Речевые конвенции жанра латышской колыбельной песни
|
Содержание 2
Введение 3
1. Характеристика материала исследования 10
1.1. Особенности полевого исследования. Сведения об информантах 10
1.2. Используемые сборники. Описание репертуара латышских колыбельных песен в современной городской среде 14
2. Ситуационный контекст исполнения колыбельной: метод исследования и анализ 19
2.1. Описание метода исследования 19
2.2. Анализ ситуационного контекста исполнения колыбельной 23
Имплицитный контекст 23
Тексты колыбельных. Прагматические пресуппозиции и автоадресация 27
Социальный статус исполнителя 36
Выбор стратегии убаюкивания 37
Время и место. Техники тела 39
Выводы к Главе 2 43
3. Характеристика мелодики колыбельных песен 45
Выводы к Главе 3 55
Список сокращений 61
Список использованной литературы 62
Приложение. Расшифровки колыбельных песен, записанных в ходе полевого исследования 65
Введение 3
1. Характеристика материала исследования 10
1.1. Особенности полевого исследования. Сведения об информантах 10
1.2. Используемые сборники. Описание репертуара латышских колыбельных песен в современной городской среде 14
2. Ситуационный контекст исполнения колыбельной: метод исследования и анализ 19
2.1. Описание метода исследования 19
2.2. Анализ ситуационного контекста исполнения колыбельной 23
Имплицитный контекст 23
Тексты колыбельных. Прагматические пресуппозиции и автоадресация 27
Социальный статус исполнителя 36
Выбор стратегии убаюкивания 37
Время и место. Техники тела 39
Выводы к Главе 2 43
3. Характеристика мелодики колыбельных песен 45
Выводы к Главе 3 55
Список сокращений 61
Список использованной литературы 62
Приложение. Расшифровки колыбельных песен, записанных в ходе полевого исследования 65
В современной городской среде существуют различные способы решения задачи погрузить ребенка в состояние покоя и сна — например, рассказывание сказок, чтение книг вслух, воспроизведение музыкальных композиций или аудиотекстов на цифровых устройствах. Наряду с ними практика исполнения колыбельных песен все еще сохраняет свою актуальность [Куприянова 2017: 95][Smilgaine 2008: 168].
Настоящее исследование предлагает рассматривать колыбельную песню как особым образом устроенную фольклорную речь, воспроизводимую в ситуации убаюкивания. Задачи определения специфики фольклорной речи и ее места в контексте социального взаимодействия требуют в качестве единиц анализа рассматривать не тексты, но речевые акты, или, по М. М. Бахтину, законченные высказывания: «Речь может существовать в действительности только в форме конкретных высказываний отдельных говорящих людей, субъектов (этой) речи. Речь всегда отлита в форму высказывания, принадлежащего определенному речевому субъекту, и вне этой формы существовать не может. Как ни различны высказывания по своему объему, по своему содержанию, по своему композиционному построению, они обладают, как единицы речевого общения, общими структурными особенностями, и прежде всего совершенно четкими границами». [Бахтин 1997: 159].
Подход к изучению колыбельной, выбранный нами в качестве основного, предполагает комплексное рассмотрение различных составляющих речевой ситуации убаюкивания. Иными словами, нам интересен ситуационный контекст. К его компонентам, по мнению С. Б. Адоньевой, рассматривающей фольклорные произведения в прагматическом аспекте, относятся участники коммуникативной ситуации и внеязыковая обстановка [Адоньева 2004: 8]. Последняя, согласно определению понятия «контекст», данному в «Лингвистическом энциклопедическом словаре», включает «условия общения, предметный ряд, время и место коммуникации, отношение коммуникантов друг к другу и т. п.» [ЛЭС 1990, «контекст»]. Далее, во второй главе, мы обозначим контекстные компоненты более конкретно.
Анализ ситуационного контекста исполнения колыбельной делает возможным исследование ее прагматического аспекта. Такой подход к изучению фольклорных жанров начал применяться относительно недавно, поэтому неудивительно, что на сегодняшний день дискурс исполнения колыбельных изучен мало, а сам контекст ситуации убаюкивания описан лишь немногими исследователями(Наиболее актуальная работа на материале русских колыбельных — «Убаюкивание как культурная практика, или О волчке на краю». С. О. Куприяновой [Куприянова 2022], на материале латышских — «Колыбельные песни и потешки в латышском детском фольклоре» (ориг. назв. «Šūpuļdziesmas un ucināmās dziesmas latviešu bērnu folklorā») У. Смилгайне[Smilgaine 2008]).Как отмечает С. Б. Адоньева в монографии «Прагматика фольклора», «анализ прагматики фольклорного текста в значительной мере опирается на лингвистику, выработавшую в настоящий момент эффективный аппарат для подобных исследований» [Адоньева 2004: 8]. Лингвистическая прагматика не имеет четких контуров, в нее включается комплекс вопросов, связанных с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации, ситуацией общения [ЛЭС 1990, «прагматика»]. Оперируя понятиями, введенными британским философом языка Дж. Остиномв рамках его теории речевых актов, мы рассматриваем, в отношении субъекта речи, иллокутивные силы и прагматические пресуппозиции, в отношении адресата — перлокутивный эффект, оказываемый на него, и, кроме того, мы рассматриваем имплицитный контекст[Остин 1986].Во второй главе исследования мы приводим определение каждого из приведенных терминов.
