Приёмы аргументации и способы воздействия на судей в речах Антифонта
|
Введение 3
Глава 1. Закон Драконта и вопрос вины 10
Глава 2. Πίστειςἄτεχνοι 25
Глава 3. Εἰκός-аргументация 40
Глава 4. Гипотетическая смена ролей 55
Глава 5. Argumentaadhominem 60
Глава 6. Композиция речи как приём 69
Глава 7. Воздействие на эмоции судей 82
Глава 8. Обращение к религиозным и общественным нормам 88
Заключение 95
Список использованной литературы 101
Глава 1. Закон Драконта и вопрос вины 10
Глава 2. Πίστειςἄτεχνοι 25
Глава 3. Εἰκός-аргументация 40
Глава 4. Гипотетическая смена ролей 55
Глава 5. Argumentaadhominem 60
Глава 6. Композиция речи как приём 69
Глава 7. Воздействие на эмоции судей 82
Глава 8. Обращение к религиозным и общественным нормам 88
Заключение 95
Список использованной литературы 101
Классическим периодом древнегреческого ораторского искусства, периодом его наивысшего расцвета, считается IV в. до н.э. Это относится и к теоретической основе риторики (Ῥητορική Аристотеля, несохранившийся труд ФеофрастаΠερὶλέξεως), и практике произнесения речей. Сочинения ораторов IVв. до н.э. — Лисия, Исократа, Демосфена, Эсхина — являются безусловным образцом, в сравнении с которым оцениваются другие произведения этого жанра. Это касается и автора, сочинения которого я анализирую в этой работе.
Оратор и софист Антифонт жил в Vв. до н.э. (принятая датировка — 480‒411 гг.). Он, возможно, был учителем Фукидида; кроме того, он известен как участник олигархического переворота 411 г. и правительства Четырёхсот, после свержения которого он был казнён. До нас дошло сравнительно немного текстов, принадлежащих Антифонту ― шесть его речей, сохранившиеся целиком, и отрывки из нескольких других. Во фрагментах нам известны еготрактаты: «Истина», «Согласие», «Речь о государстве», «Толкование сновидений». Антифонт был первым из известных логографов Аттики; сам он, по-видимому, выступал в суде только со своей последней речью ― в свою защиту в 411 г. Его риторические сочинения относятся к раннему этапу греческого ораторского искусства. В это время Кораксом уже написан первый теоретический трактат о риторике, и влияние сицилийской софистической школы на составление речей уже стало заметным . Но риторические приёмы и оформление речей ещё не закреплены в том виде, в котором они будут существовать в речах классических ораторов IV в до н.э. Стиль речей Антифонта и его методы доказательства рассматриваются как предшествующие риторике Демосфена и его современников, в противопоставлении более раннего и более зрелого. Конечно, это не единственная оценка Антифонта. Его личную характеристику, притом очень лестную, даёт Фукидид: «Однако вдохновителем всего этого переворота, разработавшим план его осуществления уже с давних пор, был афинянин Антифонт. Это был человек, талантом и нравственными качествами не уступавший никому из своих современников, человек глубокого ума и выдающийся оратор. В народном собрании и в суде он выступал неохотно, ибо в народе его репутация красноречивого оратора возбуждала подозрение. Тем же, кому приходилось вести дело в суде или в народном собрании, прибегая к его советам, он мог лучше всякого другого оказать помощь. Позднее, после свержения олигархии (когда правительство «Четырехсот» оказалось в опасности, и его сторонники подверглись народному мщению), Антифонт должен был защищаться по обвинению в государственной измене как участник заговора, и его защитительная речь на процессе, угрожавшем ему казнью, представляется мне лучшей из всех вплоть до нашего времени» (VIII, 68, 1-2) . О высокой оценке его ораторского искусства говорит тот факт, что он был включён в канон десяти аттических ораторов наравне с Демосфеном, Исократом, Лисием и Эсхином. Впрочем, и суждения об Антифонте как об исторической фигуре, и мнения относительно его произведений разнообразны и противоречивы. В рамках этой работы значение имеет противопоставление Антифонта ораторам IVв. с точки зрения развития методов доказательства.
Казалось бы, естественно предположить, что из двух основных типов доказательства (прямое и косвенное) вначале использовалось прямое, которое не требует логических построений и специального риторического оформления, и лишь позднее ораторы научились пользоваться косвенными аргументами. Ф. Зольмзен в своей работе «Antiphonstudien» высказывает предположение, что сочинения Антифонта относятся к тому этапу, когда риторические доказательства ещё не были в достаточной степени развиты, и в его речах аргументация строится на безыскусных доводах .В качестве опровержения этой гипотезы можно обратиться к тексту «Эвменид» Эсхила: диспут между хором Эриний и Аполлоном во время суда над Орестом строится на риторических доводах (569–682). Между тем эта трагедия современна сочинениям Антифонта. Но и его собственные сочинения, как я надеюсь показать, демонстрируют применение разнообразных приёмов аргументации. Мы знаем, что Антифонт был первым, кто сделал составление речей для судебных разбирательств своим средством заработка. В. Шмид утверждает, что, если афинское судопроизводство и знало этап, когда конфликтующие стороны довольствовались тем, что предоставляли судьям исключительно свидетельские показания и другие прямые доказательства, то для Антифонта этот этап в прошлом . Он не ограничивается представлением безыскусных доводов, которые есть в его распоряжении; он стремится разными способами убедить судей в своей правоте. В этой работе я постараюсь выделить доказательные приёмы Антифонта и охарактеризовать его методы убеждения.
