Структура знаний о безопасности во внешней политике ЕС: исследование эпистемных аспектов деятельности рабочих групп ОВПБ
|
Введение к работе 3
Глава 1. Теоретическое осмысление отношения знания и безопасности во внешней политике 10
1.1 Каузальные подходы к роли знания в международной безопасности 10
1.2 Эпистемная и культурная проблематика безопасности в оптике археологии знания 15
Глава 2. Внутри «брюссельского пузыря»: дискурс общеевропейской безопасности 23
2.1 Европейская безопасность в официальном дискурсе 23
2.2 Дисперсия политического знания о безопасности на примере европейских партий 29
2.2 Европейская безопасность в прессе 41
2.3 Европейская безопасность на птичьем языке 44
Глава 3. Внутри наднациональной машины: практика общеевропейской внешней безопасности и рабочие группы по ОВПБ 50
3.1 Культурные и эпистемные аспекты в исследовании рабочих групп по ОВПБ 50
3.2 Техническое и политическое: набросок исследования рабочих групп по ОВПБ 53
Заключение к работе 57
Список использованных материалов 60
Глава 1. Теоретическое осмысление отношения знания и безопасности во внешней политике 10
1.1 Каузальные подходы к роли знания в международной безопасности 10
1.2 Эпистемная и культурная проблематика безопасности в оптике археологии знания 15
Глава 2. Внутри «брюссельского пузыря»: дискурс общеевропейской безопасности 23
2.1 Европейская безопасность в официальном дискурсе 23
2.2 Дисперсия политического знания о безопасности на примере европейских партий 29
2.2 Европейская безопасность в прессе 41
2.3 Европейская безопасность на птичьем языке 44
Глава 3. Внутри наднациональной машины: практика общеевропейской внешней безопасности и рабочие группы по ОВПБ 50
3.1 Культурные и эпистемные аспекты в исследовании рабочих групп по ОВПБ 50
3.2 Техническое и политическое: набросок исследования рабочих групп по ОВПБ 53
Заключение к работе 57
Список использованных материалов 60
Безопасность во внешней политике, понимаемая как особая форма отношения к Другому, требует знания — без знания о Другом безопасности быть не может. Кто-то мог бы отнести само познание к удовлетворению инстинкта страха перед неизвестным, к стремлению к безопасности, —так критически замечал Фридрих Ницше, отмечая при этом явное пристрастие «познающих» к знакомому и нежелание, прежде всего у психологов и исследователей сознания, искать странное или чужое(1887: 282–284, Aphorismus 355). Мы явственно видим как эта сцепка между страхом и стремлением к знакомому радикализируется в ситуации международных конфликтов: когда мы говорим, например, об образах врага в годы холодной войны, то сталкиваемся с отсутствием всякого любопытства одной стороны к другой (Booth,1998: 35) —с отсутствием того любопытства, которое могло бы информировать образ врага не как извечно знакомого демона, но как чужого, достойного честного исследования. Такая радикализация также не должна априорно атрибутироваться пропаганде: когда мы читаем про «отступивших басурман» у Михаила Юрьевича Лермонтова, то мы попросту сталкиваемся с инертным восприятием русским народом своего врага, с сотканным из исторических и фольклорных тканей образом, —он от этого ничуть не безобиднее, и крестьяне, как известно, обращались с пленными французами крайне жестоко (Чудинов,2017).Мифологизация врага происходит из страха перед ним как чужим, однако эту же компульсию страха мы видим в производстве знания — Макс Хоркхаймер и Теодор В. Адорно (1987[1969]) в принципе уравнивали эти две культурные формы, когда говорили о просвещении как о «радикализированном, мистическом страхе», неисчерпываемого человеком до тех пор, пока не останется ничего ему неизвестного (S. 38). Не эта ли древняя интуиция страха, уравнивающая живое и неживое в движении от единичного к абстрактному, рационализировала и сделала привычной универсальную для современного мира индустрию безопасности?
