
Тип работы:	Предмет:	Язык работы:

Идеологизация языка в политических, авангардистских и научных текстах начала ХХ века

Работа №	28671
Тип работы	Диссертации (РГБ)
Предмет	русский язык
Объем работы	192
Год сдачи	2005
Стоимость	500 руб.
ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ
Просмотрено	500

Не подходит работа?

Узнай цену на написание

Содержание

Введение 3
Глава 1. Принципы подхода к языку в идеологическом, метапоэтическом и научном текстах
§ 1. Язык на вооружении партийной идеологии начала ХХ века 12
§ 2. Общие принципы подхода к языку в метапоэтических текстах футуризма 33
§ 3. Лингвистическая деятельность Н.Я. Марра в контексте развития научного знания в 20-е—30-е гг. XX века 54
§ 4. Восприятие и интерпретация языковых процессов послереволюционного периода в работах лингвистов двадцатых годов ХХ века 74
Выводы по первой главе 93
Глава 2. Язык как средство реализации основных целей политики в науке и искусстве (10-30 годы ХХ века)
§ 1. Языковые особенности документов партии (на материале директив и
постановлений партии о литературе и искусстве) 98
§ 2. Язык на вооружении авангардистов (манифесты, декларации, воззвания) 121
§ 3. Языковые особенности проявления лингвистического экстремизма в яфетической теории Н.Я. Марра 139
Выводы по второй главе 158
Заключение 164
Основные источники 174
Словари 175
Библиографический список 176