Шесть дошедших до нас речей Антифонта делятся поровну на две группы: настоящие судебные речи, написанные им по заказу для реальных разбирательств (это «Обвинение мачехи в отравлении», «Об убийстве Герода» и «О хоревте»), и гипотетические речи, составленные в качестве риторического упражнения на основе выдуманных тяжб: они называются «тетралогии», потому что представляют собой по две речи с каждой стороны, со стороны обвинения и со стороны защиты. В тетралогиях Антифонт демонстрирует различные способы аргументации, реальное применение которых можно увидеть в судебных речах . Эти речи объединены одной темой: все они написаны для судебных разбирательств по делам об убийстве.
Прежде чем перейти к разбору приёмов аргументации, я кратко перескажу обстоятельства каждого дела и основные пункты доказательства в соответствующих речах. В первой речи, «Обвинение мачехи в отравлении», обстоятельства дела таковы: некий Филоней и отец обвинителя были друзьями; у Филонея была наложница, которой он, видимо, был недоволен и которую собирался отправить в публичный дом; отец произносящего речь тоже состоял не в лучших отношениях со своей женой, мачехой обвинителя, который, судя по всему, был внебрачным ребёнком . Наложница Филонея и мачеха обвинителя сблизились, и, по словам оратора, последняя обманула подругу, убедив её подлить его отцу и Филонею некое снадобье, которое должно было вернуть их расположение; на самом же деле она замыслила расправиться с супругом. Когда мужчины, обедая вместе в Пирее, выпили отравленное вино, Филоней скончался сразу же, а отец обвинителя тяжело заболел и на двадцатый день тоже умер; однако перед этим он успел сказать сыну, чтобы тот возбудил уголовное дело против мачехи, которая не так давно уже была поймана при попытке подмешать что-то в питьё мужа. Наложница Филонея была признана виновной и казнена. Обвинитель пытается доказать, что та была всего лишь исполнительницей, а замысел убийства принадлежал его мачехе. Он не имеет никаких подтверждений своим словам, кроме пересказанного разговора с умирающим отцом. Его сводный брат, представляющий в суде интересы своей матери, отказался предоставить рабов для допроса с применением пытки; обвинитель использует этот факт в качестве ключевого довода.
В первой тетралогии Антифонт описывает следующую ситуацию: некий человек, возвращавшийся с пира, был найден на улице убитым, а сопровождавший его раб — при смерти. Сторона обвинения (очевидно, родственники погибшего) приписывает преступление богатому афинянину, который враждовал с убитым; более того, из первой речи обвинителя мы узнаём, что жертва и предполагаемый убийца постоянно судились, причём процессы всегда заканчивались в пользу жертвы, и в скором времени им предстояло ещё одно судебное разбирательство, по итогу которого обвиняемый, очевидно, снова понёс бы очень значительные убытки, если не был разорён. Это становится важным аргументом против него в деле об убийстве; кроме того, его имя назвал умирающий раб ― так передают родственники убитого, обнаружившие несчастных. Сторона обвинения доказывает, что вражда и другие обстоятельства доказывают вину ответчика с точки зрения правдоподобия; обвиняемый опровергает их доводы.
Во второй тетралогии сторонами конфликта выступают два человека, каждый из которых защищает интересы своего сына. Мальчик, находившийся в гимнасии, погиб от удара копья, брошенного юношей. Отец погибшего обратился в суд, требуя возмездия, а отец обвиняемого пытается доказать, что погибший сам виноват в своей смерти: он знал, в какую сторону будет направлен бросок, и неосторожно побежал туда как раз в тот момент, когда юноша метнулкопьё. Обе стороны соглашаются, что убийство было непредумышленным, но каждый пытается убедить судей, что ответственность за эту смерть лежит не на его сыне.
В третьей тетралогии ответчик доказывает, что убийство было справедливым, а сторона обвинения опровергает это утверждение. Молодой человек и старик, поссорившись, затеяли драку, после которой старик умер, а юношу стали обвинять в убийстве. Отправная точка защиты для него как для обвиняемого ― то, что старик сам начал драку, а он лишь защищался и, следовательно, убил в ходе самообороны. Разбирательство осложняется ещё тем, что стороны совершенно по-разному изображают картину преступления: обвинители утверждают, что юноша сам, будучи пьяным, набросился на старика. От ответчика мы слышим, что не только не он начал драку, но и старик умер ненепосредственно от удара, а некоторое время спустя, находясь на попечении врача (ответчик именно неправильное лечение называет истинной причиной смерти жертвы). Вторую речь защиты произносит не сам ответчик, а его родственник: ответчик добровольно отправился в изгнание, опасаясь за свою судьбу в случае вынесения обвинительного приговора.