Эта работа обращается к той форме внешнеполитической безопасности, которая, как представляется, сделала шаг вперёд от той исторической и культурной тотальности, с критикой которой выступали Хоркхаймер и Адорно, — шаг от консервативной компульсии страха в её стремлении к доминированию к той мысли, что принимает возможность изменения. Возможно, это конъюнктурная и неравномерная особенность внешней политики Европейского Союза, и далеко не всегда она стабильна в своём порывании с прошлым — например, нарративная структура «пост-модерного государства» Роберта Купера (1996), прославляя европейскую систему безопасности как «новую и более склонную к порядку» (p. 8), делает это по далеко не новым лекалам, за счёт других, и ставит под сомнение «выживание пост-модерного государства в том, что по существу остаётся враждебной средой» (p. 41), — однако мы видим именно новую форму отношения к Другому, например, в понятии «нормативной силы» (Manners, 2002), воспринятом эксплицитно и в официальном дискурсе , и в той недискурсивной практике, что составляет измерение безопасности европейской внешней политики сегодня — в конце концов, мы говорим об интеграционном проекте с принципиально другим мандатом для внешних отношений и действий. Наше предположение о качественно новом статусе внешнеполитической безопасности в ЕС требует последовательного доказательства, и само доказательство мы постараемся увести подальше от устоявшихся аналитических категорий — увести, но не произвольно оторвать в угоду внешней повестке, хотя бы потому, что такой исследовательский авторитаризм не делал бы чести ни академическим требованиям научной новизны и производства знания в целом, ни их критике. В центре нашего доказательства — исследование эпистемной структуры внешней безопасности ЕС.
Для того чтобы попробовать запечатлеть уникальность внешнеполитической безопасности ЕС, мы обратимся к её эпистемному содержанию в его единичности, а также к пользуемым в ней формам знания, которые даны нам в практике. В свою очередь для такого исследования нам потребуется надёжный метод: таковым полагается археология знания, разработанная Мишелем Фуко (2004[1969]; Foucault, 1969). Эта методология представляет по своей сути анализ дискурса в объективированной форме, где знание в общем смысле представляется необходимым условием того или иного высказывания в поле дискурсивной практики; в свою очередь определённая форма знания, будь то научная дисциплина или какая-либо другая эпистемологическая фигура, получает свой объект и всю совокупность типов высказывания, понятий и тематико-теоретических стратегий именно на условиях этого общего знания (Фуко, 2004[1969]: 333–334), — от этого мы будем отталкиваться в нашем анализе структуры знаний о безопасности во внешней политике ЕС .
Формальные требования обычно предписывают обоснование актуальности работы. Попробую выступить с критикой этой конвенции. Итак, актуальность обычно подразумевает значимость работы в современном контексте, будь то научная дискуссия или социо-экономическая, политическая или какая-либо другая ситуация. В таком виде обоснование актуальности представляет полную волю софизмам: работа может быть актуальной, потому что об этом пишут или говорят, но точно также она может быть актуальной в обратном случае, когда мы доказываем, что что-то было упущено из виду и поэтому мы об этом пишем. Главное, чтобы не оказалось, что кто-то об этом всё же написал, но это имеет отношение уже к научной новизне. В любом случае, у нас получается ситуация, когда работу в принципе всегда можно считать актуальной. Можно также воспринимать актуальность как рыночный сигнал: человек может показать, что знаком с литературой и читает научные журналы, а контекстуализация в несколько параграфов на этой основе не составит для него запретительной издержки, — это едва ли уместный тест для диссертации. Вероятнее всего актуальность вообще не нуждается в обосновании автором, и в этом смысле актуальность создаёт себя сама: Зенон вряд ли представлял себе, что его апории движения до сегодняшнего дня будут представлять для размышлений математиков и философов актуальную проблему дискретности и непрерывности континуума (Гайденко, 2000: 53). Возможно, вместо актуальности стоит раскрыть исследовательскую проблему — проблемы всегда актуальны.
