Хьюго Гернсбек, одним из первых начавший использовать термин «science fiction», давал следующее определение этому термину: «Под научной фантастикой я понимаю литературу в духе Жюля Верна и Герберта Уэллса — романтические истории, переплетающиеся с научными фактами и пророческим видением». Зачастую, пророческое видение вовсе не было оптимистичным, доказательством чего служат книги упомянутого выше Герберта Уэллса: например, результаты научных опытов созданного им учёного-физика Гриффина были более чем плачевны - абсолютный успех научных исканий гения- изобретателя, обнаружившего способ сделать материю невидимой, обернулся полным крахом морали и здравого смысла. В своих опасениях Герберт Уэллс был не одинок; многие авторы раннего периода научной фантастики продвигали идею о том, что чрезмерное обращение к технологиям не только ведет к «обесчеловечению» людей, но и является прямой угрозой для всей планеты. Примером тому может быть пьеса чешского писателя Карела Чапека - «Россумские Универсальные Роботы» - в которой он с одинаковой негативной окраской представляет как механических слуг, не способных к творчеству и не имеющих эмоций или желаний, так и их жадных до власти, эгоистичных создателей - людей. Тем не менее, среди писателей-фантастов были и те, кто с надеждой смотрел в будущее и видел в плодах технического прогресса торжество человеческого разума.
В середине ХХ века взгляды человечества на будущее планеты были крайне оптимистичны: ученые работали над реактивными двигателями, конструировали спутники и ракеты для освоения космоса; на картинах художников появлялись концепты летающих машин - флаеров - и стремящихся в небо стеклянно-пластиковых зданий всех возможных форм. Литература же, в свою очередь, была наполнена в равной степени машинами времени, инопланетянами и нашими будущими собратьями по планете - роботами. Особенно ярко этот sci-fi всплеск в литературе проявился в период с 1930 по 1950 года и позднее был назван Золотым веком научной фантастики. У его истоков стояло множество писателей, имена которых до сих пор известны большинству людей: Жюль Верн, Герберт Уэллс, Рэй Брэдбери, Артур Кларк, Александр Беляев и др. Это движение в культуре и литературе было стихийно и имело существенное влияние на целые поколения читающей молодёжи середины прошлого века - от комиксов про вторжение инопланетян до «Космической одиссеи» и многотомных романов писателей-фантастов.
В большинстве своем, вплоть до шестидесятых годов двадцатого века целью научно-фантастической литературы была попытка заглянуть в далекое будущее, дабы предостеречь человечество от возможных ошибок и направить его на путь истинный, и перед автором стояла задача нарисовать как можно боле футуристический пейзаж, наполненный всевозможными достижениями технического прогресса. Но, как правило, мир в ранних научно-фантастических произведениях четко разделялся на «черное» и «белое» - будущее во всем противопоставлялось настоящему, между человеком и машиной не было ничего общего, и только в 1968 году Филип Дик открыл философскую сторону научно-фантастического мира, впервые поставив вопрос, является ли искусственная жизнь - жизнью. Своим романом «Мечтают ли андроиды об электроовцах» он положил начало философскому осмыслению уже укрепившихся в литературе человекоподобных машин, а также задал ряд морально-этических конфликтов, над которыми фантасты работают и по сей день.
В своем эссе под названием «Чувство юмора» Азимов разбирает вопрос, играющий решающую роль в представленных в данном исследовании произведениях: «Будет ли робот мечтать стать человеком?» . Согласно этому эссе, автор уверен, что такого произойти ни в коем случае не может, потому что «ни один разумный робот не захочет иметь столь ненадежное, слабое тело или станет завидовать тому, что ни один человек не в состоянии выжить при малейших переменах в окружающей среде, или тому, что он нуждается в сне, способен совершать глупейшие ошибки, подвержен инфекционным и прочим болезням или становится беспомощным из-за собственных эмоций» .