Нидерландский лингвист, сторонник теории речевых актов Т. А. ван Дейк в статье «Контекст и познание. Фреймы знаний и понимание речевых актов» перечисляет восемь компонентов, необходимых для прагматического понимания. Ван Дейк называет их «каналами», по которым может поступать информация, позволяющая идентифицировать речевой акт, и относит к ним: свойства грамматической структуры, паралингвистические характеристики, восприятие коммуникативной ситуации, знание о говорящем и характере взаимодействия и другие (более подробно — в Главе 2).
Фреймы, с которыми ван Дейк связывает понятие речевых актов, «являются единицами, организованными „вокруг‟ некоторого концепта. <…> Эти единицы содержат основную, типическую и потенциально возможную информацию, которая ассоциирована с тем или иным концептом. <…> Фреймы имеют более или менее конвенциональную природу и поэтому могут определять и описывать, что в данном обществе является „характерным‟ или „типичным“» [Дейк 2000: 16–17].
Понятие «фрейма» соотносится с категорией «жанра» в фольклористике. Фольклорный жанр можно понимать, с одной стороны, как набор текстов, с другой — как коммуникативный жанр, состоящий из речевых актов, объединенных конвенциями. Поскольку нас в первую очередь интересует прагматический аспект, мы, чтобы охарактеризовать исследуемый жанр как речевой, применяем в его отношении лингвистический термин «фрейм». Целенаправленный характер исполнения колыбельной песни — то есть наличие конкретных и универсальных для каждого речевого акта иллокутивных сил и соответствующего перлокутивного эффекта (успокоение ребенка и погружение его в сон) — делает возможным определение этого фрейма как речевой стратегии.
Таким образом, в представленном исследовании мы рассматриваем речевые акты исполнения колыбельной как единицы фрейма, выявляя речевые конвенции, их объединяющие, что впоследствии дает нам возможность охарактеризовать этот фрейм в целом.
Переходя к латышским колыбельным песням, исполнение которых стало объектом нашего интереса, стоит отметить, что в рамках этого исследования под «латышской колыбельной» мы подразумеваем любые песни, исполняемые носителями латышского языка в ситуации убаюкивания. Что касается латышских народных колыбельных, наиболее подробно они рассмотрены в работе Уны Смилгайне «Колыбельные песни и потешки в латышском детском фольклоре» [Smilgaine 2008]. Часть материала для этого исследования была собрана в ходе интервью (2003–2007 гг.), направленных, как отмечает автор, не столько на фиксацию самих песен, сколько на запись нарративов о контексте их исполнения [Smilgaine 2008: 148]. Поэтому, помимо литературоведческого подхода (literatūrzinātniskāpieeja), используемого при анализе текстов колыбельных из Хранилища латышского фольклора и других источников, У. Смилгайне применяет также контекстуальный подход (kontekstuālāpieeja) — для материала, записанного в ходе собственных полевых исследований [Smilgaine 2008: 169]. Кроме того, в работе описан процесс проведения интервью и особенности записи колыбельных песен вне ситуации убаюкивания — подчеркивается, что они теряют свою специфику при изъятии из соответствующего контекста [Smilgaine 2008: 148].
Мемораты-описания ситуаций убаюкивания позволяют при соответствующем комплексном анализе раскрыть упомянутую У. Смилгайне специфику колыбельных песен, в основе которой лежит прагматический аспект их исполнения. В исследовании У. Смилгайне мы, в частности, находим информацию об участниках этого социального действия (традиционное роль женщины как исполнителя колыбельной, тенденция принятия мужчинами все большего участия в убаюкивании[Smilgaine 2008: 150]) и о механизмах его воспроизведения (передача песен по женской линии, заимствование песен из других жанров, представление о необходимости петь колыбельные в пренатальный период, поощряемое средствами массовой информации и специальной литературой о беременности [Smilgaine 2008: 150]).