Представляется очевидным, что легитимация внешней политики требует артикуляции определённых форм знания в качестве авторитетного источника внешнего (без-)действия. Совершенно необязательно апеллировать к научному или экспертному знанию—политики и дипломаты могут находить вдохновение для внешнеполитических решений, например, в художественной литературе или прессе. Использоваться для оправдания внешнеполитического действия могут также и ложные факты, наравне с нелегитимными, псевдонаучными эпистемными формами. Во всяких дебатах о внешней политике, ровно как и в процессе принятия конкретных решений, знание в конкретных своих формах призвано валидировать определённое отношение к Другому; то, каким авторитетом обладают те, кто артикулируют разные формы знания, зависит от их субъектной позиции в дискурсивной структуре. Особой областью этой структуры во внешней политике является дискурс о безопасности. Знание как условие этого дискурса делает возможным целый ряд действий, сопряжённых с обеспечением экзистенциальной состоятельности того или иного субъекта. Традиционно в официальном дискурсе таким субъектом — или, наоборот, объектом референции в теории секьюритизации (Buzan,Wæver& de Wilde, 1998), — выступает государство. В этом смысле Европейский союз представляет особый аналитический интерес, так как не будучи государством, он тем не менее обладает своей собственной Общей внешней политикой и политикой безопасности (ОВПБ), а значит и соответствующей дискурсивной и эпистемной структурой. Наша исследовательская проблема сфокусирована в первую очередь на теоретико-методологическом значении этого обстоятельства: что составляет онтологию европейской внешней безопасности и как это исследовать? В этом смысле аргумент работы заключается в том, что исследовать стоит объективированное знание о безопасности— оно создаёт историческую возможность того, с чем мы имеем дело в нашем академическом дискурсе; субъективированное знание —это акторность, но она о внешне на в своём выражении дискурсивными отношениями, а потому изучать стоит именно их. В нашей работе мы попробуем продемонстрировать это на пересечении объективированного знания и его институционализированных форм во внешнеполитической безопасности ЕС на дискурсивном уровне и обозначить на уровне соответствующих рабочих групп Совета ЕС.
Прежде чем преступить к самому исследованию, очертим его аналитическое направление и соответствующие задачи. Объектом нашего исследования является практика рабочих групп Совета ЕС по ОВПБ в деле безопасности, тогда как предметом — дискурсивная структура эпистемных отношений вокруг внешнеполитической безопасности ЕС. Целью исследования является ответ на вопрос, как организовано эпистемное пространство внешней безопасности ЕС в том виде, в котором оно поддерживает стабильную институциональную практику — в нашем случае анализируемую в конечном счёте на уровне соответствующих рабочих групп Совета ЕС.Для выполнения этой целирелевантными представляются следующие исследовательские задачи: 1) определить, насколько автономна структура знаний о безопасности ЕС и каков принцип дисперсии источников этих знаний; 2)как организованы знания и какую субъектность они информируют; 3) как анализируемая эпистемная структура может быть сцеплена с институциональной практикой рабочих групп Совета ЕС по ОВПБ. Условно говоря, эти три вопроса освещают собственно статус знаний (что является общим для разных форм знанием и каковы его источники), анализ субъектообразующего свойства этих знаний (какие субъектные позиции предполагаются разными поверхностями артикуляции знаний) и, наконец, возможную артикуляцию знания в дипломатической практике (какие формы знаний могут использоваться в анализируемых рабочих группах). Методологически нам потребуются: во-первых, обзор дискурсивного материала — информационных и аналитических ресурсов по внешней безопасности ЕС, наравне с официальными источниками и релевантной литературой; во-вторых, анализ дискурса о внешней безопасности, который с точки зрения субъектных позиций мы попробуем структурировать вокруг условного аналитического отношения «Я—Другой», а в остальном — проблемно; в-третьих, разработка исследования структуры знаний о безопасности в её отношении к деятельности рабочих групп Совета ЕС по вопросам внешней политики. Выполнение всех этих задач так или иначе связано с исследованием по преимуществу пространственной организации знаний о европейской безопасности (в отличие, например, от развёрнутого в темпоральной плоскости генеалогического исследования в русле той же фуколдианской методологии).
В той мере, в которой исследуется дискурсивный макроуровень знаний о безопасности, будет использован метод археологии знания. В свою очередь подготовка исследования институциональной практики обращения к разным формам знания в рабочих группах с методологической точки зрения составляет более общую культурную повестку нашей работы, однако и эта часть исследования не должна отступать от основных принципов археологии знания. Это два разных акцента одного исследовательского языка в русле философской методологии. Более подробно теория и методология работы рассмотрены в параграфе 1.3, чему предшествует рассуждение по поводу других подходов к эпистемному исследованию. Следующий вторым структурный блок исследования содержит очерк дискурса о внешней безопасности ЕС, что позволяет нам картировать эпистемный ландшафт внешней политики Союза. Третья часть посвящена проекту эмпирического исследования рабочих групп по ОВПБ с точки зрения возможных сочленений с теми дискурсами о европейской безопасности, которые мы очертили до этого, ровно как и относительно эпистемной структуры за этими сочленениями. Всё это предполагает работу с источниками и разного рода литературой: мы обращались к документам институтов ЕС и Европейской службы внешних действий, включая видеоматериалы, к онлайн-архивам с историческими документами и политическим манифестам европейских партий, а также к научной и философской литературе (подробный разбор литературы конкретно по рабочим группам представлен в третьей главе), различным материалам СМИ, видеоматериалам публичных дебатов/обсуждений и лекций. Это скромный, заведомо неполный архив, но мы постарались по крайней мере нащупать в работе с ним границы автономного дискурса о внешнеполитической безопасности ЕС.
