НЕАНТРОПОМОРФНЫЙ ВЗГЛЯД НА ОБЩЕСТВО В ЛИТЕРАТУРЕ: «ТЕКСТОВАЯ ОМОНИМИЯ»
|
Введение
Глава 1. Трансгуманизм в литературе
Глава 2. Толстой - Свифт
15
Глава 3. Оруэлл - Реймонт
3.1. От Свифта к Оруэллу
3.2. «Скотский бунт» Н.И. Костомарова
3.3. От Костомарова к Оруэллу и Реймонту
3.4. «Трудно быть Богом» А. Германа. Универсальность понятия
«текстовая омонимия» в искусстве
Заключение
Список использованной литературы
Приложение
Глава 1. Трансгуманизм в литературе
Глава 2. Толстой - Свифт
15
Глава 3. Оруэлл - Реймонт
3.1. От Свифта к Оруэллу
3.2. «Скотский бунт» Н.И. Костомарова
3.3. От Костомарова к Оруэллу и Реймонту
3.4. «Трудно быть Богом» А. Германа. Универсальность понятия
«текстовая омонимия» в искусстве
Заключение
Список использованной литературы
Приложение
Вся история искусства и литературы в частности подобна нити, на
которой время от времени образуются узлы и петли, которые последующим
поколениям, в свою очередь, приходится распутывать - в противном случае
они попросту рискуют запутаться в настоящем, в нашем случае – в
конкретном художественном произведении. Претензия эпохи модернизма на
конец и новизну заключила в себе противоречие: новое перегружено
деталями и подробностями прежнего. Этот оксюморон вылился в
современную культуру – лоскутную, цитатную и знаковую. Всё здесь может
рассматриваться как концепт, программа, в которой разворачивается
множество форм и идей. Знаки ведут здесь не столько к идеям, означают не
столько действия и эмоции, сколько сами же знаки. Триумф межеумочности
и ускользания – такова особенность так называемого постмодернизма. Это
эпоха, когда, с одной стороны, всё чаще звучит вопрос о том, кто такой
человек, и как ему ориентироваться в категориях «правого» и «левого»,
«верхнего» и «нижнего». Соответственно, это литература, которая больше не
предъявляет к своему персонажу реалистических требований и создаёт
призрачного героя-нарратора. Тем самым в теории повествования всё шире
развивается идея трансгуманизма, направленная на развитие человека
посредством остранённого взгляда на него (в нашем случае через
художественный образ). Вот почему сегодня исследование
неантропоморфного взгляда на общество в литературе представляется
особенно значимым, а метод «текстовой омонимии» в
сравнительном литературоведении – актуальным.
Лексическая система языка включает в себя слова, которые имеют
одинаковое звучание, но означают они совершенно разное. Их называют
лексическими омонимами, а звуковые и грамматические совпадения разных
языковых единиц, которые семантически не имеют абсолютного совпадения,
называются омонимией.
которой время от времени образуются узлы и петли, которые последующим
поколениям, в свою очередь, приходится распутывать - в противном случае
они попросту рискуют запутаться в настоящем, в нашем случае – в
конкретном художественном произведении. Претензия эпохи модернизма на
конец и новизну заключила в себе противоречие: новое перегружено
деталями и подробностями прежнего. Этот оксюморон вылился в
современную культуру – лоскутную, цитатную и знаковую. Всё здесь может
рассматриваться как концепт, программа, в которой разворачивается
множество форм и идей. Знаки ведут здесь не столько к идеям, означают не
столько действия и эмоции, сколько сами же знаки. Триумф межеумочности
и ускользания – такова особенность так называемого постмодернизма. Это
эпоха, когда, с одной стороны, всё чаще звучит вопрос о том, кто такой
человек, и как ему ориентироваться в категориях «правого» и «левого»,
«верхнего» и «нижнего». Соответственно, это литература, которая больше не
предъявляет к своему персонажу реалистических требований и создаёт
призрачного героя-нарратора. Тем самым в теории повествования всё шире
развивается идея трансгуманизма, направленная на развитие человека
посредством остранённого взгляда на него (в нашем случае через
художественный образ). Вот почему сегодня исследование
неантропоморфного взгляда на общество в литературе представляется
особенно значимым, а метод «текстовой омонимии» в
сравнительном литературоведении – актуальным.
Лексическая система языка включает в себя слова, которые имеют
одинаковое звучание, но означают они совершенно разное. Их называют
лексическими омонимами, а звуковые и грамматические совпадения разных
языковых единиц, которые семантически не имеют абсолютного совпадения,
называются омонимией.
