Введение
ГЛАВА I КУЛЬТОВАЯ ПРАКТИКА КАК МАРКЕР И ИНДИКАТОР: ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОТЕНЦИАЛ 31
ГЛАВА II ПРАВОСЛАВИЕ ПРИКАМЬЯ В ПЕРИОД РЕВОЛЮЦИЙ И ВОЙН: ВЕРУЮЩИЙ И ЦЕРКОВЬ 55
2.1 Предпосылки складывания культового поведения населения
Прикамья 55
2.2 Культовая практика православного Прикамья в условиях
обновленческих реформ 64
ГЛАВА III КУЛЬТОВАЯ ПРАКТИКА В ПРИКАМЬЕ В ЭПОХУ «ПОБЕДИВШЕГО АТЕИЗМА» 88
ГЛАВА IV КУЛЬТОВАЯ ПРАКТИКА ПОСТСОВЕТСКОГО ПРИКАМЬЯ: ВОЗРОЖДЕНИЕ ИЛИ УПАДОК? 151
4.1 Факторы формирования православной модели культового
поведения в Прикамье в постсоветский период 151
4.2 Основные модели культового поведения в современном
православном Прикамье 169
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 202
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ 208
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 2
Купить

Несколько последних десятилетий в истории России стали временем новой легитимации понятия веры, религии, религиозности, культовой практики - тех неотъемлемых атрибутов социокультурного пространства, которые представлялись маргинальными в границах советской идеологии. Постперестроечный период истории оказался наполненным одновременно и множеством неизвестных для россиян религиозных явлений, и резким повышением активности представителей тех вероучительных систем, которые исторически закрепились на территории страны. Процесс явственного восстановления статуса религиозного в менталитете страны одновременно был реализован на уровне становления/восстановления соответствующих институтов и численного роста граждан, идентифицирующих себя как верующих. В полной мере эти процессы затронули и Русскую православную церковь Московского патриархата, одно из провинциальных «подразделений» которой стало объектом внимания в предлагаемом тексте. В обращении к региональному материалы мы исходим из того, что религия как система в своем территориальном распространении и последующем развитии может приобретать региональную специфику, подтверждающуюся материалами других исследований . Внимание к регионалистике обратной стороной имеет вопрос о том, насколько происходящее в отдельном регионе является характерным для православного сообщества страны в целом и каковы факторы - экономические, политические, внутренне присущие религии - обеспечивающие такое едино- или разнообразие.
Поскольку идеальная модель православия как совокупности догматических и культовых характеристик в сочетании со спецификой образа жизни общины верующих существует только на уровне богословских трудов и в религиоведческих построениях, представляется, что исследователь в реальности имеет дело с исторически сложившимися, географически определенными и культурно обусловленными вариантами православия: «под определением религии всегда спрятаны гетерогенные, исторически обусловленные элементы» (Т. Асад). Провал попыток создания универсального определения религии подчеркивает значение как использования более частных определений , так и обращения к частным случаям презентации религиозного в культуре.
Согласимся с Л. Н. Примиано, который писал: «Когда фольклористы обсуждают «народную религию» или «религиозный фольклор» в контексте «религиозной группы», они подразумевают, что где-то существует «чистая» религия, которая определенным образом трансформируется и даже «портится», проецируясь на человеческие сообщества. Эта тенденция показывает, как фольклористы последовательно обесценивали «народную религию», приписывая ей неофициальный религиозный статус»4. С ним соглашается А. А. Панченко, объясняющий стремление сформировать идеальный конструкт религии теологическими/административными традициями религиозных институтов: «Многие исследователи... явно или скрыто предполагают, что христианство (или его отдельные этнокультурные формы - православие, католицизм и т.п.) есть не что иное, как строгое и последовательное учение, основанное на экзегетике и других отраслях богословия, каноническом праве, обрядовых предписаниях и поддерживаемое той или иной церковью. Что касается тех форм религиозной жизни, которые не укладываются в подобную структуру, то они автоматически объясняются «суевериями», «сектантством» или «язычеством». Иными словами, то, что не имеет официального конфессионального статуса, объявляется нерелевантным религии как таковой. Даже сам термин «народная религия» в этом смысле представляет собой конструкт, обязанный своим появлением влиянию определенных институций» , поэтому «говоря о Церкви и каноне, мы апеллируем не к чему- то целостному и неизменному, но к нашим представлениям о целостности и неизменности. И эти представления, и соотносимые с ними концепты могут существенно варьироваться как исторически, так и синхронно».
