ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ ЕВРЕЙСКИХ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В КОНЦЕ XIX ВЕКА
|
Аннотация
Введение 4
Глава 1. Российское еврейство в общественных структурах к 1880-м гг 10
1.1 Российские и еврейские автономные структуры пореформенного периода 10
1.2 Корпоративные и ценностные особенности еврейской интеллигенции
пореформенного периода 25
Глава 2. Светские еврейские интеллектуалы в публичном пространстве позднеимперской России 38
2.1 Основные общественно-политические течения светской части еврейства:
просопографический анализ 38
2.2 Репрезентация изменений идеологического пространства на страницах
периодической печати 53
Заключение 70
Список источников и литературы 73
Введение 4
Глава 1. Российское еврейство в общественных структурах к 1880-м гг 10
1.1 Российские и еврейские автономные структуры пореформенного периода 10
1.2 Корпоративные и ценностные особенности еврейской интеллигенции
пореформенного периода 25
Глава 2. Светские еврейские интеллектуалы в публичном пространстве позднеимперской России 38
2.1 Основные общественно-политические течения светской части еврейства:
просопографический анализ 38
2.2 Репрезентация изменений идеологического пространства на страницах
периодической печати 53
Заключение 70
Список источников и литературы 73
Актуальность данного исследования связана с потребностью объяснения мотивов, которые лежали в основе деятельности людей, ставших зачинателями новых течений в еврейской общественно-политической жизни на рубеже XIX и XX вв.: сионизм и территориализм. Российское еврейство подвергалось ряду погромов на протяжении XIX в., при этом общественная активность еврейских интеллектуалов светского направления в пореформенный период имела довольно широкий размах, однако именно период погромов и ограничительных мер в отношении евреев в России 1880-х гг.1 стал наиболее продуктивным в отношении создания ответов на подобные вызовы.
Таким образом, проблему исследования можно сформулировать следующим образом: от чего зависели мотивы общественно-политической деятельности еврейских интеллектуалов светского направления периода конца XIX в.?
Историография изучения данной и близкой к этой проблематик может быть отсчитана с работы В. Зомбарта, который отмечал значимость «духа» в бытовой и экономической жизни общества, в том числе, и в еврейских общинах, рассматривая основные ценности и моральные категории евреев в процессе формирующегося капитализма Раннего Нового времени.2
Непосредственно к вопросу мотиваций русско-еврейских интеллектуалов обращается Э. Хаберер в работе «Jews and Revolution in Nineteenth-Century Russia», который рассматривает ценностные ориентации, как личного свойства, так и общественно-политического, которые привлекали еврейскую образованную молодежь в русское революционное движение.3 Можно выделить работу Д. Пензлара «Zionism and Technocracy: The Engineering of Jewish Settlement in Palestine, 1870-1918», который увязывает развитие идей ценности земледельческого труда и ремесла в еврейском сообществе позднеимперского периода, сионизма как политического течения и этики продуктивности, которая разделялась светскими еврейскими интеллектуалами4.
Другой работой, обращающейся к данной проблематике, является сочинение В. Щедрина «Jewish Souls, Bureaucratic Minds: Jewish Bureaucracy and Policymaking in Late Imperial Russia, 1850—1917», который увязывает развитие структуры еврейской бюрократии в позднеимперской России с параллельным развитием этики продуктивного труда чиновника и этики общественной пользы, которые стали руководством для деятельности ученых евреев и работников государственной системы еврейского образования.5
Важной для понимания изменения представлений еврейских интеллектуалов светского направления начиная с пореформенного периода является работа Э. Штерна «Jewish Materialism: The Intellectual Revolution of 1870s», в которой рассматривается переход от традиционной образованности к светской, «материалистической», которая и стала основой для нового мировоззрения будущих поколений еврейских интеллектуалов.6
Объектом изучения данной работы является сообщество еврейских светских интеллектуалов России позднеимперского периода в конце 1870—первой половине 1890-х гг.; предметом изучения зависимость между общественно-политическими взглядами еврейских интеллектуалов и их этосом, изменяющимся под влиянием социальнополитических обстоятельств в позднеимперской России.
Гипотезой исследования является следующий тезис: существует прямая зависимость общественно-политических предпочтений от этоса, связанного с социальным профилем интеллектуала.
Целью данной работы является установление зависимости между приверженностью светских интеллектуалов разным течениям общественно-политических воззрений, этоса их сообществ и изменением социально-политических обстоятельств позднеимперской России.