На наш взгляд, для еще более тщательного анализа исполнения колыбельных полезна модель описания паралингвистических характеристик. С этой целью мы обратимся к статье Б. М. Гаспарова «Устная речь как семиотический объект», в которой автор выделяет вербальный, мелодический и визуальный каналы передачи информации как наиболее существенные факторы, характеризующие речевой акт. Эти каналы работают параллельно и, как отмечает автор, «конечный результат определяется их совмещением и взаимодействием» [Гаспаров 1978]. В статье также перечисляются прочие явления — факультативные, но способные так или иначе повлиять на смысл устного сообщения; это кинетический, спациальный, тактильный и парафонетический факторы. Более подробно о применении разработанного Б. М. Гаспаровым методе будет сказано в третьей главе нашего исследования.
Что касается вербального и мелодического аспектов, интерес для нас представляют не только традиционные латышские колыбельные (народные или авторские), но и т. н. «нетрадиционные» (песни, заимствованные из литературных и других жанров), а также «элементарные формы, состоящие из гласных звуков, которые напеваются на колыбельный мотив, но не имеют текста» [Мартынова 1974]. В рассматриваемом контексте у всех этих форм есть как минимум одна общая характеристика, упомянутая выше и определяющая колыбельную как жанр, — направленность на погружение ребенка в сон.
Описание речевых конвенций жанра латышской колыбельной песни предполагает, прежде всего, рассмотрение проблемы их устойчивости–изменчивости. После этого для нас становится возможным сделать выводы о поддержании воспроизводимости фрейма, то есть практики исполнения колыбельной в целом.
Объектом настоящего исследования стало исполнение латышских колыбельных в современной городской среде и его описания в меморатах.
Предметом являются речевые конвенции жанра латышской колыбельной.
Цель работы — описание практики исполнения колыбельной песни в ситуации убаюкивания среди носителей латышского языка в современной городской среде.
Учитывая связь предмета изучения с областью прагматики, семантики и синтактики, его исследование требует применения комплексного метода. Ориентиром для описания прагматического контекста ситуации убаюкивания для нас стали работы Т. А. ван Дейка [Дейк 2000] и С. Б. Адоньевой [Адоньева 2004]. При указании поэтических и прагматических особенностей колыбельной как жанра мы обращаемся к исследованиям У. Смилгайне [Smilgaine 2008], В. В. Головина [Головин 2000] и С. О. Куприяновой [Куприянова 2022]. Наконец, чтобы охарактеризовать колыбельные с точки зрения мелодики, в настоящей работе используется подход, разработанный Б. М. Гаспаровым[Гаспаров 1978].
Основные задачи исследования:
1. выбор метода исследования и обоснование эффективности его применения;
2. проведение полевого исследования, разработка его принципов;
3. сбор материала и создание корпуса исследования;
4. разработка алгоритма анализа;
5. выделение конвенциональных стратегий, используемых в ситуации убаюкивания в семьях носителей латышского языка;
6. описание ситуационного контекста исполнения латышской колыбельной;
7. описание репертуара латышских колыбельных песен в современной городской среде;
8. характеристика звучания латышской колыбельной песни относительно компонентов мелодики.
Материалом исследования послужили, в большей степени,
мемораты-описания ситуации убаюкивания в современной городской среде, а также тексты и аудиозаписи колыбельных песен, записанные нами в ходе интервью с носителями латышского языка (женщинами и мужчинами 1970-х–1990-х г. р., проживающих в крупных городах Латвии и России). В ходе работымы также обращаемся к текстам латышских народных песен ([Barons, Visendorfs 1894], [LFK]).
Актуальность работы определяет используемый в ней комплексный метод рассмотрения практики исполнения латышских колыбельных песен, а также проведение самостоятельного полевого исследования в этой малоизученной области.
Выпускная квалификационная работа состоит из введения, трех глав и заключения. Во введении указаны цели, задачи, предмет и объект исследования. В первой главе представлена характеристика материала исследования и описание репертуара латышских колыбельных песен в современной городской среде. Вторая глава содержит описание метода, применяемого для анализа ситуационного контекста исполнения колыбельной, и собственно анализ. В третьей главе приведена характеристика звучания колыбельных песен относительно каждого из компонентов мелодики. В заключении представлены выводы, сделанные в ходе работы.
