлением которой выступали московские князья – дом Калитичей, потомков Ивана Калиты.
Грандиозные внешние перемены, возвышение Москвы и превращение
Московского княжества (пусть даже и как составной части Великого княжества Владимирского) в могущественно и влиятельнейшее Русское государство было сопряжено не только с изменениями вовне, но и постепенными
изменениями внутри. Отечественный историк Ю.Г. Алексеев выдвинул концепцию «земско-служилого государства» как русского варианта централизованной монархии позднего Средневековья. «Реальной основой этого государства явились служилые отношения и общинные институты, пронизывающие
весь строй жизни России. Вопреки мнению, долгое время господствовавшему
в нашей историографии, Русское государство не знало «закрепощения сословий». Обязанность государственной службы, т.е. службы Отечеству, воплощаемому в лице государя всея Руси, вытекала из всего бытия Русского государства и определялась, с одной стороны, объективной необходимостью
иметь сильное, дееспособное государство, способное отстоять независимость
и целостность России, с другой же стороны – патернализмом как основной
формой отношений между главой государства и его подданными».1 И хотя,
1 Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. – СПб., 2001. – С. 431-433.на наш взгляд, реальное наполнение этой формулы произошло уже позднее
(мы относим его ко временам Ивана Грозного), однако тенденции наметились уже при Иване III и получили дальнейшее развитие при Василии III.
В таком государстве, основанном на идее всеобщей службы, церкви
нужно было найти свое место, которое отличалось от того, что исторически
сформировалось в предыдущий, удельный период. И отнюдь не случайно
именно эпоха Ивана III и Василия III ознаменовалась ожесточенными спорами как внутри самой церкви о путях ее дальнейшего развития, так и внутри
общества по этому же вопросу. В конечном итоге победила «иосифлянская»
(условное, конечно, наименование, не в полной мере отражавшее суть этой
внутрицерковной «партии», скорее ярлык с отрицательной коннотацией).
Победа этой группировки во многом была предопределена теми условиями, в
которых проходило, с одной стороны, формирование русской государственности, а с другой – развитие самой церкви. Унаследовав от Византии учение
о симфонии, ни власть, ни сама церковь оказались не готовы воплотить это
концепцию в жизнь в полной мере. «Наицонализированная» и автокефальная
церковь оказалась перед необходимостью, как и пятьсот лет назад, искать
помощи и поддержки у государства для борьбы с ересями, латинством и за
право сохранить свои немалые привилегии и «животы», накопленные в
предыдущие времена (отметим, что «животы» эти с победой иосифлянства
должны были и в известной степени стали той опорой, на которой церковь
строила свою социальную политику).
Но помощь государства потребовала и определенных уступок со стороны церкви. И, как это было в Византии, на Руси также сложилось две «партии» внутри церкви – одна из них выступала за сохранение максимально
возможной независимости церкви от власти, ее дистанцирования от мирских
забот, тогда как другая исходила из того, что то, что хорошо для государства,
может быть полезным и для Церкви.
В этой сложной обстановке , на переломе эпох, и пришлось действовать герою нашего повествования – иноку, игумену и митрополиту, а потомснова иноку Даниилу Рязанцу. Обстоятельства, в которых он формировался
как политический деятель, как иерарх церкви, как книжник – они не могли не
сказаться на его личности, многогранной, противоречивой и непростой, которую нельзя свести только к бинарной конструкции «белый-черный», «хороший-плохой», «положительный-отрицательный».
Исследовав проблему, мы пришли к выводу, что сложные и неоднозначные взаимоотношения Даниила с властью в определенном смысле стали
отражением византийских образцов взаимодействия церковных и светских
властей, а именно позицию «гуманистической», «политической» и «икономической» «партии» внутри византийской церкви, ратовавшей за тесное сотрудничество с властью и допускавшей компромиссы, если этот компромисс
в конечном итоге шел на пользу и государству, и самой церкви, имевшей
вполне определенные и многочисленные социальные обязательства перед
обществом. И в этом плане Данил выступает как продолжатель дела, начатого Иосифом Волоцким (и, если искать византийские аналоги, то мы бы сравнили Даниила с патриархом Фотием).
