ОБРАЗЫ ВРАГОВ И СОЮЗНИКОВ В СОДЕРЖАНИИ ПРОПАГАНДЫ РОССИЙСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА АДМИРАЛА А.В. КОЛЧАКА
|
Аннотация
ВВЕДЕНИЕ 3
Глава 1 Образы врагов и союзников в содержании правительственной печатной пропаганды на востоке России 16
1.1 Репрезентация образа врага в газете «Правительственный вестник» 16
1.2 Репрезентация образа союзников в газете «Правительственный вестник» 31
Глава 2 Образы врагов и союзников в коммуникативных и мемориальных практиках участников антибольшевистского движения на востоке России 44
2.1 Конструирование образов врага в рамках взаимодействия власти и общества и эго
документах участников антибольшевистского движения 44
2.2 Паттерны восприятия и репрезентации образа союзников антибольшевистскими
силами 56
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 65
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 69
ВВЕДЕНИЕ 3
Глава 1 Образы врагов и союзников в содержании правительственной печатной пропаганды на востоке России 16
1.1 Репрезентация образа врага в газете «Правительственный вестник» 16
1.2 Репрезентация образа союзников в газете «Правительственный вестник» 31
Глава 2 Образы врагов и союзников в коммуникативных и мемориальных практиках участников антибольшевистского движения на востоке России 44
2.1 Конструирование образов врага в рамках взаимодействия власти и общества и эго
документах участников антибольшевистского движения 44
2.2 Паттерны восприятия и репрезентации образа союзников антибольшевистскими
силами 56
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 65
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 69
Актуальность исследования. По мнению Э. Нольте «эпоха, потребовавшая больше человеческих жертв, чем какая-либо другая, именно поэтому нуждается в полном напряжении мышления»1. Данное суждение релевантно и относительно Гражданской войны, превратившей жестокость, страх, ненависть, страдания, болезнь и смерть в обыденность.
Братоубийственная война поставила вопрос об индивидуальном выживании превыше нравственности и вообще человечности, что привело к немыслимому размаху жестокости. Ужасное кровопролитие происходило внутри некогда единой страны, внутри некогда единого народа. Любой человек причастный русской культуре и размышляющий об истории России согласится с суждением о том, что о Гражданской войне вспоминать, говорить и писать весьма сложно, а порой и вовсе невозможно, так как в сознании возникает стремление отстраниться от прошлого, причиняющего невыносимое душевное страдание. В этой дистанции, в этом желании забыть и проявляется главный симптом исторической травмы.
Гражданская война по-прежнему влияет на нас, потомков тех, кто был ее участником или же свидетелем. И влияние это проявляется не только в социальном пространстве, но и в политическом. Ведь мы живем в стране, которая прошла через горнило ожесточенного внутреннего конфликта, требовавшего применения чрезвычайных мер: крайнего ужесточения политического режима, тотальной милитаризации. Исходя из сказанного, мы можем артикулировать самое важное, по нашему мнению, суждение об актуальности рационализации исторического знания о Гражданской войне в целом и представлениях белых о врагах и союзниках, в частности. Мы полагаем, что решение исследовательской проблемы, с которой мы столкнулись, позволит до определенной степени гармонизировать память о травматическом прошлом Гражданской войны. В свою очередь, даже небольшой шаг в сторону выполнения данной глобальной задачи, в сущности являющейся одним из ключевых аспектов деонтологии корпорации историков, окажет благотворное влияние на политическую и социальную сферы жизни современного российского общества.
Кроме того, следует обратить внимание на актуальный историографический контекст исследований антибольшевистского движения. В последнее время появляется все больше работ, в которых мы наблюдаем тенденцию к расширению проблемного поля, использованию новых методов и подходов, а также их синтезу. «На смену политикоидеологическому дискурсу с неизбежной для него конфронтацией, - пишет В.И. Голдин, - должен прийти культурный и культурологический, с переносом центра исследовательской деятельности на культурные фронты познания: поиск культурных смыслов, изучение символов, ритуалов, ценностей, межкультурных коммуникаций»2. В данном контексте появляются публикации, в которых исследователи фокусируются на реконструкции образа «Другого» как части идеологии Белого движения в Сибири. В частности, учеными уже положено начало исследовательской программы по изучению образа союзников в политических нарративах и символических практиках антибольшевистского движения на востоке России. Исследование же образов врагов и союзников позволит дополнить наше знание о политической культуре и политической самоидентификации антибольшевистского движения.