В пятой речи, «Об убийстве Герода», обстоятельства дела таковы: ответчик, гражданин Митилены по имени Евксифей, отправился морем из своего города в Энос; на одном судне с ним плыл афинянин Герод; оба направлялись по своим делам. Буря заставила их причалить в гавани неподалёку от Мефимны, а дождь ― перейти на другой корабль, стоявший в той же бухте, так как на их судне не было палубы. Ночью Герод, находившийся в состоянии алкогольного опьянения, спустился с корабля в гавань и не вернулся. Обвинители утверждают, что ответчик уходил вместе с ним, но произносящий речь отрицает это. Строго говоря, Герод пропал без вести: ни тела, ни даже очевидных следов убийства в гавани и вокруг неё не нашли. Обвинители заявили, что Евксифей совершил убийство, но при этом подали иск в соответствии с νόμοςτῶν κακούργων; эта странность в их действиях становится важным доводом защиты. Ответчик опровергает версию событий, изложенную обвинителями, а также доказывает несостоятельность их безыскусных доводов: показаний, полученных в ходе допроса с применением пытки, и найденного ими письма, в котором он якобы извещает некоего Ликина о том, что убил Герода. Обвиняемый напоминает судьям о случаях в прошлом, когда определить преступника было невозможно, или когда был осуждён невиновный человек. Опасаясь, как бы его принадлежность к мятежной Митилене не стала поводом для предвзятого отношения, он рассказывает судьям о своём отце, который не сочувствовал мятежу и всегда тщательно исполнял свои гражданские обязанности. Наконец, он заявляет, что отсутствие каких-то дурных предзнаменований от богов во время его плавания или во время жертвоприношений, в которых он участвовал, должно считаться доказательством его невиновности.
Шестая речь, «О хоревте», тоже является апологией. Некий богатый афинянин, клиент Антифонта, был избран хорегом и готовил хор мальчиков к выступлению на празднике Таргелий. Он предоставил для репетиций свой дом, а сами занятия перепоручил нескольким ответственным людям по своему выбору, в том числе зятю. Сам ответчик не мог заниматься подготовкой хора, потому что в это время выступал истцом в судебном процессе по делу о хищении. Кто-то из этих людей, под чьим наблюдением ответчик оставил хоревтов, дал одному из мальчиков, Диодоту, некое снадобье; выпив его, мальчик умер. Ответчик доказывает, что вина за случившееся лежит не на нём; но просто переложить её на тех, кто имеет к смерти хоревта непосредственное отношение, он не может, потому что тогда среди обвиняемых окажется его зять. Он пытается убедить судей, что в смерти мальчика виноват несчастный случай, τύχη. Но главная задача Антифонта — доказать судьям, что обвинители были подкуплены врагами ответчика.
Таковы сохранившиеся речи Антифонта. Попробуем выделить доказательные приёмы и способы эмоционального воздействия, которые в них используются.
Оратор и софист Антифонт жил в Vв. до н.э. (принятая датировка — 480‒411 гг.). Он, возможно, был учителем Фукидида; кроме того, он известен как участник олигархического переворота 411 г. и правительства Четырёхсот, после свержения которого он был казнён. До нас дошло сравнительно немного текстов, принадлежащих Антифонту ― шесть его речей, сохранившиеся целиком, и отрывки из нескольких других. Во фрагментах нам известны еготрактаты: «Истина», «Согласие», «Речь о государстве», «Толкование сновидений». Антифонт был первым из известных логографов Аттики; сам он, по-видимому, выступал в суде только со своей последней речью ― в свою защиту в 411 г. Его риторические сочинения относятся к раннему этапу греческого ораторского искусства. В это время Кораксом уже написан первый теоретический трактат о риторике, и влияние сицилийской софистической школы на составление речей уже стало заметным . Но риторические приёмы и оформление речей ещё не закреплены в том виде, в котором они будут существовать в речах классических ораторов IV в до н.э. Стиль речей Антифонта и его методы доказательства рассматриваются как предшествующие риторике Демосфена и его современников, в противопоставлении более раннего и более зрелого. Конечно, это не единственная оценка Антифонта. Его личную характеристику, притом очень лестную, даёт Фукидид: «Однако вдохновителем всего этого переворота, разработавшим план его осуществления уже с давних пор, был афинянин Антифонт. Это был человек, талантом и нравственными качествами не уступавший никому из своих современников, человек глубокого ума и выдающийся оратор. В народном собрании и в суде он выступал неохотно, ибо в народе его репутация красноречивого оратора возбуждала подозрение. Тем же, кому приходилось вести дело в суде или в народном собрании, прибегая к его советам, он мог лучше всякого другого оказать помощь. Позднее, после свержения олигархии (когда правительство «Четырехсот» оказалось в опасности, и его сторонники подверглись народному мщению), Антифонт должен был защищаться по обвинению в государственной измене как участник заговора, и его защитительная речь на процессе, угрожавшем ему казнью, представляется мне лучшей из всех вплоть до нашего времени» (VIII, 68, 1-2) . О высокой оценке его ораторского искусства говорит тот факт, что он был включён в канон десяти аттических ораторов наравне с Демосфеном, Исократом, Лисием и Эсхином. Впрочем, и суждения об Антифонте как об исторической фигуре, и мнения относительно его произведений разнообразны и противоречивы. В рамках этой работы значение имеет противопоставление Антифонта ораторам IVв. с точки зрения развития методов доказательства.