По этой причине региональный ракурс изучения православия, как исторически обусловленный и генерированный локальными дискурсивными практиками , представляется нам наиболее привлекательным. В его границах существует больше возможностей для верификации разрабатываемых концепций благодаря наличию конкретного эмпирического материала, предоставляющего возможность отследить имеющиеся синхронные и диахронные связи разных форм презентации религии как социального феномена. Акцент на региональных религиозных формах позволяет уделить большее внимание их специфике, а также установить локальные, связанные с местными историей и культурой, а также менталитетом, факторы развития религии, избегая шаблонных схем, связанных с вестернизированным (научным) и/или теологическим определением идеальной религии.
Анализ региональных вариантов исторически сложившихся религиозных систем помогает отказаться от представления о религии и религиозности как абсолютно устойчивых, универсальных моделях, допустимых к применению вне исторического и географического контекста, а также других возможных факторов объективной и субъективной природы, показать богатство конфессиональной картины страны и сложность протекающих в ее границах процессов. Прикамье как поликонфессиональный регион с продолжительным историческим периодом существования предоставляет широкие возможности проведения исследований, в том числе - и компаративистского характера, позволяющих вывести закономерности бытия религии в культуре и логики ее трансформации на современном этапе истории. Под Прикамьем автор понимает часть Западного Урала, консолидирующуюся вокруг Перми (Молотова) в границах Пермской губернии, Пермской (Молотовской) области и Пермского края в различные периоды истории.
Религиозная ситуация в регионе в конце прошлого века не стала исключением на фоне происходящих в стране процессов перестроечной и постперестроечной трансформации социокультурного пространства. Для внешнего взгляда конец ХХ в. с полным правом можно было бы объявить периодом возрождения пермского православия. Только за десятилетие 1990 гг. в регионе было открыто свыше 130 приходов, возобновили свою деятельность семь монастырей, была организована постоянно функционирующая сеть воскресных школ, открыты православные храмы и молельные комнаты в учреждениях Управления исполнения наказаний [ГАПК. Ф. р-1204. Оп. 3. Д. 4. Л. 87], возобновлены крестные ходы при восстановленном Белогорском мужском монастыре, организованы Варлаамовские чтения, возрожден институт православного паломничества [ГАПК. Ф. р-1204. Оп. 3. Д. 79. Л. 8]. Формальные показатели восстановления различных форм культовой практики как способа реализации т. н. религиозных потребностей заставляли внешнего наблюдателя делать вывод о том, что в Прикамье были заново реализованы возможности для формирования и трансляции религиозного мироотношения и эффективной деятельности религиозных же институтов одной из старейших религий региона, что допускало использование понятия «религиозный ренессанс».
В постсоветской исследовательской литературе, говоря о религиозном ренессансе, чаще всего имеют в виду рост количества людей, признающих себя православными. На наш взгляд, указанный термин подразумевает не только восстановление числа соответствующих религиозных организаций и идентифицирующих себя с ними верующих, репрезентирующих себя как приверженцев определенного вероучения на уровне мышления/участия в культовой практике/образа жизни, но и наличие периода упадка (отсутствия данных маркеров) внутри культурного пространства. Необходимо отметить, что речь идет не только о том, что религия в такие периоды вытеснялась из официального дискурса, подвергалась процессам секуляризации и не определяла стратегии социального поведения граждан, но также и о размывании религиозных взглядов на мир, добровольном отказе от любой, связанной с православием, обрядности, освобождении от религии сознания индивида. В рамках данного исследования хотелось бы поднять вопрос о том, является ли допустимым утверждение о свертывании религиозной жизни населения Прикамья в результате событий 1917 г. и связанных с ними изменений в идеологической сфере. В качестве индикатора, позволяющего сделать необходимые выводы, мы будем использовать уровень интенсивности религиозного поведения верующих граждан в советский и постсоветский периоды в истории Прикамья как служащего маркером наличия религиозного сознания. К религиозному поведению будет отнесено участие верующих в разного рода обрядах, как связанных непосредственно с деятельностью институтов Русской православной церкви Московского патриархата, так и осуществляемых в рамках культовой практики, формируемой самими верующими в силу разного рода обстоятельств, традиций и мировоззренческих установок.