Для достижения поставленной цели необходимо выполнить следующие задачи:
1. Охарактеризовать состояние основных элементов общественного пространства к конце 1870-х — первой половине 1890-х гг. — периодической печати и публицистики, общественных организаций (клубы, салоны, кружки и пр.), внегосударственных корпоративных связей — для того, чтобы определить место еврейских интеллектуалов в этом пространстве.
...
Таким образом, проблему исследования можно сформулировать следующим образом: от чего зависели мотивы общественно-политической деятельности еврейских интеллектуалов светского направления периода конца XIX в.?
Историография изучения данной и близкой к этой проблематик может быть отсчитана с работы В. Зомбарта, который отмечал значимость «духа» в бытовой и экономической жизни общества, в том числе, и в еврейских общинах, рассматривая основные ценности и моральные категории евреев в процессе формирующегося капитализма Раннего Нового времени.2
Непосредственно к вопросу мотиваций русско-еврейских интеллектуалов обращается Э. Хаберер в работе «Jews and Revolution in Nineteenth-Century Russia», который рассматривает ценностные ориентации, как личного свойства, так и общественно-политического, которые привлекали еврейскую образованную молодежь в русское революционное движение.3 Можно выделить работу Д. Пензлара «Zionism and Technocracy: The Engineering of Jewish Settlement in Palestine, 1870-1918», который увязывает развитие идей ценности земледельческого труда и ремесла в еврейском сообществе позднеимперского периода, сионизма как политического течения и этики продуктивности, которая разделялась светскими еврейскими интеллектуалами4.
Другой работой, обращающейся к данной проблематике, является сочинение В. Щедрина «Jewish Souls, Bureaucratic Minds: Jewish Bureaucracy and Policymaking in Late Imperial Russia, 1850—1917», который увязывает развитие структуры еврейской бюрократии в позднеимперской России с параллельным развитием этики продуктивного труда чиновника и этики общественной пользы, которые стали руководством для деятельности ученых евреев и работников государственной системы еврейского образования.5
Важной для понимания изменения представлений еврейских интеллектуалов светского направления начиная с пореформенного периода является работа Э. Штерна «Jewish Materialism: The Intellectual Revolution of 1870s», в которой рассматривается переход от традиционной образованности к светской, «материалистической», которая и стала основой для нового мировоззрения будущих поколений еврейских интеллектуалов.6
Объектом изучения данной работы является сообщество еврейских светских интеллектуалов России позднеимперского периода в конце 1870—первой половине 1890-х гг.; предметом изучения зависимость между общественно-политическими взглядами еврейских интеллектуалов и их этосом, изменяющимся под влиянием социальнополитических обстоятельств в позднеимперской России.
Гипотезой исследования является следующий тезис: существует прямая зависимость общественно-политических предпочтений от этоса, связанного с социальным профилем интеллектуала.
Целью данной работы является установление зависимости между приверженностью светских интеллектуалов разным течениям общественно-политических воззрений, этоса их сообществ и изменением социально-политических обстоятельств позднеимперской России.
Для достижения поставленной цели необходимо выполнить следующие задачи:
1. Охарактеризовать состояние основных элементов общественного пространства к конце 1870-х — первой половине 1890-х гг. — периодической печати и публицистики, общественных организаций (клубы, салоны, кружки и пр.), внегосударственных корпоративных связей — для того, чтобы определить место еврейских интеллектуалов в этом пространстве.
...
В течение пореформенного периода в российском обществе складываются условия для возникновения публичного пространства, в рамках которого возможно обустройство социальной взаимопомощи, укрепления внутрикорпоративных и межгрупповых отношений при помощи участия в земском самоуправлении, а также при помощи широких возможностей в сфере благотворительности и свободных ассоциаций, которые стали основой для автономной мобилизации материальных и человеческих ресурсов для развития самостоятельной общественной деятельности с минимальным, по меркам актуальных на тот момент обстоятельств, вмешательством государства. Важной частью этого пространства были научно-образовательные объединения, деятельность которых способствовала повышению качества человеческого капитала. Благодаря цензурной реформе стала возможна и ограниченная общественная дискуссия.
Еврейская общественная жизнь получила развитие в том же русле, что и общероссийская позднеимперского периода: налаживается благотворительность и работа научно-образовательных организаций. Вместе с тем появляется первая регулярная еврейская русскоязычная пресса, освещавшая проблемные аспекты жизни российского еврейства.
