ФИЛОСОФСКАЯ РЕФЛЕКСИЯ ФОРМ ВИКТИМНОСТИ И «НАТЕ SPEECH»В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ
|
Введение 3
1.1. Определение и ключевые моменты культуры виктимности 7
1.2. Условия и среда возникновения 11
2. Ответственность говорящего субъекта и границы hate speech 23
3. Поиск решения 30
3.1. Проект очищения сознания 30
3.2. Отчуждение как возможность мирного сосуществования 34
3.3. Средства анализа дискурсивного пространства 36
3.4. Предлагаемый метод по снижению остроты вопроса 38
Литература 48
1.1. Определение и ключевые моменты культуры виктимности 7
1.2. Условия и среда возникновения 11
2. Ответственность говорящего субъекта и границы hate speech 23
3. Поиск решения 30
3.1. Проект очищения сознания 30
3.2. Отчуждение как возможность мирного сосуществования 34
3.3. Средства анализа дискурсивного пространства 36
3.4. Предлагаемый метод по снижению остроты вопроса 38
Литература 48
Актуальность работы. Культура виктимности - сравнительно новый феномен. Почему же ему должно быть уделено так много внимания? Количество англоязычных статей последних лет, посвящённых victimhood, microaggression и hate speech является убедительнейшим доказательством насущности этой проблемы. До 2013-2014гг. почти никто не слышал о microagression, но внезапно большинство охватил страх быть обвиненным. Такие стремительные перемены одновременно удивляют и пугают. Большинство упомянутых статей, только раскрывают некоторые черты культуры виктимности, но не предлагают конкретных мер по решению проблемы.
Более того, желание разобраться и как-то концептуализировать дискуссии на эту тему часто только усугубляет ситуацию, провоцируя возникновение все большего недовольства и новых требований со стороны виктимизированных групп. Актуальность работы обусловлена сложившимся положением дел, когда инфантильное, сверхчувствительное и восприимчивое сознание само выступает против свободы слова, воспринимаемой, как потенциальная опасность, и пытается навязать большинству тот моральный кодекс, который станет для первых источником бесконечных привилегий и, в конечном итоге, власти.
Степень разработанности темы. Сам термин «виктимное поведение» появился в рамках криминальной виктимологии. Как научное направление виктимология начала складываться в 40-50-е гг. XX столетия. До недавнего времени это понятие использовалось исключительно в криминальной сфере. Было бы неверным полагать, что криминологическая и виктимологическая мысли являются продуктами современного мира. Размышления о роли жертвы и механизме преступления можно обнаружить в древнейших текстах различных культур. Однако именно сложившиеся в XX-XXI вв. социальные условия поспособствовали возникновению культуры виктимности, что впервые потребовало от социологов, психологов и философов системно подойти к исследованию этого феномена.
Теоретической основой служат работы Д. Алисона и Х. Арендт, позволяющие сформировать взгляд и раскрыть природу виктимизированного сознания; социологов Б. Кэмпелла, Д. Мэннинга, М. Гафни, способствующие выделению, формулировке конкретных причин, побуждающих реального или мнимого потерпевшего занять положение жертвы, также обозначению существенных черт самой культуры виктимности; Салецл, Ж. Лакана и С. Жижека, конкретно их рассуждения, касающиеся hate speech и ляляязыка, проблематизирующие представление о языке как о среде примирения; Ю. Хабермаса, П. Рикера, П. Стросона, осмысление и синтез концепций которых позволяет заключить о невозможности продуктивного диалога с виктимимзированными группами и сформулировать метод анализа дискурсивного пространства на предмет отсутствия или присутствия hate speech в каждом конкретном случае; также работы других авторов, проясняющих определенные моменты культуры виктимности. Использование именно этих трудов подразумевает собой обращение к социологии, истории, праву, богословию, этике, политической философии, философии языка, психоанализу, постструктурализму, постмодернизму и критической теории.