Введение

Актуальность исследования. В современных условиях развития общественной жизни, с ее направленностью на унификацию массового сознания, большое внимание уделяется функционированию языка, реализации его воздействующей функции. Развитие таких наук, как языкознание, психолингвистика, социолингвистика, риторика, а также исследование проблем функционирования языка в рекламной среде, в среде политической коммуникации, исследование языка предвыборных кампаний, языка политических деятелей, подтверждает тот факт, что слово продолжает восприниматься как «острейшее оружие» (В.И. Ленин). Внимание к языку как средству формирования государственной политики и выражения идеологических принципов особенно актуализируется в периоды социальных потрясений. Именно язык становится тем объектом манипулирования, который способен оказать влияние на мышление, мировоззрение населения страны, а также стереотипизировать его поведение. Любой политический режим, по верному определению Р. Барта, располагает своим письмом. Политическое письмо представляет всякую власть: что она собой являет, какой хочет казаться, какой себя представляет. В конечном счете, особенно в периоды социальных потрясений, революций, политическое, научное, а также художественное письмо становится «утопией языка» (Барт, 1983, с. 349).
Историческая эпоха начала ХХ века, становление и утверждение Советской власти, представляет собой период, когда различные сферы общественной деятельности (политика, экономика, литература, наука, культура) оказываются взаимосвязанными, находятся в связной структуре идей (эпистеме — М. Фуко). При этом язык как средство передачи информации, с одной стороны, и как средство формирования концептуальной картины мира, с другой, — является объектом пристального внимания представителей той идеологии, которая стоит у власти. Используя язык как главное орудие формирования мышления общества, то есть активизируя его воздействующую функцию, власть распространяет коммунистическую идеологию на все сферы общественной и культурной жизни.
В работе предпринимается попытка исходить из связной структуры идей, которая лежала в основе взаимодействия текстов партийных документов, манифестов авангардистов начала ХХ века, некоторых лингвистических теорий, которые объявляли себя революционными. В процессе анализа текстов, реализующих связную структуру революционных идей ХХ века, обнаруживается, что и сам язык, и описание его некоторыми лингвистами, и художественные тексты основаны на мифе, то есть сознательном отрешении от реальной действительности, отсюда язык являет себя как «самозамкнутое бытие» (Фуко, 1994, с. 374 и посл.). Язык — это уровень «схватывания» и структурирования «механизма духовного производства» общества, это «лаборатория средств понимания, ресурсов культуры». Чтобы научиться действовать в настоящем, работать для будущего, человек должен понимать свое прошлое — то или иное время культуры, запечатленное в языке, текстах (речи). Можно отречься от революционной идеологии, но не так просто отказаться от языка, уже отмеченного идеологическим влиянием, от некритического отношения к стереотипам мысли, речи.
Нами анализируются тексты документов партии 1917-1932 годов, манифесты, декларации, определяющие принципы «революционного» мышления идеологов партии, авангардизма. В качестве научных текстов нами проанализированы лингвистические работы академика Н.Я. Марра периода 1929-1932 годов, которые в свое время оказали серьезное влияние на развитие научного знания, однако впоследствии были изъяты из научного обихода под влиянием коммунистической идеологии. Их анализ позволил увидеть характер взаимодействия науки и политики. В ходе исследования оказалось, что не так далеки тексты политических документов, литературные и научные тексты по своей прагматической направленности. В это же время формировалась серьезная оппозиция в среде лингвистов, которые указывали на пагубные процессы, происходящие как в самом языке, так и в науке о нем (лингвистике). Работы Г.О. Винокура, А.М. Селищева, С.И. Карцевского, Е.Д. Поливанова также входят в эпистему начала ХХ века, их анализ позволяет рассмотреть функционирование языка, его эксплуатацию в единстве взаимодействия политического, литературного и научного типов текстов, говорить о проявлении языкового экстремизма, наиболее яркие черты которого представлены в текстах 20-30-х годов ХХ века. Этим определяется актуальность исследования.
Объект исследования — партийные документы периода 1917-1932 годов, тексты авангардистов программного характера 1910-1920-х годов (манифесты, декларации, воззвания), лингвистические исследования Н.Я. Марра 1929-1932 годов, работы лингвистов-оппозиционеров.
Предмет исследования — особенности функционирования языка в революционный и послереволюционный периоды ХХ века как средства манипуляции общественным сознанием.
Целью данного исследования является изучение языковых особенностей проявления идеологического языкового экстремизма в политическом, художественном и научном текстах. Идеологический лингвистический экстремизм мы определяем как «сильное» внедрение в язык и мышление общества идеологических стереотипов, которые приобретают прочность естественных форм в жизни, языковой практике, текстах. Предусматривается решение ряда задач:
- определение особенностей отношения к языку в текстах партийных документов 1917-1932 гг., изучение использования языка в качестве средства воздействия на сознание общества;
- выявление общих принципов подхода к языку в метапоэтических текстах авангардизма;
- рассмотрение работ Н.Я. Марра о языке в свете реализации в них революционной идеологии;
- рассмотрение и анализ воззрений лингвистов- оппозиционеров (Г.О. Винокура, А.М. Селищева, С.И. Карцевского) на процессы, происходящие в русском языке революционного и послереволюционного периодов;
- определение общих принципов проявления идеологического языкового экстремизма в сфере научного знания;
- анализ особенностей проявления языкового экстремизма в партийных документах, авангардистских манифестах и декларациях, работах Н.Я. Марра о языке.
Материалом исследования языка политики послужили партийные документы Советской власти периода 1917-1932 годов, представленные в сборнике «Цензура в Советском Союзе. 1917-1991. Документы» (М.: РОССПЭН, 2004), манифесты, декларации, воззвания футуристов 1912-1920 гг. (сборники «Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания» (М.: Наследие, 1999), «Литературные манифесты от символизма до наших дней» (М.: XXI век.—Согласие, 2000)). Анализ научного текста проводился на основе работ Н.Я. Марра по проблемам языкознания: «Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории» (М.: Изд-во Коммунистической академии, 1929), «К вопросу об яфетическом процессе в освещении яфетической теории» (М.: Изд-во Коммунистической академии, 1930), «Родная речь — могучий рычаг культурного подъема» (Л.: Изд-во Ленинградского Восточного Института им. А.С. Енукидзе, 1930), «Язык и мышление» (М.: Соцэкгиз, 1931), «Язык и современность» (Л.: Соцэкгиз-ГАИМК, 1932). Рассматривались работы Г.О. Винокура «Культура языка. Очерки лингвистической технологии» (М.: Работник просвещения, 1927); А.М. Селищева «Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком (1917—1926)» (М.: УРСС, 2003), С.И. Карцевского «Язык, война и революция» (1923), «Русский язык и революция» (1921), представленные в книге «С.И. Карцевский. Из лингвистического наследия» (М.: Языки русской культуры, 2000). Они послужили базой для системного описания тех изменений в области языка, которые были характерны для революционного и послереволюционного периода ХХ века. Характер работ Г.О. Винокура, А.М. Селищева, С.И. Карцевского позволяет говорить о них как об оппозиционерах по отношению к той идеологической экспансии, которая имела место в системе различных типов текстов периода двадцатых годов ХХ века.
Принципы и методы исследования. В работе использованы:
— метод компонентного анализа, который позволяет рассматривать структуру значений в процессе семантического анализа лексики;
— дистрибутивный метод, а также метод контекстного анализа, позволяющие анализировать функционирование языковых единиц в их отношениях друг к другу, а также в системе разных типов контекста;