Степень изученности. Наше рассуждение об исследованиях, пересекающихся с проблемой, над решением которой мы работаем, можно разделить на три части. Во-первых, мы рассмотрим труды, посвященные содержанию идеологии Белого движения, а также пропагандистской деятельности антибольшевистских правительств в Сибири. Во-вторых, обратимся к исследованиям, которые проводятся в русле исторической имагологии, а также военно-исторической антропологии и охватывают период, предваряющий Гражданскую войну в России. Также мы охарактеризуем работы, в которых непосредственно освещается вопрос о репрезентации образа союзников в периодической печати антибольшевистских правительств Востока России. Наконец, мы будем говорить про исследования представлений белых о противнике.
В начале 1990-х гг. ввиду кардинального изменения политических, социальных и культурных реалий в России, историки начали иначе изучать Гражданскую войну. В прежние времена исследования противостояния белых и красных были весьма ангажированы. От ученых требовалась интерпретация прошлого, тем более победоносного для красных, основанная исключительно на марксистском учении. После упразднения советского авторитетного языка, регламентировавшего с особой строгостью гуманитарные дисциплины, история Белого движения стала набирать популярность в научном сообществе.
...
Братоубийственная война поставила вопрос об индивидуальном выживании превыше нравственности и вообще человечности, что привело к немыслимому размаху жестокости. Ужасное кровопролитие происходило внутри некогда единой страны, внутри некогда единого народа. Любой человек причастный русской культуре и размышляющий об истории России согласится с суждением о том, что о Гражданской войне вспоминать, говорить и писать весьма сложно, а порой и вовсе невозможно, так как в сознании возникает стремление отстраниться от прошлого, причиняющего невыносимое душевное страдание. В этой дистанции, в этом желании забыть и проявляется главный симптом исторической травмы.
Гражданская война по-прежнему влияет на нас, потомков тех, кто был ее участником или же свидетелем. И влияние это проявляется не только в социальном пространстве, но и в политическом. Ведь мы живем в стране, которая прошла через горнило ожесточенного внутреннего конфликта, требовавшего применения чрезвычайных мер: крайнего ужесточения политического режима, тотальной милитаризации. Исходя из сказанного, мы можем артикулировать самое важное, по нашему мнению, суждение об актуальности рационализации исторического знания о Гражданской войне в целом и представлениях белых о врагах и союзниках, в частности. Мы полагаем, что решение исследовательской проблемы, с которой мы столкнулись, позволит до определенной степени гармонизировать память о травматическом прошлом Гражданской войны. В свою очередь, даже небольшой шаг в сторону выполнения данной глобальной задачи, в сущности являющейся одним из ключевых аспектов деонтологии корпорации историков, окажет благотворное влияние на политическую и социальную сферы жизни современного российского общества.
Кроме того, следует обратить внимание на актуальный историографический контекст исследований антибольшевистского движения. В последнее время появляется все больше работ, в которых мы наблюдаем тенденцию к расширению проблемного поля, использованию новых методов и подходов, а также их синтезу. «На смену политикоидеологическому дискурсу с неизбежной для него конфронтацией, - пишет В.И. Голдин, - должен прийти культурный и культурологический, с переносом центра исследовательской деятельности на культурные фронты познания: поиск культурных смыслов, изучение символов, ритуалов, ценностей, межкультурных коммуникаций»2. В данном контексте появляются публикации, в которых исследователи фокусируются на реконструкции образа «Другого» как части идеологии Белого движения в Сибири. В частности, учеными уже положено начало исследовательской программы по изучению образа союзников в политических нарративах и символических практиках антибольшевистского движения на востоке России. Исследование же образов врагов и союзников позволит дополнить наше знание о политической культуре и политической самоидентификации антибольшевистского движения.