Одновременно автором ставится задача определения места храма и связанной с ним деятельности, в том числе и околорелигиозной, для современного верующего в провинции. Под околорелигиозной деятельностью мы понимаем организацию при церквях учреждений образовательного и благотворительного характера, разного рода объединений верующих - как взрослых, так и детей, а также проведение мероприятий разного профиля под эгидой православной церкви. Решение этой задачи косвенно может послужить свидетельством того, насколько правомерны утверждения политических и религиозных лидеров о доминирующей роли церкви в российской культуре: «представление о количестве верующих - это свидетельство влияния христианских церквей, мусульманских или буддистских объединений и т.д. Цифры, которые часто упоминаются в прессе, формируют представление о силе и влиянии самих религиозных лидеров. Поэтому важно понять, что скрывается за громкими заявлениями о "миллионах последователей"».
Отметим, что целью работы является не определение некоего мифологического уровня и качества религиозности верующих, подтверждением чего могла бы являться их активное участие в культовой деятельности. Автор признает, что исследование индивидуальной и групповой религиозности является достаточно громоздкой и сложно реализуемой задачей , к сожалению, пока не имеющей четких критериев оценки, однако сама находится на позиции возможности изучения внешних форм проявления этой религиозности. Общим местом стал тот факт, что «сама православная религиозность современных россиян настолько зыбка и не структурирована организационно, догматически и идеологически, что любые критерии ее измерения и цифры, полученные на их основе, носят в принципе условный характер». По нашему мнению, религиозность не может быть подвергнута замерам количественного характера, что не исключает возможность исследования ее проявлений для решения разного рода исследовательских задач.
Исследование также не ставит целью изучение смыслового наполнения православного ритуала в региональном аспекте, что могло бы привести к любопытным выводам о том, насколько православный канон является устойчивым в процессе внутрикультурной, кроссрегиональной трансляции. Эта проблема должна стать импульсом для самостоятельной исследовательской работы. В равной мере результатом работы не будет определение количества православных верующих в регионе для установления границ генеральной совокупности, поскольку объектом исследовании станут только непосредственные участники обрядовой деятельности, в то время как спектр индивидов, относящих себя к православным, является гораздо более широким.
В тексте мы ставим перед собой цель определения той логики, на основании которой выстраивается система отношений «человек - вера» как подразумевающих вхождение в религиозное пространство через участие в культовой практике. Другими словами, центром исследовательского интереса является вопрос о том, насколько участие в обрядности является необходимым фактором и критерием религиозной идентичности, какое место обрядовая деятельность занимает в системе ценностей и определении стратегии поведения современного верующего. Отечественными исследователями уже выдвигалось положение о том, что существует резкое расхождение между самоидентификацией индивида и реализуемой им религиозной практикой . Вместе с тем, авторы целого блока работ готовы утверждать теснейшую связь между участием в обрядовой деятельности и другими измерениями религиозности. Очевидно, что продолжает оставаться актуальной проблема прямой связи между верой и участием в церковной жизни/присутствием в храме и того, насколько это характерно для определенных религий и групп верующих.