Казалось бы, естественно предположить, что из двух основных типов доказательства (прямое и косвенное) вначале использовалось прямое, которое не требует логических построений и специального риторического оформления, и лишь позднее ораторы научились пользоваться косвенными аргументами. Ф. Зольмзен в своей работе «Antiphonstudien» высказывает предположение, что сочинения Антифонта относятся к тому этапу, когда риторические доказательства ещё не были в достаточной степени развиты, и в его речах аргументация строится на безыскусных доводах .В качестве опровержения этой гипотезы можно обратиться к тексту «Эвменид» Эсхила: диспут между хором Эриний и Аполлоном во время суда над Орестом строится на риторических доводах (569–682). Между тем эта трагедия современна сочинениям Антифонта. Но и его собственные сочинения, как я надеюсь показать, демонстрируют применение разнообразных приёмов аргументации. Мы знаем, что Антифонт был первым, кто сделал составление речей для судебных разбирательств своим средством заработка. В. Шмид утверждает, что, если афинское судопроизводство и знало этап, когда конфликтующие стороны довольствовались тем, что предоставляли судьям исключительно свидетельские показания и другие прямые доказательства, то для Антифонта этот этап в прошлом . Он не ограничивается представлением безыскусных доводов, которые есть в его распоряжении; он стремится разными способами убедить судей в своей правоте. В этой работе я постараюсь выделить доказательные приёмы Антифонта и охарактеризовать его методы убеждения.
Шесть дошедших до нас речей Антифонта делятся поровну на две группы: настоящие судебные речи, написанные им по заказу для реальных разбирательств (это «Обвинение мачехи в отравлении», «Об убийстве Герода» и «О хоревте»), и гипотетические речи, составленные в качестве риторического упражнения на основе выдуманных тяжб: они называются «тетралогии», потому что представляют собой по две речи с каждой стороны, со стороны обвинения и со стороны защиты. В тетралогиях Антифонт демонстрирует различные способы аргументации, реальное применение которых можно увидеть в судебных речах . Эти речи объединены одной темой: все они написаны для судебных разбирательств по делам об убийстве.
Прежде чем перейти к разбору приёмов аргументации, я кратко перескажу обстоятельства каждого дела и основные пункты доказательства в соответствующих речах. В первой речи, «Обвинение мачехи в отравлении», обстоятельства дела таковы: некий Филоней и отец обвинителя были друзьями; у Филонея была наложница, которой он, видимо, был недоволен и которую собирался отправить в публичный дом; отец произносящего речь тоже состоял не в лучших отношениях со своей женой, мачехой обвинителя, который, судя по всему, был внебрачным ребёнком . Наложница Филонея и мачеха обвинителя сблизились, и, по словам оратора, последняя обманула подругу, убедив её подлить его отцу и Филонею некое снадобье, которое должно было вернуть их расположение; на самом же деле она замыслила расправиться с супругом. Когда мужчины, обедая вместе в Пирее, выпили отравленное вино, Филоней скончался сразу же, а отец обвинителя тяжело заболел и на двадцатый день тоже умер; однако перед этим он успел сказать сыну, чтобы тот возбудил уголовное дело против мачехи, которая не так давно уже была поймана при попытке подмешать что-то в питьё мужа. Наложница Филонея была признана виновной и казнена. Обвинитель пытается доказать, что та была всего лишь исполнительницей, а замысел убийства принадлежал его мачехе. Он не имеет никаких подтверждений своим словам, кроме пересказанного разговора с умирающим отцом. Его сводный брат, представляющий в суде интересы своей матери, отказался предоставить рабов для допроса с применением пытки; обвинитель использует этот факт в качестве ключевого довода.
В первой тетралогии Антифонт описывает следующую ситуацию: некий человек, возвращавшийся с пира, был найден на улице убитым, а сопровождавший его раб — при смерти. Сторона обвинения (очевидно, родственники погибшего) приписывает преступление богатому афинянину, который враждовал с убитым; более того, из первой речи обвинителя мы узнаём, что жертва и предполагаемый убийца постоянно судились, причём процессы всегда заканчивались в пользу жертвы, и в скором времени им предстояло ещё одно судебное разбирательство, по итогу которого обвиняемый, очевидно, снова понёс бы очень значительные убытки, если не был разорён. Это становится важным аргументом против него в деле об убийстве; кроме того, его имя назвал умирающий раб ― так передают родственники убитого, обнаружившие несчастных. Сторона обвинения доказывает, что вражда и другие обстоятельства доказывают вину ответчика с точки зрения правдоподобия; обвиняемый опровергает их доводы.
Во второй тетралогии сторонами конфликта выступают два человека, каждый из которых защищает интересы своего сына. Мальчик, находившийся в гимнасии, погиб от удара копья, брошенного юношей. Отец погибшего обратился в суд, требуя возмездия, а отец обвиняемого пытается доказать, что погибший сам виноват в своей смерти: он знал, в какую сторону будет направлен бросок, и неосторожно побежал туда как раз в тот момент, когда юноша метнулкопьё. Обе стороны соглашаются, что убийство было непредумышленным, но каждый пытается убедить судей, что ответственность за эту смерть лежит не на его сыне.
В третьей тетралогии ответчик доказывает, что убийство было справедливым, а сторона обвинения опровергает это утверждение. Молодой человек и старик, поссорившись, затеяли драку, после которой старик умер, а юношу стали обвинять в убийстве. Отправная точка защиты для него как для обвиняемого ― то, что старик сам начал драку, а он лишь защищался и, следовательно, убил в ходе самообороны. Разбирательство осложняется ещё тем, что стороны совершенно по-разному изображают картину преступления: обвинители утверждают, что юноша сам, будучи пьяным, набросился на старика. От ответчика мы слышим, что не только не он начал драку, но и старик умер ненепосредственно от удара, а некоторое время спустя, находясь на попечении врача (ответчик именно неправильное лечение называет истинной причиной смерти жертвы). Вторую речь защиты произносит не сам ответчик, а его родственник: ответчик добровольно отправился в изгнание, опасаясь за свою судьбу в случае вынесения обвинительного приговора.