Степень изученности. Наше рассуждение об исследованиях, пересекающихся с проблемой, над решением которой мы работаем, можно разделить на три части. Во-первых, мы рассмотрим труды, посвященные содержанию идеологии Белого движения, а также пропагандистской деятельности антибольшевистских правительств в Сибири. Во-вторых, обратимся к исследованиям, которые проводятся в русле исторической имагологии, а также военно-исторической антропологии и охватывают период, предваряющий Гражданскую войну в России. Также мы охарактеризуем работы, в которых непосредственно освещается вопрос о репрезентации образа союзников в периодической печати антибольшевистских правительств Востока России. Наконец, мы будем говорить про исследования представлений белых о противнике.
В начале 1990-х гг. ввиду кардинального изменения политических, социальных и культурных реалий в России, историки начали иначе изучать Гражданскую войну. В прежние времена исследования противостояния белых и красных были весьма ангажированы. От ученых требовалась интерпретация прошлого, тем более победоносного для красных, основанная исключительно на марксистском учении. После упразднения советского авторитетного языка, регламентировавшего с особой строгостью гуманитарные дисциплины, история Белого движения стала набирать популярность в научном сообществе.
...
Эмоциональный режим Российского правительства адмирала А.В. Колчака конструировался и поддерживался при помощи печатной пропаганды. На страницах прессы артикулировалась эмоциональная навигация по отношению к объектам «враг» и «союзник». В ходе анализа мы выявили ключевые представления о «большевизме как источнике разрушения, страдания и смерти», «большевизме как болезни», «большевизме как псевдосоциализме и комиссародержавии», «большевиках как трусливых врагах», «большевиках как врагах Божьих». Образ союзников репрезентировался амбивалентно как Другое-помощник и Другое-образец. Данные представления о врагах и союзниках обладали не только констативной функцией, но и перформативной. По замыслу пропагандистов плотное повествование о красном терроре, направленном на крестьян, рабочих, интеллигенцию, духовенство, коммерсантов и военных должно было вызывать боязнь оказаться под властью большевиков у соответствующих социальных групп. Благодаря такой репрезентационной стратегии артикулировалась адаптированная под все слои населения интерпретация эмотивного выражения страха перед большевизмом.
Однако гротескное повествование об ужасах повседневной жизни в Советской России, основанное преимущественно на недостоверных слухах, как это мы отчетливо видим на примере сведений о расстреле проф. А.Е. Фаворского, могло показаться неубедительным для политически грамотных и критически мыслящих читателей. Для такого реципиента пропагандисты писали статьи, в которых приводились авторитетные мнения «истинных социалистов» Европы о «псевдосоциализме» и «комиссародержавии» большевиков. Благодаря данной репрезентационной стратегии артикулировались эмотивные высказывания, высмеивавшие противника, указывавшие на его маргинальный статус, слабость и одиночество, а также несостоятельность идеи о мировой революции. Также мы полагаем, что данные представления о красных могли быть ориентированы на разрушение иллюзий об их искреннем стремлении привести человечество к социализму у читателей газеты, которые симпатизировали левым идеям.
При помощи повествования о бегущих в страхе с полей сражений большевиках артикулировались эмотивные высказывания о трусливом враге, которые должны были, по замыслу пропагандистов, побуждать, с одной стороны, иронизировать над ним, с другой - перестать его бояться, как соперника в вооруженном противостоянии. Мы думаем, что целевой читательской аудиторией данного авторитетного эмотивного высказывания были военные или же потенциальные призывники, для которых являлось важным абстрагироваться от страха перед противником и смело идти в бой.