В рамках данного исследования был сделан перевод на русский язык
повести «Бунт» польского писателя В.С. Реймонта. Анализ этого
произведения показал, что оно является прообразом знаменитой
оруэлловской притчи «Скотный двор». Известное в лингвистике и
традиционно применимое к лексическому языковому уровню понятие
«омонимия» было обнаружено в одной из работ современного слависта
Т.Венцлова. То, что введённое им понятие «текстовая омонимия»
представляет собой закономерность было доказано на примере сюжетов
классической и модернистской традиции: к первой относятся повесть Л.
Толстого «Холстомер» и четвёртая часть «Путешествий Гулливера…» Дж.
Свифта, ко второй – упомянутые притча Дж. Оруэлла «Скотный двор» и
повесть В. Реймонта «Бунт». Вспомогатильную роль при сравнительном
анализе сыграли повесть Н. Костомарова «Скотский бунт» и фильм «Трудно
быть Богом» А. Германа. Таким образом, перебросив невидимый мост между
разными странами, писателями и эпохами, днём вчерашним и сегодняшним,
произведениями знакомыми и только открывающимися читателю,
литературой и визуальным кино-искусством, был обнаружен целый ряд
знаковых аналогий между рассмотренными произведениями, как на
содержательном, так и на поэтическом уровнях.
Была подтверждена гипотеза, что произведения, разобранные в
настоящем исследовании, продолжают традиции антицивилизационных
утопий, омонимичное построение сюжета каждого в большей или меньшей
степени упирается в философию авторов, направленную на критику человека
и общества, которое его порождает. Другая общая особенность заключается в
аллегорических сюжетных ситуациях, охватывающих всевозможные
параллели с реальностью. Конфликты между героями и внутренние
конфликты в сознании персонажей являются основополагающим элементами53
выстраивания художественного произведения. Выбор всех авторов –
настойчивое, не соглашающееся на компромиссы стремление к жизненной
правде, пусть и к страшной, суровой и неприкрашенной; именно на эту
задачу работают предельная аллегория, панпсихизм и фантастика. Всем
присущи простота, правдивость и реализм: простые герои изображены без
каких бы то ни было прикрас, не лишены они и свойственных им ярко, если
не сказать, гиперболизированно подчёркнутых пороков – лжи, эгоизма и
алчности. В каждом случае главный посыл произведения – спасение
человечества. Возможная или невозможная эволюция человека показана
через его действия, которые, развиваясь, либо создают совершенную норму
человеческого поведения, с присущей ей любовью к ближнему, кротостью,
терпением и творческой деятельностью, либо, напротив, резкий отход от
этой нормы – вражда, ненависть, страх, желание нивелировать и прочие
признаки духовной деградации. Обновление общества и возрождение
человека оказывается не эпизодическим явлением, а наболевшим глубоким и
духовным стремлением, назревшим из-за того состояния, в котором
находился и, увы, находится мир. Преображение, диалектика личности и в
целом обновление человечества означает, главным образом, его
освобождение от невежества, малодушия и эгоизма.
В то же время при доходящих до абсолюта сюжетных и поэтических
сходствах, есть основания назвать произведения семантически обратными
друг другу. Во многом аналогичные по своей системе персонажей и
символичности произведения Толстого и Свифта по своей сути оказываются
чуть ли не противоречащими друг другу. Первое через образ пегого мерина и
человека прославляет духовность как жизненность, достигаемую через
предельную одушевлённость (даже если речь идёт о несовершенстве) мира;
правых и виноватых нет, человека и его критику, выраженную в образе
лошади, примиряет заложенная в природе мудрость. Второе,
противопоставляя низких существ йэху и благородных лошадей-гугнгнмов,
во главу угла ставит высокую культуру, ригоризм и предельную знаковость54
мира вторых; точка зрения Свифта оказывается куда более категоричной
и мизантропической, чем у Толстого. Притча «Скотный двор» Оруэлла в
своей сатирической и политической направленности родственна Свифту.
Предшественником британского писателя выступил поляк Реймонт, почти за
двадцать лет до публикации «Скотного двора» создавший аналогичную
аллегорию революции 1917 года. Однако и здесь было обнаружено немало
оговорок: при практически одинаковом наборе персонажей, сюжетный
перипетий и символов, посыл произведений существенно различается:
притча Оруэлла, опять же, знакова покуда все её образы соотносимы с
конкретными историческими событиями и лицами; символичность повести
Реймонта выводит ей за пределы конкретного восстания угнетённых против
власть имущих, наталкивая читателя на универсальные вопросы о месте
человека в социуме, природе и мироздании. Ярко выраженный в «Бунте»
панпсихизм всего сущего родственен этой же философии у Толстого.