Настоящее исследование предлагает рассматривать колыбельную песню как особым образом устроенную фольклорную речь, воспроизводимую в ситуации убаюкивания. Задачи определения специфики фольклорной речи и ее места в контексте социального взаимодействия требуют в качестве единиц анализа рассматривать не тексты, но речевые акты, или, по М. М. Бахтину, законченные высказывания: «Речь может существовать в действительности только в форме конкретных высказываний отдельных говорящих людей, субъектов (этой) речи. Речь всегда отлита в форму высказывания, принадлежащего определенному речевому субъекту, и вне этой формы существовать не может. Как ни различны высказывания по своему объему, по своему содержанию, по своему композиционному построению, они обладают, как единицы речевого общения, общими структурными особенностями, и прежде всего совершенно четкими границами». [Бахтин 1997: 159].
Подход к изучению колыбельной, выбранный нами в качестве основного, предполагает комплексное рассмотрение различных составляющих речевой ситуации убаюкивания. Иными словами, нам интересен ситуационный контекст. К его компонентам, по мнению С. Б. Адоньевой, рассматривающей фольклорные произведения в прагматическом аспекте, относятся участники коммуникативной ситуации и внеязыковая обстановка [Адоньева 2004: 8]. Последняя, согласно определению понятия «контекст», данному в «Лингвистическом энциклопедическом словаре», включает «условия общения, предметный ряд, время и место коммуникации, отношение коммуникантов друг к другу и т. п.» [ЛЭС 1990, «контекст»]. Далее, во второй главе, мы обозначим контекстные компоненты более конкретно.
Анализ ситуационного контекста исполнения колыбельной делает возможным исследование ее прагматического аспекта. Такой подход к изучению фольклорных жанров начал применяться относительно недавно, поэтому неудивительно, что на сегодняшний день дискурс исполнения колыбельных изучен мало, а сам контекст ситуации убаюкивания описан лишь немногими исследователями(Наиболее актуальная работа на материале русских колыбельных — «Убаюкивание как культурная практика, или О волчке на краю». С. О. Куприяновой [Куприянова 2022], на материале латышских — «Колыбельные песни и потешки в латышском детском фольклоре» (ориг. назв. «Šūpuļdziesmas un ucināmās dziesmas latviešu bērnu folklorā») У. Смилгайне[Smilgaine 2008]).Как отмечает С. Б. Адоньева в монографии «Прагматика фольклора», «анализ прагматики фольклорного текста в значительной мере опирается на лингвистику, выработавшую в настоящий момент эффективный аппарат для подобных исследований» [Адоньева 2004: 8]. Лингвистическая прагматика не имеет четких контуров, в нее включается комплекс вопросов, связанных с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации, ситуацией общения [ЛЭС 1990, «прагматика»]. Оперируя понятиями, введенными британским философом языка Дж. Остиномв рамках его теории речевых актов, мы рассматриваем, в отношении субъекта речи, иллокутивные силы и прагматические пресуппозиции, в отношении адресата — перлокутивный эффект, оказываемый на него, и, кроме того, мы рассматриваем имплицитный контекст[Остин 1986].Во второй главе исследования мы приводим определение каждого из приведенных терминов.
Нидерландский лингвист, сторонник теории речевых актов Т. А. ван Дейк в статье «Контекст и познание. Фреймы знаний и понимание речевых актов» перечисляет восемь компонентов, необходимых для прагматического понимания. Ван Дейк называет их «каналами», по которым может поступать информация, позволяющая идентифицировать речевой акт, и относит к ним: свойства грамматической структуры, паралингвистические характеристики, восприятие коммуникативной ситуации, знание о говорящем и характере взаимодействия и другие (более подробно — в Главе 2).
Фреймы, с которыми ван Дейк связывает понятие речевых актов, «являются единицами, организованными „вокруг‟ некоторого концепта. <…> Эти единицы содержат основную, типическую и потенциально возможную информацию, которая ассоциирована с тем или иным концептом. <…> Фреймы имеют более или менее конвенциональную природу и поэтому могут определять и описывать, что в данном обществе является „характерным‟ или „типичным“» [Дейк 2000: 16–17].
Понятие «фрейма» соотносится с категорией «жанра» в фольклористике. Фольклорный жанр можно понимать, с одной стороны, как набор текстов, с другой — как коммуникативный жанр, состоящий из речевых актов, объединенных конвенциями. Поскольку нас в первую очередь интересует прагматический аспект, мы, чтобы охарактеризовать исследуемый жанр как речевой, применяем в его отношении лингвистический термин «фрейм». Целенаправленный характер исполнения колыбельной песни — то есть наличие конкретных и универсальных для каждого речевого акта иллокутивных сил и соответствующего перлокутивного эффекта (успокоение ребенка и погружение его в сон) — делает возможным определение этого фрейма как речевой стратегии.