— принцип лингвистической относительности, позволяющий определить особенности формирования мышления социума, детерминированность посредством языка социального поведения общества;
— принцип лингвистической дополнительности, способствующий раскрытию особенностей функционирования идеологических текстов во взаимной дополнительности лингвистических и экстралингвистических факторов.
В основе исследования лежит деятельностная концепция языка, разработанная в трудах В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни, а в современном языкознании — учеными Пермской школы функциональной стилистики.
Научная новизна работы состоит в том, что в диссертационном исследовании в процессе анализа политических, литературных и научных типов текстов установлены особенности функционирования языка в «связной структуре идей» (М. Фуко) начала ХХ века. В текстах партийных документов обозначены общие принципы «эксплуатации» языка, а также особенности манипулирования им в целях управления сознанием общества. Определены основные структурные параметры корреляции политических документов коммунистической партии и текстов авангардистов программного характера.
Определены особенности проявления лингвистического экстремизма в теоретических работах Н.Я. Марра, рассмотрена языковая организация данных научных текстов. Выявление особенностей функционирования различных типов текстов, созданных в период 1910-1930 гг. ХХ века, позволяет целостно описать явление в «пределе его» (П.А. Флоренский).
Теоретической базой исследования послужили работы В. фон Гумбольдта, Э. Сепира, Б. Уорфа, анализ которых позволил определить основные критерии использования принципа лингвистической относительности в идеологическом дискурсе. Изучение текстов футуристов осуществляется в русле теории метапоэтики К.Э. Штайн. Раскрытию специфики функционирования языка в рамках идеологического дискурса способствовали работы Н.А. Купиной, А.П. Романенко Е.И. Шейгал, Т.А. Булыгиной, И. Голомшток, В.З. Демьянкова, Ю.И. Левина, В.А. Леглера, Г.Г. Почепцова, К.Э. Штайн и др. Исследования представителей Пермской школы функциональной стилистики М.Н. Кожиной, М.П. Котюровой, Н.В. Данилевской, Е.А. Баженовой, В.А. Салимовского были положены в основу анализа языковой организации научного текста. Исследование текстов авангардистов проводилось на основе работ Р. Барта, Р.О. Якобсона, Г.О. Винокура, Х. Баран, Б. Гройса, Е.В. Тырышкиной, В.Ф. Маркова, Н.И. Харджиева, Е.А. Бобринской и др. Описание прагматического аспекта различных типов текстов осуществляется в рамках теории речевых жанров М.М. Бахтина, которая разрабатывается в трудах М.Н. Кожиной, К.Ф. Седова, В.А. Салимовского и др.
Теоретическая значимость заключается в определении основных лингвистических средств реализации манимулятивной функции языка и речи, доминирующей в текстах революционного и послереволюционного периодов прошлого века. В процессе анализа лингвистических исследований ученых начала ХХ века (оппозиционеров революционной идеологии) определяются особенности использования языковых средств в политике и науке о языке, актуальные и для данного времени. Сопоставительный анализ
текстов документов партии и манифестов авангардистов позволил выявить общую закономерность в стремлении авторов через текст приблизиться к идеологическому пространству власти. Рассмотрение различных типов текстов начала ХХ века способствовало определению особенностей корреляции научного знания, литературы и политической идеологии.
Практическая значимость диссертации заключается в возможности дальнейшего исследования манипулятивной функции языка, ее выражения в различных типах текстов. Работа может быть использована в процессе вузовского и школьного преподавания таких предметов, как «Стилистика», «Риторика», «Лингвистический анализ художественного текста».
На защиту выносятся следующие положения:
1. Система разных типов текстов революционного и послереволюционного периодов характеризует эпоху ХХ века как проявление языкового экстремизма со стороны партийной идеологии, что выражалось в пропаганде основных принципов коммунистической партии и внедрении их в тексты различных сфер общественной жизни с целью формирования особого типа мышления «советского» человека.
2. Партийная идеология контролировала нормы жизни общества без предоставления альтернативы действий. Это объясняется созданием документов императивного характера, регламентирующих мышление и поведение общества. Однолинейное восприятие действительности, в соответствии с которым четко обозначаются рамки «хорошо — плохо», «свой — чужой», определяет присутствие в обществе образа врага, с которым надо бороться. Широкое использование лексем со значением мер наказания в текстах документов коммунистической партии носит оправдательный характер.
3. Языковые данные манифестов и деклараций авангардистов свидетельствуют о попытках отождествления их деятельности с деятельностью коммунистической партии в деле создания «нового типа общества», выработке собственной жесткой идеологии, которая, в конечном счете, коррелировала с идеологией власти. При этом корреляция имеет место именно на уровне отношения к языку как средству преобразования действительности.
4. В процессе функционирования идеологизированого языка последний утрачивает свою референциальную соотнесеность, превращается в «собрание этикеткок» (Г.О. Винокур). Несмотря на то, что об этом предупреждали лингвисты-оппозиционеры (Г.О. Винокур, А.М. Селищев, С.И. Карцевский), язык, особенно его лексический строй, деформировался, что способствовало широкому распространению шаблонного типа мышления, стандартизации поведения общества.
5. Распространение идеологических постулатов, зафиксированных в текстах документов партии, охватывало всю общественную деятельность. Была осуществлена перестройка всех сфер жизни на идеологический лад. Эта деятельность рассматривается как средство утверждения коммунистической идеологии, проведение в жизни ее основных принципов. Идеологизация и манипулятивные функции языка характеризуют и консервативный язык науки, превращая его тем самым в одно из главных средств формирования «политически грамотного» человека.
6. Лингвистические работы Н.Я. Марра, наиболее яркого представителя реализации идеологических принципов в науке о языке, представляют собой синкретизм идеологии и науки (языкознания). Включая в себя научное, философское, политическое и экономическое знание, они трансформировали научное, в том числе лингвистическое, знание в политическую идеологию.
7. Язык представляет собой сложную систему, которая позволяет оказать влияние на любую сферу общественной деятельности, структурировать ее. В определенных условиях язык может не только выполнять коммуникативные функции, но и, выражая идеологические установки эпохи, способствовать «созданию» нового мышления, нового сознания, нового типа человека. В основе всех проанализированных систем (партийная идеология, футуризм, яфетидология) лежала деятельностная концепция языка — фундаментальная концепция языкознания, — доведенная до крайних пределов. Результатом этого является языковой экстремизм, характерный для начала ХХ века. Анализ современных явлений (агрессия в заявлениях партийных деятелей, пиар, реклама, некоторые практики нейролингвистического программирования (НЛП) может способствовать своевременному предотвращению пагубных тенденций в языке и обществе.
Апробация работы. Результаты исследования нашли отражение в 8 работах, опубликованных в Ростове-на-Дону, Таганроге, Ставрополе. Автор регулярно принимал участие в работе межрегионального семинара «TEXTUS: Текст как явление культуры» под руководством профессора К.Э. Штайн в Ставропольском государственном университете. Основные положения диссертации были изложены на международных конференциях в Пятигорске (2004), Ростове-на-Дону (2005), всероссийских конференциях в Таганроге (2004), Ставрополе (2003, 2004, 2005).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка. Объем — 192 страницы машинописного текста, в том числе списки основных источников, словарей, использованной литературы (210 наименований).