В пятой речи, «Об убийстве Герода», обстоятельства дела таковы: ответчик, гражданин Митилены по имени Евксифей, отправился морем из своего города в Энос; на одном судне с ним плыл афинянин Герод; оба направлялись по своим делам. Буря заставила их причалить в гавани неподалёку от Мефимны, а дождь ― перейти на другой корабль, стоявший в той же бухте, так как на их судне не было палубы. Ночью Герод, находившийся в состоянии алкогольного опьянения, спустился с корабля в гавань и не вернулся. Обвинители утверждают, что ответчик уходил вместе с ним, но произносящий речь отрицает это. Строго говоря, Герод пропал без вести: ни тела, ни даже очевидных следов убийства в гавани и вокруг неё не нашли. Обвинители заявили, что Евксифей совершил убийство, но при этом подали иск в соответствии с νόμοςτῶν κακούργων; эта странность в их действиях становится важным доводом защиты. Ответчик опровергает версию событий, изложенную обвинителями, а также доказывает несостоятельность их безыскусных доводов: показаний, полученных в ходе допроса с применением пытки, и найденного ими письма, в котором он якобы извещает некоего Ликина о том, что убил Герода. Обвиняемый напоминает судьям о случаях в прошлом, когда определить преступника было невозможно, или когда был осуждён невиновный человек. Опасаясь, как бы его принадлежность к мятежной Митилене не стала поводом для предвзятого отношения, он рассказывает судьям о своём отце, который не сочувствовал мятежу и всегда тщательно исполнял свои гражданские обязанности. Наконец, он заявляет, что отсутствие каких-то дурных предзнаменований от богов во время его плавания или во время жертвоприношений, в которых он участвовал, должно считаться доказательством его невиновности.
Шестая речь, «О хоревте», тоже является апологией. Некий богатый афинянин, клиент Антифонта, был избран хорегом и готовил хор мальчиков к выступлению на празднике Таргелий. Он предоставил для репетиций свой дом, а сами занятия перепоручил нескольким ответственным людям по своему выбору, в том числе зятю. Сам ответчик не мог заниматься подготовкой хора, потому что в это время выступал истцом в судебном процессе по делу о хищении. Кто-то из этих людей, под чьим наблюдением ответчик оставил хоревтов, дал одному из мальчиков, Диодоту, некое снадобье; выпив его, мальчик умер. Ответчик доказывает, что вина за случившееся лежит не на нём; но просто переложить её на тех, кто имеет к смерти хоревта непосредственное отношение, он не может, потому что тогда среди обвиняемых окажется его зять. Он пытается убедить судей, что в смерти мальчика виноват несчастный случай, τύχη. Но главная задача Антифонта — доказать судьям, что обвинители были подкуплены врагами ответчика.
Таковы сохранившиеся речи Антифонта. Попробуем выделить доказательные приёмы и способы эмоционального воздействия, которые в них используются.
Попытка определить и охарактеризовать риторические приёмы в речах Антифонта, которую я предприняла в этой работе, конечно, не даёт возможности однозначно ответить на вопрос о месте Антифонта среди греческих ораторов, о том, какую роль он сыграл в развитии риторического искусства, в какой степени повлиял на становление ораторов классической эпохи. Так, Ф. Бласс считает, что его творчество не повлияло ни на практическую риторику IVв. до н.э., ни на теоретиков ораторского искусства (Аристотеля и Феофраста); и на римских ораторов Антифонт, по его мнению, оказал так же мало влияния . Пожалуй, единственная гипотеза о месте Антифонта в истории греческого ораторского искусства, которую я уверенно отвергаю — это предположение Ф. Зольмзена. Он полагал, что Антифонт, живший веком раньше Демосфена, Эсхина, Лисия и Исократа, не застал развитие риторической аргументации, поэтому в его речах основным методом доказательства являются безыскусные доводы . Я присоединяюсь к М. Гагарину и другим исследователям, которые утверждают, что косвенные доказательства полноценно представлены в речах Антифонта. Надеюсь, что мне в том числе удалось привести в пользу этого утверждения более или менее убедительные аргументы. В остальном, полагаю, мы ограничены в своей оценке в той же степени, в которой ограничена тематика дошедших до нас текстов Антифонта. Анализируя его доказательные приёмы, я пришла к выводу, что они в значительной степени определяются особенностями судебных дел об убийстве. Конечно, сфера его деятельности как логографа не ограничивалась только такими делами. Об этом свидетельствуют фрагменты других речей Антифонта. Думаю, что, если бы нам стали доступны для прочтения остальные его речи, написанные для самых разных дел, и аргументацию в них можно было бы сравнить с доказательствами в речах об убийстве, это позволило бы нам гораздо точнее и увереннее судить о риторике Антифонта. К сожалению, наши суждения ограничены речами одной направленности, и доказательства, доступные для нашей оценки, определяются характером этих судебных разбирательств.