Как уже было сказано, большинство статей на эту тему не предлагает существенных мер по преодолению культуры виктимности, но только указывают на ряд присущих ей свойств. Мотивы данной проблемы встречаются в ряде работ, но всегда именно как мотив, а не центральный объект исследования. Нечто похожее на культуру виктимности можно найти у Ницше, в его размышлениях о ресентименте, как сублимации чувства неполноценности в особую систему морали. Понятие ресентимента в его философии выступает в качестве основной характеристики морали рабов, противостоящей морали господ, не предусматривая наблюдаемого в настоящее время стремления обладающего всеми правами белого гетеросексуального мужчины занять положение жертвы. Рената Садецл в работе «(Из)вращения любви и ненависти» уделяет внимание «речи-ненависти» (hate speech) в контексте размышлений о поиске человеком утраченной идентичности. Славой Жижек, исследуя феномен насилия в современном мире и находя его причину в страхе перед Ближним также упоминает о насилии, присущем языку, и ограниченности толерантности, но только предполагает возможный путь по снижению уровня межкультурных и межличностных конфликтов, говоря о необходимости дозы отчуждения в социальной жизни. Исключением можно назвать разве что работу Джеймса Алисона «Вера над обидами и возмущением:<...>», представляющую собой анализ виктимизированного сознания и проект по его очищению от чувств вины и обиды, но, опять же, речь не о культуре виктимности в целом. Это позволяет заключить об отсутствии на данный момент единого и глубокого исследования, посвященного указанной проблематике.
Основную проблему можно представить в виде вопроса: что именно, какие социально-культурные условия, поспособствовали возникновению культуры виктимности?
Объектом исследования выступает непосредственно культура виктимности, как попытка навязывания виктимизированными группами нового морального кодекса, ущемляющего права остальной части социума.
Предметы исследования: имеющиеся наработки, определения и утверждения по указанной проблематике, также рассмотрим социальные реалии конца 20 - начала 21 века, иллюстрирующие теоретические положения темы культуры виктимности.
Следовательно, целью работы будет выявление механизма возникновения культуры виктимности и ответ на вопрос о возможности ее преодоления.
Это определяет постановку следующих задач:
• подробно ответить на вопрос, что такое «культура виктимности», отличая от того, чем она не является;
• пояснить основные понятия или составляющие этой культуры, т.е. политика прогрессивизма, safe space, trigger warnings, microaggression и hate speech;
• выявить социально-культурные условия, поспособствовавшие появлению и, в дальнейшем, постоянному расширению феномена культуры виктимности;
• прояснить вопрос о правомочности и результативности всех попыток правого регулирования оскорбительного дискурса;
• осмыслить имеющиеся наработки, определения и утверждения, касающиеся темы культуры виктимности;
• ответить на вопрос о возможности разумного, рационального и продуктивного диалога с викимизированными группами.
Структура работы. Вышеописанной системе задач соответствует следующая структура текста работы. Содержание разбито на три главы. Первая представляет собой раскрытие понятия «культуры виктимности», которое является отправной точкой и важным базовым элементом исследования. Также обращение к причинам и условиям возникновения этого сравнительно нового для американского и ряд европейских обществ феномена, рассмотрение наиболее значимых моментов, ставших этапами развития этого явления, также работ некоторых социологов, теоретиков, психоаналитиков, предпринимавших попытки анализа ситуации. Вторая посвящена вопросам о типе или виде ответственности, возникающей у говорящего субъекта и возможности очертить границы оскорбительного дискурса или «hate speech». В третьей главы будут осмыслены некоторые способы решения проблемы, предлагаемые в работах философов 20-21вв., рассмотрена сама возможность преодоления культуры виктимности и предложен путь, позволяющий если не разрешить конфликт, то хотя бы снизить остроту вопроса.
Полученные результаты представляют собой: четкое определение культуры виктимности; рассмотрение присущих ей свойств и ее структурных составляющих; выявление социально-культурных условий, а, конкретнее, среды, места возникновения феномена культуры виктимности; формулировка метода анализа дискурсивного пространства на предмет присутствия hate speech.
