Введение 3
Глава I. Символика центра 14
§ 1. Построение пространства относительно центра 14
§ 2. Центр в художественном пространстве «Слова о полку Игореве» 17
Глава II. Мотив пути в горизонтальном освоении пространства 26
§ 1. Путь как доминанта художественного пространства 26
§ 2. Ритмическая организация пути 33
Глава III. Оппозиция «свое - чужое» в структуре горизонтального пространства 48
§ 1. Русская земля: мирская сущность и символический статус 48
§ 2. «Земля незнаема»: символика чужемирия 58
Заключение 69
Библиографический список литературы 73
Приложение 80

Купить

«Слово о полку Игореве» два века будоражит умы читателей, поэтов и ученых, возбуждая творческую и научную мысль. Но и по сей день это творение - произведение-загадка, завораживающее множеством тайн, вдохновляющих на их разгадку. Мы не знаем ни точного времени его создания, ни имени автора. Первые издатели дали ему произвольное наименование «Героическая пъснь о походЬ на половцовъ удЬльного князя Новгорода - СЬверскаго Игоря Святославича, писанная стариннымъ русскимхъ языкомъ въ исходъ XII столетхя съ переложешем на употребляемое нынЬ нарГчхе». А сколько еще исторических, философских, филологических загадок скрыто в тексте произведения!
Два века «Слово о полку Игореве» притягивает к себе наши умы и сердца, пленяя эстетическим совершенством. Нет числа исследованиям, посвященным памятнику, и с каждым годом их становится все больше и больше. Вокруг «Слова» сформировалось научное направление, так и именуемое - слововедение. Историки, литературоведы, лингвисты, философы, фольклористы, культуроведы стремятся дать ответ на вопрос: в чем художественный феномен «Слова о полку Игореве»?
Несомненны достижения филологической линии в исследовании «Слова». Проведено тщательное изучение памятника как хроникально-повествовательного произведения, осуществлен анализ жанровых, стилистических и языковых пластов текста, его художественной образности. Появляются новые концепции, методы и приемы исследования. Открываются новые ракурсы в исследовании этого памятника. Богатейшее научное наследие, накопленное за два столетия, является тем фундаментом, на котором «строится» современное слововедение.
Историки средневековой литературы ставят перед собой задачу объяснить удивительное жанрово-языковое сочетание в поэтической системе произведения, уникальную пространственно-временную образность, воплощающую авторский взгляд на мир, - что может рассматриваться нами в качестве объекта изучения, а материал «Слова» - непосредственно - предмета.
Данное исследование ставит цель - рассмотреть поэтический мир «Слова о полку Игореве», его художественную пространственно-временную модель (в терминологии М.М. Бахтина, его хронотоп). Своеобразие «Слова» во многом обусловлено органическим соотношением горизонтальной («центр - периферия») и вертикальной («верх - низ») моделей структурной организации пространственно-временных координат его поэтического мира. Данный подход определил актуальность проблематики выпускной квалификационной работы.
В современных научных исследованиях о структуре художественного пространства определяются направления, представляющие собой логически два взаимно дополняющих друг друга учения: идея М.М. Бахтина о хронотопе и теория Ю.М. Лотмана о символико-знаковом моделировании пространства. Сравнительно-исторический метод М.М. Бахтина и структурный Ю.М. Лотмана стали методологической основой нашего исследования.
Понятие непрерывного пространственно-временного единства, введенное в литературоведение М.М. Бахтиным, выявляет ту закономерность, по которой реальное время-пространство трансформируется в соответствующий условиям того или иного жанра литературно - художественный хронотоп. «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории.
Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысляется и измеряется временем. Этим пересечением рядов и слиянием примет характеризуется хронотоп» [Бахтин 1975: 235]. То есть, по Бахтину, хронотоп является структурным «организатором» жанра, в соответствии с которым естественное время-пространство трансформируется в художественное с базисным элементом - временем («ведущим началом в хронотопе является время»).
О единстве пространственно-временного континуума, развивая мысль М.М. Бахтина, писал В.Н. Топоров. Он определил время как новое, «четвертое» измерение пространства, как «темпоральное» пространство: «... Неполнота трехмерной характеристики пространства (во всяком случае сакрального) возмещается лишь при указании четвертого измерения - временного, органически связанного с тремя другими измерениями, по крайней мере в ключевых ситуациях: отсутствие пространства - отсутствие времени, центр пространства - центр времени. Поэтому любое полноценное описание пространства предполагает определение «здесь - теперь», а не просто «здесь» (так же и определение времени ориентировано не просто на «теперь», но на «теперь - здесь» [Топоров 1983: 232-233].