Таким образом, в представленном исследовании мы рассматриваем речевые акты исполнения колыбельной как единицы фрейма, выявляя речевые конвенции, их объединяющие, что впоследствии дает нам возможность охарактеризовать этот фрейм в целом.
Переходя к латышским колыбельным песням, исполнение которых стало объектом нашего интереса, стоит отметить, что в рамках этого исследования под «латышской колыбельной» мы подразумеваем любые песни, исполняемые носителями латышского языка в ситуации убаюкивания. Что касается латышских народных колыбельных, наиболее подробно они рассмотрены в работе Уны Смилгайне «Колыбельные песни и потешки в латышском детском фольклоре» [Smilgaine 2008]. Часть материала для этого исследования была собрана в ходе интервью (2003–2007 гг.), направленных, как отмечает автор, не столько на фиксацию самих песен, сколько на запись нарративов о контексте их исполнения [Smilgaine 2008: 148]. Поэтому, помимо литературоведческого подхода (literatūrzinātniskāpieeja), используемого при анализе текстов колыбельных из Хранилища латышского фольклора и других источников, У. Смилгайне применяет также контекстуальный подход (kontekstuālāpieeja) — для материала, записанного в ходе собственных полевых исследований [Smilgaine 2008: 169]. Кроме того, в работе описан процесс проведения интервью и особенности записи колыбельных песен вне ситуации убаюкивания — подчеркивается, что они теряют свою специфику при изъятии из соответствующего контекста [Smilgaine 2008: 148].
Мемораты-описания ситуаций убаюкивания позволяют при соответствующем комплексном анализе раскрыть упомянутую У. Смилгайне специфику колыбельных песен, в основе которой лежит прагматический аспект их исполнения. В исследовании У. Смилгайне мы, в частности, находим информацию об участниках этого социального действия (традиционное роль женщины как исполнителя колыбельной, тенденция принятия мужчинами все большего участия в убаюкивании[Smilgaine 2008: 150]) и о механизмах его воспроизведения (передача песен по женской линии, заимствование песен из других жанров, представление о необходимости петь колыбельные в пренатальный период, поощряемое средствами массовой информации и специальной литературой о беременности [Smilgaine 2008: 150]).
На наш взгляд, для еще более тщательного анализа исполнения колыбельных полезна модель описания паралингвистических характеристик. С этой целью мы обратимся к статье Б. М. Гаспарова «Устная речь как семиотический объект», в которой автор выделяет вербальный, мелодический и визуальный каналы передачи информации как наиболее существенные факторы, характеризующие речевой акт. Эти каналы работают параллельно и, как отмечает автор, «конечный результат определяется их совмещением и взаимодействием» [Гаспаров 1978]. В статье также перечисляются прочие явления — факультативные, но способные так или иначе повлиять на смысл устного сообщения; это кинетический, спациальный, тактильный и парафонетический факторы. Более подробно о применении разработанного Б. М. Гаспаровым методе будет сказано в третьей главе нашего исследования.
Что касается вербального и мелодического аспектов, интерес для нас представляют не только традиционные латышские колыбельные (народные или авторские), но и т. н. «нетрадиционные» (песни, заимствованные из литературных и других жанров), а также «элементарные формы, состоящие из гласных звуков, которые напеваются на колыбельный мотив, но не имеют текста» [Мартынова 1974]. В рассматриваемом контексте у всех этих форм есть как минимум одна общая характеристика, упомянутая выше и определяющая колыбельную как жанр, — направленность на погружение ребенка в сон.
Описание речевых конвенций жанра латышской колыбельной песни предполагает, прежде всего, рассмотрение проблемы их устойчивости–изменчивости. После этого для нас становится возможным сделать выводы о поддержании воспроизводимости фрейма, то есть практики исполнения колыбельной в целом.
Объектом настоящего исследования стало исполнение латышских колыбельных в современной городской среде и его описания в меморатах.
Предметом являются речевые конвенции жанра латышской колыбельной.
Цель работы — описание практики исполнения колыбельной песни в ситуации убаюкивания среди носителей латышского языка в современной городской среде.
Учитывая связь предмета изучения с областью прагматики, семантики и синтактики, его исследование требует применения комплексного метода. Ориентиром для описания прагматического контекста ситуации убаюкивания для нас стали работы Т. А. ван Дейка [Дейк 2000] и С. Б. Адоньевой [Адоньева 2004]. При указании поэтических и прагматических особенностей колыбельной как жанра мы обращаемся к исследованиям У. Смилгайне [Smilgaine 2008], В. В. Головина [Головин 2000] и С. О. Куприяновой [Куприянова 2022]. Наконец, чтобы охарактеризовать колыбельные с точки зрения мелодики, в настоящей работе используется подход, разработанный Б. М. Гаспаровым[Гаспаров 1978].