Отсюда новизна исследования, заключающаяся в синтезе и осмыслении имеющихся размышлений и взглядов как на виктимность сознания, так и на культуру виктимности. Также в предлагаемом способе по снижению уровня культуры виктимности, путем преобразования структур университетов, т.е. самой среды возникновения рассматриваемого феномена. Выводом и итогом работы являются: заключение о невозможности продуктивного диалога с виктимизированными группами, также утверждение о том, что университет не обязан защищать студентов от эмоционального дискомфорта, но может подготовить к миру, полном разногласий.
Более того, желание разобраться и как-то концептуализировать дискуссии на эту тему часто только усугубляет ситуацию, провоцируя возникновение все большего недовольства и новых требований со стороны виктимизированных групп. Актуальность работы обусловлена сложившимся положением дел, когда инфантильное, сверхчувствительное и восприимчивое сознание само выступает против свободы слова, воспринимаемой, как потенциальная опасность, и пытается навязать большинству тот моральный кодекс, который станет для первых источником бесконечных привилегий и, в конечном итоге, власти.
Степень разработанности темы. Сам термин «виктимное поведение» появился в рамках криминальной виктимологии. Как научное направление виктимология начала складываться в 40-50-е гг. XX столетия. До недавнего времени это понятие использовалось исключительно в криминальной сфере. Было бы неверным полагать, что криминологическая и виктимологическая мысли являются продуктами современного мира. Размышления о роли жертвы и механизме преступления можно обнаружить в древнейших текстах различных культур. Однако именно сложившиеся в XX-XXI вв. социальные условия поспособствовали возникновению культуры виктимности, что впервые потребовало от социологов, психологов и философов системно подойти к исследованию этого феномена.
Теоретической основой служат работы Д. Алисона и Х. Арендт, позволяющие сформировать взгляд и раскрыть природу виктимизированного сознания; социологов Б. Кэмпелла, Д. Мэннинга, М. Гафни, способствующие выделению, формулировке конкретных причин, побуждающих реального или мнимого потерпевшего занять положение жертвы, также обозначению существенных черт самой культуры виктимности; Салецл, Ж. Лакана и С. Жижека, конкретно их рассуждения, касающиеся hate speech и ляляязыка, проблематизирующие представление о языке как о среде примирения; Ю. Хабермаса, П. Рикера, П. Стросона, осмысление и синтез концепций которых позволяет заключить о невозможности продуктивного диалога с виктимимзированными группами и сформулировать метод анализа дискурсивного пространства на предмет отсутствия или присутствия hate speech в каждом конкретном случае; также работы других авторов, проясняющих определенные моменты культуры виктимности. Использование именно этих трудов подразумевает собой обращение к социологии, истории, праву, богословию, этике, политической философии, философии языка, психоанализу, постструктурализму, постмодернизму и критической теории.
Как уже было сказано, большинство статей на эту тему не предлагает существенных мер по преодолению культуры виктимности, но только указывают на ряд присущих ей свойств. Мотивы данной проблемы встречаются в ряде работ, но всегда именно как мотив, а не центральный объект исследования. Нечто похожее на культуру виктимности можно найти у Ницше, в его размышлениях о ресентименте, как сублимации чувства неполноценности в особую систему морали. Понятие ресентимента в его философии выступает в качестве основной характеристики морали рабов, противостоящей морали господ, не предусматривая наблюдаемого в настоящее время стремления обладающего всеми правами белого гетеросексуального мужчины занять положение жертвы. Рената Садецл в работе «(Из)вращения любви и ненависти» уделяет внимание «речи-ненависти» (hate speech) в контексте размышлений о поиске человеком утраченной идентичности. Славой Жижек, исследуя феномен насилия в современном мире и находя его причину в страхе перед Ближним также упоминает о насилии, присущем языку, и ограниченности толерантности, но только предполагает возможный путь по снижению уровня межкультурных и межличностных конфликтов, говоря о необходимости дозы отчуждения в социальной жизни. Исключением можно назвать разве что работу Джеймса Алисона «Вера над обидами и возмущением:<...>», представляющую собой анализ виктимизированного сознания и проект по его очищению от чувств вины и обиды, но, опять же, речь не о культуре виктимности в целом. Это позволяет заключить об отсутствии на данный момент единого и глубокого исследования, посвященного указанной проблематике.