Однако в рассказах «Кэл» и «Двухсотлетний человек» автора больше интересует, что будет, если робот перестанет быть роботом и чем именно разумная машина отличается от человека. Отвечая на этот вопрос, Азимов дает два параллельных варианта событий, которые развиваются в противоположных направлениях. Начало задается по сути одной и той же фразой - «Я хочу стать человеком/писателем», то есть герой начинает свое развитие, имея перед собой конкретную цель, идеал. Для Эндрю Мартина этот идеал сохраняет свое значение в течение всей повести: он до самой смерти стремился к образу человека во всех смыслах - от биологического до юридического и социального. В идеале Кэла акцент смещается с «Человек = Писатель» к «Писатель превосходит человека». Для обоих роботов творчество послужило импульсом к развитию: Эндрю вырезал кулон для хозяйки, Кэл написал рассказ. Однако развитие образа мистера Мартина шло плавным,
эволюционным путем - шаг за шагом Эндрю отказывался от характеристик, присущих роботу в пользу человеческих качеств, а прогресс Кэла происходил рывками, причем приобретаемые им познания не имели ничего общего с «человечностью» - только необходимый минимум для написания рассказов. Приближение Эндрю к идеалу автор показывает при помощи внешних изменений - человеческое тело, одежда, юридический статус, закрепленный на бумаге; развитие образа Кэла Азимов отражает преимущественно в мини-рассказах. Оба робота достигают своей цели, выраженной в тексте как «Я хочу быть человеком/писателем”, только Эндрю Мартин жертвует своей жизнью, Кэл же готов убить своего хозяина.
Хайнлайн, в свою очередь, продолжая развивать идеи своего современника, предлагает свою концепцию искусственного интеллекта. Если Азимов предполагал, что роботы, благодаря своим уникальным характеристикам и превосходя людской род по всем моральным качествам, могут рано или поздно стать нашими преемниками и унаследовать за нами планету, Хайнлайн утверждал, что «чтобы заменить человека, иная порода должна превратиться в человека» . И вопрос, что же именно отличает людей от «нелюдей» - искусственных существ, рассматривался автором в одном из его самых выдающихся произведений - в романе «Фрайди», написанном в 1982 году.
Роберт Хайнлайн выпустил свою породу искусственных людей под лозунгом «Мать моя пробирка, скальпель - мой отец», чтобы потом на протяжении всего романа планомерно доказывать, что искусственный человек практически ничем не отличается от естественно рождённого. Для этой цели автор наделяет Фрайди определенным количеством пороков (умение врать и притворяться, навыки воровства и способность убивать), что сводит на нет всю идеальность, присущую предыдущим киборгам, и одновременно приближают ее к обычным людям -
непостоянным, ревнивым и эгоистичным. В то же время Хайнлайн дает ей и положительные качества, которые читатель видит, анализируя ее поступки и рассуждения. В противопоставление ранним киборгам, чьей целью было во что бы то ни стало приблизиться к образу Человека, Фрайди с первых минут заявляет: «Мне стало совершенно все равно, что я - не человек» . И в этом заключается своеобразие трактовки этой проблемы у Хайнлайна: в то время как остальные литературные киборги лезут вон из кожи, чтобы их по всем аспектам признали людьми, Фрайди вполне довольна тем, что она - киборг. Автор в течение всей книги показывает, что она и не думает менять свою природу, получая от нее максимум пользы и удовольствия. Единственное, чего хочет героиня - это равные с людьми права и возможности, что передано в диалоге Вождя «демократической» Калифорнийской Конфедерации и Фрайди:
«- Это и есть суть нашей великой нации - мы все равны!
- Скажите, - неожиданно вырвалось у меня, - а это распространяется на ИЧ? <...>
- Как, интересно, человеческая демократия может применяться к тем, кто не является людьми?»101
Конечно, Хайнлайн не был первым автором, обратившимся к вопросу о том, что такое человек и в чем заключается человечность. До него Филип Дик представил основным компонентом человечности способность к сочувствию и сопереживанию, а Айзек Азимов высказал предположение, что все дело в мозге, который у роботов был произведен человеком, а человеческий мозг - результат эволюции. Кроме того, искусственный позитронный мозг обеспечивал носителю бессмертие, что противоречит естественному ходу жизни человека как таковому. То есть, Азимов решил эту проблему с точки зрения физиологии мозга.
Позднее, советский писатель Евгений Велтистов также найдет объяснение этим различиям в мозге киборга, только уже с философской точки зрения: Электроник вслед за Декартом придет к выводу - «Я мыслю, следовательно, существую» - и этим разрешит свой внутренний конфликт.
Новаторство взгляда Хайнлайна заключается в том, что он ищет ответ на этот вопрос, отталкиваясь не от природы мозга, а от аксиомы, сформулированной им в 14 главе - «Родить человека может только человеческая мать»»2*.
Таким образом, каждый из названных выше авторов по-своему определил основной компонент человечности, отличающий гуманоидные машины от обычных людей, однако, образы носителей искусственного интеллекта в их работах имеют множество схожих черт, таких как прекрасно развитые мыслительные способности, широкий спектр эмоций, стремление к свободе и равенству с людьми, приспособляемость, любовь к искусству. Созданные ими образы искусственных людей послужат примером и вдохновением

Купить