Основные задачи исследования:
1. выбор метода исследования и обоснование эффективности его применения;
2. проведение полевого исследования, разработка его принципов;
3. сбор материала и создание корпуса исследования;
4. разработка алгоритма анализа;
5. выделение конвенциональных стратегий, используемых в ситуации убаюкивания в семьях носителей латышского языка;
6. описание ситуационного контекста исполнения латышской колыбельной;
7. описание репертуара латышских колыбельных песен в современной городской среде;
8. характеристика звучания латышской колыбельной песни относительно компонентов мелодики.
Материалом исследования послужили, в большей степени,
мемораты-описания ситуации убаюкивания в современной городской среде, а также тексты и аудиозаписи колыбельных песен, записанные нами в ходе интервью с носителями латышского языка (женщинами и мужчинами 1970-х–1990-х г. р., проживающих в крупных городах Латвии и России). В ходе работымы также обращаемся к текстам латышских народных песен ([Barons, Visendorfs 1894], [LFK]).
Актуальность работы определяет используемый в ней комплексный метод рассмотрения практики исполнения латышских колыбельных песен, а также проведение самостоятельного полевого исследования в этой малоизученной области.
Выпускная квалификационная работа состоит из введения, трех глав и заключения. Во введении указаны цели, задачи, предмет и объект исследования. В первой главе представлена характеристика материала исследования и описание репертуара латышских колыбельных песен в современной городской среде. Вторая глава содержит описание метода, применяемого для анализа ситуационного контекста исполнения колыбельной, и собственно анализ. В третьей главе приведена характеристика звучания колыбельных песен относительно каждого из компонентов мелодики. В заключении представлены выводы, сделанные в ходе работы.
В рамках представленного исследования нам удалось реализовать его основную цель — описать практику исполнения колыбельной песни в ситуации убаюкивания среди носителей латышского языка в современной городской среде. Основой комплексного метода, примененного нами, стали работы Т. А. ван Дейка [Дейк 2000], С. Б. Адоньевой [Адоньева 2004], У. Смилгайне [Smilgaine 2008], С. О. Куприяновой [Куприянова 2022] и Б. М. Гаспарова[Гаспаров 1978].
Задачу проанализировать ситуационный контекст исполнения колыбельных, а также их звучание, стало возможным выполнить благодаря самостоятельно проведенному нами полевому исследованию. В его рамках мы провели интервью с носителями латышского языка — женщинами и мужчинами
1970-х–1990-х г. р., проживающих в крупных городах Латвии и России, — в результате чего собрали корпус меморатов-описаний ситуации убаюкивания в современной городской среде, а также текстов и аудиозаписей колыбельных песен.
Рассмотрев ситуацию убаюкивания относительно различных компонентов речевого акта, мы смогли выделить ряд речевых конвенций жанра латышской колыбельной песни. Одними из наиболее устойчивых конвенций оказались время и место ситуации убаюкивания (детская или общая комната, приглушенный свет), а также жест качания. Последний, однако, может быть включенным в разнообразные техники тела (качание люльки, качание ребенка на руках: сидя на кровати или мяче, кружась по комнате и т. д.).
Регистр общения с детьми, используемый исполнителем, направленность речи на установление эмоционального контакта с ребенком и с самим собой также остаются для этой практики неизменными. Мы установили, однако, что стратегии создания эмоционального контакта могут быть различными и зависеть от гендера исполнителя: мужчины чаще исполняют «развлекательные» песни, женщины — «успокаивающие». Причина использования той или иной стратегии также объясняется особенностями жизненного опыта поющего, его фоновыми знаниями, личными предпочтениями относительно песен, эмоциональным состоянием и способами его проживать, а также другими аспектами имплицитного контекста.
Кроме того, на выбор колыбельной для исполнения влияют и прагматические пресуппозиции в отношении адресата. Помимо его физического и эмоционального состояния, к ним, в частности, относятся лингвистические способности ребенка. Если младенцу, еще не освоившему речь, поют колыбельные, не придавая большого значения их смысловой нагрузке, то по мере развития способностей малыша понимать значение слов и вербализировать свои запросы, выражая личные предпочтения, смысл песен становится все более важным. При этом может изменяться как репертуар колыбельных, так и сама ситуация убаюкивания. Это происходит, так как, во-первых, запрашиваемые ребенком песни с точки зрения содержания часто не направлены на погружение в сон, а имеют скорее развлекательный характер. Во-вторых, ребенок стремится вступить в диалог со взрослым, что в случае с младенцем в ситуации убаюкивания не подразумевалось.