Основную проблему можно представить в виде вопроса: что именно, какие социально-культурные условия, поспособствовали возникновению культуры виктимности?
Объектом исследования выступает непосредственно культура виктимности, как попытка навязывания виктимизированными группами нового морального кодекса, ущемляющего права остальной части социума.
Предметы исследования: имеющиеся наработки, определения и утверждения по указанной проблематике, также рассмотрим социальные реалии конца 20 - начала 21 века, иллюстрирующие теоретические положения темы культуры виктимности.
Следовательно, целью работы будет выявление механизма возникновения культуры виктимности и ответ на вопрос о возможности ее преодоления.
Это определяет постановку следующих задач:
• подробно ответить на вопрос, что такое «культура виктимности», отличая от того, чем она не является;
• пояснить основные понятия или составляющие этой культуры, т.е. политика прогрессивизма, safe space, trigger warnings, microaggression и hate speech;
• выявить социально-культурные условия, поспособствовавшие появлению и, в дальнейшем, постоянному расширению феномена культуры виктимности;
• прояснить вопрос о правомочности и результативности всех попыток правого регулирования оскорбительного дискурса;
• осмыслить имеющиеся наработки, определения и утверждения, касающиеся темы культуры виктимности;
• ответить на вопрос о возможности разумного, рационального и продуктивного диалога с викимизированными группами.
Структура работы. Вышеописанной системе задач соответствует следующая структура текста работы. Содержание разбито на три главы. Первая представляет собой раскрытие понятия «культуры виктимности», которое является отправной точкой и важным базовым элементом исследования. Также обращение к причинам и условиям возникновения этого сравнительно нового для американского и ряд европейских обществ феномена, рассмотрение наиболее значимых моментов, ставших этапами развития этого явления, также работ некоторых социологов, теоретиков, психоаналитиков, предпринимавших попытки анализа ситуации. Вторая посвящена вопросам о типе или виде ответственности, возникающей у говорящего субъекта и возможности очертить границы оскорбительного дискурса или «hate speech». В третьей главы будут осмыслены некоторые способы решения проблемы, предлагаемые в работах философов 20-21вв., рассмотрена сама возможность преодоления культуры виктимности и предложен путь, позволяющий если не разрешить конфликт, то хотя бы снизить остроту вопроса.
Полученные результаты представляют собой: четкое определение культуры виктимности; рассмотрение присущих ей свойств и ее структурных составляющих; выявление социально-культурных условий, а, конкретнее, среды, места возникновения феномена культуры виктимности; формулировка метода анализа дискурсивного пространства на предмет присутствия hate speech.
Отсюда новизна исследования, заключающаяся в синтезе и осмыслении имеющихся размышлений и взглядов как на виктимность сознания, так и на культуру виктимности. Также в предлагаемом способе по снижению уровня культуры виктимности, путем преобразования структур университетов, т.е. самой среды возникновения рассматриваемого феномена. Выводом и итогом работы являются: заключение о невозможности продуктивного диалога с виктимизированными группами, также утверждение о том, что университет не обязан защищать студентов от эмоционального дискомфорта, но может подготовить к миру, полном разногласий.
В настоящее время большинство дебатов по поводу культуры виктимности сосредоточены исключительно на вопросе о действительной реальности этого феномена, что, к сожалению, только усугубляет сложившуюся ситуацию. Приведенное в работе рассмотрение способов концептуализации и обработки информации виктимизированным сознанием, также его реакция на предположительно девиантное поведение, совершенно отличная от обыкновенных жалоб на простую группу, в самом деле, дает повод говорить о возникновении определенного морального кодекса. Использованные в работе цифры и факты исчерпывающе доказывают насущность и реальность проблемы, а потому актуальность выбранной темы.