повести «Бунт» польского писателя В.С. Реймонта. Анализ этого
произведения показал, что оно является прообразом знаменитой
оруэлловской притчи «Скотный двор». Известное в лингвистике и
традиционно применимое к лексическому языковому уровню понятие
«омонимия» было обнаружено в одной из работ современного слависта
Т.Венцлова. То, что введённое им понятие «текстовая омонимия»
представляет собой закономерность было доказано на примере сюжетов
классической и модернистской традиции: к первой относятся повесть Л.
Толстого «Холстомер» и четвёртая часть «Путешествий Гулливера…» Дж.
Свифта, ко второй – упомянутые притча Дж. Оруэлла «Скотный двор» и
повесть В. Реймонта «Бунт». Вспомогатильную роль при сравнительном
анализе сыграли повесть Н. Костомарова «Скотский бунт» и фильм «Трудно
быть Богом» А. Германа. Таким образом, перебросив невидимый мост между
разными странами, писателями и эпохами, днём вчерашним и сегодняшним,
произведениями знакомыми и только открывающимися читателю,
литературой и визуальным кино-искусством, был обнаружен целый ряд
знаковых аналогий между рассмотренными произведениями, как на
содержательном, так и на поэтическом уровнях.
Была подтверждена гипотеза, что произведения, разобранные в
настоящем исследовании, продолжают традиции антицивилизационных
утопий, омонимичное построение сюжета каждого в большей или меньшей
степени упирается в философию авторов, направленную на критику человека
и общества, которое его порождает. Другая общая особенность заключается в
аллегорических сюжетных ситуациях, охватывающих всевозможные
параллели с реальностью. Конфликты между героями и внутренние
конфликты в сознании персонажей являются основополагающим элементами53
выстраивания художественного произведения. Выбор всех авторов –
настойчивое, не соглашающееся на компромиссы стремление к жизненной
правде, пусть и к страшной, суровой и неприкрашенной; именно на эту
задачу работают предельная аллегория, панпсихизм и фантастика. Всем
присущи простота, правдивость и реализм: простые герои изображены без
каких бы то ни было прикрас, не лишены они и свойственных им ярко, если
не сказать, гиперболизированно подчёркнутых пороков – лжи, эгоизма и
алчности. В каждом случае главный посыл произведения – спасение
человечества. Возможная или невозможная эволюция человека показана
через его действия, которые, развиваясь, либо создают совершенную норму
человеческого поведения, с присущей ей любовью к ближнему, кротостью,
терпением и творческой деятельностью, либо, напротив, резкий отход от
этой нормы – вражда, ненависть, страх, желание нивелировать и прочие
признаки духовной деградации. Обновление общества и возрождение
человека оказывается не эпизодическим явлением, а наболевшим глубоким и
духовным стремлением, назревшим из-за того состояния, в котором
находился и, увы, находится мир. Преображение, диалектика личности и в
целом обновление человечества означает, главным образом, его
освобождение от невежества, малодушия и эгоизма.
В то же время при доходящих до абсолюта сюжетных и поэтических
сходствах, есть основания назвать произведения семантически обратными
друг другу. Во многом аналогичные по своей системе персонажей и
символичности произведения Толстого и Свифта по своей сути оказываются
чуть ли не противоречащими друг другу. Первое через образ пегого мерина и
человека прославляет духовность как жизненность, достигаемую через
предельную одушевлённость (даже если речь идёт о несовершенстве) мира;
правых и виноватых нет, человека и его критику, выраженную в образе
лошади, примиряет заложенная в природе мудрость. Второе,
противопоставляя низких существ йэху и благородных лошадей-гугнгнмов,
во главу угла ставит высокую культуру, ригоризм и предельную знаковость54
мира вторых; точка зрения Свифта оказывается куда более категоричной
и мизантропической, чем у Толстого. Притча «Скотный двор» Оруэлла в
своей сатирической и политической направленности родственна Свифту.
Предшественником британского писателя выступил поляк Реймонт, почти за
двадцать лет до публикации «Скотного двора» создавший аналогичную
аллегорию революции 1917 года. Однако и здесь было обнаружено немало
оговорок: при практически одинаковом наборе персонажей, сюжетный
перипетий и символов, посыл произведений существенно различается:
притча Оруэлла, опять же, знакова покуда все её образы соотносимы с
конкретными историческими событиями и лицами; символичность повести
Реймонта выводит ей за пределы конкретного восстания угнетённых против
власть имущих, наталкивая читателя на универсальные вопросы о месте
человека в социуме, природе и мироздании. Ярко выраженный в «Бунте»
панпсихизм всего сущего родственен этой же философии у Толстого.