Политика компромисса, к которой был склонен Даниил, стала, на наш
взгляд, первопричиной складывания негативной оценки Даниила как личности и как политика, во влиятельном секторе общественного мнения русского
общества 1-й половины XVI в. Увы, Даниил, будучи втянут в самую гущу
придворных интриг и политической борьбы в 20-х – 30-х гг. XVI в., следовал
в ней завету Христа быть или горячим, или холодным, но никак не теплым2,
сыграла роковую роль в его посмертной судьбе.
Негативная оценка политической деятельности Даниила и его консерватизм сыграли также злую роль и в его оценке как деятеля культуры. По
существу, историки культуры сосредоточили свое внимание на изучении
творчества Максима Грека и Вассиана Патрикеева, поскольку они были в оппозиции к Даниилу и тем самым априори в глазах вольно или невольно ангажированных исследователей стали предпочтительными объектами для исследований, нежели митрополит Даниил.
Вместе с тем даже беглый обзор деятельности митрополита Даниила на
поприще просвещения и культуры показывает, что размеры его вклада в развитие русской культуры XVI в., увы, к сожалению до сих пор не нашла
должного отражения в отечественной историографии (и тем более в зарубежной). Наше исследование преследовало своей целью акцентировать внимание исследователей на этой исторической фигуре с тем, чтобы восстановить историческую справедливость по отношению к Даниилу и предложить
свое видение как самого митрополита, так и тех условий, в которых он действовал с тем, чтобы попытаться реконструировать его биографию, подойдя
к ее написанию непредвзято и более объективно, чем это было принято ранее.
отношениях переходный период в жизни Русского государства и общества –
на переломе Средневековья и раннего Нового времени. Буквально памяти
одного, самое большее двух, поколений Московское княжество сумело подчинить себе практически всю северную Русь, добиться освобождения от
прежней ордынской зависимости и начать наступление на «другую Русь», на
Великое княжество Литовское, стремясь вернуть себе земли, принадлежавшие Рюриковичам – правящей на Руси с Х в. княжеской династии, ответвлением которой выступали московские князья – дом Калитичей, потомков Ивана Калиты.
Грандиозные внешние перемены, возвышение Москвы и превращение
Московского княжества (пусть даже и как составной части Великого княжества Владимирского) в могущественно и влиятельнейшее Русское государство было сопряжено не только с изменениями вовне, но и постепенными
изменениями внутри. Отечественный историк Ю.Г. Алексеев выдвинул концепцию «земско-служилого государства» как русского варианта централизованной монархии позднего Средневековья. «Реальной основой этого государства явились служилые отношения и общинные институты, пронизывающие
весь строй жизни России. Вопреки мнению, долгое время господствовавшему
в нашей историографии, Русское государство не знало «закрепощения сословий». Обязанность государственной службы, т.е. службы Отечеству, воплощаемому в лице государя всея Руси, вытекала из всего бытия Русского государства и определялась, с одной стороны, объективной необходимостью
иметь сильное, дееспособное государство, способное отстоять независимость
и целостность России, с другой же стороны – патернализмом как основной
формой отношений между главой государства и его подданными».1 И хотя,
1 Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. – СПб., 2001. – С. 431-433.на наш взгляд, реальное наполнение этой формулы произошло уже позднее
(мы относим его ко временам Ивана Грозного), однако тенденции наметились уже при Иване III и получили дальнейшее развитие при Василии III.
В таком государстве, основанном на идее всеобщей службы, церкви
нужно было найти свое место, которое отличалось от того, что исторически
сформировалось в предыдущий, удельный период. И отнюдь не случайно
именно эпоха Ивана III и Василия III ознаменовалась ожесточенными спорами как внутри самой церкви о путях ее дальнейшего развития, так и внутри
общества по этому же вопросу. В конечном итоге победила «иосифлянская»
(условное, конечно, наименование, не в полной мере отражавшее суть этой
внутрицерковной «партии», скорее ярлык с отрицательной коннотацией).