Благодаря рассуждению о предательской деятельности большевиков в годы Великой войны, из-за которой оказались попраны жертвы русского народа, был заключен «позорный Брестский мир», артикулировалось эмотивное высказывание о врагах национального государства, которое могло вызывать чувство гнева у представителей военной корпорации, для которых сепаратный мир с Германией помещал красных в разряд пособников немцев, а также у патриотически настроенных граждан, в сознании которых интернационализм обладал чрезвычайно негативными коннотациями. Другой вид гнева конструировался с помощью описания богоборческих действий противника: разрушений храмов, издевательств над священниками, воинствующего атеизма. Таким образом артикулировалось эмотивное высказывание о большевиках как врагах Божьих, которое адресовалось, в первую очередь, православным христианам, которые могли, исходя из Нагорной проповеди, проявлять непротивление интегральному злу - большевизму. По замыслу пропагандистов данное эмотивное высказывание должно было вызывать чувство праведного гнева к врагу, легитимировавшее стремление уничтожить его, и, кроме того, приближающее к Богу, делающее противостояние большевикам соработничеством Ему.
Пожалуй, самым универсальным было эмотивное высказывание о большевизме как болезни. С помощью данной структурной метафоры пропагандисты конструировали понятную для широких масс населения и обладающую высоким аффективным зарядом регулятивную зону концепта «враг», так как любому человеку становилось понятно, что инфицирования красной бациллой нужно было всячески избегать, но, если это произошло, то нужно было проводить хирургическое лечение.
Навигация чувств объекта «враг» преимущественно содержала эмотивные высказывания, причинявшие читателям газеты мобилизующее эмоциональное страдание. Поэтому необходимо было сконструировать Другое-помощник и Другое-образец, которые бы позволили сбалансировать эмоциональный режим. Так, вторым ключевым объектом навигации чувств были союзники, помощь которых, как полагали пропагандисты, должна была успокаивать население, вселяя уверенность в скорой победе над большевиками. В официальной прессе задавались паттерны восприятия Другого-помощника. В частности, утверждалось, что союзники помогают России, так как борьба с большевиками - это продолжение войны с Германией. Когда после Компьенского перемирия данное суждение потеряло актуальность, пресса обратилась к памяти об огромном вкладе русского народа в победу в Великой войне в качестве объяснения гарантированности союзной помощи белым. Другой паттерн восприятия заключался в суждении о том, что страны Антанты заинтересованы в ликвидации большевизма и прекращении Гражданской войны для обеспечения безопасности послевоенной Европы от красной угрозы. И наконец, на страницах газет говорилось о широкомасштабной военно-экономической бескорыстной помощи союзников. Репрезентация Другого-образца была основой для конструирования эмоциональных норм для идеального гражданина «возрождающейся России». В официальной прессе утверждалось, что большевики и немцы ведут войны, чтобы сеять разруху - союзники, являясь образцом благородства и законности, воюют для мира. Интернационалисты-большевики разрушают национальное государство - союзники занимаются национальным строительством и помогают создать «здоровую нацию» русским. Большевики установили на подконтрольных территориях «псевдосоциализм» и «комиссародержавие» - союзные державы являются «истинными демократиями», которые помогают России вернуться в ряды цивилизованных свободных стран.
...
Однако гротескное повествование об ужасах повседневной жизни в Советской России, основанное преимущественно на недостоверных слухах, как это мы отчетливо видим на примере сведений о расстреле проф. А.Е. Фаворского, могло показаться неубедительным для политически грамотных и критически мыслящих читателей. Для такого реципиента пропагандисты писали статьи, в которых приводились авторитетные мнения «истинных социалистов» Европы о «псевдосоциализме» и «комиссародержавии» большевиков. Благодаря данной репрезентационной стратегии артикулировались эмотивные высказывания, высмеивавшие противника, указывавшие на его маргинальный статус, слабость и одиночество, а также несостоятельность идеи о мировой революции. Также мы полагаем, что данные представления о красных могли быть ориентированы на разрушение иллюзий об их искреннем стремлении привести человечество к социализму у читателей газеты, которые симпатизировали левым идеям.