Постепенное распространение среди еврейства светского образования в гимназиях и университетах способствовало перенятию этоса российской интеллигенции в издании критической мысли Белинского, Герцена, Добролюбова и прочих (частью, далее — народнического, который опирался на творчество данных авторов), с одной стороны, и собственно еврейского этоса просвещения — Аскалы, который заключался в признании ценности светского образования, изучения других наук, помимо богословских, необходимости изучения русского языка, и проведения религиозной реформы, которая превратит евреев в «граждан моисеева закона». Важным аспектом этого этоса было равное признание необходимости труда для достижения равноправного положения, юридической эмансипации.
После пореформенного периода, к началу правления Александра III, в среде светских еврейских интеллектуалов намечается изменения. Это связано с несколькими причинами: во-первых, между разными поколениями интеллектуалами были заметные различия. Одни, получившие первичное образования вне стен йешивы и хедера, самостоятельно, отличались в вопросе отношения к идее интеграции еврейства в духе Аскалы, от других, которые получили исключительно светское образование, самостоятельно или в гимназии и университете. Во-вторых, семейный, образовательный и профессиональный профили также сильно влиял на приверженность к тем или иным вариантам решения еврейского вопроса в Российской империи: мы можем обнаружить приверженность порядку законности в его решении у выходцев из юридических образовательных учреждений или тех, кто в последствие занимал чиновньичи должности. Этому же способствовало и отсутствие традиционного религиозного воспитания и образования. У самоучек и выпускников медицинских или естественнонаучных факультетов, которые, в массе своей, имели более прагматичный взгляд на жизнь и традиционное религиозное воспитание, мы можем наблюдать стремление к непосредственному действию, которое не сковано необходимостью формального закрепления порядка и результатов их деятельности.
В результате, в общественном пространстве 1880-х гг. мы видим сложную картину, отражающую основные мнения о порядке и методах решения еврейского вопроса в России: до волны погромов 1881—1882 гг. подавляющее большинство интеллектуалов светского направления придерживались необходимости насаждения новых видов ремесел и земледелия среди российского еврейства на месте, в России, тогда как уже после них, происходит переход к миграции как главному средству решения проблем российского еврейства. При этом выходцы из юридической корпорации придерживались взгляда о необходимости соблюдения законного порядка осуществления миграции и ее коллективного, массового принципа при помощи всеобщей помощи тем, кто не может ее себе позволить. Выходцы же из стана людей, имевших опыт непосредственной работы, пропагандировали необходимость самостоятельного спасения людей при помощи миграции, при этом оказывая поддержку всеми доступными силами.
Можно ли сказать, что различия — фундаментальны? Скорее всего, нет. Невозможно сказать об этом точно, однако с большей уверенностью можно заявить, что разница лежит именно в формулировке программ двумя группами исследуемых интеллектуалов. Этос двух этих групп можно отличить разной степенью учета прагматики и реалий жизни еврейской общины позднеимперского периода: группа, условно в большей степени работавшая в составе редакции и коллектива авторов «Русского еврея», была лучше ознакомлена с этими реалиями из-за непосредственной работы на местах, и потому видевшая перспективу решения еврейского вопроса в иной плоскости. Группа же людей, работавшая большей частью в составе редакции и коллектива авторов «Рассвета», напротив, имела более академический и условно элитарный бэкграунд, который и позволял им рассуждать в категориях формальных институций, которые были для них действительностью — именно они были для них основой повседневной рутины и рабочей деятельности.
Таким образом, поставленная гипотеза была подтверждена лишь отчасти: действительно, можно заявить, что существовала значимая корреляция между образовательным и профессиональным профилем еврейских интеллектуалов, с одной стороны, и их взглядами на то, каким образом следует оформлять и реализовывать свою деятельность, с другой. При этом сложно сказать, что столь же сильная корреляция имела место для окончательных целей, которые разделялись рассмотренными группами внутри сообщества светских интеллектуалов: все они поддерживали эмиграцию, однако определенное тяготение к сохранению ограниченного актуальными на тот момент обстоятельствами давлению на правительство с целью улучшения положения российского еврейства, интеллектуалами, обладавшими юридическим образованием, позволяет постулировать отличие этой группы от тех, кто для кого был выявлен иной этос, не связанный с признанием законности как важного ориентира деятельности.
Еврейская общественная жизнь получила развитие в том же русле, что и общероссийская позднеимперского периода: налаживается благотворительность и работа научно-образовательных организаций. Вместе с тем появляется первая регулярная еврейская русскоязычная пресса, освещавшая проблемные аспекты жизни российского еврейства.