В числе наименее устойчивых конвенций — социальный статус исполнителя колыбельной. Хотя мнение о том, что укладывание детей спать —это «женская» практика, продолжает существовать в обществе, участие отца становится все более активным. Способ установления эмоционального контакта с ребенком, как уже было сказано, у мужчин, тем не менее, несколько иной, направленный скорее на развлечение, нежели на успокоение. Помимо этого, по ловам наших собеседниц, исполнение колыбельной для большинства мужчин-отцов не является приоритетной стратегией укладывания ребенка спать, и они предпочитают, например, практику чтения книги вслух, что можно объяснить особенностями имплицитного контекста.
Разнообразие и изменчивость имплицитного контекста и прагматических пресуппозиций обуславливают сосуществование песен различных жанров внутри рассматриваемого нами фрейма, так что репертуар песен, исполняемых в качестве колыбельных, мы также относим к неустойчивым конвенциям.
Что касается мелодики рассмотренных нами колыбельных, можно сказать, что при укладывании детей спать исполнители чаще выбирают песни, обладающие характеристиками традиционной латышской колыбельной. При прослушивании песен из собранного нами корпуса мы отметили следующие из них: небольшой диапазон динамики (в основном низкая громкость), темпа (медленный), регистра (грудной), агогики («плавность»). Кроме того, интересно, что характеристики тембра традиционной колыбельной — «ласковость», «мягкость», «нежность» — соответствуют признакам регистра общения с детьми. Другому его признаку — повторяемости — соответствует вновь и вновь воспроизводимый интонационно-ритмический рисунок, который мы наблюдаем и на кинетическом уровне (жест качания), и на уровне мелодики. Сочетание всех перечисленных характеристик традиционной латышской колыбельной оказывает на ребенка мощное суггестивное воздействие, способствуя его погружению в состояние покоя и сна, что и является причиной приоритезации мелодий такого рода при выборе песни в ситуации убаюкивания.
Три из двадцати восьми песен, записанных нами, имеют значительные отличия от традиционных латышских колыбельных с точки зрения мелодики. Они носят довольно развлекательный характер, который выражен, как оказалось, не только на вербальном, но и на мелодическом уровне. Как стало известно из меморатов-описаний, подобные исключения, т. е. «нетрадиционные» по своей мелодике песни, тем не менее, исполняются в ситуации убаюкивания весьма часто (как правило, мужчинами) и, по словам информантов, оказывают должный перлокутивный эффект. В связи с этим явлением мы можем отнести мелодику латышских колыбельных к не вполне устойчивым конвенциям.
Итак, в заключение хотелось бы отметить, что благодаря ряду устойчивых конвенций фрейм латышской колыбельной сохраняет свою самобытность и остается легко различимым на фоне других. В то же время большое число вариаций, сосуществующих внутри фрейма, обеспечивает ему возможность подстраиваться под ту или иную среду в целом и под конкретного человека в отдельности. На наш взгляд, именно этот баланс гибкости и стабильности, присущий практике исполнения латышской колыбельной песни, поддерживает ее воспроизводимость в современной городской среде.
Задачу проанализировать ситуационный контекст исполнения колыбельных, а также их звучание, стало возможным выполнить благодаря самостоятельно проведенному нами полевому исследованию. В его рамках мы провели интервью с носителями латышского языка — женщинами и мужчинами
1970-х–1990-х г. р., проживающих в крупных городах Латвии и России, — в результате чего собрали корпус меморатов-описаний ситуации убаюкивания в современной городской среде, а также текстов и аудиозаписей колыбельных песен.
Рассмотрев ситуацию убаюкивания относительно различных компонентов речевого акта, мы смогли выделить ряд речевых конвенций жанра латышской колыбельной песни. Одними из наиболее устойчивых конвенций оказались время и место ситуации убаюкивания (детская или общая комната, приглушенный свет), а также жест качания. Последний, однако, может быть включенным в разнообразные техники тела (качание люльки, качание ребенка на руках: сидя на кровати или мяче, кружась по комнате и т. д.).
Регистр общения с детьми, используемый исполнителем, направленность речи на установление эмоционального контакта с ребенком и с самим собой также остаются для этой практики неизменными. Мы установили, однако, что стратегии создания эмоционального контакта могут быть различными и зависеть от гендера исполнителя: мужчины чаще исполняют «развлекательные» песни, женщины — «успокаивающие». Причина использования той или иной стратегии также объясняется особенностями жизненного опыта поющего, его фоновыми знаниями, личными предпочтениями относительно песен, эмоциональным состоянием и способами его проживать, а также другими аспектами имплицитного контекста.