В целом, исследование представляется нам успешным и законченным, хотя не исключает возможности дальнейшего и более глубокого анализа проблемы. Обозначенные во введении цель и задачи были реализованы полностью. В ходе работы было осуществлено следующее:
В первой главе дано определение культуры виктимности, как культуры постоянной оскорбляемости, культуры сверхчувственной восприимчивости к малейшим проявлениям агрессии, уверенности в исключительности собственного права быть неоскорбленным, своей маргинальности как легитимном праве навязывать свои ценности и лучшем оружии в борьбе за власть и привилегия. Выявлен ее ключевой момент и суть - превращение травмы в социальный капитал, т.е. теперь именно жертва является наиболее легитимным членом общества. Также присущее ей противоречие в виде активного и повсеместного использования свободы слова при артикуляции собственных проблем, зачастую приводя в качестве доводов довольно непопулярные и провокационные факты, но отказе в этом праве другим, обозначая неудобные аргументы как оскорбительные, что позволяет виктимной стороне блокировать любые проявления плюрализма ввиду их потенциальной опасности.
Рассмотрены смежные этой культуре понятия «позитивная дискриминация» и «fortune-telling» и ее основные категории, такие как microaggression, safe space, trigger warnings и hate speech. Обозначен факт возникновения новой терминологии для описания потенциально травмирующего поведения, язык, регламентация речи, или так называемая «политическая корректность», представляющая собой нечто большее нежели правила корректного ведения дискуссий, это точка зрения, стиль жизни, говоря конкретнее, мировоззрение, сформированное виктимизированными группами. Кроме того, представлены отличия культуры виктимности от жертвенности и других форм виктимности, заключающиеся главным образом в замкнутости на себе, внутри своего сознания, на реально или гипотетически причиненном ущербе и безосновательном требовании привилегий.
Указано на среду американских учебных заведений (не смотря на всю их безопасность и комфортность) как на источник и место возникновения культуры виктимности. Причинами тому являются следующие факты: интеллектуальная серьезность (которая способствует более острому восприятию преступлений против ценностей), социальное разнообразие на территории кампусов и чрезмерная опека преподавателей и руководства учебных заведений, способствующая росту инфантильности в сознании студентов, интолерантности, неспособности дистанцироваться от оскорблений.
Выявлены условия, поспособствовавшие распространению культуры виктимности за территорией университетских кампусов, которыми являются: подходы психиатрии («неважно, каков человек и каковы его проблемы, причина всего в его «неблагополучном детстве»); описанная Рикером переформулировка юридического понятия ответственности и возникновение идеи ответственности без вины; «позитивная политика» или прогрессивизм, фокусирующийся на «группах жертв», шлейф проблем, связанных с социальным многообразием на территории США и глобализация, как пишет Петер Слотердайк, «больше общения означает, прежде всего, больше конфликтов».
Также мотивы, побуждающие реального и мнимого потерпевшего занять положение жертвы, расширив предложенный Марком Гафни список причин еще на один пункт. Итак, «жертвой» движут: чувство отчаянной пустоты, желание избежать ответственности и причинить боль, демонизировать других и власть.
Перейдя к вопросу о правомочности и результативности всех попыток правого регулирования дискурса, во второй и третьих главах было установлено, что совершенно невозможно раз и навсегда маркировать некоторую часть дискурса как оскорбительную, составив что-то вроде списка слов, попадающий под категорию hate speech. Но это не означает невозможность в каждой конкретной ситуации делать выводы о присутствии или отсутствии hate speech в какой-либо части дискурса. Помощь в этом могут оказать рассмотренные концепции Хабермаса и Стросона, представляющие собой средства анализа дискурсивного пространства, обеспечивающие возможность выявлять отношения господства-подчинения, и метод, позволяющий диагностировать и предотвращать коммуникативные «патологии» современного общества. Что также может быть ответом на тезисы Лакана и Жижека о постоянном присутствии в дискурсе господствующего означающего и не «сбалансированности» человеческой коммуникации, также о том, что именно язык выступает первичным средством разделения и способом «бытия в разных мирах».