Постепенное распространение среди еврейства светского образования в гимназиях и университетах способствовало перенятию этоса российской интеллигенции в издании критической мысли Белинского, Герцена, Добролюбова и прочих (частью, далее — народнического, который опирался на творчество данных авторов), с одной стороны, и собственно еврейского этоса просвещения — Аскалы, который заключался в признании ценности светского образования, изучения других наук, помимо богословских, необходимости изучения русского языка, и проведения религиозной реформы, которая превратит евреев в «граждан моисеева закона». Важным аспектом этого этоса было равное признание необходимости труда для достижения равноправного положения, юридической эмансипации.
После пореформенного периода, к началу правления Александра III, в среде светских еврейских интеллектуалов намечается изменения. Это связано с несколькими причинами: во-первых, между разными поколениями интеллектуалами были заметные различия. Одни, получившие первичное образования вне стен йешивы и хедера, самостоятельно, отличались в вопросе отношения к идее интеграции еврейства в духе Аскалы, от других, которые получили исключительно светское образование, самостоятельно или в гимназии и университете. Во-вторых, семейный, образовательный и профессиональный профили также сильно влиял на приверженность к тем или иным вариантам решения еврейского вопроса в Российской империи: мы можем обнаружить приверженность порядку законности в его решении у выходцев из юридических образовательных учреждений или тех, кто в последствие занимал чиновньичи должности. Этому же способствовало и отсутствие традиционного религиозного воспитания и образования. У самоучек и выпускников медицинских или естественнонаучных факультетов, которые, в массе своей, имели более прагматичный взгляд на жизнь и традиционное религиозное воспитание, мы можем наблюдать стремление к непосредственному действию, которое не сковано необходимостью формального закрепления порядка и результатов их деятельности.
В результате, в общественном пространстве 1880-х гг. мы видим сложную картину, отражающую основные мнения о порядке и методах решения еврейского вопроса в России: до волны погромов 1881—1882 гг. подавляющее большинство интеллектуалов светского направления придерживались необходимости насаждения новых видов ремесел и земледелия среди российского еврейства на месте, в России, тогда как уже после них, происходит переход к миграции как главному средству решения проблем российского еврейства. При этом выходцы из юридической корпорации придерживались взгляда о необходимости соблюдения законного порядка осуществления миграции и ее коллективного, массового принципа при помощи всеобщей помощи тем, кто не может ее себе позволить. Выходцы же из стана людей, имевших опыт непосредственной работы, пропагандировали необходимость самостоятельного спасения людей при помощи миграции, при этом оказывая поддержку всеми доступными силами.
Можно ли сказать, что различия — фундаментальны? Скорее всего, нет. Невозможно сказать об этом точно, однако с большей уверенностью можно заявить, что разница лежит именно в формулировке программ двумя группами исследуемых интеллектуалов. Этос двух этих групп можно отличить разной степенью учета прагматики и реалий жизни еврейской общины позднеимперского периода: группа, условно в большей степени работавшая в составе редакции и коллектива авторов «Русского еврея», была лучше ознакомлена с этими реалиями из-за непосредственной работы на местах, и потому видевшая перспективу решения еврейского вопроса в иной плоскости. Группа же людей, работавшая большей частью в составе редакции и коллектива авторов «Рассвета», напротив, имела более академический и условно элитарный бэкграунд, который и позволял им рассуждать в категориях формальных институций, которые были для них действительностью — именно они были для них основой повседневной рутины и рабочей деятельности.
Таким образом, поставленная гипотеза была подтверждена лишь отчасти: действительно, можно заявить, что существовала значимая корреляция между образовательным и профессиональным профилем еврейских интеллектуалов, с одной стороны, и их взглядами на то, каким образом следует оформлять и реализовывать свою деятельность, с другой. При этом сложно сказать, что столь же сильная корреляция имела место для окончательных целей, которые разделялись рассмотренными группами внутри сообщества светских интеллектуалов: все они поддерживали эмиграцию, однако определенное тяготение к сохранению ограниченного актуальными на тот момент обстоятельствами давлению на правительство с целью улучшения положения российского еврейства, интеллектуалами, обладавшими юридическим образованием, позволяет постулировать отличие этой группы от тех, кто для кого был выявлен иной этос, не связанный с признанием законности как важного ориентира деятельности.