Другая точка зрения на структуру пространства художественного произведения (Ю.М. Лотман, С.Ю. Неклюдов и др.) связана с исходной идеей символико-знакового моделирования мира, выражения субъективных мыслей языком пространственных представлений. Сторонники этой теории отрицают взаимозависимость между объектами действительности и художественными символами, полагая, в частности, что в художественном пространстве локальные характеристики географических реалий не всегда тождественны конкретному топониму, не всегда сводятся к простому его воспроизведению.
«Пространство в тексте, - по мнению Ю.М. Лотмана, - есть язык моделирования, с помощью которого могут выражаться любые значения, коль скоро они имеют значение структурных отношений. Поэтому пространственная организация есть одно из универсальных средств построения любых культурных моделей» [Лотман 1986: 4].
В нашей дипломной работе огромное значение имеют методологические школы - как лотмановская концепция семиотической интерпретации художественного текста, актуализирующая
пространственную модель хронотопа, так и пространственно-временной синкретизм бахтинской теории. На наш взгляд, они дополняют друг друга,
принципиально ставят и решают важнейшую литературоведческую проблему о роли пространственно-временных компонентов в конструировании поэтического Космоса произведения. Привлекает наше внимание во многих научных исследованиях последнего времени и тезис о смысловой нагрузке географического пространства, превращении «географических точек и рубежей, расстояний и направлений в знаки, выражающие определенные мифологические ценности» [Гаспаров 1984: 139]. Несомненно, хронотоп
литературного произведения представляет собой картину мира, созданную автором и выраженную языком его пространственных представлений. Вместе с тем, нельзя обходить вниманием, особенно если речь идет о древнерусской литературе, и другой не менее существенный момент: пространственная модель мира в памятниках русской словесности периода раннего средневековья соотносится с процессами объективной действительности.
Важно отметить, что определяющим конструктивным принципом ее организации является историческая правда в сообщениях о реальных событиях, происходящих в реальном пространстве (по Д.С. Лихачеву - литература монументального историзма), трансформированная автором в художественную образность, переводящую реалии жизни в сферу символико-метафорической изобразительности.
Возникая в определенных условиях, пространственное
воспроизведение макрокосма может варьироваться в зависимости от характера и типа художественного сознания той или иной эпохи. П.А. Флоренский указывал, что «как в самой действительности, так и в изображениях ее могут быть преимущественно выражены те или иные координаты, причем разным историческим вехам и разным художественным стилям свойственно замечать и выдвигать определенную или определенные координаты. Так, например, в египетском искусстве и особенно в искусстве каменного века явно господствующей была длина, горизонталь <...>. Греческое искусство характеризуется полным равновесием длины и высоты, то есть горизонтали и вертикали. Искусство же христианское выдвинуло вертикаль и дало ей значительное преобладание над прочими координатами. <...> Средневековье, по наблюдениям медиевистов, усиливает эту стилистическую особенность христианского искусства и дает вертикали полное преобладание. <...> Итак, каждая координата имеет в том или ином искусстве ту или иную выраженность и проявляет собою то или другое духовное стремление эпохи. Уже это одно обстоятельство должно наводить на мысль о различных способах воспринимать, понимать и изображать время в зависимости от духовного характера эпохи» [Флоренский 1988: 101¬102].
Аналогичную мысль высказали авторы статьи «Категория поэтики в смене литературных эпох», указывая на наиболее общие типы художественного сознания: архаический, или мифопоэтический (эпоха древней античности), традиционалистский, или нормативный (средневековье, Возрождение, классицизм), индивидуально-творческий, или исторический (романтизм, реализм, символизм и др.). В статье, как нам кажется, верно отмечено, что «между типами художественного сознания не существует признанных и очевидных границ, можно - и это вполне оправданно - говорить о типах художественного сознания Древности, Средневековья, Возрождения, классицизма, романтизма, реализма и т.д.; в пределах одной эпохи типы художественного сознания перекрещиваются». Так действительно и произошло в средневековой русской книжности.
Художественное сознание героя реализуется одновременно в двух пространственно-временных сферах: профаническом «повседневно-бытовом времени-пространстве своей индивидуальной судьбы» и вместе с тем - сакральном космическом соучастии во «всемирно-исторической драме спасения мира» [Волков 1995: 170].
Художественное пространство в литературных памятниках Древней Руси XI - XII веков представляет собой неоднозначную структурную организацию, в которой специфическим образом соотносятся друг с другом как конкретно фиксируемые географические реалии профанического мира, так и символические мифологемы, конструирующие поэтический Космос того или иного произведения.
