Барочные традиции в творчестве Владимира Шинкарева
|
Введение 3
Глава I. Отрицание принципа мимесиса 11
1.1. Митьки и язык 12
1.2. Игра с жанрами в романе «Максим и Федор» 20
Глава II. Антиномии в творчестве В. Шинкарева 29
Заключение 47
Список используемой и цитируемой литературы 50
Глава I. Отрицание принципа мимесиса 11
1.1. Митьки и язык 12
1.2. Игра с жанрами в романе «Максим и Федор» 20
Глава II. Антиномии в творчестве В. Шинкарева 29
Заключение 47
Список используемой и цитируемой литературы 50
С 1960-х гг. барокко особенно активно осмысляется в среде ученых и творческой интеллигенции. Помимо ставших классическими трудов Г. Вельфлина и Л. Е. Пинского в научный оборот входят работы А. А. Морозова , Ю. М. Лотмана , Д. С. Лихачева , А. Аникста , Л. Сазоновой , А. В. Чичерина и многих других; издаются писатели и поэты европейского барокко: Кальдерон де ла Барка , Луис де Гонгора , Тирсо де Молина , Франсиско де Кеведо , Лопе де Вега , Бальтасар Грасиан , Гриммельсгаузен , Джон Донн и другие; выдвигаются идеи о связи авангардного искусства с барокко ; сами писатели и поэты обращаются к барочным авторам и барочной поэтике: Елена Шварц пишет дипломную работу о Гонгоре; Иосиф Бродский посвящает стихи Джону Донну и переводит его. Помимо этого, исследователи находят черты барокко в поэтике других авторов шестидесятых—девяностых годов. Н. Л. Лейдерман и М. Н. Липовецкий относили к направлению необарокко творчество Е. Шварц, В. Аксенова, Ю. Алешковского, И. Жданова, В. Пелевина, Н. Садур, А. Парщикова и др. Б. Иванов сравнил эмблематику барокко с образами и мотивами в лирике Л. Аронзона . Е. В. Хворостьянова писала о барочной эмблематике в творчестве О. Григорьева . М. Парщикова-Хюгли обнаружила сходство между поэзией В. Сосноры и барочной культурой .
Диалог со столь далеко отстоящим во времени стилем не представляется чем-то непредсказуемым. А. В. Чичерин в статье о Достоевском и барокко писал: «Не только индивидуальные приметы стиля разделяют писателей, примыкающих к одному творческому методу, к одному течению. Нет, самые резкие различия, лежащие в основе индивидуальных стилей, имеют глубокие, исторически обусловленные корни <…> историзм не в том, чтобы размежевать сферы влияния каждого творческого метода, отвести ему одно, два или два с половиной столетия в истории человечества, а в том, чтобы видеть историю человеческой культуры в целом, с постоянной силой возрождения при благоприятных для этого условиях, в совершенно новом виде, скрытых, но не угасших формаций человеческого духа» .
Одним из ярких писателей позднесоветской эпохи был Владимир Николаевич Шинкарев (р. 1954), известный в основном как автор книг о митьках — книг, которые создали одноименный миф и целое «массовое молодежное движение» со своими особыми атрибутикой, языком и философией. Миф о митьках стал едва ли не культурным топосом, иллюстрирующим позднесоветскую эпоху. Однако «попав на улицы», миф оказался профанированным. Как позднее с некоторым сожалением отмечал автор, «любая идея, когда она попадает в массы, упрощается до невозможности <…> [вместе с тем — Е.К.] в книге “Митьки” достаточно грусти и глубины» , которая обнаруживается при внимательном чтении. Помимо книг о митьках, Шинкарев написал роман «Максим и Федор» (1980), пользовавшийся популярностью в самиздатской среде, роман «Папуас из Гондураса» (1987), сказку «Домашний еж» (1987), притчу «Царь зверей» (1998), книгу стихов «Полусухариный сад» (1978), несколько басен и песен, а также «Конец митьков» (2010). Шинкарев широко известен и как тонкий художник, внимательный к мировому искусству, развивающий традиции ленинградского авангарда...
Диалог со столь далеко отстоящим во времени стилем не представляется чем-то непредсказуемым. А. В. Чичерин в статье о Достоевском и барокко писал: «Не только индивидуальные приметы стиля разделяют писателей, примыкающих к одному творческому методу, к одному течению. Нет, самые резкие различия, лежащие в основе индивидуальных стилей, имеют глубокие, исторически обусловленные корни <…> историзм не в том, чтобы размежевать сферы влияния каждого творческого метода, отвести ему одно, два или два с половиной столетия в истории человечества, а в том, чтобы видеть историю человеческой культуры в целом, с постоянной силой возрождения при благоприятных для этого условиях, в совершенно новом виде, скрытых, но не угасших формаций человеческого духа» .