Эта работа обращается к той форме внешнеполитической безопасности, которая, как представляется, сделала шаг вперёд от той исторической и культурной тотальности, с критикой которой выступали Хоркхаймер и Адорно, — шаг от консервативной компульсии страха в её стремлении к доминированию к той мысли, что принимает возможность изменения. Возможно, это конъюнктурная и неравномерная особенность внешней политики Европейского Союза, и далеко не всегда она стабильна в своём порывании с прошлым — например, нарративная структура «пост-модерного государства» Роберта Купера (1996), прославляя европейскую систему безопасности как «новую и более склонную к порядку» (p. 8), делает это по далеко не новым лекалам, за счёт других, и ставит под сомнение «выживание пост-модерного государства в том, что по существу остаётся враждебной средой» (p. 41), — однако мы видим именно новую форму отношения к Другому, например, в понятии «нормативной силы» (Manners, 2002), воспринятом эксплицитно и в официальном дискурсе , и в той недискурсивной практике, что составляет измерение безопасности европейской внешней политики сегодня — в конце концов, мы говорим об интеграционном проекте с принципиально другим мандатом для внешних отношений и действий. Наше предположение о качественно новом статусе внешнеполитической безопасности в ЕС требует последовательного доказательства, и само доказательство мы постараемся увести подальше от устоявшихся аналитических категорий — увести, но не произвольно оторвать в угоду внешней повестке, хотя бы потому, что такой исследовательский авторитаризм не делал бы чести ни академическим требованиям научной новизны и производства знания в целом, ни их критике. В центре нашего доказательства — исследование эпистемной структуры внешней безопасности ЕС.
Для того чтобы попробовать запечатлеть уникальность внешнеполитической безопасности ЕС, мы обратимся к её эпистемному содержанию в его единичности, а также к пользуемым в ней формам знания, которые даны нам в практике. В свою очередь для такого исследования нам потребуется надёжный метод: таковым полагается археология знания, разработанная Мишелем Фуко (2004[1969]; Foucault, 1969). Эта методология представляет по своей сути анализ дискурса в объективированной форме, где знание в общем смысле представляется необходимым условием того или иного высказывания в поле дискурсивной практики; в свою очередь определённая форма знания, будь то научная дисциплина или какая-либо другая эпистемологическая фигура, получает свой объект и всю совокупность типов высказывания, понятий и тематико-теоретических стратегий именно на условиях этого общего знания (Фуко, 2004[1969]: 333–334), — от этого мы будем отталкиваться в нашем анализе структуры знаний о безопасности во внешней политике ЕС .
Формальные требования обычно предписывают обоснование актуальности работы. Попробую выступить с критикой этой конвенции. Итак, актуальность обычно подразумевает значимость работы в современном контексте, будь то научная дискуссия или социо-экономическая, политическая или какая-либо другая ситуация. В таком виде обоснование актуальности представляет полную волю софизмам: работа может быть актуальной, потому что об этом пишут или говорят, но точно также она может быть актуальной в обратном случае, когда мы доказываем, что что-то было упущено из виду и поэтому мы об этом пишем. Главное, чтобы не оказалось, что кто-то об этом всё же написал, но это имеет отношение уже к научной новизне. В любом случае, у нас получается ситуация, когда работу в принципе всегда можно считать актуальной. Можно также воспринимать актуальность как рыночный сигнал: человек может показать, что знаком с литературой и читает научные журналы, а контекстуализация в несколько параграфов на этой основе не составит для него запретительной издержки, — это едва ли уместный тест для диссертации. Вероятнее всего актуальность вообще не нуждается в обосновании автором, и в этом смысле актуальность создаёт себя сама: Зенон вряд ли представлял себе, что его апории движения до сегодняшнего дня будут представлять для размышлений математиков и философов актуальную проблему дискретности и непрерывности континуума (Гайденко, 2000: 53). Возможно, вместо актуальности стоит раскрыть исследовательскую проблему — проблемы всегда актуальны.