Доводы сторон в этих речах во многом определяются уже закреплённым ко времени Антифонта разделением на умышленное и непредумышленное, справедливое и несправедливое убийство. Афинский суд мог распределить ответственность между автором замысла и исполнителем и рассудить, на ком лежит ответственность за то или иное событие. Так, обвинитель в первой речи доказывает, что его мачеха, которой, по его словам, принадлежит замысел, должна понести такое же наказание за убийство, какое понесла исполнительница. Во второй тетралогии стороны выясняют, на ком лежит ответственность за непредумышленное убийство — на жертве, которая по своей неосторожности оказалась под ударом копья, или на том, кто это копьё метнул. В третьей тетралогии обвиняемый доказывает, что наносил удары жертве в ходе самообороны, поэтому убийство должно считаться справедливым, а его противники оспаривают это утверждение. В шестой речи ответчик убеждает судей, что в смерти виноват только несчастный случай.
Вопрос вины и ответственности, конечно, остаётся в рамках исключительно риторических построений; в остальном доказательство в речах строится и на искусственных, и на безыскусных доводах. Свидетельскими показаниями подтверждается версия событий, выгодная оратору (например, в пятой речи, в третьей тетралогии). В первой тетралогии допрос рабов с применением пытки выступает прямым доказательством: обвиняемый заявляет о своей готовности предоставить рабов для βάσανος, чтобы они подтвердили его алиби (ΙΙδ 8). В других речах Антифонт использует отказ оппонентов от процедуры βάσανος как косвенное доказательство (речи «Обвинение мачехи в отравлении», «О хоревте). Или, как в речи «Об убийстве Герода», обратив внимание судей на то, что обвинители после допроса под пыткой не предоставили раба стороне защиты, а убили его, он доказывает, что это является свидетельством невиновности ответчика. В первой речи, убедив судей, что отказ стороны защиты от процедуры βάσανος косвенно подтверждает правоту обвинения, он выводит из этого, что клятву защитника нельзя считать правдивой — т.е. опровергает πίστιςἄτεχνοςстороны защиты. Таким образом, вопреки суждению Ф. Зольмзена, безыскусные доводы отнюдь не преобладают в доказательной системе Антифонта. Он оперирует прямыми и косвенными аргументами, и преобладание тех или иных определяется только обстоятельствами дела и целью произнесения речи.
Одним из ключевых приёмов, которые Антифонтприменяет в своих речах, является доказательство по правдоподобию. Аргументы, основанные на вероятностных умозаключениях, составляют основу полемики в первой тетралогии, где Антифонт демонстрирует использование прямой и обратной εἰκός-аргументации. С помощью такого аргумента обвиняемый опровергает свидетельство раба, которое его противники пытаются использовать как полноценное прямое доказательство. В речи «Об убийстве Герода» доводы, основанные на правдоподобии, используются ответчиком, чтобы дискредитировать версию событий, изложенную обвинителями. В третьей тетралогии сторона обвинения обращается к τὰεἰκότα, чтобы обосновать свою позицию «законом природы», тем, что считается естественным и наиболее вероятным: драку скорее начнёт молодой человек, а не старик (IV γ 2). От лица ответчика Антифонт сам опровергает этот довод, говоря, что, если бы это действительно всегда было так, не было бы никакой необходимости в судебном разбирательстве (IVδ 2). Умозаключения, основанные на правдоподобии — это один из самых выразительных примеров риторического доказательства, потому что вероятное так или иначе оказывается противопоставленным действительному (τὰεἰκότα и τὰἔργα). Конечно, нельзя выдать правдоподобное за истинное; тем не менее, Антифонтдемонстрирует различные способы применения εἰκὸς аргументации и показывает, что этот метод доказательства может иметь большую силу.
Ещё один приём, используемый Антифонтом — гипотетическая смена ролей. Это умозаключение, построенное на предположении, как повели бы себя оппоненты в ситуации, противоположной действительности. Например, в речи «Об убийстве Герода» обвиняемый убеждает судей, что им следует считать «божественные знаки» подтверждением его невиновности. Он подкрепляет этот довод рассуждением, что, если бы ситуация была обратной, и предзнаменования были дурными, его противники непременно использовали бы это как божественное свидетельство против него. Отсюда он делает вывод, что благие предзнаменования должны считаться весомым свидетельством в его пользу (V, 84). Подобным образом строится доказательство вокруг отказа оппонентов допросить свидетелей из числа свободных людей и рабов (речи «Обвинение мачехи в отравлении», «О хоревте»). Сила этого довода измеряется не его логической безупречностью, а впечатлением, которое он производит на судей. Можно предположить, что это рассуждение звучало довольно убедительно.
К разряду приёмов, которые не опровергают доказательства противников, а заставляют судей сомневаться в их доказательствах, относятся доводы, которые можно назвать argumentaadhominem. Антифонт не использует сведения о противниках, которые не касались бы дела напрямую, или личные характеристики. Однако то, что он сообщает судьям о действиях оппонентов в рамках судебного разбирательства, должно подорвать доверие к другой стороне конфликта. В речи «О хоревте» именно эти доводы являются ключевыми: ответчик не столько опровергает обвинения, сколько доказывает, что его противники сами им не верят. К этому типу доказательства можно отнести и рассуждения о неправильном иске в речи «Об убийствеГерода». Обоюдные обвинения в нечестивости, которыми оперируют стороны в тетралогиях, тоже имеют целью дискредитировать противника в глазах судей.