В связи с этим выдвигается следующая исследовательская гипотеза: участие верующего в официальной и неофициальной культовой практике не является значимым фактором для осуществления процесса религиозной самоидентификации для большинства православных верующих, в большей мере имеет мифологические основания и не может служить критерием для определения характеристик религиозности индивида. Вместе с тем, культовая практика играет роль механизма включения, как в актуальное, так и в историческое сообщество верующих, осуществляясь на основе традиционного и стереотипного поведения для большинства и не обеспечивая осознанного отношения к сакральному началу и религиозным институтам.
Проверка предлагаемых теоретических положений предполагает решение следующих исследовательских задач:
- определить место и статус культовой практики внутри религии как системы в условиях современной культуры;
- выделить основные виды культовой деятельности, ставшие объектом участия со стороны рядовых верующих в Прикамье;
- установить специфику участия православных верующих в культовой практике в течение XX - XXI вв. на территории данного региона;
- выявить количественные и качественные параметры, а также мировоззренческие основания участия верующих в обрядовой деятельности на протяжении исследовательского периода.
Исследование православия как исповедного и культурного феномена обусловлено, прежде всего, тем фактом, что с XVI в. пермская земля представляет собой пространство православной жизни, сложившееся благодаря деятельности христианских миссионеров, сопутствующих осваивающим Урал первопроходцам, интенсивной и даже агрессивной христианизации местного населения и создания развернутой системы религиозных институтов, структурирующих религиозную жизнь большинства верующих до 1917 г. и заложивших основания для воспроизводства религиозного поведения граждан на протяжении всего советского периода.
Мы полагаем, что анализ и оценка особенностей культовой практики православия в регионе и ее места в жизни верующих на протяжении исследуемого периода должны осуществляться с учетом совокупности всех исторических и культурных взаимосвязей, основанных на воспроизведении сложившихся традиций. Это обстоятельство обосновывает необходимость исторического экскурса с использованием имеющихся архивных и музейных фондов. Дореволюционные архивные и музейные материалы являются малопредставительными в плане информации о реальном религиозном поведении. Губернские газеты дореволюционного периода («Пермские губернские ведомости») уделяют минимальное внимание религиозной проблематике. Газета «Епархиальные ведомости» делает акцент на официальных и торжественных мероприятиях местной православной церкви. Клировые ведомости, составляющие большую часть объема дореволюционных фондов, репрезентативны как источник биографической информации о духовенстве, в отношении паствы уделяя внимание только числу дворов, относящихся к тому или иному приходу. Основные выводы приходится делать на основе косвенных данных, верифицируя их при помощи материалов других регионов, представленных рядом авторов.
Революционная и постреволюционная ситуация, характеризующаяся борьбой за паству со стороны «обновленцев» и «староканоничников», на уровне архивных данных освещена также несколько односторонне. Государственный архив Пермского края предоставляет подробную информацию только по деятельности обновленческой церкви, основанную на значительном объеме источников разного рода - рапорты местных властей, сообщения и рапорты представителей духовенства, жалобы прихожан и приказы по епархии. Прихожане патриарха Тихона упоминаются только в ряде текстов, связанных с пользованием храмовыми зданиями и возникающими в связи с этим казусными ситуациями. Поэтому в отношении указанного периода реконструкция имеет несколько односторонний характер. Что касается фондов Государственного архива новейшей истории, то там содержатся дела, связанные с практиками репрессий и, большей частью, не являющиеся репрезентативными для темы данного исследования.
С 1936 по 1990 гг. сбор информации по православной части религиозного пространства региона частично осуществлялся на уровне работ Уполномоченного Совета по делам религий по Пермской (Молотовской) области. Несмотря на управленческий уклон, прагматический подход и идеологические установки в решении большинства вопросов, находящиеся в архивах ежегодные отчеты, детальный разбор возникающих в конфессиональной среде ситуаций, в основном добросовестный сбор информации при помощи включенных наблюдений дают возможность для восстановления картины православной жизни Прикамья. Начиная с середины 1960 гг., на основе имеющихся архивных данных можно проследить падения качества получаемой информации и уровня ее обработки, формализм в подходах при оценке религиозной ситуации, сужение поля наблюдений, снижение качества социологических характеристик работы. Критической точкой можно считать 1990г., с характерным отсутствием сводного отчета по православной обрядности и минимумом собранных данных социологического характера, несмотря на то, что социально значимая деятельность православного сообщества как раз стала набирать обороты. Кризис общественно-политической системы на некоторое время стал и кризисом информации в отношении именно формальных характеристик православия.
