ИЗОБРАЖЕНИЕ ЧЕРНОГОРЦЕВ В РУССКИХ ТРАВЕЛОГАХ СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА
|
Вступление 3
Глава 1. Развитие образа «черногорца» с начала XIX века до 40-х годов 9
Глава 2. Путешествия в Черногорию в контексте типологических особенностей русского травелога середины XIX века. Изменения в структуре текстов. 16
Глава 3. Черногория на карте. Образ черногорца. 26
Заключение 39
Список литературы 41
Источники 41
Научная литература 41
Глава 1. Развитие образа «черногорца» с начала XIX века до 40-х годов 9
Глава 2. Путешествия в Черногорию в контексте типологических особенностей русского травелога середины XIX века. Изменения в структуре текстов. 16
Глава 3. Черногория на карте. Образ черногорца. 26
Заключение 39
Список литературы 41
Источники 41
Научная литература 41
Путешествие как объект изучения дает исследователю очень широкие возможности. Травелог представляет собой важный материал и для историка, и для этнографа, и для антрополога, и для филолога. Употребляя термин «травелог», мы следуем за Е. Р. Пономаревым. В предисловии к своей монографии «Типология советского путешествия» он подробно разбирает проблемы научной терминологии в исследованиях путешествий и приходит к выводу, что наиболее удачным термином для обозначения реально произошедшего путешествия, отображенного в тексте будет «травелог»:
Соединение путешествия и «логоса» дает нам некое «знание о поездке». <…> Помимо удачности и нужной широты коннотаций, он, в общем-то, понятен россиянину, ибо “логос” восходит еще к основам русской книжности, а travel стало привычной реалией последних лет .
В работах, посвященных травелогам, можно выделить два основных аспекта, на которых чаще всего концентрируются исследователи и которые для нашей работы являются наиболее важными: идеологический аспект (сюда входят исследования, посвященные образу «другого», т.е. те, где речь идет о «ментальных картах» и иных имагологических проблемах) и жанровый аспект (в том числе работы, посвященные поэтике путешествия).
Перед тем как начать описание исследований, посвященных идеологии путешествия, стоит оговорить, что мы понимаем идеологию в наиболее общем смысле — как систему представлений об устройстве и функционировании мира. Исследования, посвященные идеологии путешествия, концентрируются в основном на имагологическом аспекте — на тех механизмах, с помощью которых в культуре создаются и функционируют образы «другого». Столкновение с другим, непривычным жизненным укладом неизбежно вызывает у путешественника желание сравнить чужое со своим, «другого» с «собой», поэтому любая репрезентация другой местности или социальной среды всегда — попытка ментального картографирования. Этот аспект путешествия начал разрабатываться ранее остальных, исследование «ментальных карт» и образов «другого» с тех пор продвинулось далеко и на разном материале.
Огромный вклад в развитие имагологии внесла постколониальная теория. Для нашей работы, исходя из специфики региона, наиболее важными оказываются работы о формировании образа «Востока», «Восточной Европы» и «Балкан». Одно из знаковых исследований на эту тему, без упоминания которого не обходится практически ни одно исследование «ментальных карт», — «Ориентализм» Эдварда Саида (EdwardSaid) (1978, русский перевод — 2006). Саид берет за основу концепцию власти Фуко, который определяет власть как «множественность отношений силы, которые имманентны области, где они осуществляются, и которые конститутивны для ее организации». Саид определяет ориентализм в широком смысле как «стиль мышления, основанный на онтологическом и эпистемологическом различении «Востока» и (почти всегда) «Запада»», а в узком — с конца XVIII века — как «западный стиль доминирования, реструктурирования и осуществления власти над Востоком».
Несмотря на свою довольно высокую политизированность, труд Саида послужил толчком к более подробной разработке «ментальных карт» вообще и идеологии путешествия в частности. В 1994 году выходит книга Ларри Вульфа (LarryWolff) «Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения» (русский перевод — 2003 ), во многом полемическая по отношению к Саиду, но тем не менее им инспирированная. В 1999 выходит работа ИвэраНойманна (IverNeumann) «Использование “Другого”. Образы Востока в формировании европейских идентичностей» (русский перевод — 2004). Из исследований, посвященных Балканам, можно выделить работу Марии Тодоровой (MariaTodorova) «Воображая Балканы» (1997), где ею было сформулировано понятие «балканизм» как своеобразный извод «ориентализма». Также необходимо упомянуть концепцию «nestingorientalisms» МилицыБакич-Хайден (MilicaBakić-Hayden), согласно которой практически любые народы склонны видеть культуры к югу и востоку от себя как более примитивные, и, таким образом, те, кто создает для себя «восточного другого», сами могут подвергнуться «ориентализации».