Отдельным методом эмоционального воздействия в речах Антифонта можно назвать композицию. Он выстраивает каждую речь не по установленным правилам, а в соответствии с особенностями дела и с тем набором доказательств, которым он располагает. Так, в речи «Обвинение мачехи в отравлении» акцент делается на подробном изложении событий, а свой ключевой довод об отказе стороны защиты от допроса рабов обвинитель повторяет дважды, в начале и в конце речи, придавая ей вид законченного доказательства. Речь «О хоревте», в которой подробный раздел narratioмог бы только повредить ответчику, акцент смещается на тщательный разбор действий обвинителей, который перенимает на себя роль изложения событий и превращает вторую половину речи из апологии в обвинение истцов. Большую роль в воздействии на чувства слушателей играют проэмии и эпилоги, как правило, состоящие из патетических рассуждений о справедливости и божественных законах.
Речи Антифонта представляют собой не просто череду доказательных приёмов, структурированных в том или ином порядке. Они насыщены эмоциями. Конечно, само преступление, о котором говорится во всех дошедших до нас речах, вызывает много эмоций, так что полемика вокруг него тоже не может быть безэмоциональной. Однако Антифонт не просто насыщает свои тексты чувствами: он использует их как инструмент влияния на аудиторию. Он выстраивает для оратора подходящий образ, старается вызвать у слушателей сострадание или праведный гнев. Эмоции, таким образом, становятся выгодным фоном для доказательства.
Источником патетики в речах Антифонта являются рассуждения о скверне и о божественном возмездии. Наличие этих мотивов предопределено самой природой δίκηφόνου. Неотомщённое убийство, равно как и несправедливый приговор по делу об убийстве, грозит участникам судебного разбирательства и всему городу осквернением и гневом духов-мстителей. И обвинители, и обвиняемые постоянно обращаются к теме скверны, чтобы убедить судей встать на свою сторону. Этот мотив является одним из самых значительных инструментов эмоционального воздействия.
Так я могу охарактеризовать приёмы, которые используются Антифонтом для доказательства. С одной стороны, его речи демонстрируют, как в афинском судопроизводстве использовались прямые доказательства (свидетельские показания, показания рабов, полученные в ходе допроса под пыткой, клятвы). С другой стороны, в его речах в большом количестве представлены риторические приёмы, основанные на логических построениях. Наконец, анализ его речей показывает, как высоко он ценил силу эмоционального воздействия на судей. То, как он выстраивает свои речи и как преподносит слушателям доводы, позволяет предположить, что Антифонт хорошо представлял психологию своей аудитории и умел убеждать своих слушателей. Пожалуй, его цель как логографа определяется стремлением любой, даже самый слабый набор аргументов преподнести так, чтобы он звучал убедительно. С этой точки зрения его речи остаются интереснейшим материалом исследования.
Доводы сторон в этих речах во многом определяются уже закреплённым ко времени Антифонта разделением на умышленное и непредумышленное, справедливое и несправедливое убийство. Афинский суд мог распределить ответственность между автором замысла и исполнителем и рассудить, на ком лежит ответственность за то или иное событие. Так, обвинитель в первой речи доказывает, что его мачеха, которой, по его словам, принадлежит замысел, должна понести такое же наказание за убийство, какое понесла исполнительница. Во второй тетралогии стороны выясняют, на ком лежит ответственность за непредумышленное убийство — на жертве, которая по своей неосторожности оказалась под ударом копья, или на том, кто это копьё метнул. В третьей тетралогии обвиняемый доказывает, что наносил удары жертве в ходе самообороны, поэтому убийство должно считаться справедливым, а его противники оспаривают это утверждение. В шестой речи ответчик убеждает судей, что в смерти виноват только несчастный случай.
Вопрос вины и ответственности, конечно, остаётся в рамках исключительно риторических построений; в остальном доказательство в речах строится и на искусственных, и на безыскусных доводах. Свидетельскими показаниями подтверждается версия событий, выгодная оратору (например, в пятой речи, в третьей тетралогии). В первой тетралогии допрос рабов с применением пытки выступает прямым доказательством: обвиняемый заявляет о своей готовности предоставить рабов для βάσανος, чтобы они подтвердили его алиби (ΙΙδ 8). В других речах Антифонт использует отказ оппонентов от процедуры βάσανος как косвенное доказательство (речи «Обвинение мачехи в отравлении», «О хоревте). Или, как в речи «Об убийстве Герода», обратив внимание судей на то, что обвинители после допроса под пыткой не предоставили раба стороне защиты, а убили его, он доказывает, что это является свидетельством невиновности ответчика. В первой речи, убедив судей, что отказ стороны защиты от процедуры βάσανος косвенно подтверждает правоту обвинения, он выводит из этого, что клятву защитника нельзя считать правдивой — т.е. опровергает πίστιςἄτεχνοςстороны защиты. Таким образом, вопреки суждению Ф. Зольмзена, безыскусные доводы отнюдь не преобладают в доказательной системе Антифонта. Он оперирует прямыми и косвенными аргументами, и преобладание тех или иных определяется только обстоятельствами дела и целью произнесения речи.