Возникли сложности?

Нужна помощь преподавателя?

Помощь студентам в написании работ!

ДИПЛОМНЫЕ МАГИСТЕРСКИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Курсовые Статьи Диплом Рязань

Заключение

Язык является предметом изучения многих наук (лингвистики, философии, социологии, психологии и др.), поэтому связь языка с культурой народа является объектом внимания лингвистов, политологов, психологов, социологов. Языковая система, согласно принципу лингвистической относительности Б. Уорфа, оказывает влияние на мышление человека, его поведение, формирует его мировоззрение. Данное свойство языка в настоящее время активно используется в политике, рекламе, агитации в целях управления общественным сознанием. В основе принципа лингвистической относительности лежит деятельностная концепция языка, основу которой заложили работы В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни.
Внимание к языку как средству формирования государственной политики и выражения идеологических принципов особенно актуализируется в периоды социальных потрясений. Сознание, как индивидуальное, так и общественное, материализуется в языке. Язык, будучи связанным с функционированием политической идеологии, является средством формирования в сознании людей определенных стереотипов. Через язык осуществляется воздействие на сознание социума. Языковые единицы в процессе функционирования способны подчеркнуть и выдвинуть на первый план отдельные признаки, явления, оставить в тени другие.
Историческая эпоха начала ХХ века, становление и утверждение Советской власти, представляет собой период, когда различные сферы общественной деятельности (политика, экономика, литература, наука, культура) оказываются взаимосвязанными, находятся в связной структуре идей, или, по терминологии М. Фуко, эпистеме. При этом язык как средство передачи информации, с одной стороны, и как средство формирования концептуальной картины мира, с другой, — является объектом пристального внимания представителей той идеологии, которая стоит у власти. Используя язык как главное орудие формирования мышления общества, то есть, «эксплуатируя» его воздействующую функцию, власть распространяет коммунистическую идеологию на все сферы общественной и культурной жизни. Изменение сознания происходит за счет распространения активности, влияния специализированных групп людей — идеологов, «аппарата», занимающегося пропагандой и агитацией, — на широкие слои населения, которые продолжают оставаться объектом и «материалом» для манипулирования. Именно поэтому в революционный период наиболее распространенными жанрами речи являются постановления, резолюции, директивы, речи, доклады, лекции. Это обусловлено тем, что характер отбора стилистических средств языка при производстве высказывания обусловлен взаимодействием адресата и адресанта, то есть лица, порождающего документы, и лиц, которым эти документы адресованы, а также задачами, которые перед ними поставлены. Стиль, а соответственно и жанр, выражает отношение субъекта высказывания к адресату. Это отношение регламентируется той социальной ролью, в которой выступают субъекты коммуникации.
Наряду с публичными выступлениями представителей коммунистической партии, художественное творчество писателей начала ХХ века также оказывается одним из важнейших орудий на пути к автоматизации «нового» языка. Особенность языка художественных произведений определяется духом революционного времени: важно было привлечь на свою сторону массы любыми средствами, в том числе и поэтической агитацией, которая в данном контексте оказывалась литературной формой выражения идеологических лозунгов. Ведь, как отмечает Б. Гройс, за искусством признается не только конструктивная, организующая, но и агитационная функция, поскольку и в этой своей функции оно не просто отражает жизнь, а реально способствует ее перестройке. Таким образом, в речевой деятельности представителей власти язык оказывается основным средством распространения принципов партийной идеологии.
Анализ основных идеологем, используемых в партийных документах 1917-1932 годов, показывает, что большинство документов, исходящих от руководства партии, направлены на установление жесткого подчинения в обществе и устранение врага, как внешнего, так и внутреннего. Если борьба с внешним врагом представляется больше методами убеждения, разъяснения, то с внутренним врагом борьба видится через запрет изданий, наложение штрафов, судебные разбирательства, политическое заключение. Присутствие в обществе врага порождает наличие в текстах документов партии семантического поля «военный фронт». Военным фронтом представлена вся общественная деятельность страны. Страна осознается как военный лагерь, как некий субъект, имеющий свои тайны, свою стратегию борьбы с врагом. Тайна передается в документах через лексемы «осторожность», «бдительность», «секретно» и др.
Анализ лексических доминант, функционирующих в структуре текстов документов коммунистической партии, показывает направленное воздействие правящей идеологии на сознание творческой личности, на стремление стандартизировать образ его мышления, поведение, творческий процесс в целом. Следовательно, понятие «речевое воздействие» является центральной категорией партийных документов, наблюдается тенденция к установлению «эффективного речевого воздействия» (К.Ф. Седов), то есть такого, которое позволяет говорящему достичь поставленной цели. Продуктивность манипуляции, то есть ее эффективность, достигается за счет наличия в текстах документов мер и средств наказания различного рода в случае невыполнения требований, изложенных в виде директив, наличия речевой агрессии по отношению к адресату. Таким образом, через воздействие словом навязываются мысли и чувства, программируется в сознании людей выгодная для партии социальная позиция. В результате творится миф о коммунизме («могучие иллюзии» — Т. Манн). Идеологи используют мифы для создания иллюзии реальности с целью интерпретации действительности в желательном для них направлении. За счет сознательного отбора языковых средств создается своеобразная «виртуальная» реальность, которая от текста к тексту практически не изменяется и воплощает воздействующую функцию в различных актах коммуникации, контролируя отношения в обществе.
В начале ХХ века возникают различные направления в искусстве и литературе, которые в разной степени интерпретируют назначение искусства в его отношении к происходящим событиям. Среди авангардистских направлений в литературе и искусстве наиболее радикально к проблеме преобразования мира подошел футуризм. Именно себя, свое искусство футуристы считали актуальным, революционным и утверждали, что оно выражает современное состояние умов, приписывая себе исключительную миссию: «Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве», — провозглашалось в манифесте «Пощечина общественному вкусу». Футуристическое искусство, освобождая сознание художника, с его провозглашением «заумного языка», было направлено на изменение, создание нового сознания социума. Тем самым формировался новый мир, отличный от существующего, «виртуальный мир» со своим, в данном случае заумным языком (заумь), а следовательно, с качественно новой картиной мира.
Футуризм, претендуя на создание качественно нового языка, отвечающего требованиям своей эпохи, стремился преобразовать саму «культуру языка» (Г.О. Винокур), утверждая свое лингвистическое творчество. Поэтому именно язык, как объект «культурного преодоления» (Г.О. Винокур), стал объектом пристального внимания футуристов. Провозгласив и описав в манифестах, декларациях основные идеи словотворчества, базирующиеся на создании «заумного языка», семантическом и смысловом сдвиге, новой фактуре стиха, расчленении и разложении слова и т.д., основоположники футуризма пришли к выводу о переделе всего мира с помощью языка, приписывая себе в этом исключительную роль. Таким образом, «слово как таковое» сознательно становится объектом их программы, и через язык происходит внедрение в сознание масс «новых» принципов бытия. Анализ жанровых особенностей текстов программного характера футуристов показывает, что основной целью произведений футуристов является обращение к адресату с сообщением содержания и целей своей деятельности, обоснование правил и законов своего творчества, а также изложение основных требований в документальной форме.