Стоит отметить, что информация, предлагаемая в материалах фондов Уполномоченного Совета по делам религий при рассмотрении требует дополнительной верификации в силу своей идеологической ангажированности, с одной стороны, и необходимости составителя отчетов время от времени выдавать желаемую ситуацию за действительную, с другой. С первым обстоятельством связан тот факт, что изучение культовой практики осуществлялось только в аспекте ее преодоления, поэтому количественные замеры посещения зданий культового назначения осуществлялись по преимуществу в выходные и праздничные дни. Это формировало представление о пиках посещаемости, отчасти обеспеченных традиционным сознанием, но не об устойчивом ядре прихожан. Можно также допустить, что присутствие стороннего наблюдателя - как правило, члена КПСС, - в небольшой церкви в сельской местности сразу выдавало его намерения, что могло повлиять как на поведение присутствующих, так и на сам факт посещения службы. Следует также принимать во внимание, что включенные наблюдения проводились нерегулярно и в разном объеме по отношению к районам края и храмам областного центра, что напрямую было связано с активностью местных властей в отношении религиозных организаций. Этот факт делает затруднительной реконструкцию полной картины и осуществление процедуры сравнения половозрастного состава посетителей, сезонной динамики и др.
Поскольку основной интенцией власти было «преодоление религиозного мировоззрения», содержащийся в фондах материал не содержит в себе бесед с рядовыми верующими, что могло бы помочь более глубокому проникновению в мотивацию верующего в условиях враждебно настроенной среды. Желание доказать эффективность борьбы с религией также могло приводить к искажению подаваемых в областной центр цифр, что, впрочем, отчасти компенсируется бухгалтерской отчетностью храмов, содержащей сведения о количестве крестящихся, отпеваемых и вступающих в брак. Эти данные отчасти искажаются существовавшей практикой крещения в чужом регионе и заочного отпевания, но все равно дают представление об интенсивности религиозного поведения жителей Прикамья. Тщательный сбор всех фактов, связанных с самодеятельными культовыми практиками также способствует желанию современного исследователя максимально точно восстановить и интерпретировать картину православной культовой практики региона.
Данные по современному религиозному поведению и участию православных верующих в культовой практике были получены в ходе социологических исследований, составивших два этапа. В ходе первого (2007-2008 гг.) проводился широкий анкетный опрос православных женщин, включавший в себя и вопросы, связанные с обрядовой деятельностью и участием в ней. Полученная информация стала отправной точкой для начала в 2014 г. масштабного мониторинга пермского православия, включавшего в себя проведение включенных наблюдений в церквях краевого центра и районов (2014-2016гг.) и серию полуструктурированных и глубинных интервью с прихожанами и представителями духовенства, что позволило сделать выводы о наличии культурной преемственности и современной специфики, а также места культовой практики и связанных с ней институций в жизни православных верующих Прикамья.
Было бы несправедливым представлять осуществленный проект, не оговорив наличие целого спектра работы, подталкивающих и способствующих, а местами даже провоцирующих на внесение собственного вклада в изучение конфессиональной картины края в целом и местного православия в частности.
В отношении Пермского края необходимость осуществления исследования местного православия подкрепляется фрагментарностью тех аспектов истории Русской православной церкви в регионе, которые уже были рассмотрены исследователями. Обращение к региональному материалу большей частью местных ученых обусловлено рядом обстоятельств объективного характера, поскольку перед исследователем всегда встает проблема доступности имеющегося материала - от еще не оцифрованных материалов музейных, архивных и библиотечных фондов, не попадающих поэтому во внерегиональный доступ, до разного рода информации, требующей длительной полевой работы: сбор анкетных данных, проведение включенных наблюдений, экспертных и глубинных интервью, что требует длительного пребывания в регионе. Ситуация усугубляется тем обстоятельством, что в течение долгого исторического периода к Пермской епархии относилось не только Прикамье, но и часть азиатской территории Урала, что требует обращения к архивным фондам других регионов. Наличие очень большого объема фактического материала при отсутствии сложившейся научной школы по исследованию именно местного религиозного пространства некоторое время формировала опасность превалирования краеведческого акцента при рассмотрении проблемы.