Одним из ключевых приёмов, которые Антифонтприменяет в своих речах, является доказательство по правдоподобию. Аргументы, основанные на вероятностных умозаключениях, составляют основу полемики в первой тетралогии, где Антифонт демонстрирует использование прямой и обратной εἰκός-аргументации. С помощью такого аргумента обвиняемый опровергает свидетельство раба, которое его противники пытаются использовать как полноценное прямое доказательство. В речи «Об убийстве Герода» доводы, основанные на правдоподобии, используются ответчиком, чтобы дискредитировать версию событий, изложенную обвинителями. В третьей тетралогии сторона обвинения обращается к τὰεἰκότα, чтобы обосновать свою позицию «законом природы», тем, что считается естественным и наиболее вероятным: драку скорее начнёт молодой человек, а не старик (IV γ 2). От лица ответчика Антифонт сам опровергает этот довод, говоря, что, если бы это действительно всегда было так, не было бы никакой необходимости в судебном разбирательстве (IVδ 2). Умозаключения, основанные на правдоподобии — это один из самых выразительных примеров риторического доказательства, потому что вероятное так или иначе оказывается противопоставленным действительному (τὰεἰκότα и τὰἔργα). Конечно, нельзя выдать правдоподобное за истинное; тем не менее, Антифонтдемонстрирует различные способы применения εἰκὸς аргументации и показывает, что этот метод доказательства может иметь большую силу.
Ещё один приём, используемый Антифонтом — гипотетическая смена ролей. Это умозаключение, построенное на предположении, как повели бы себя оппоненты в ситуации, противоположной действительности. Например, в речи «Об убийстве Герода» обвиняемый убеждает судей, что им следует считать «божественные знаки» подтверждением его невиновности. Он подкрепляет этот довод рассуждением, что, если бы ситуация была обратной, и предзнаменования были дурными, его противники непременно использовали бы это как божественное свидетельство против него. Отсюда он делает вывод, что благие предзнаменования должны считаться весомым свидетельством в его пользу (V, 84). Подобным образом строится доказательство вокруг отказа оппонентов допросить свидетелей из числа свободных людей и рабов (речи «Обвинение мачехи в отравлении», «О хоревте»). Сила этого довода измеряется не его логической безупречностью, а впечатлением, которое он производит на судей. Можно предположить, что это рассуждение звучало довольно убедительно.
К разряду приёмов, которые не опровергают доказательства противников, а заставляют судей сомневаться в их доказательствах, относятся доводы, которые можно назвать argumentaadhominem. Антифонт не использует сведения о противниках, которые не касались бы дела напрямую, или личные характеристики. Однако то, что он сообщает судьям о действиях оппонентов в рамках судебного разбирательства, должно подорвать доверие к другой стороне конфликта. В речи «О хоревте» именно эти доводы являются ключевыми: ответчик не столько опровергает обвинения, сколько доказывает, что его противники сами им не верят. К этому типу доказательства можно отнести и рассуждения о неправильном иске в речи «Об убийствеГерода». Обоюдные обвинения в нечестивости, которыми оперируют стороны в тетралогиях, тоже имеют целью дискредитировать противника в глазах судей.
Отдельным методом эмоционального воздействия в речах Антифонта можно назвать композицию. Он выстраивает каждую речь не по установленным правилам, а в соответствии с особенностями дела и с тем набором доказательств, которым он располагает. Так, в речи «Обвинение мачехи в отравлении» акцент делается на подробном изложении событий, а свой ключевой довод об отказе стороны защиты от допроса рабов обвинитель повторяет дважды, в начале и в конце речи, придавая ей вид законченного доказательства. Речь «О хоревте», в которой подробный раздел narratioмог бы только повредить ответчику, акцент смещается на тщательный разбор действий обвинителей, который перенимает на себя роль изложения событий и превращает вторую половину речи из апологии в обвинение истцов. Большую роль в воздействии на чувства слушателей играют проэмии и эпилоги, как правило, состоящие из патетических рассуждений о справедливости и божественных законах.
Речи Антифонта представляют собой не просто череду доказательных приёмов, структурированных в том или ином порядке. Они насыщены эмоциями. Конечно, само преступление, о котором говорится во всех дошедших до нас речах, вызывает много эмоций, так что полемика вокруг него тоже не может быть безэмоциональной. Однако Антифонт не просто насыщает свои тексты чувствами: он использует их как инструмент влияния на аудиторию. Он выстраивает для оратора подходящий образ, старается вызвать у слушателей сострадание или праведный гнев. Эмоции, таким образом, становятся выгодным фоном для доказательства.
Источником патетики в речах Антифонта являются рассуждения о скверне и о божественном возмездии. Наличие этих мотивов предопределено самой природой δίκηφόνου. Неотомщённое убийство, равно как и несправедливый приговор по делу об убийстве, грозит участникам судебного разбирательства и всему городу осквернением и гневом духов-мстителей. И обвинители, и обвиняемые постоянно обращаются к теме скверны, чтобы убедить судей встать на свою сторону. Этот мотив является одним из самых значительных инструментов эмоционального воздействия.
Так я могу охарактеризовать приёмы, которые используются Антифонтом для доказательства. С одной стороны, его речи демонстрируют, как в афинском судопроизводстве использовались прямые доказательства (свидетельские показания, показания рабов, полученные в ходе допроса под пыткой, клятвы). С другой стороны, в его речах в большом количестве представлены риторические приёмы, основанные на логических построениях. Наконец, анализ его речей показывает, как высоко он ценил силу эмоционального воздействия на судей. То, как он выстраивает свои речи и как преподносит слушателям доводы, позволяет предположить, что Антифонт хорошо представлял психологию своей аудитории и умел убеждать своих слушателей. Пожалуй, его цель как логографа определяется стремлением любой, даже самый слабый набор аргументов преподнести так, чтобы он звучал убедительно. С этой точки зрения его речи остаются интереснейшим материалом исследования.