Представляется очевидным, что легитимация внешней политики требует артикуляции определённых форм знания в качестве авторитетного источника внешнего (без-)действия. Совершенно необязательно апеллировать к научному или экспертному знанию—политики и дипломаты могут находить вдохновение для внешнеполитических решений, например, в художественной литературе или прессе. Использоваться для оправдания внешнеполитического действия могут также и ложные факты, наравне с нелегитимными, псевдонаучными эпистемными формами. Во всяких дебатах о внешней политике, ровно как и в процессе принятия конкретных решений, знание в конкретных своих формах призвано валидировать определённое отношение к Другому; то, каким авторитетом обладают те, кто артикулируют разные формы знания, зависит от их субъектной позиции в дискурсивной структуре. Особой областью этой структуры во внешней политике является дискурс о безопасности. Знание как условие этого дискурса делает возможным целый ряд действий, сопряжённых с обеспечением экзистенциальной состоятельности того или иного субъекта. Традиционно в официальном дискурсе таким субъектом — или, наоборот, объектом референции в теории секьюритизации (Buzan,Wæver& de Wilde, 1998), — выступает государство. В этом смысле Европейский союз представляет особый аналитический интерес, так как не будучи государством, он тем не менее обладает своей собственной Общей внешней политикой и политикой безопасности (ОВПБ), а значит и соответствующей дискурсивной и эпистемной структурой. Наша исследовательская проблема сфокусирована в первую очередь на теоретико-методологическом значении этого обстоятельства: что составляет онтологию европейской внешней безопасности и как это исследовать? В этом смысле аргумент работы заключается в том, что исследовать стоит объективированное знание о безопасности— оно создаёт историческую возможность того, с чем мы имеем дело в нашем академическом дискурсе; субъективированное знание —это акторность, но она о внешне на в своём выражении дискурсивными отношениями, а потому изучать стоит именно их. В нашей работе мы попробуем продемонстрировать это на пересечении объективированного знания и его институционализированных форм во внешнеполитической безопасности ЕС на дискурсивном уровне и обозначить на уровне соответствующих рабочих групп Совета ЕС.
Прежде чем преступить к самому исследованию, очертим его аналитическое направление и соответствующие задачи. Объектом нашего исследования является практика рабочих групп Совета ЕС по ОВПБ в деле безопасности, тогда как предметом — дискурсивная структура эпистемных отношений вокруг внешнеполитической безопасности ЕС. Целью исследования является ответ на вопрос, как организовано эпистемное пространство внешней безопасности ЕС в том виде, в котором оно поддерживает стабильную институциональную практику — в нашем случае анализируемую в конечном счёте на уровне соответствующих рабочих групп Совета ЕС.Для выполнения этой целирелевантными представляются следующие исследовательские задачи: 1) определить, насколько автономна структура знаний о безопасности ЕС и каков принцип дисперсии источников этих знаний; 2)как организованы знания и какую субъектность они информируют; 3) как анализируемая эпистемная структура может быть сцеплена с институциональной практикой рабочих групп Совета ЕС по ОВПБ. Условно говоря, эти три вопроса освещают собственно статус знаний (что является общим для разных форм знанием и каковы его источники), анализ субъектообразующего свойства этих знаний (какие субъектные позиции предполагаются разными поверхностями артикуляции знаний) и, наконец, возможную артикуляцию знания в дипломатической практике (какие формы знаний могут использоваться в анализируемых рабочих группах). Методологически нам потребуются: во-первых, обзор дискурсивного материала — информационных и аналитических ресурсов по внешней безопасности ЕС, наравне с официальными источниками и релевантной литературой; во-вторых, анализ дискурса о внешней безопасности, который с точки зрения субъектных позиций мы попробуем структурировать вокруг условного аналитического отношения «Я—Другой», а в остальном — проблемно; в-третьих, разработка исследования структуры знаний о безопасности в её отношении к деятельности рабочих групп Совета ЕС по вопросам внешней политики. Выполнение всех этих задач так или иначе связано с исследованием по преимуществу пространственной организации знаний о европейской безопасности (в отличие, например, от развёрнутого в темпоральной плоскости генеалогического исследования в русле той же фуколдианской методологии).