Каждый из пространственных компонентов имеет свой смысл и свои функции, но вместе с тем и реальное и художественное пространства, находясь во взаимодействии, создают неповторимую модель архаического хронотопа.
По М.М. Бахтину, пространство - есть зависимая переменная жанрового континуума; «пространство в произведении означает пространство в реальности, переведенное на язык жанров» [Бахтин 1975: 235].
То есть различные способы освоения пространства в произведениях разных жанров приводят к наличию разных типов хронотопов. В связи с этим необходимо указать на специфику жанрообразования в древнерусской литературе Киевского периода. Как считают исследователи, основными историческими предпосылками возникновения любой художественной системы являются «особый характер связей индивида и общества и особый тип духовного и духовно-практического освоения мира в данную эпоху» [Волков 1995: 167]. Вот и особенности стиля древнерусской культуры XI - XII столетий таковы, что возможности проявления индивидуальной инициативы оказывались чрезвычайно скромными в связи с главенствующими в идеологии времени мировоззренческими представлениями о вечности и упорядоченности бытия, о предназначении судьбы каждого человека уже самой системой мироздания. Именно эта установка определила стремление древнерусских книжников подчинить изображение мира твердым принципам и правилам. На наш взгляд, мышление регламентировалось идеологическими нормами и установками. Поэтому художественное сознание представителей средневековой русской словесности было традиционалистским. Д.С. Лихачев определил это явление термином «литературный этикет». Нормативность, упорядоченность, этикетность оказались точкой преломления в художественном творчестве стиля эпохи, особенностей ее идеологии и мировоззрения. Литература должна была демонстрировать упорядоченный, «вечный мир».
Жанровая система, оказавшись этикетной, получила облик канонизированной схемы со строгой установкой на регламентацию и содержательной и формальной организации текста произведения в соответствии с представлениями, узаконенными средневековой философией мироустройства. Жанровые ориентиры памятников древнерусской книжности - прежде всего мирской (летописи, воинские и бытовые повести и др.) - были в основном внелитературного порядка. «Они, - по словам Д.С. Лихачева, - находились в бытовом укладе феодального общества и поэтому обладали в известной мере и бытовой же, этикетной принудительностью» [Лихачев 1986: 63].
Литературные произведения в этот период создавались также в подавляющем большинстве случаев на основе историческим фактов, Видимо, это и объясняет ситуацию, когда объектом художественного описания становились исторические события.
Все-таки необходимо учитывать и мощное влияние мировоззренческой религиозно-философской концепции, формировавшей идеологию эпохи - христианство - на жанры как церковные (апокрифы, агиографии, хождения, ораторская проза и др.), так и мирской литератур. Как писал Д.С. Лихачев, «мышление у человека во все века было в целом тем же. Менялось не мышление, а мировоззрение.
В области же мировоззрения <...> следует в первую очередь иметь в виду, что средневековая христианская эстетика отрицала искусство как источник эстетического наслаждения. Поэтому христианская эстетика в значительной степени прикладная. Усиленное развитие в средние века обряда и церемониала подчинило процессы жанрообразования стороне феодального быта».
Таким образом, особенности общественно-политической и культурной формации Киевской Руси предопределили специфику эстетической системы эпохи, включая и процесс жанрообразования. Какие же пространственные модели, «переведенные на язык жанра» (М.М. Бахтин), обнаруживаются в текстах древнерусских памятников?
Ответ на поставленный вопрос дает в своих исследованиях Д.С. Лихачев и Ю.М. Лотман.
Характеризуя элементы монументально-исторического стиля в русской средневековой литературе, Д.С. Лихачев писал о появлении в XI - начале XII веков признаков широкого реального видения мира («панорамность», «ландшафтность» зрения), о возникновении в историческом сознании ощущения огромности пространства Русской земли и событий, происходящих на ее просторах, в древнерусских летописях, повестях, житиях, в «Поучении» Владимира Мономаха, «Слове о полку Игореве» и др.
Таким образом, можно сделать вывод о наличии двух моделей пространственной организации текста в древнерусской книжности: объективно-реальной модели мира, бытового пространства обыденной жизни, с одной стороны, и конструируемой в сознании человека модели мироздания, с другой. О первой писал Д.С. Лихачев, вторую увидел в средневековых текстах Ю.М. Лотман: «В средневековой система мышления <...> земля как географическое понятие одновременно воспринимается как место земной жизни (входит в оппозицию «земля - небо») и, следовательно, получает не свойственное современным географическим понятиям религиозно-моральное значение <.>. Движение в географическом пространстве становится перемещением по вертикальной шкале религиозно¬нравственных ценностей, верхняя ступень которой находится на небе, а нижняя - в аду» [Лотман 1965: 210].