Ситуация слабой изученности православия в Прикамье начала преодолеваться с конца прошлого века. В настоящее время имеется ряд работ популярного и научного характера, как правило, посвященных частным проблемам, либо отдельным историческим периодам в развитии РПЦ в регионе . Среди работ научного характера хотелось бы отметить труды М. Г. Нечаева , А. Н. Марченко , В. В. Лавринова , П. Н. Агафонова , часть из которых является конфессионально ангажированными, что находит свое выражение в усилении оценочной части основных положений и выводов. Снятие идеологического давления в постперестроечный период привело к тому, что в части научных работ наметился дисбаланс, выразившийся в преувеличении роли религии в культурогенезе и истории страны. К тому же, все упомянутые работы затрагивают только исторический аспект пермского православия. В настоящее время не существует ни одного труда, посвященного специфике местной православной традиции, особенностям функционирования соответствующих религиозных институтов, динамике сообщества верующих на современном этапе, эволюции мифологической составляющей регионального православия в постсоветский период истории. Соответственно, и вопросы реализации коллективной культовой практики и места в ней индивида до последнего времени не стали объектом исследовательского интереса.
На данный момент имеется только одна работа, которую с натяжкой можно назвать пилотным проектом - исследование женской религиозности на территории Пермского края в 2007-2008 гг., проведенное Пермским филиалом Института философии и права Уральского отделения РАН , в рамках которого производилось анкетирование приверженок православного вероисповедания, в том числе - в вопросах вероучительного и культового характера. Доминирование представительниц женского пола среди постоянных посетителей храмов позволяет говорить, что данный текст можно считать одной из отправных точек для решения поставленных в предлагаемой работе задач.
Исследование не могло бы считаться завершенным при игнорировании большого блока работ теоретического и прикладного характера, позволяющих делать выводы о специфике современных форм религии в целом и православия в частности. Так, для формирования релевантной картины отношения и участия православных верующих в коллективной культовой практике был привлечен ряд работ отечественных исследователей.
В. Ф. Шевцова в своей монографии дает представления о том, как генерировался процесс идентичности православного с учетом факторов воздействия идеологии, клира и местных традиций, уделяя внимание фактам адаптации обрядовой деятельности к элементам традиционного мифологического мировоззрения и специфике сельскохозяйственного производства . Информация о специфике участия православных в храмовых службах содержится и в коллективном труде отечественных этнологов, посвященном особенностям быта крестьян в период, предшествующий революции 1917 г. Статья М. Булавина позволила привлечь к анализу данные архивных фондов других регионов, содержащие сведения о функционировании православных приходов в период между гражданской войной и началом процессов индустриализации и коллективизации страны . Уникальные сведения о соотнесении верующих с церковью, выделенные из материалов следственных дел периода массовых репрессий представлены в работе А. И. Казанкова. Представления об особенностях конфессиональной ситуации в стране в послевоенный период дает публикация Ж. Корминой. Работы Т. А. Чумаченко и Е. Жидковой , У. Хун посвящены анализу специфики религиозной жизни и осуществления обрядовой деятельности в период правления Н. С. Хрущева. Обрядовая деятельность в период брежневского застоя как конкурирующая по отношению к т. н. социалистической обрядности рассматривается в статье Г. Хвостовой.