Победа этой группировки во многом была предопределена теми условиями, в
которых проходило, с одной стороны, формирование русской государственности, а с другой – развитие самой церкви. Унаследовав от Византии учение
о симфонии, ни власть, ни сама церковь оказались не готовы воплотить это
концепцию в жизнь в полной мере. «Наицонализированная» и автокефальная
церковь оказалась перед необходимостью, как и пятьсот лет назад, искать
помощи и поддержки у государства для борьбы с ересями, латинством и за
право сохранить свои немалые привилегии и «животы», накопленные в
предыдущие времена (отметим, что «животы» эти с победой иосифлянства
должны были и в известной степени стали той опорой, на которой церковь
строила свою социальную политику).
Но помощь государства потребовала и определенных уступок со стороны церкви. И, как это было в Византии, на Руси также сложилось две «партии» внутри церкви – одна из них выступала за сохранение максимально
возможной независимости церкви от власти, ее дистанцирования от мирских
забот, тогда как другая исходила из того, что то, что хорошо для государства,
может быть полезным и для Церкви.
В этой сложной обстановке , на переломе эпох, и пришлось действовать герою нашего повествования – иноку, игумену и митрополиту, а потомснова иноку Даниилу Рязанцу. Обстоятельства, в которых он формировался
как политический деятель, как иерарх церкви, как книжник – они не могли не
сказаться на его личности, многогранной, противоречивой и непростой, которую нельзя свести только к бинарной конструкции «белый-черный», «хороший-плохой», «положительный-отрицательный».
Исследовав проблему, мы пришли к выводу, что сложные и неоднозначные взаимоотношения Даниила с властью в определенном смысле стали
отражением византийских образцов взаимодействия церковных и светских
властей, а именно позицию «гуманистической», «политической» и «икономической» «партии» внутри византийской церкви, ратовавшей за тесное сотрудничество с властью и допускавшей компромиссы, если этот компромисс
в конечном итоге шел на пользу и государству, и самой церкви, имевшей
вполне определенные и многочисленные социальные обязательства перед
обществом. И в этом плане Данил выступает как продолжатель дела, начатого Иосифом Волоцким (и, если искать византийские аналоги, то мы бы сравнили Даниила с патриархом Фотием).
Политика компромисса, к которой был склонен Даниил, стала, на наш
взгляд, первопричиной складывания негативной оценки Даниила как личности и как политика, во влиятельном секторе общественного мнения русского
общества 1-й половины XVI в. Увы, Даниил, будучи втянут в самую гущу
придворных интриг и политической борьбы в 20-х – 30-х гг. XVI в., следовал
в ней завету Христа быть или горячим, или холодным, но никак не теплым2,
сыграла роковую роль в его посмертной судьбе.
Негативная оценка политической деятельности Даниила и его консерватизм сыграли также злую роль и в его оценке как деятеля культуры. По
существу, историки культуры сосредоточили свое внимание на изучении
творчества Максима Грека и Вассиана Патрикеева, поскольку они были в оппозиции к Даниилу и тем самым априори в глазах вольно или невольно ангажированных исследователей стали предпочтительными объектами для исследований, нежели митрополит Даниил.
Вместе с тем даже беглый обзор деятельности митрополита Даниила на
поприще просвещения и культуры показывает, что размеры его вклада в развитие русской культуры XVI в., увы, к сожалению до сих пор не нашла
должного отражения в отечественной историографии (и тем более в зарубежной). Наше исследование преследовало своей целью акцентировать внимание исследователей на этой исторической фигуре с тем, чтобы восстановить историческую справедливость по отношению к Даниилу и предложить
свое видение как самого митрополита, так и тех условий, в которых он действовал с тем, чтобы попытаться реконструировать его биографию, подойдя
к ее написанию непредвзято и более объективно, чем это было принято ранее.
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (152561)
- Бакалаврская работа (38868)
- Диссертация (978)
- Магистерская диссертация (22489)
- Дипломные работы, ВКР (62279)
- Главы к дипломным работам (2139)
- Курсовые работы (10693)
- Контрольные работы (6269)
- Отчеты по практике (1357)
- Рефераты (1488)
- Задачи, тесты, ПТК (631)
- Ответы на вопросы (155)
- Статьи, Эссе, Сочинения (942)
- Бизнес-планы (51)
- Презентации (106)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1692)
- Диссертации (РГБ) (1882)
- Прочее (458)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