Одним из ярких писателей позднесоветской эпохи был Владимир Николаевич Шинкарев (р. 1954), известный в основном как автор книг о митьках — книг, которые создали одноименный миф и целое «массовое молодежное движение» со своими особыми атрибутикой, языком и философией. Миф о митьках стал едва ли не культурным топосом, иллюстрирующим позднесоветскую эпоху. Однако «попав на улицы», миф оказался профанированным. Как позднее с некоторым сожалением отмечал автор, «любая идея, когда она попадает в массы, упрощается до невозможности <…> [вместе с тем — Е.К.] в книге “Митьки” достаточно грусти и глубины» , которая обнаруживается при внимательном чтении. Помимо книг о митьках, Шинкарев написал роман «Максим и Федор» (1980), пользовавшийся популярностью в самиздатской среде, роман «Папуас из Гондураса» (1987), сказку «Домашний еж» (1987), притчу «Царь зверей» (1998), книгу стихов «Полусухариный сад» (1978), несколько басен и песен, а также «Конец митьков» (2010). Шинкарев широко известен и как тонкий художник, внимательный к мировому искусству, развивающий традиции ленинградского авангарда...
Итак, думается, что возникшая «мода на барокко» поспособствовала тому, что поэтика Владимира Шинкарева оказалась типологически связанной с поэтикой барокко в ряде аспектов.
Тексты автора наследуют тенденцию к энциклопедизму и объединению научного и художественного в едином «произведении-своде, строящем себя как смысловой объем» , что соотносится с барочным видением мира как универсальной грамматики. Кроме того, показательной оказывается и игра с цитатами, также характерная для стиля барокко. Цитаты у Шинкарева выполняют функции: кодового языка, средств риторической убедительности, помощников в проведении ритуальных действий и скрепляющих диалог элементов.
Автор создает особую языковую действительность, в которой привычная логика оказывается нарушена. Вместе с тем логика шинкаревских текстов будто доводит до предела представления об обыденном, что способствует созданию ощущения абсурдности. Однако языковая действительность, созданная в произведениях автора, имеет свои собственные правила и закономерности. Таким образом, Шинкарев иллюстрирует принцип «священного безумия художника», провозглашенный Бальтасаром Грасианом, и отрицает принцип мимесиса.
Помимо прочего, автор играет с жанровыми канонами, представляя, к тому же, своего рода энциклопедию о жанрах. Во многом благодаря этому многие тексты Шинкарева имеют самореферентный, рекурсивный характер, при котором один авторский текст отсылает к другому авторскому тексту, создавая таким образом некое подобие единого метатекста. Вместе с тем жанры предстают в качестве своеобразных несводимых друг к другу парадигм, каждая из которых использует свой особый условный язык и способы экспликации.
Кроме того, особую роль в текстах Шинкарева играют антиномии, иллюстрирующие принцип «Omnia in omnibus» — «все во всем». Все в художественном мире может быть соотнесено со всем, даже противоречащие друг другу вещи. При этом соотнесении, однако, не происходит синтез: обе части антиномии остаются самотождественными, благодаря чему создается панорамная картина противоречий и контрастов. Этому соответствует барочное представление об отсутствии или размытости границ. Светлое перетекает в темное, малое перетекает в большое и наоборот — вращаясь так до бесконечности. В соотнесении далеких идей и игре с антиномиями видится стремление к остроумию — другой отличительной черте поэтики барокко.
Такая игра ради игры и интеллектуального и эстетического наслаждения находит свое отражение в особом жизнетворчестве художественной группы «Митьки». Как писал Михайлов, «“Я” персонажа, тем более “я” рассказчика — вполне подобно “я” самого автора, и наоборот: А поскольку “я” вовсе не есть субъект в позднейшем смысле, то в произведениях эпохи барокко нередко происходит удивительно незатрудненное перетекание материала из жизни автора в произведение» . При этом, как отмечает Шинкарев, комментируя термин «игра» в отношении группы «Митьки», это не было частью «образа, созданного на публику, а частью своей собственной жизни» . Всепроникающая и всепоглощающая игра, думается, не может длиться вечно, она имеет свое закономерное рождение, развитие, упадок и смерть. Потому нам представляется, что детальное рассмотрение поэтики способно пролить свет и на ряд социологических и политических вопросов, которые в настоящее время особенно интересуют исследователей.
Мы остановились лишь на некоторых аспектах в исследовании творчества Владимира Шинкарева, обратили внимание лишь на характерные приемы, которые отсылают к барочным традициям. Вместе с тем эти традиции были восприняты по-разному в разных художественных группах, современных митькам. Думается, продуктивной была бы попытка соотнесения того, как поэтика барокко находит свое отражение у митьков, у концептуалистов, у метаметафористов, у Ордена куртуазных маньеристов и у лианозовцев.