Кроме того, на выбор колыбельной для исполнения влияют и прагматические пресуппозиции в отношении адресата. Помимо его физического и эмоционального состояния, к ним, в частности, относятся лингвистические способности ребенка. Если младенцу, еще не освоившему речь, поют колыбельные, не придавая большого значения их смысловой нагрузке, то по мере развития способностей малыша понимать значение слов и вербализировать свои запросы, выражая личные предпочтения, смысл песен становится все более важным. При этом может изменяться как репертуар колыбельных, так и сама ситуация убаюкивания. Это происходит, так как, во-первых, запрашиваемые ребенком песни с точки зрения содержания часто не направлены на погружение в сон, а имеют скорее развлекательный характер. Во-вторых, ребенок стремится вступить в диалог со взрослым, что в случае с младенцем в ситуации убаюкивания не подразумевалось.
В числе наименее устойчивых конвенций — социальный статус исполнителя колыбельной. Хотя мнение о том, что укладывание детей спать —это «женская» практика, продолжает существовать в обществе, участие отца становится все более активным. Способ установления эмоционального контакта с ребенком, как уже было сказано, у мужчин, тем не менее, несколько иной, направленный скорее на развлечение, нежели на успокоение. Помимо этого, по ловам наших собеседниц, исполнение колыбельной для большинства мужчин-отцов не является приоритетной стратегией укладывания ребенка спать, и они предпочитают, например, практику чтения книги вслух, что можно объяснить особенностями имплицитного контекста.
Разнообразие и изменчивость имплицитного контекста и прагматических пресуппозиций обуславливают сосуществование песен различных жанров внутри рассматриваемого нами фрейма, так что репертуар песен, исполняемых в качестве колыбельных, мы также относим к неустойчивым конвенциям.
Что касается мелодики рассмотренных нами колыбельных, можно сказать, что при укладывании детей спать исполнители чаще выбирают песни, обладающие характеристиками традиционной латышской колыбельной. При прослушивании песен из собранного нами корпуса мы отметили следующие из них: небольшой диапазон динамики (в основном низкая громкость), темпа (медленный), регистра (грудной), агогики («плавность»). Кроме того, интересно, что характеристики тембра традиционной колыбельной — «ласковость», «мягкость», «нежность» — соответствуют признакам регистра общения с детьми. Другому его признаку — повторяемости — соответствует вновь и вновь воспроизводимый интонационно-ритмический рисунок, который мы наблюдаем и на кинетическом уровне (жест качания), и на уровне мелодики. Сочетание всех перечисленных характеристик традиционной латышской колыбельной оказывает на ребенка мощное суггестивное воздействие, способствуя его погружению в состояние покоя и сна, что и является причиной приоритезации мелодий такого рода при выборе песни в ситуации убаюкивания.
Три из двадцати восьми песен, записанных нами, имеют значительные отличия от традиционных латышских колыбельных с точки зрения мелодики. Они носят довольно развлекательный характер, который выражен, как оказалось, не только на вербальном, но и на мелодическом уровне. Как стало известно из меморатов-описаний, подобные исключения, т. е. «нетрадиционные» по своей мелодике песни, тем не менее, исполняются в ситуации убаюкивания весьма часто (как правило, мужчинами) и, по словам информантов, оказывают должный перлокутивный эффект. В связи с этим явлением мы можем отнести мелодику латышских колыбельных к не вполне устойчивым конвенциям.
Итак, в заключение хотелось бы отметить, что благодаря ряду устойчивых конвенций фрейм латышской колыбельной сохраняет свою самобытность и остается легко различимым на фоне других. В то же время большое число вариаций, сосуществующих внутри фрейма, обеспечивает ему возможность подстраиваться под ту или иную среду в целом и под конкретного человека в отдельности. На наш взгляд, именно этот баланс гибкости и стабильности, присущий практике исполнения латышской колыбельной песни, поддерживает ее воспроизводимость в современной городской среде.
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (149577)
- Бакалаврская работа (38342)
- Диссертация (978)
- Магистерская диссертация (22138)
- Дипломные работы, ВКР (60355)
- Главы к дипломным работам (2138)
- Курсовые работы (10522)
- Контрольные работы (6265)
- Отчеты по практике (1357)
- Рефераты (1481)
- Задачи, тесты, ПТК (631)
- Ответы на вопросы (155)
- Статьи, Эссе, Сочинения (942)
- Бизнес-планы (51)
- Презентации (106)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1692)
- Диссертации (РГБ) (1882)
- Прочее (458)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