Следует, однако, уточнить некоторые моменты в исследовании Ю.М. Лотмана. Как известно, основным определяющим признаком пространства является движение. Ю.М. Лотман указывает на движение по вертикали («верх - низ») как единственный признак, организующий пространственную структуру текста. Вместе с тем нельзя не учитывать того факта, что в древнерусских памятниках художественное пространство изображается не всегда только как перемещение в вертикальном разрезе Вселенной «по вертикальной шкале религиозно-нравственных ценностей», но строится также и в виде горизонтального движения по векторному направлению от центра к периферии. В древнерусской картине мира воплощены все виды перемещения в земной и сакральном пространствах, причем в светской литературе существенным признаком, организующим пространственную структуру, является горизонтальная конструкция, в произведениях духовной книжности преобладает вертикальная.
Как уже указывалось, в архаической модели мира пространство не противопоставлено времени. Временные значения совмещаются с пространственными и развиваются на их основе. По М.М. Бахтину, хронотоп может иметь различные модификации в зависимости от способов освоения пространства и времени в произведении. Даже в одном тексте зачастую «соседствуют» разные инварианты хронотопа: есть пространство/время реальное и идеальное, земное и космическое, замкнутое и открытое, видимое и воображаемое, бытовое и фантастическое, дискретное и непрерывное и т.д.
При всем разнообразии способов построения хронотопа существенным признаком любого пространственно-временного образования в древнерусских текстах является главенствующая идея собирания пространства. Идея эта находит двоякое воплощение: с одной стороны, «собирание» пространства как победа над ним, расширение его, покорение, с другой, - как «обживание» пространства, принятие его в себя, породнение с ним.
Освоение пространства - это всегда его активное динамическое преодоление, широта географического спектра, сопряжение крайних территориальных точек, перемещение по горизонтальному или вертикальному направлению, обход по периметру.
В горизонтальной плоскости структуру хронотопа определяет центрально-периферийная модель. Перемещение совершается по мере движения от центра к периферии - наружу, или наоборот, от периферии к центру - внутрь. Центр показывается обычно в виде своей страны, столицы государства, отдельного княжества, главного его города, центрального строения в городе (княжеского терема, храма и т.д.).
Если горизонтальная структура пространства двучленна, то вертикальная трехчленна. В вертикально разрезе пространства определяется «абсолютный верх» (небо, Бог, ангелы, птицы и т.п.), середина (земля, люди, животные и т.п.) и низ (подземный мир, демоны, хтонические животные и т.п.). Вертикальная модель пространства также имеет свой центр - мировая ось, мировое дерево, мировая гора, пуп земли и т.д. Если центр помещен там же, где он соприкасается с землей, то в этом случае он обычно совпадает с центром горизонтальной плоскости.
Таким образом, художественные модели пространства являются «организующей основой для построения «картины мира» - целостной идеологической модели, присущей данному типу культуры» [Лотман 1970: 267].
Отечественные медиевисты приходят к выводу, что пространственные структуры в произведениях древнерусской литературы Киевского периода выявляют тенденции как реально-натуралистической концепции объективного пространства - равного самому себе, так и изображение субъективно воспринимаемого макрокосма. Пространственные границы и поэтический Космос в каждом тексте структурировались по-разному, в зависимости от способов достижения целей, исполнения которых требовали каноны тех или иных данров.
Следовательно, пространственно-временной континуум «Слова о полку Игорева» - явление для своего времени феноменальное, поскольку «картина мира» этого произведения представляет собой гармоническое сочетание и умозрительно-объективного, и мифопоэтического пространств, в которых реализуется как горизонтальная («центр - периферия»), так и вертикальная («верх - низ») модели структурной организации хронотопа.
Однако вертикальные структуры остались вне пределов нашего литературоведческого анализа.
Поэтому важнейшими задачами нашего исследования являются:
• рассмотрение главных элементов горизонтальной организации
хронотопа: центра, периферии, пути;
• рассмотрение оппозиции «свое - чужое» как одного из самых архаических противопоставлений в символике пространства.
Данные задачи определили структуру выпускной квалификационной работы, которая состоит из трех глав, введения, заключения, библиографического списка литературы и приложения, в котором представлены методические рекомендации по изучению «Слова о полку Игореве» в 9 классе средней школы.
Апробация результатов исследования проходила на Международном молодежном научном форуме «Белгородский диалог - 2018» (НИУ «БелГУ», апрель 2018 года).

Купить