Кроме того, представляется перспективным более детальное описание жанрового состава творчества Шинкарева, рассмотрение этого состава как особой системы, в рамках которой возникают корреляционные связи. Пристальное внимание к авторским играм с жанрами, соотнесение текстов Шинкарева с оригиналами, думается, может поспособствовать глубокому пониманию его поэтики.
Помимо прочего, интересно и соотнесение визуального и литературного творчества автора, обнаружение связей между словами и изображением. Наконец, важным предстает и выявление источников философии Шинкарева — паттернов, которые способствуют выстраиванию жизнетворчества у митьков.
Тексты автора наследуют тенденцию к энциклопедизму и объединению научного и художественного в едином «произведении-своде, строящем себя как смысловой объем» , что соотносится с барочным видением мира как универсальной грамматики. Кроме того, показательной оказывается и игра с цитатами, также характерная для стиля барокко. Цитаты у Шинкарева выполняют функции: кодового языка, средств риторической убедительности, помощников в проведении ритуальных действий и скрепляющих диалог элементов.
Автор создает особую языковую действительность, в которой привычная логика оказывается нарушена. Вместе с тем логика шинкаревских текстов будто доводит до предела представления об обыденном, что способствует созданию ощущения абсурдности. Однако языковая действительность, созданная в произведениях автора, имеет свои собственные правила и закономерности. Таким образом, Шинкарев иллюстрирует принцип «священного безумия художника», провозглашенный Бальтасаром Грасианом, и отрицает принцип мимесиса.
Помимо прочего, автор играет с жанровыми канонами, представляя, к тому же, своего рода энциклопедию о жанрах. Во многом благодаря этому многие тексты Шинкарева имеют самореферентный, рекурсивный характер, при котором один авторский текст отсылает к другому авторскому тексту, создавая таким образом некое подобие единого метатекста. Вместе с тем жанры предстают в качестве своеобразных несводимых друг к другу парадигм, каждая из которых использует свой особый условный язык и способы экспликации.
Кроме того, особую роль в текстах Шинкарева играют антиномии, иллюстрирующие принцип «Omnia in omnibus» — «все во всем». Все в художественном мире может быть соотнесено со всем, даже противоречащие друг другу вещи. При этом соотнесении, однако, не происходит синтез: обе части антиномии остаются самотождественными, благодаря чему создается панорамная картина противоречий и контрастов. Этому соответствует барочное представление об отсутствии или размытости границ. Светлое перетекает в темное, малое перетекает в большое и наоборот — вращаясь так до бесконечности. В соотнесении далеких идей и игре с антиномиями видится стремление к остроумию — другой отличительной черте поэтики барокко.
Такая игра ради игры и интеллектуального и эстетического наслаждения находит свое отражение в особом жизнетворчестве художественной группы «Митьки». Как писал Михайлов, «“Я” персонажа, тем более “я” рассказчика — вполне подобно “я” самого автора, и наоборот: А поскольку “я” вовсе не есть субъект в позднейшем смысле, то в произведениях эпохи барокко нередко происходит удивительно незатрудненное перетекание материала из жизни автора в произведение» . При этом, как отмечает Шинкарев, комментируя термин «игра» в отношении группы «Митьки», это не было частью «образа, созданного на публику, а частью своей собственной жизни» . Всепроникающая и всепоглощающая игра, думается, не может длиться вечно, она имеет свое закономерное рождение, развитие, упадок и смерть. Потому нам представляется, что детальное рассмотрение поэтики способно пролить свет и на ряд социологических и политических вопросов, которые в настоящее время особенно интересуют исследователей.
Мы остановились лишь на некоторых аспектах в исследовании творчества Владимира Шинкарева, обратили внимание лишь на характерные приемы, которые отсылают к барочным традициям. Вместе с тем эти традиции были восприняты по-разному в разных художественных группах, современных митькам. Думается, продуктивной была бы попытка соотнесения того, как поэтика барокко находит свое отражение у митьков, у концептуалистов, у метаметафористов, у Ордена куртуазных маньеристов и у лианозовцев.
Кроме того, представляется перспективным более детальное описание жанрового состава творчества Шинкарева, рассмотрение этого состава как особой системы, в рамках которой возникают корреляционные связи. Пристальное внимание к авторским играм с жанрами, соотнесение текстов Шинкарева с оригиналами, думается, может поспособствовать глубокому пониманию его поэтики.
Помимо прочего, интересно и соотнесение визуального и литературного творчества автора, обнаружение связей между словами и изображением. Наконец, важным предстает и выявление источников философии Шинкарева — паттернов, которые способствуют выстраиванию жизнетворчества у митьков.