При помощи повествования о бегущих в страхе с полей сражений большевиках артикулировались эмотивные высказывания о трусливом враге, которые должны были, по замыслу пропагандистов, побуждать, с одной стороны, иронизировать над ним, с другой - перестать его бояться, как соперника в вооруженном противостоянии. Мы думаем, что целевой читательской аудиторией данного авторитетного эмотивного высказывания были военные или же потенциальные призывники, для которых являлось важным абстрагироваться от страха перед противником и смело идти в бой.
Благодаря рассуждению о предательской деятельности большевиков в годы Великой войны, из-за которой оказались попраны жертвы русского народа, был заключен «позорный Брестский мир», артикулировалось эмотивное высказывание о врагах национального государства, которое могло вызывать чувство гнева у представителей военной корпорации, для которых сепаратный мир с Германией помещал красных в разряд пособников немцев, а также у патриотически настроенных граждан, в сознании которых интернационализм обладал чрезвычайно негативными коннотациями. Другой вид гнева конструировался с помощью описания богоборческих действий противника: разрушений храмов, издевательств над священниками, воинствующего атеизма. Таким образом артикулировалось эмотивное высказывание о большевиках как врагах Божьих, которое адресовалось, в первую очередь, православным христианам, которые могли, исходя из Нагорной проповеди, проявлять непротивление интегральному злу - большевизму. По замыслу пропагандистов данное эмотивное высказывание должно было вызывать чувство праведного гнева к врагу, легитимировавшее стремление уничтожить его, и, кроме того, приближающее к Богу, делающее противостояние большевикам соработничеством Ему.
Пожалуй, самым универсальным было эмотивное высказывание о большевизме как болезни. С помощью данной структурной метафоры пропагандисты конструировали понятную для широких масс населения и обладающую высоким аффективным зарядом регулятивную зону концепта «враг», так как любому человеку становилось понятно, что инфицирования красной бациллой нужно было всячески избегать, но, если это произошло, то нужно было проводить хирургическое лечение.
Навигация чувств объекта «враг» преимущественно содержала эмотивные высказывания, причинявшие читателям газеты мобилизующее эмоциональное страдание. Поэтому необходимо было сконструировать Другое-помощник и Другое-образец, которые бы позволили сбалансировать эмоциональный режим. Так, вторым ключевым объектом навигации чувств были союзники, помощь которых, как полагали пропагандисты, должна была успокаивать население, вселяя уверенность в скорой победе над большевиками. В официальной прессе задавались паттерны восприятия Другого-помощника. В частности, утверждалось, что союзники помогают России, так как борьба с большевиками - это продолжение войны с Германией. Когда после Компьенского перемирия данное суждение потеряло актуальность, пресса обратилась к памяти об огромном вкладе русского народа в победу в Великой войне в качестве объяснения гарантированности союзной помощи белым. Другой паттерн восприятия заключался в суждении о том, что страны Антанты заинтересованы в ликвидации большевизма и прекращении Гражданской войны для обеспечения безопасности послевоенной Европы от красной угрозы. И наконец, на страницах газет говорилось о широкомасштабной военно-экономической бескорыстной помощи союзников. Репрезентация Другого-образца была основой для конструирования эмоциональных норм для идеального гражданина «возрождающейся России». В официальной прессе утверждалось, что большевики и немцы ведут войны, чтобы сеять разруху - союзники, являясь образцом благородства и законности, воюют для мира. Интернационалисты-большевики разрушают национальное государство - союзники занимаются национальным строительством и помогают создать «здоровую нацию» русским. Большевики установили на подконтрольных территориях «псевдосоциализм» и «комиссародержавие» - союзные державы являются «истинными демократиями», которые помогают России вернуться в ряды цивилизованных свободных стран.
...
Подобные работы
- Репрезентации революции 1917 г. и Гражданской войны в периодической печати Томской губернии 1917-1919 гг.
Дипломные работы, ВКР, история . Язык работы: Русский. Цена: 4650 р. Год сдачи: 2024