Невозможность анализа провинциальных вариантов православной жизни вне внимания общим тенденциям развития религиозной жизни страны повлекла за собой привлечение работ обобщающего характера, содержащих в себе как статистические, так и аналитические данные о конфессиональной картине Российской Федерации и ее отдельных частей. Речь идет о текстах К. Каариайнена , С. А. Коначевой , Н. Митрохина , Ю. Ю. Синелиной , М. Степанянц , Л. Титаренко , С. Б. Филатова и А. Струковой , С. Б. Филатова и Р. Н. Лункина , Д. Фурмана , В. Ф. Чесноковой , К. Яжиньской , коллективной монографии «Религия и религиозность во Владимирском регионе» . Особенности современной православной обрядности и напрямую связанной с этим специфики православного религиозного сознания в народной культуре в разных ракурсах были отражены в статьях Ж. Корминой и С. Штыркова , Н. Митрохина и О. Сибиревой. Любопытный ракурс рассмотрения православной обрядности в рамках исправительных учреждений предлагает А. Новикова.
Теоретический каркас работы сложился благодаря выходу ряда фундаментальных статей и монографий, так или иначе, рассматривающих специфику формирования современного религиозного пространства, особенности процессов религиозной самоидентификации индивида в XX- XXI вв., проблемы категориального аппарата религиоведения. Среди отечественных авторов стоит, прежде всего, упомянуть труды А. А. Панченко, посвященные отдельным течениям в рамках русской православной традиции, но содержащие и значимые представления о формах репрезентации религиозной жизни, которые не могут быть сведены к идеальным моделям и формируются на стыке традиции и адаптации канонических норм к историко-культурному и социальному контексту . В работам полемического характера, способствующим конструированию авторского подхода в характеристике религиозных феноменов, стоит отнести статью М. Ю. Смирнова.
Если тексты отечественных авторов в большей мере послужили отправной точкой или резонансом для размышлений, то труды представителей зарубежного религиоведения способствовали формированию понятийного аппарата и теоретических оснований предлагаемого исследования. Религиозное мировоззрение индивида как самостоятельно конструируемое по принципу «лоскутности» и напрямую влияющее на участие верующего в культовой практике трактуется сообразно с концепцией К. Добеллара , впрочем, совпадающей с результатами, ранее самостоятельно полученными автором . Этот подход дополняется элементами теории рационального выбора веры, обоснованного Р. Кисалой для населения современных городов , а также концепцией Т. Асада по поводу сохранения места религии в индивидуальном сознании вне сохранения ее сущности. Специфика региональных вариантов религиозных культур разрабатывалась, будучи аплицирована на Соединенные Штаты, Р. В. Стампом , чьи разработки помогли выстроить иерархию демографических, социальных и культурных факторов формирования локальных вариантов религии. Понимание процесса секуляризации как выведения религиозного на индивидуальный уровень, сращивания с культурным субстратом с одновременным лишением собственно религиозного содержания сложилось благодаря статье К. Митчелл . Представления о последствиях глобализации общества для религии были верифицированы при помощи работы П. Бейер. Необходимость восприятия используемых для религиоведческого анализа категорий как динамических, изначально исторически и культурно ограниченных, была осознана благодаря М. Л. Сатлоу и Х. Г. Кипенбергу. Понимание сущности культовой практики стало возможным благодаря работам Э. Дюркгейма , А. ван Геннепа и В. Тернера. Труды К. Тиле способствовали дополнительной верификации и уточнению исследовательской гипотезы. Результаты собственного осмысления автором обозначенной проблематики были ранее отражены в статье, посвященной проблеме использования базовых категорий религиоведческих дисциплин и их инструментальности .
Исследование культовой практики пермского православия потребовало использование набора подходов и методов, принадлежащих к разным социально-гуманитарным наукам и помогающих наиболее точно оценить сложившуюся картину с прочтением заложенной в ней глубинных культурных смыслов.