Наличие в текстах манифестов, деклараций футуристов лексем «мы», «наш», характеризующих некую общность на основе единых взглядов, воззрений, порождают образ оппонента, противопоставленного данному обществу. Образуется оппозиция «свои — чужие», согласно которой «своим» присуще все лучшее, положительное, в то время как «чужие» характеризуются только негативно, связаны с образом врага новой жизни, следовательно, отношение к ним агрессивное. Это противопоставление пронизывает все футуристическое творчество. Разрешение конфликта в оппозиции «свой — чужой» реализуется в тексте с помощью глагольных рядов с общим значением категорических действий, направленных на уничтожение «врага»: «стащить», «сбросить», «разрезать», «разрубить», «порвать», «плюнуть» и др. Среди глагольных форм наблюдаются такие, которые выражают крайнюю степень реализации действия («уничтожены», «сокрушены» и др.). При этом футуристы при характеристике группы «враг» зачастую прибегают к стилистически сниженной лексике, инвективам. Это является актом проявления власти по отношению к адресату, где весь процесс коммуникации направлен на подчинение партнера. Сущность этого типа речевого поведения — заставить партнера в процессе коммуникации действовать в соответствии со своими требованиями. В результате формируется «идеология» футуризма как целостного направления (Е.А. Бобринская). Негативное отношение к прежнему искусству, прежней жизни, стремление посредством создания нового языка добиться тотальной власти, стать «председателями Земного шара» сближает основные положения футуристической программы с коммунистической идеологией. От того, насколько действенным будет язык управления сознанием масс, его «ударная» сила, зависел итог процесса построения нового общества, к которому стремились представители коммунистической идеологии и авангардисты. В конечном же счете, создание «нового» общества сводилось к провозглашению тоталитарного общества, и этому во многом способствовали процессы, происходящие в языке. Таким образом, в основе партийных документов, программных текстов футуристов лежала деятельностная концепция языка, доведенная до крайней степени — экстремизма.
В период двадцатых годов ХХ века многими языковедами описываются те изменения в области языка, которые имеют место в публичных выступлениях революционных деятелей, языке прессы, языке населения и т.д. Трансформация литературного языка, в первую очередь, связана с тем, что в 17—20 годы XX века изменяется система текстов, служащая ориентиром для общественной и языковой деятельности социума. Письменное слово в советском обществе стало наиболее авторитетным и понималось как воплощение нормы литературного языка (языковых стандартов). Через язык документов вводились языковые стандарты, присущие революционному времени. Распространение «стандартного языка» связано с появлением новых терминов, обозначающих явления, предметы, появившиеся в революционный период и последующие годы, с появлением новых значений слов, активным использованием различных типов аббревиации. Изменения в словарном составе языка вполне закономерны — в различные переломные периоды развитие культуры обусловливает и определенные изменения в языке, который вынужден приспосабливаться к новым культурным задачам, к новым понятиям. Через систему языковых новшеств коммунистическая идеология распространяла свои основные положения, внедряя их в сознание социума, то есть проводила сознательную языковую политику. Изменения в области языка революционного и послереволюционного периодов определяются лингвистами как «упрощение языка» (Г.О. Винокур, С.И. Карцевский и др.).
Весь этот процесс стандартизации языка, приведение его к семантическому примитивизму, является, по мысли Г.О. Винокура, социальной угрозой. Эта опасность им видится в том, что социум перестает логически мыслить, что штампованная фразеология закрывает глаза на подлинную природу вещей и отношений, подставляя вместо реальных вещей их неточную и окаменевшую номенклатуру. Сам акт коммуникации при этом протекает посредством волевого действия, с привычными (стандартными) элементами. В результате, живя в мире шаблонов и речевых стандартов, одновременно не воспринимая их, человек оказывается вовлеченным в бессознательный акт коммуникации, посредством которого уводится в мир виртуальной реальности. Использование в речи потерявших смысл и назначение выражений порождает «уродливое» мышление. Мыслить возможно образами, различными терминами, но мыслить словарными штампами невозможно. Такое мышление может быть только «бессмысленным». В итоге люди перестают понимать то, о чем говорят. Таким образом, язык, функционируя в связной структуре идей периода двадцатых годов ХХ века, прежде всего, используется как средство достижения целей коммунистической идеологии, как средство распространения стереотипов мышления, поведения во всех сферах общественной деятельности, что способствовало созданию тоталитарного государства.
Реализация вышеуказанных принципов (отказ от старого, провозглашение нового, стремление по-своему представить жизнь будущего и т.д.) находит выражение и в научном знании, в частности в лингвистических работах Н.Я. Марра. В двадцатые годы ХХ века коммунистическая идеология пыталась сформировать образ науки как мощной социально-преобразующей силы, способной воздействовать на все сферы жизнедеятельности общества. Взаимодействие науки и идеологии в двадцатые годы носит двусторонний характер, поскольку не только наука «идеологизировалась», то есть приобретала черты идеологии (как в случае «Нового учения о языке» Н.Я. Марра), но и сама идеология стремилась стать научной. Коммунистическая идеология претендовала на то, чтобы считаться наукой, опираться на науку, обобщать данные науки, освещать путь науке.
Особенности текстов о языке Н.Я. Марра, обоснование его «Нового учения о языке» раскрываются на основании ключевых понятий: язык, мышление, базис, надстройка, национальная политика, единый язык, мировой язык и др., которые в совокупности реализуют основную идею Н.Я. Марра о марксистской лингвистике, функционировании ее как части коммунистической идеологии и, в конечном счете, о создании единого мирового языка. Провозглашая создание новой лингвистики, именуемой «Новое учение о языке», Н.Я. Марр само понятие «лингвистика» определяет с помощью номинаций, формирующих оппозицию «старое — новое». Понятие «новая теория» в его трудах обозначается как «общее учение», «универсальная наука», «единственно правильная лингвистика», при этом становление нового учения о языке, или яфетической теории, предполагает наличие старого, на смену которому последнее приходит. Под старым учением Н.Я. Марр подразумевает наличие всего лингвистического знания, основанного на сравнительно-историческом методе. Следовательно, старая лингвистика, от которой нужно отказаться, не представляет собой, по словам Н.Я. Марра, связи с жизнью, не укладывается в рамки современного использования марксистского метода в научном знании. Анализ основных лексем, характеризующих прежнюю науку о языке, показывает, что она, в соответствии с яфетической теорией Н.Я. Марра, построена на отрицаниях, является враждебной, слишком общей, неконкретной, бесцельной, характеризуется отсутствием содержания, отвлеченностью, воспринимается как «дурная», «враждебная», «отжившая», «забытая», «лишенная необходимости».
Связывая «Новое учение о языке» с «насущными проблемами общества», Н.Я. Марр не только строит лингвистику согласно принципу диалектического материализма, но и отождествляет новое учение с марксистско-ленинской теорией. Политическая направленность языковой теории Н.Я. Марра подчеркивается широким применением идеологем в определении ключевого понятия «язык»: «пропаганда», «действие», «борьба», «средство», «подъем». Использование номинаций «орудие действия», «рычаг борьбы», «орудие образования», «орудие пропаганды», «рычаг культурного подъема», а также отождествление языка с надстройкой подчеркивает связь лингвистической концепции Н.Я. Марра с политэкономией, процессом производства. Сравнение языка с пропагандой, действием, борьбой, средством, подъемом определяется основной функцией политического языка — воздействующей. В итоге языкознание понимается Н.Я. Марром как синкретизм науки (в частности языкознания), идеологии, философии и политэкономии. Сам язык должен стать средством распространения в обществе коммунистических идей, воззрений, знаний путем постоянного глубокого и детального их разъяснения. В результате в яфетической теории Н.Я. Марра определяется не только идея формирования языка под влиянием общественного строя (языковое строительство), но и преобразование общества в коммунистическое посредством языкового развития. Ситуация двадцатых годов ХХ века подтверждает это: в ходе языковой политики идет повсеместное распространение письменности среди бесписьменных языков, однако качественная сторона, то есть политика на языковом уровне, политика внутри языка была одинаковой. Везде, во всех национальных языках в это время доминирует политическая лексика, внедряется языковое обозначение одних и тех же понятий: «коммунизм», «ленинизм», «пролетариат» и др., что свидетельствует о стремлении создания единого «идеологизированного» языка. Идея Н.Я. Марра о создании единого языка и управлении с помощью этого языка сознанием общества с некоторым изменением была во многом воплощена коммунистической идеологией в жизнь, хотя в 50-е годы официально говорилось об «аракчеевском режиме» в языкознании. Таким образом, идеологически обусловленное использование деятельностной концепции языка во всех типах текстов привело к обратным результатам — деятельность идеологов замкнулась в сфере языка и речетворчества — «самозамкнутого языка», «утопии языка».