Цитируя нечто из уже существующего дискурсивного пространства, субъект имеет возможность выбирать то, что ему говорить, а потому ответственен за свою речь. Вид возникающей ответственности - скорее этическая, нежели юридическая, потому как этическая жизнь общества регулируется не законом, а системой общественных норм, тем, что Гегель называет Sittlichkeit. Но учитывая тенденцию последних лет к умножению законов, регулирующих hate speech, уместно было бы призвать к суждению «во имя морали меры» о чем пишет Рикер, выводя идею справедливости из добродетели благоразумия.
Ответом на вопрос о вероятности разумного, рационального и продуктивного диалога с викимизированными группами будет отрицание таковой возможности. Потому что позиция виктимизированного сознания - это уже пред-р ессентимент, пред-обида до начала любых форм взаимодействия. Возникновение фундаментальной чувственной реакции в виде возмущения и оскорбления не соразмерно или никак не связано с внешними импульсами. Слова, действия, события маркируются как опасные или потенциально травмирующие без видимых на то оснований, но исключительно на основании убеждения индивида в его праве и привилегии быть неоскорбленным. Дело даже не в том, что виктимизированное сознание не состоянии поделить оскорбления на преднамеренные и случайные, а в том, что оно по своему усмотрению и на свой вкус применяет предикаты trigger warnings, hate speech, microaggression к огромной части дискурса, всякий раз прикрываясь своим привилегированным положением жертвы.
Это также позволяет возразить Алисону, чей проект очищения виктимизированного сознания от обиды был рассмотрен в третьей главе, указав на тот факт, что виктимизированное сознание не способно на прощение в силу отсутствия реальной вины оскорбителя и базировании самого обвинения на субъективной категории чувства, т.е. просто утверждения «жертвы» о том, что ее обидели, присущего самой жертве желания, намерения обвинять. Однако, это не умалят значимость выявленного Алисоном механизма трансформации виктимности сознания в культуру виктимности, что является важным для реализации намеченной в этой работе цели.
Кроме того, была рассмотрена позиция Жижека, представляющая собой утверждение о необходимости доли отчуждения в социальной жизни, как залога мирного сосуществования, и присутствии в человеческой коммуникации сразу и одновременно двух установок: на «понимание друг друга» и на «отстраненность друг от друга», их взаимодополняемость. Хотя представляется довольно затруднительным провести границу между невмешательством во внутренний в мир Другого, игнорированием ближайших соседей, защитными стенами «вежливости» и пугающим равнодушием, примерами которого изобилует история. Что именно должно быть исключено из области беспокоящего нас в рамках нашей этики ради сохранения и возможности существования самой этой нашей этической позиции? Тем не менее, умение воздерживаться от чрезмерного сочувствия, безусловно, способно замедлить рост культуры виктимности, т.к. помешает виктимизированным группам в поисках сочувствия у третьих лиц.
Окончательное решение проблемы представляется нам невозможным, как и существование мира без конфликтов, о чем еще в 19в. писал Эмиль Дюркгейм. Но это не означает тщетности всех попыток снизить уровень культуры виктимности и ослабить напряжение между виктимизированными группами и остальной частью социума.
Ключевыми моментами для осуществления поставленной цели являются представления о месте возникновения культуры виктимности (университетская среда) и присущего ей свойства постоянно икать сторонников и прибегать к поддержке третьих лиц, избегая самостоятельного решения проблем. Отсюда предлагаемое решение: необходимо изменить сам способ организации университетов. Это подразумевает отмену ряда последних законов, связанных с microagression и сокращение численности представителей администрации, к чьей помощи обычно взывают, либо винят в недостаточной заботе, виктимизированные группы. Главной идеей указанного способа по преобразованию структуры образовательных учреждений должно стать утверждение о том, университет не обязан защищать студентов от эмоционального дискомфорта, но может подготовить к миру, полном разногласий.