В той мере, в которой исследуется дискурсивный макроуровень знаний о безопасности, будет использован метод археологии знания. В свою очередь подготовка исследования институциональной практики обращения к разным формам знания в рабочих группах с методологической точки зрения составляет более общую культурную повестку нашей работы, однако и эта часть исследования не должна отступать от основных принципов археологии знания. Это два разных акцента одного исследовательского языка в русле философской методологии. Более подробно теория и методология работы рассмотрены в параграфе 1.3, чему предшествует рассуждение по поводу других подходов к эпистемному исследованию. Следующий вторым структурный блок исследования содержит очерк дискурса о внешней безопасности ЕС, что позволяет нам картировать эпистемный ландшафт внешней политики Союза. Третья часть посвящена проекту эмпирического исследования рабочих групп по ОВПБ с точки зрения возможных сочленений с теми дискурсами о европейской безопасности, которые мы очертили до этого, ровно как и относительно эпистемной структуры за этими сочленениями. Всё это предполагает работу с источниками и разного рода литературой: мы обращались к документам институтов ЕС и Европейской службы внешних действий, включая видеоматериалы, к онлайн-архивам с историческими документами и политическим манифестам европейских партий, а также к научной и философской литературе (подробный разбор литературы конкретно по рабочим группам представлен в третьей главе), различным материалам СМИ, видеоматериалам публичных дебатов/обсуждений и лекций. Это скромный, заведомо неполный архив, но мы постарались по крайней мере нащупать в работе с ним границы автономного дискурса о внешнеполитической безопасности ЕС.
Научно-философский политологический дискурс в принципе уже довольно широко пользуется теми эпистемологическими принципами, которые разрабатывались тогда, когда Мишель Фуко писал «Археологию знания». Для тех, кто в основном занимается международными отношениями и привык к категории постпозитивизма, может вызвать некоторое удивление то, что по сути схожая нашей методология в актуальной теоретизации политики может считаться подчёркнуто рационалистической. Так, Питер Дж. Стайнбергер пишет о том, что «наше взаимодействие с миром и утверждения, которые мы делаем относительно него, являются, так или иначе, продуктами более глубокой [underlying] интеллектуальной схемы, которая является первичной по отношению ко всякому умопостигаемому [intelligble] опыту, который мы можем иметь. Схемы первичны в том смысле, что они предполагаются самой возможностью иметь опыт, и любая мысль в отношении мира происходит внутри какой-то такой схемы. <…> Всякая критика имманента» (Steinberger, 2015: 752; cf. Гаспарян, 2020). Это, конечно, похоже на археологию системы знаний, которую мы предприняли. Есть и точки расхождения: коль скоро у Стайнбергераэто «обширные и социально разделяемые структуры логически взаимосвязанных предположений» (p. 759), то, как кажется, его методология теряет в убедительности в своей претензии на чувствительности к историческому и культурному контексту (p. 761), ведь связи в этой структуре совершенно необязательно логические — у Фуко дискурсивные отношения онтологически самостоятельны, и хотя в доказательстве этого и в самом исследовании он безусловно пользуется логикой, его отказ от конституирующего субъекта подразумевает также и отказ от презумции априорно дедуктивного порядка системы мысли как эмпирического пространства(не одно и то же с дедуцируемостью, ровно как и с дедуктивностью вообще — древнегреческая система мысли, например, была довольно дедуктивна), ведь в конце концов эта презумпция полностью деконтекстуализирует исследование, особенно историческое, наделяя исследователя трансцендентальным авторитетом. Это уже не будет «имманентной критикой», а логической критикой идеальной структуры. Вместе с тем археология знания не отрицает рациональности — это не «прерывистая серия “дискурсов” или “идеологий”, которые сменяют друг друга без какой-либо рациональной причины» (Putnam, 1998, цит. по Гудалов, 2017: 190), но мы и не наделяем смену дискурсивных формаций какой-то рациональной телеологией. В этом смысле особенностью исторической эпистемологии Фуко действительно является чувствительность к прерывистости —это релятивизм, но мы тем не менее вполне можем атрибутироватьэтой прерывистости рациональные причины, хотя первостепенной задачей является описательная: нам нужно зарегистрировать трансформацию дискурса, не накладывая на неё синтезирующую субъектность— что-то осталось таким же, что-то преобразовалось в другой совокупности во что-то другое, что-то вовсе пропало, и это объективные отношения, которые мы упустим если будет антропологизировать изменения как если бы они сопровождали развитие абстрактного исторического разума. В этом смысле у археологии знания есть некоторая схожесть с описанием смены парадигм Томаса Куна (1996[1962]), хотя аналитический фокус направлен больше на нерефлексируемые, бессознательно следуемые правила. Исторической иллюстрацией этого фокуса может служить, например, «координационный рефлекс» дипломатов во внешнеполитических структурах Европейского политического сотрудничества (Øhrgaard, 2004: 30–31).Этот «рефлекс» предварительной координации национальных позиций стал возможен не как сознательно утверждённая практика, ровно как и не из совокупности индивидуальных кооперативных интенций, а благодаря исторически расположенной практике общения и обмена информацией.