Литература

1. Абрамов В.П. Семантические поля русского языка. — М.; Краснодар: Акад. Пед. и соц. наук РФ, Кубан. Гос. ун-т, 2003. — 338 с.
2. Автономова Н. С. Мишель Фуко и его книга «Слова и вещи» // Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. — СПб.: A-cad, 1994. — С. 7-27.
3. Алпатов В.М. 150 языков и политика. 1917—2000.
Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. — М.: Крафт+, Институт востоковедения РАН, 2000. — 224 с.
4. Алпатов В.М. Волошинов, Бахтин и лингвистика. — М.: Языки славянских культур, 2005. — 432 с.
5. Алпатов В.М. История одного мифа. Марр и марризм. — М.: Наука, 1991. — 240 с.
6. Алпатов В.М. Марр, марризм и сталинизм // Философские исследования, 1993.— № 4. — С. 271—288.
7. Алпатов В.М. Филология и революция (в России) // НЛО, 2002. — № 53. — С. 199-216
8. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. — М.: Наука, 1974.
9. Аптекарь В. Б. Рец. На книгу Н.Я. Марра Язык и Письмо // Русский язык в школе, 1931. — № 2-3. — С. 236-241
10 . Арендт X. Истоки тоталитаризма. — М.: ЦентрКом, 1996. — 670 с.
1. Арон Р. Мнимый марксизм. — М.: Прогресс, 1993. — 382 с.
2. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт. — М.: Наука, 1988. — 338 с.
3. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. — М.: Языки русской культуры, 1998. — 896 с.
15. Баженова Е.А. Еще раз об оценке в научном тексте // Стереотипность и творчество в тексте: Межвузовский сборник научных трудов под ред. М.П. Котюровой. — Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 2003. — Вып. 6. — С . 172-181.
16. Байков В.Г. Манипулятивная семантика и контрпропаганда // Функционирование языка как средства идеологическоо воздействия. — Краснодар: Изд-во Кубан. ун-та, 1888. — С. 5-113.
17. Баран Х. Поэтика русской литературы начала ХХ века: Сборник. — М.: Издательская группа «Прогресс» — «Универс», 1993. — 368 с.
18. Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. — Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1993. — 182 с.
19. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. Современный политический язык (от ритуала к метафоре). — М.: Знание, 1991. — 63 с.
20. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М.: Прогресс. Универс: РЕЯ, 1994. — 615 с.
21. Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000. — 314 с.
22. Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. — М.: Радуга, 1983. — С. 306-349.
23. Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. — СПб.: Азбука, 2000. — 336 с.
24. Бахтин М.М. Работы 20-х годов. — Киев: NEXT, 1994. — 384 с.
25. Бахтин М.М. Собрание сочинений в 7 т. — М.: Русские словари, 1997. — Т . 5. Работы 1940-начала 1960-х годов. — 731 с .
26. Безменова Н.А. Речевое воздействие как риторическая проблема // Проблемы эффективности речевой коммуникации. — М.: ИНИОН,1989. — С. 116-133.
27. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. — М.: Наука,
1990. — 220 с.
28. Бердяев Н.А. Кризис искусства. — М.: Интерпринт, 1990. — 48 с.
29. Бернштейн С. Б. А.М. Селищев — славист-балканист. — М.: Наука, 1987. — 110 с.
30. Бирюков Н.И., Сергеев В.М. «Соборность» как парадигма
политического сознания // Полис. — 1997. — № 3. — С. 65-73.
31. Блакар Р.М. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпирическое исследование языка и его использования в социальном контексте // Язык и моделирование социального взаимодействия. — М.: Прогресс, 1987. — С. 88-125.
32. Бобринская Е. А. Футуризм. — М.: Галарт, 2000. — 192 с.
33. Богданов В. В. Коммуникативная компетенция и коммуникативное лидерство // Язык. дискурс и личность. — Тверь: Изд-во Твер. ун-та, 1990. — С. 26-31.
34. Брутян Г. А. Гипотеза Сепира-Уорфа. Лекция, прочитанная в лондонском университете. — Ереван: Луйс, 1968. — 66 с.
35. Будагов Р.А. Филология и культура. — М.: Изд-во МГУ, 1980. — 303 с.
36. Булыгина Т.А. Советская идеология и общественные науки. — М.: Изд-во МГУ, 1999.
37. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Гипотеза как мыслительный и речевой акт // Логический анализ языка: Ментальные действия. — М.: Наука, 1993. — С. 78-82.
38. Вайнрих X. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. — М.: Прогресс, 1987. — С. 44-87.
39. Варламова Е.В. практика анализа политического дискурса // Текст. Структура и семантика. Доклады IX Международной конференции. — М.: СпортАкадемПресс, 2004. — С. 137-140.
40. Вежбиикая А. Язык. Культура. Познание. — М.: Русские словари, 1997.
— 416 с.
41. Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. — М., 1978. — Вып. 8. — С. 402-421.
42. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. Лингво- страноведение в преподавании русского языка как иностранного. - М.: Русский язык, 1983. - 320 с.
43. Винокур Г.О. Культура языка. — М.: Работник просвещения, 1925.
44. Винокур Г. О. Филологические исследования. Лингвистика и поэтика.
— М.: Наука, 1990. — 451 с.
45. Винокур Т. Г. Информативная и фатическая речь как обнаружение
разных коммуникативных намерений говорящего и слушающего // Русский язык в его функционировании: Коммуникативно¬
прагматический аспект. — М.: Наука, 1993. — С. 5-29.
46. Войскунский А.Е. Яговорю, мы говорим.: Очерки о человеческом общении. — М.: Знание, 1982. — 192 с.
47. Войтасик Л. Психология политической пропаганды. — М.: Прогресс, 1981. — 278 с.
48. Вятр Е. Социология политических отношений. — М.: Прогресс, 1979.
— 465 с.
49. Гадамер Х.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. — М.: Прогресс, 1988. — 699 с.
50. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М.: Наука, 1981.
51. Гаспаров М. Л. О русской поэзии. Анализы. Интерпретации. Характеристики. — СПб.: Азбука, 2001. — 480 с.
52. Гитлиц М.М. Основные вопросы в освещении Н.Я. Марра // РЯШ. — № 3. — 1939. — С. 1-10.
53. Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. — М.: Янус-К, 1998. — 168 с.
54. Голомшток И. Тоталитарное искусство. — М.: Галерт, 1994. — 294 с.
55. Горбаневский М.В. В начале было слово. Малоизвестные страницы истории современной лингвистики. — М.: Изд-во Университета дружбы народов, 1991. — 252 с.
56. Горелов И.Н. Избранные труды по психолингвистике. — М.: Лабиринт, 2003. — 320 с.
57. Гройс Б. Искусство утопии. — М.: Художественный журнал, 2003. — 321 с.
58. Гройс Б. Рождение социалистического реализма из духа русского аангарда // Вопросы литературы, 1992. Вып. 1. — С. 42-61.
59. Гудков Д.Б. Прецедентные имена и парадигма социального поведения // Лингвистические и лингводидактические проблемы коммуникации.
— М.: МАЛП, 1996. — С. 261-268.
60. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. — М.: Прогресс, 1984. — 397 с.
61. Гумбольдт В. фон. Язык и философия культуры. — М.: Прогресс, 1985.
— 380 с.
62. Гуревич П.С. социальная мифология. — М.: Мысль, 1983. — 175 с.
63. Данилевская Н.В. Познавательная оценка в научном дискурсе
(применительно к понятию эпистемической ситуации) //
Стереотипность и творчество в тексте. Вып. 6. — Пермь, 2003. — С. 153-171.
64. Дейк T.A., ван. Язык. Познание. Коммуникация. — М.: Прогресс, 1989.
— 312 с.
65 . Демьянков В.З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. — М.: Изд-во Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, 2003. — С.116-133
66. Демьянков В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии // Политическая наука. Политический дискурс: История и современные исследования. М., 2002. — № 3. — С.32-43.
67. Денисов П.Н. Язык русской общественной мысли конца XIX — первой четверти XX вв. — М.: МАЛП, 1998. — 185 с.
68. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. — М.: Наука, 1994. — 304 с..
69. Доклад Т.М. Ломтева «Очередные задачи марксистской лингвистики» // Русский язык в школе, 1931. — № 5. — С. 150-160.
70. Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. — М.: ЧеРо, 1997. — 344 с.
71. Дридзе Т.М. Язык и социальная психология / Под ред. А. А. Леонтьева.
— М.: Высшая школа, 1980. — 224 с.
72. Дугин А.Г. Загадка социализма // Философия хозяйства. — 2000. — № 5. — С. 68—80.
73. Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. — М.: Науч.-изд. центр «Ладомир», 1997. — 329 с.
74.Захаров В.А. Идеологический «язык» советской эпохи. Рецензия на книгу Хевеши М.А. Толковый словарь идеологических и политических терминов советского периода. — М.: Международные отношения, 2002 // Социологические исследования, 2003. — № 10. — С. 151-152.
75. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. — м.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. — 306 с.
76.Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. — М.: Центрполиграф, 1994. — 495 с.
77. Ильин М.В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. — М.: РОССПЭН, 1997. — 431 с.
78. История русской литературы ХХ века. Первая половина: В 2 кн. — Кн.
1. Общие вопросы / Под ред. доктора филол. наук проф. Л.П. Егоровой.
— Ставрополь: Изд-во СГУ, 2004. — 318 с.
79. Кара-Мурза С.Г. Идеология и мать ее наука. — М.: Изд-во Эксмо, 2002.
— 256 с.
80. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. — М.: Изд-во Эксмо, 2004.
— 832 с.
81. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — М.: Гнозис, 2004. — 390 с.
82. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. — М.: УРСС, 2002.
— 264 с.
83. Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина, 1917—1929. — М.: Сов.-Брит. Изд-во «Интер-Версо», 1990. — 206 с.
84. Карцевский С.И. Из лингвистического наследия. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 344 с.
85. Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Антология культурологической мысли. — М., 1996. — С. 108-123.
86. Квинтэссенция. Философский альманах. — М.: Политиздат, 1990. — 446 с.
87. Килевская Л.Т., Сафронова Л.В. Виртуальная реальность в семантике текста // Текст. Структура и семантика. Доклады IX научной конференции. — М.: СпортАкадемПресс, 2004. — С. 58-60.
88. Клаус Г. Сила слова: Гносеологический и прагматический анализ языка. — М.: Прогресс, 1967.
89. Клемперер В. LTI — Язык третьего рейха. — М.: Прогресс-Традиция, 1998. — 381 с.
90. Климова Л.Е. Массовая культура и личность: Культурфилософский аспект. Автореф. дисс. канд. филос. наук. — Ставрополь, 2005. — 22 с.
91. Клюев Е.В. Речевая коммуникация. — М.: ПРИОР, 1998. — 224 с.
92. Кожина М.Н. О речевой системности научного стиля сравнительно с некоторыми другими. — Пермь, 1972.
93. Кожина М.Н. Стилистика русского языка. — М., 1983.
94. Кола Д. Политическая социология / Пер с фр.; предисл. А.Б. Гофмана.
— М.: Изд-во «Весь Мир», «ИНФРА-М» 2001. — 406 с.
95. Корнфорт Морис. Марксизм и лингвистическая философия. — М.: Прогресс, 1968. — 456 с.
96. Котюрова М.П. Категоричность. некатегоричность как свойство индивидуального стиля речи ученого // Текст: Узоры ковра. Вып. 4. Ч.
2. Актуальные проблемы исследования разных типов текста. — СПб.- Ставрополь: Изд-во СГУ, 1999. — С. 133-136.
97. Котюрова М.П. Об экстралингвистических основаниях смысловой структуры научного текста (функционально-стилистический аспект).
— Красноярск: Изд-во Красноярского университета, 1988. — 171 с.
98. Кременцов Л.П. Задыхающийся язык // Русская речь. — 1992. — №4.
— С. 31-37.
99. Крысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). — М.: Языки русской культуры, 1996.
— С. 384-408.
100. Крючкова Т.Б. Особенности формирования и развития общественно-политической лексики и теринологии. — М.: 1989.
101. Кульжанова Г. Язык и политика (к постановке проблемы) // Суверенный Казахстан в гуманитарном измерении: культура, политика, экономика. — Алматы, 2001.
102. Купина Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. — Екатеринбург-Пермь: Изд-во Урал. Ун-та. — ЗУУНЦ, 1995. — 144 с.
103. Ларин Б.А. К лингвистической характеристике города (несколько предпосылок) // Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание. — М., 1977. — С. 189-199.
104. Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: Когнитивно-исторический анализ.—Вильнюс: Изд-во Вильнюсского ун-та, 1995. - 232 с.
105. Лебон Г. Психология толп // Психология толп. — М.: Ин-т психологии РАН; Изд-во «КПС+» 1998. — С. 13-254.
106. Левин Ю.И. О семиотике искажения истины // Левин Ю.И. Поэтика. Семиотика: Избр. труды. — М.: Языки русской культуры, 1998. — С. 594-605.
107. Левин Ю.И. Семиотика советских лозунгов // Левин Ю.И. Поэтика. Семиотика: Избр. труды. — М.: Языки русской культуры, 1998. — С. 542-556.
108. Левченко Е.В., Ширинкина Л.В. Восприятие текста как психологическая проблема // Стереотипность и творчество в тексте. Вып. 6. — Пермь: Пермский ун-т, 2003. — С. 32-48.
109. Левченко М.А. Поэзия пролеткульта — идеология и риторика революционной эпохи. Автореф. дисс. канд. филол наук. — СПб., 2001.
110. Леглер В.А. Идеология и квазинаука // Философские исследования, 1993. — № 3. — С.68—82.
111. Ленин В.И. О культуре. — М.: Изд-во политической литературы, 1980. — 336 с.
112. Ленин В. И. Партийная организация и партийная литература // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. В 50 т. — М., 1968. — Т. 12. Октябрь 1905 — апрель 1906.
113. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. В 50 т. — М.: Изд-во политической литературы, 1968.
114. Леонтьев А.А. Слово в речевой деятельности. — М.: Наука, 1965. — 245 с.
115. Леушин М. Сталин и Марр: три архивных документа // Логос, 2001. — № 4. — С. 86-90.
116. Ломтев Т.П. За марксистскую лингвистику // Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания. Антология. — М.: Академия, 2001. — С. 78-92.
117. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. - М.: Изд-во МГУ, 1982. - 479 с.
118. Лукашанец А.А., Михневич А.Е.. Щербин В.К. Общество — Язык — Политика. — Минск: Высшая школа, 1988. — 223 с.
119. Луначарский А.В. Статьи о литературе. В 2 т. Т. 2. Советская литература. Теория и литературная критика. — М.: Художественная литература, 1988. — 492 с.
120. Любомирова Н.В., Межуев В.М., Михайлов Ф.Т., Толстых В.Н. Перестройка сознания или сознательная перестройка? // Освобождение духа. — М., 1991. — С. 10-47.
121. Майданова А.М., Амиров В.М., Енина Л.В. и др. Речевая агрессия в средствах массовой информации. — Екатеринбург, 1997.
122. Маковский М.М. Язык — Миф — Культура. Символы жизни и жизнь символов. — М.: Ин-т рус. яз. РАН, 1996. — 329 с.
123. Манн Т. Собрание сочинений. В 10 т. Т. 10. Статьи 1929—1955. — М.: Гос. изд-во художественной литературы, 1961. — 696 с.
124. Марков В.Ф. История русского футуризма. — СПб.: Алетейя, 2000. — 438 с.
125. Марксистско-ленинская философия. Диалектический
материализм. — М.: Мысль, 1972. — 335 с.
126. Марр Н.Я. К истории Кавказа по данным языка. — Тифлис: ЗакГИЗ, 1933.
127. Марр. Н.Я. Из беседы с преподавателями русского языка (Беседа проводилась в январе 1933 года) // Русский язык и литература в средней школе. 1935. — № 1. — С. 6-11.
128. Межуев В.М. Культура и история. — М.: Политиздат, 1977. — 199 с.
129. Межъязыковые отношения и языковая политика. — Киев: Научна думка, 1988. — 212 с.
130. Мечковская Н.Б. Язык и религия. — М.: Агентство «ФАИР», 1998. — 352 с.
131. Мирошниченко А. Толкование речи. Основы лингво¬идеологического анализа. - Ростов-на-Дону: Издательский дом «Город N», 1995. - 112 с.
132. Московичи С. Машина, творящая богов. — M.: Центр психологии и психотерапии, I998. — 560 с.
133. Мурзин Л.Н., Штерн А.С. Текст и его восприятие. — Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. — 172 с.
134. Надточий И.О. Особенности становления русского
национального самосознания (социально философский анализ). — Воронеж: Воронежский государственный университет, 2003. — 114 с.
135. Никольский Л.Б. Язык в политике и идеологии стран зарубежного Востока. М.: Наука, 1986. — 194 с.
136. Обнорский С.П. Избранные труды по русскому языку. — М.: Учпедгиз, 1968. — 356 с.
137. Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. — М.: Прогресс, 1986. — С. 22-130.
138. Пайпс Р. Россия при большевиках. — М.: РОССПЭН, 1997. — 671 с.
139. Панов М.В. История русского литературного произношения 18— 20 вв. — М.: Наука, 1990. — 453 с.
140. Пеньковский А.Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке // Структурная лингвистика. 1985-1987. — М.: Наука, 1989. — С. 54-82.
141. Пеше М. Прописные истины. Лингвистика, семантика, философия // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. — М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999. — С. 225-290.
142. Пешковский А.М. Объективная и нормативная точки зрения на язык // Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях. — М.: Просвещение, 1965. — Ч. 2. — С. 288-299.
143. Поливанов Е.Д. Историческое языкознание и языковая политика // Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков. Изд. 3-е, доп.— Ч. 2. — М., 1965. — С. 320-339.
144. Поливанов Е.Д. Революция и литературные языки Союза ССР // Поливанов Е. Д. За марксистское языкознание. — М.: Федерация, 1931. — С. 73-94 // Электронная версия