В целом, исследование представляется нам успешным и законченным, хотя не исключает возможности дальнейшего и более глубокого анализа проблемы. Обозначенные во введении цель и задачи были реализованы полностью. В ходе работы было осуществлено следующее:
В первой главе дано определение культуры виктимности, как культуры постоянной оскорбляемости, культуры сверхчувственной восприимчивости к малейшим проявлениям агрессии, уверенности в исключительности собственного права быть неоскорбленным, своей маргинальности как легитимном праве навязывать свои ценности и лучшем оружии в борьбе за власть и привилегия. Выявлен ее ключевой момент и суть - превращение травмы в социальный капитал, т.е. теперь именно жертва является наиболее легитимным членом общества. Также присущее ей противоречие в виде активного и повсеместного использования свободы слова при артикуляции собственных проблем, зачастую приводя в качестве доводов довольно непопулярные и провокационные факты, но отказе в этом праве другим, обозначая неудобные аргументы как оскорбительные, что позволяет виктимной стороне блокировать любые проявления плюрализма ввиду их потенциальной опасности.
Рассмотрены смежные этой культуре понятия «позитивная дискриминация» и «fortune-telling» и ее основные категории, такие как microaggression, safe space, trigger warnings и hate speech. Обозначен факт возникновения новой терминологии для описания потенциально травмирующего поведения, язык, регламентация речи, или так называемая «политическая корректность», представляющая собой нечто большее нежели правила корректного ведения дискуссий, это точка зрения, стиль жизни, говоря конкретнее, мировоззрение, сформированное виктимизированными группами. Кроме того, представлены отличия культуры виктимности от жертвенности и других форм виктимности, заключающиеся главным образом в замкнутости на себе, внутри своего сознания, на реально или гипотетически причиненном ущербе и безосновательном требовании привилегий.
Указано на среду американских учебных заведений (не смотря на всю их безопасность и комфортность) как на источник и место возникновения культуры виктимности. Причинами тому являются следующие факты: интеллектуальная серьезность (которая способствует более острому восприятию преступлений против ценностей), социальное разнообразие на территории кампусов и чрезмерная опека преподавателей и руководства учебных заведений, способствующая росту инфантильности в сознании студентов, интолерантности, неспособности дистанцироваться от оскорблений.
Выявлены условия, поспособствовавшие распространению культуры виктимности за территорией университетских кампусов, которыми являются: подходы психиатрии («неважно, каков человек и каковы его проблемы, причина всего в его «неблагополучном детстве»); описанная Рикером переформулировка юридического понятия ответственности и возникновение идеи ответственности без вины; «позитивная политика» или прогрессивизм, фокусирующийся на «группах жертв», шлейф проблем, связанных с социальным многообразием на территории США и глобализация, как пишет Петер Слотердайк, «больше общения означает, прежде всего, больше конфликтов».
Также мотивы, побуждающие реального и мнимого потерпевшего занять положение жертвы, расширив предложенный Марком Гафни список причин еще на один пункт. Итак, «жертвой» движут: чувство отчаянной пустоты, желание избежать ответственности и причинить боль, демонизировать других и власть.
Перейдя к вопросу о правомочности и результативности всех попыток правого регулирования дискурса, во второй и третьих главах было установлено, что совершенно невозможно раз и навсегда маркировать некоторую часть дискурса как оскорбительную, составив что-то вроде списка слов, попадающий под категорию hate speech. Но это не означает невозможность в каждой конкретной ситуации делать выводы о присутствии или отсутствии hate speech в какой-либо части дискурса. Помощь в этом могут оказать рассмотренные концепции Хабермаса и Стросона, представляющие собой средства анализа дискурсивного пространства, обеспечивающие возможность выявлять отношения господства-подчинения, и метод, позволяющий диагностировать и предотвращать коммуникативные «патологии» современного общества. Что также может быть ответом на тезисы Лакана и Жижека о постоянном присутствии в дискурсе господствующего означающего и не «сбалансированности» человеческой коммуникации, также о том, что именно язык выступает первичным средством разделения и способом «бытия в разных мирах».