Мы стремились нащупать именно такие условия исторической возможности для деятельности рабочих групп по ОВПБ. Это немного сложнее, чем в случае с историческим исследованием, потому что у нас заведомо меньше понимания того, как институционализирован наш дискурсивный архив — так сказать, куда идти за материалами. С тем, чтобы это скорректировать, мы разработали проект эмпирического исследования рабочих групп, который подразумевает непосредственную работу с европейскими дипломатами. Этот проект мы тем не менее субординируем археологии знания о безопасности по той простой причине, что так мы надеемся избежать теоретико-методологических просчётов и концептуальной преемственности, которая уводит исследование деятельности рабочих групп в сторону нерефлексивной и аналитически нечувствительной традиции. В реализации этого проекта мы видим продолжение цели нашего текущего исследования — ответа на вопрос о том, как организовано знание о внешней безопасности так, чтобы поддерживать стабильную практику рабочих групп Совета по внешней политике. Что-то из этого мы разобрали с точки зрения закономерностей отдельных дискурсов, что-то в дискурсивной констелляции, а что-то относительно недискурсивных практик и событийных входов. Мы лишь частично выполнили задачу определения автономии структуры знаний и принципа распределения источников знаний, так как по всей видимости пренебрегли операционализацией этих критериев. С другой стороны, мы довольно подробно обращались к вопросу о субъектообразующем свойстве знания, ровно как и определили некоторые точки сцепления эпистемной структуры с деятельностью рабочих групп. Теперь следует посмотреть, позволит ли эмпирическая работа увидеть что-то необычное во внешнеполитической безопасности ЕС.
Мы стремились нащупать именно такие условия исторической возможности для деятельности рабочих групп по ОВПБ. Это немного сложнее, чем в случае с историческим исследованием, потому что у нас заведомо меньше понимания того, как институционализирован наш дискурсивный архив — так сказать, куда идти за материалами. С тем, чтобы это скорректировать, мы разработали проект эмпирического исследования рабочих групп, который подразумевает непосредственную работу с европейскими дипломатами. Этот проект мы тем не менее субординируем археологии знания о безопасности по той простой причине, что так мы надеемся избежать теоретико-методологических просчётов и концептуальной преемственности, которая уводит исследование деятельности рабочих групп в сторону нерефлексивной и аналитически нечувствительной традиции. В реализации этого проекта мы видим продолжение цели нашего текущего исследования — ответа на вопрос о том, как организовано знание о внешней безопасности так, чтобы поддерживать стабильную практику рабочих групп Совета по внешней политике. Что-то из этого мы разобрали с точки зрения закономерностей отдельных дискурсов, что-то в дискурсивной констелляции, а что-то относительно недискурсивных практик и событийных входов. Мы лишь частично выполнили задачу определения автономии структуры знаний и принципа распределения источников знаний, так как по всей видимости пренебрегли операционализацией этих критериев. С другой стороны, мы довольно подробно обращались к вопросу о субъектообразующем свойстве знания, ровно как и определили некоторые точки сцепления эпистемной структуры с деятельностью рабочих групп. Теперь следует посмотреть, позволит ли эмпирическая работа увидеть что-то необычное во внешнеполитической безопасности ЕС.
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (152639)
- Бакалаврская работа (38877)
- Диссертация (978)
- Магистерская диссертация (22513)
- Дипломные работы, ВКР (62314)
- Главы к дипломным работам (2139)
- Курсовые работы (10703)
- Контрольные работы (6269)
- Отчеты по практике (1357)
- Рефераты (1488)
- Задачи, тесты, ПТК (631)
- Ответы на вопросы (155)
- Статьи, Эссе, Сочинения (942)
- Бизнес-планы (51)
- Презентации (106)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1692)
- Диссертации (РГБ) (1882)
- Прочее (458)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