www.ruthenia.ru/apr/textes/polivan/poliv4.htm
145. Поливанов Е.Д. Стенограмма «Проблема марксистского языкознания и яфетическая теория» // Поливанов Е. Д. Избранные труды по восточному и общему языкознанию. — М.: Наука, 1991. — С. 508-543.
146. Потебня А.А. Мысль и язык. — Киев, 1993.
147. Почепцов Г.Г. Психология войны. — М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 2000. — 528 с.
148. Почепцов Г.Г. Тоталитарный человек: Очерки тоталитарного символизма и мифологии. — Киев: Глобус, 1994. — 152 с.
149. Против вульгаризации марксизма. — М.: Известия АН СССР, 1953. — 70 с.
150. Репина Е.А. Агрессивный текст как тип текста
//www.textology.ru/public/agress.html.
151. Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. — М.: Лабиринт, 1994. — 210 с.
152. Романенко А. П. Образ ритора в советской словесной культуре. — М.: Флинта: Наука, 2003. — 432 с.
153. Руднев В. Прочь от реальности. Исследования по философии текста — М.: «Аграф», 2000. — 432 с.
154. Салимовский В.А. Жанры речи в функционально-стилистическом освещении (научно-академический проект). — Пермь, 2002.
155. Сахно С.Л. «Свое — чужое» в концептуальных структурах // Логический анализ языка. Культурые концепты. — М.: Наука, 1991. — С. 95-101.
156. Седов К. Ф. О манипуляции и актуализации в речевом воздействии // Проблемы речевой коммуникации. — Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 2003. — Вып. 2. — С. 20—27.
157. Селищев А.М. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком (1917—1926). — М.: Едиториал УРСС, 2003. — 248 с.
158. Сепир Э. Язык // Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях. — М.: Просвещение, 1965. — Ч. 2.
159. Серио П. Русский язык и анализ советского политического дискурса: анализ номинаций // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. — М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2002. — С. 337-383.
160. Серль Дж. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. — М.: Прогресс, 1986. — С. 170¬194.
161. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса. — СПб.: Алетейя, 2000. — 316 с.
162. Слово в языке произведений В.И. Ленина: сборник научных трудов / Отв. Ред. В.И.Денисов. - М.: Наука, 1988. - 300 с.
163. Современная идеологическая борьба и проблемы языка / Под ред. В.М. Петрова. — М.: Наука, 1984. — 240 с.
164. Солнцева-Накова Е. О проблеме стереотипов в научном тексте // Стереотипность и творчество в тексте. Вып. 6. — Пермь: Пермский ун¬т, 2003. — С. 112-119.
165. Сорокина М.Ю. Русская научная элита и советский тоталитаризм (очень субъективные заметки) // Личность и власть в истории России XIX-XX вв. — СПб.: Нестор, 1997. — С. 248-254.
166. Спивак Э.Г. (член-корреспондент АН СССР) Проявление
общности в советском словотворчестве // РЯШ, 1940, — № 5. — С. 10¬14.
167. Сталин И. Вопросы ленинизма. — Л.: ОГИЗ, 1947. — 612 с.
168. Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1951. — 55 с.
169. Степанов Ю.С. Альтернативный мир. Дискурс. Факт и принцип Причинности // Язык и наука конца ХХ века. — М., 1995.
170. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Изд. 3-е, испр. и доп. — М.: Академический Проект, 2004. — 992 с.
171. Стернин И.А. практическая риторика. — М.: Академия, 2003. — 269 с.
172. Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания. Антология. — М.: Академия, 2001. —575 с.
173. Телия В. Н. Русская фразеология: Семантический,
прагматический и лингвокультурологический аспекты. — М.: Языки русской культуры, 1996. — 284 с.
174. Трофимова Ю. В. Концепт «политика» в русской языковой картине мира. Автореф. дисс. канд. филол. наук. — Барнаул, 2004. — 16 с.
175. Тырышкина Е.В. Русская литература 1890-х — начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду. — Новосибирск: НГТУ, 2002. — 151 с.
176. Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков. Изд. 3-е, доп. — Ч. 2. — М., 1965.
177. Успенский Б.А. Поэтика композиции. — СПб.: Азбука, 2000. — 352 с.
178. Федорук Е.М. О работе над лексикой в школе // РЯШ, 1940 — № 2. — С. 33-35.
179. Филин Ф.П. Научная разработка вопросов русского языка за 20 лет // РЯШ, 1937, № 5, С. 14-20.
180. Филиппова И.Ю. Мифологизация массового сознания. Автореф. дисс. канд. филос. наук. — Ставрополь, 2002. — 18 с.
181. Флоренский П.А. П.А. Флоренский. У водоразделов мысли. — М.: Правда, 1990. — Т. 2. — 446 с.
182. Фразеология в контексте культуры. Сборник статей / Под ред. В.Н. Телия. — М.: Языки русской культуры. 1999. — 333 с.
183. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. — СПб.: A-cad, 1994. — 406 с.
184. Харджиев Н.И. Статьи об авангарде. В 2 т. — М.: Изд-во «RA», 1997. — Т. 1. — 388 с.
185. Чемоданов Н.С. Ф. Энгельс и вопросы языкознания // Русский язык и литература в средней школе. — М., 1935. — № 4. — С. 3-7.
186. Чеснова Л.В. Наука и власть в Советской России (1918 - начало
30-х гг.) // ИИЕТ РАН. Годичная научная конференция 1998. — М.: ИИЕТ РАН, 1999, — С. 279-282.
187. Чеснокова Г.Д. Архивные материалы об истории Северо¬Кавказского горского историко-лингвистического института (1927¬1937 гг.) // Текст: Узоры ковра: сборник статей научно-методического семинара «TEXTUS». Ч. 1. Общие проблемы исследования текста. — Санкт-Петербург-Ставрополь: Изд-во СГУ, 1999. — С. 150-155.
188. Шаймиев В.А. Композиционно-семантические аспекты
функционирования метатекста в тексте // Русский текст: Рос.-амер. журн. по рус. филологии. — 1996. — № 4. — С. 80—92.
189. Шаховский В.И. Голос эмоций в русском политическом дискурсе // Политический дискурс в России-2: Материалы рабочего совещания. — М.: Диалог-МГУ, 1998. — С. 79-83.
190. Шейгал Е. Семиотика политического дискурса. — М.: ИТДГК «Гнозис», 2004. — 326 с.
191. Шейгал Е.И. Вербальная агрессия в политическом дискурсе // Вопросы стилистики. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. Вып. 28: Антропоцентрические исследования. — С. 204-222.
192. Шкловский В. Заумный язык и поэзия // Русский футуризм. М., 1999. — С. 258-265.
193. Шор Р.. Неотложная задача (к построению марксистской философии языка) // Русский язык в школе, 1931. — № 3. — С. 29-37.
194. Штайн К.Э. Заумь идеологического дискурса в свете лингвистической относительности // Текст. Узоры ковра: Сб. научно-методического семинара «TEXTUS». — Вып. 4. — Ч. 2. — СПб.— Ставрополь, 1999. — С. 114-121.
195. Штайн К.Э. Метапоэтика А.С. Пушкина // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология. В 4 т. Т. 1. XVII-XIX вв. Барокко. Классицизм. Сентиментализм. Романтизм. Реализм — Ставрополь: Кн. изд-во, 2002. — С. 604-616.
196. Штайн К.Э. Метапоэтика: «размытая» парадигма // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология. В 4 т. Т. 1. XVII-XIX вв. Барокко. Классицизм. Сентиментализм. Романтизм. Реализм — Ставрополь: Кн. изд-во, 2002. — С. 617-626.
197. Штайн К.Э. Поэтический текст в научном контексте. — СПб.- Ставрополь: Изд-во СГУ, 1993. — 92 с.
198. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. — Л.: Наука, 1974. — 428 с.
199. Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет. — М.: Советский писатель, 1987. — 540 с.
200. Эпштейн М.Н. Идеология и язык (построение модели и осмысление дискурса) // Вопросы языкознания. — 1991. — № 6. — С. 19-33.
201. Язык и идеология / Под ред. Ю.А. Жлуктенко. - Киев: Вища мнола. Изд-во при Киевском ун-те, 1981. — 244 с.
202. Язык и стиль буржуазной пропаганды / Под ред. Я.Н. Засурского, А.Д. Пароятниковой. - М.: Изд-во МГУ, 1988. - 196 с.
203. Язык как средство идеологического воздействия. Сборник обзоров. — М.: ИНИОН, 1983. — 218 с.
204. Языковая картина мира // Теория познания: Социально¬культурная природа познания. — М., 1991. — Т. 2. — С. 294—323.
205. Якобсон Р.О. Избранные работы. — М.: Прогресс, 1985. — 455 с.
206. Якобсон Р.О. Работы по поэтике. — М.: Прогресс, 1987. — 460 с.
207. Якубинский Л.П. Ф. де Соссюр о невозможности языковой политики // Якубинский Л.П. Избранные работы. Язык и его функционирование. — М., 1986. — С. 71-82.
208. Якубинский Л.П. Язык и его функционирование: Избранные работы. — М.: Наука, 1986. — 205 с.
209. Ямпольский Л.П. Ленин провозглашает Советскую власть. Заметки о дискурсе основания // Новое литературное обозрение, 1997. — № 26. — С. 48-71.
210. Ярошевский М.Г. Сталинизм и судьбы советской науки // Репрессированная наука. — Л., 1991, с. 6—33.