В ходе работа с архивными материалами были использованы общенаучные принципы историзма и комплексного подхода к анализу рассматриваемого явления. Комплексный подход был дополнен системным, подразумевающим анализ документов как взаимосвязанной целостности, составленной на основании определенных требований и связанной с достижением поставленных целей составителем. Применение элементов функционального анализа позволило оценить используемые документы на основании тех социальных функций, которые выполнял автор документа, либо тех, которые были делегированы институту, в рамках которого документы создавались. В случае нахождения лакун в необходимых сведениях применялся также информационный метод, позволяющий учитывать значение информации, ее неравнозначность и частоту повторения, что дает возможность верификации выдвигаемой гипотезы. Обобщение полученной архивной информации сделало возможным проведение ретроспективного анализа места обрядовой деятельности в пространстве православной жизни для коллектива и индивида.
Особый блок методов был использован в связи с необходимостью развертывания социологической части исследования, необходимой для понимания специфики культового поведения современного верующего. На первый взгляд, сравнительно простыми и репрезентативными для достижения поставленной цели представляются количественные методы, применение которых в большей степени зависит от наличия исследовательской команды, пакетов для статистической обработки полученной информации, установок для осуществления наблюдения и грамотно составленных материалов для анкетирования. Вместе с тем, встает проблема определения необходимого объема собранных анкет для репрезентативной выборки, который напрямую связан с размером генеральной совокупности, установить которую применительно к православному сообществу оказывается очень затруднительным.
Подсчет количества православных в регионе не может опираться на прямые данные переписи, в которой отсутствует соответствующий блок вопросов, и вынужден основываться на косвенных данных, а также соотнесении религиозной идентичности с этнической картиной региона . Отбор этносов, традиционно исповедующих православие, позволяет произвести приблизительный учет числа верующих. Однако этот критерий не может считаться абсолютно валидным, поскольку самоидентификация индивида в современном обществе может не совпадать с существующими стереотипными представлениями о титульной религиозности его этноса. Так называемые новые религиозные движения в настоящее время не имеют жесткой закрепленности по отношению к отдельным этническим группам, что также искажает получаемую картину данных. Представители некоторых этносов исповедуют две религии, при этом традиционные сторонники православия (например, болгары) никак не подтверждают во время переписи, что являются приверженцами именно учения Русской православной церкви. Открытым остается вопрос о вероисповедании таких специфических сообществ, как цыгане. Марийцы позиционируют себя как общины с сильным «языческим» компонентом в мировоззрении, конкурирующим в культовом аспекте с принятым ими православием. Установление численности православных в крае также требует оговорки, что исследование охватывает только тех респондентов, кто признает себя исповедующими православное учение в границах канонических норм, определенных РПЦ МП, поскольку при более широком рассмотрении в исследовательское поле должны быть включены и старообрядческие толки разных направлений. Открытым остается вопрос о том, относить ли к православной традиции идентифицирующих себя с православием индивидов, стремящихся создать альтернативную по отношению к местной митрополии православную структуру .
В целом рассмотрение любого из этнических сообществ как заведомо моноконфессионального является методологической ошибкой. В эпоху ценностей индустриальной культуры (самоопределение, самореализация, индивидуализм), эмансипации во всех сферах социальной жизни, гендерных революций и роста мультикультурализма индивид получает возможность самостоятельно конструировать собственную мировоззренческую картину, которая может обладать любой степенью гармоничности и включать в себя произвольный набор элементов, который К. Доббелар сравнивает с пэчворком, лоскутным одеялом . Индивид может считать себя верующим, но актуализировать эту идентичность только в момент заполнения анкеты или ответа на вопросы формализованного интервью, никак не проявляя свою религиозность в быту, профессиональной деятельности, процессах коммуникации. Религиозные чувства также могут актуализироваться в определенные моменты жизни, будучи связаны с событиями коллективного (социального) происхождения (паломничества, религиозные праздники и различные виды околокультовой деятельности) и индивидуальной природы (трагические события, экзистенциальные кризисы). Личность может идентифицировать себя с православным сообществом, используя для этого собственные мировоззренческие представления, способные входить в противоречие с доктриной и социальной концепцией православной церкви, либо при этом опираться на собственное учение эклектического характера. При этом его участие в обрядности может быть незначительным, спора
Купить