Цитируя нечто из уже существующего дискурсивного пространства, субъект имеет возможность выбирать то, что ему говорить, а потому ответственен за свою речь. Вид возникающей ответственности - скорее этическая, нежели юридическая, потому как этическая жизнь общества регулируется не законом, а системой общественных норм, тем, что Гегель называет Sittlichkeit. Но учитывая тенденцию последних лет к умножению законов, регулирующих hate speech, уместно было бы призвать к суждению «во имя морали меры» о чем пишет Рикер, выводя идею справедливости из добродетели благоразумия.
Ответом на вопрос о вероятности разумного, рационального и продуктивного диалога с викимизированными группами будет отрицание таковой возможности. Потому что позиция виктимизированного сознания - это уже пред-р ессентимент, пред-обида до начала любых форм взаимодействия. Возникновение фундаментальной чувственной реакции в виде возмущения и оскорбления не соразмерно или никак не связано с внешними импульсами. Слова, действия, события маркируются как опасные или потенциально травмирующие без видимых на то оснований, но исключительно на основании убеждения индивида в его праве и привилегии быть неоскорбленным. Дело даже не в том, что виктимизированное сознание не состоянии поделить оскорбления на преднамеренные и случайные, а в том, что оно по своему усмотрению и на свой вкус применяет предикаты trigger warnings, hate speech, microaggression к огромной части дискурса, всякий раз прикрываясь своим привилегированным положением жертвы.
Это также позволяет возразить Алисону, чей проект очищения виктимизированного сознания от обиды был рассмотрен в третьей главе, указав на тот факт, что виктимизированное сознание не способно на прощение в силу отсутствия реальной вины оскорбителя и базировании самого обвинения на субъективной категории чувства, т.е. просто утверждения «жертвы» о том, что ее обидели, присущего самой жертве желания, намерения обвинять. Однако, это не умалят значимость выявленного Алисоном механизма трансформации виктимности сознания в культуру виктимности, что является важным для реализации намеченной в этой работе цели.
Кроме того, была рассмотрена позиция Жижека, представляющая собой утверждение о необходимости доли отчуждения в социальной жизни, как залога мирного сосуществования, и присутствии в человеческой коммуникации сразу и одновременно двух установок: на «понимание друг друга» и на «отстраненность друг от друга», их взаимодополняемость. Хотя представляется довольно затруднительным провести границу между невмешательством во внутренний в мир Другого, игнорированием ближайших соседей, защитными стенами «вежливости» и пугающим равнодушием, примерами которого изобилует история. Что именно должно быть исключено из области беспокоящего нас в рамках нашей этики ради сохранения и возможности существования самой этой нашей этической позиции? Тем не менее, умение воздерживаться от чрезмерного сочувствия, безусловно, способно замедлить рост культуры виктимности, т.к. помешает виктимизированным группам в поисках сочувствия у третьих лиц.
Окончательное решение проблемы представляется нам невозможным, как и существование мира без конфликтов, о чем еще в 19в. писал Эмиль Дюркгейм. Но это не означает тщетности всех попыток снизить уровень культуры виктимности и ослабить напряжение между виктимизированными группами и остальной частью социума.
Ключевыми моментами для осуществления поставленной цели являются представления о месте возникновения культуры виктимности (университетская среда) и присущего ей свойства постоянно икать сторонников и прибегать к поддержке третьих лиц, избегая самостоятельного решения проблем. Отсюда предлагаемое решение: необходимо изменить сам способ организации университетов. Это подразумевает отмену ряда последних законов, связанных с microagression и сокращение численности представителей администрации, к чьей помощи обычно взывают, либо винят в недостаточной заботе, виктимизированные группы. Главной идеей указанного способа по преобразованию структуры образовательных учреждений должно стать утверждение о том, университет не обязан защищать студентов от эмоционального дискомфорта, но может подготовить к миру, полном разногласий.