В данной работе идеологическая проблематика также занимает одно из центральных мест, однако интересует она нас не столько сама по себе, сколько в связи с поэтикой травелога.
По сравнению с большим корпусом исследований, посвященных идеологическому аспекту травелога, его поэтике посвящено не так много работ. На русском материале лучше всего исследованы так называемые «литературные путешествия», причем ученые в основном обращают внимание на травелоги писателей первого и второго ряда. Также недостаточно исследован корпус текстов, которые можно условно назвать «этнографическими путешествиями». Одной из первых попыток типологизации путешествий является статья Т. Роболи «Литература «путешествий», напечатанная в сборнике «Русская проза» (1926). Также нельзя не упомянуть статью Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского «Письма русского путешественника» Карамзина и их место в развитии русской культуры». В позднесоветское время проблему жанровой характеристики путешествия разрабатывали В.М. Гуминский, Е.С. Ивашина, Н.М. Маслова, В.А. Михельсон, С.Н. Травников. Для изучения жанровых особенностей русских путешествий середины XIX века научную ценность представляет диссертация Е. Г. Проценко «Литература “путешествий” в России в 1840-1850-е годы». Из англоязычных исследований в первую очередь нужно упомянуть сборник статей «TheCambridgeCompaniontoTravelWriting». Также можно отметить, работы Дэвида Скотта (DavidScott) и Перси Адамса (PercyG. Adams), Андреаса Шёнле.
Итак, можно сказать, что в данной работе мы будем говорить в основном о связи идеологии (и имагологии) и поэтики и об их взаимном влиянии. Мы попытаемся определить, как под влиянием идеологии меняются методы изображения Черногории и черногорцев и, наоборот, как предшествующий 1840-м годам «канон» описания черногорцев влияет на экспликацию идеологических представлений авторов. Данный период — 40–50-е гг. XIX века — представляет для нас большой интерес, поскольку именно в это время под влиянием воззрений славянофилов происходят значительные трансформации в образе славянина вообще и черногорца в частности. Наиболее заметно это становится к 50-м годам XIX в., когда в условиях смягчения цензуры славянофилы получают возможность печатно обсуждать и формулировать свою концепцию международных отношений (важной частью которых были идеи единства славянских народов, по крайней мере, православных). Эта концепция впоследствии влияет уже и на репрезентацию образа черногорца писателями, не принадлежавшими к славянофильскому движению.
Материалом для нашего исследования послужат опубликованные в 40-е и 50-е гг. «черногорские» травелоги русских путешественников. Нам интересно, какое положение Черногория занимает на «ментальной карте» путешественника середины XIX века, и как взаимное влияние идеологии и поэтики обуславливает методы изображения черногорцев в травелогах 40-50-х гг. XIX в. Актуальность данной работы обуславливается двумя факторами: во-первых, недостаточной исследованностью материала в приведенном выше аспекте; во-вторых, в связи с качественными изменениями литературного процесса середины XIX века, важное место занимает вопрос о взаимовлиянии внутри- и внелитературных факторов. Таким образом, целью нашей работы является определение характерных черт поэтики, мотивов и образов «черногорского» травелога 1840 — 1850-х годов, связанных с описанием Черногории и черногорцев; анализ того, как связана поэтика «черногорского» травелога 1840 — 1850-х годов с эксплицируемой в текстах идеологией. Исходя из поставленных целей, в наши задачи входит:
• провести анализ вышеперечисленных травелогов;
• определить особенности их поэтики;
• провести анализ «ментальных карт» вышеперечисленных травелогов;
• изучить особенности системы топосов, связанных с понятиями «Черногории» и «черногорца» в 1840-50-х годах XIX века;
• сопоставить сделанные выводы с культурно-историческим контекстом эпохи середины XIX века.
В соответствии с данными задачами работа будет построена следующим образом:
• В первой главе нашей работы мы, обратив внимание на всплеск южнославянских травелогов в середине XIX века, характеризуем корпус исследуемых нами текстов и даем краткую характеристику им и их авторам.
• Во второй главе мы рассматриваем особенности композиции и систему повествования в данных текстах и пытаемся объяснить, чем обусловлена тенденция к усилению публицистического элемента в данных текстах в 50-х годах XIX века.
• Третья глава состоит из трех частей. Первая — вводная — часть посвящена обзору развития образа черногорца от начала XIX века до 40-х годов. Во второй части мы пытаемся понять, каким образом и почему меняется место Черногории на карте Европы в представлении путешественников XIX века. В третьей части анализируется топосы, связанные с традицией изображения черногорца в середине XIX века, и исследуются изменения в топической структуре данных образов.
Соединение путешествия и «логоса» дает нам некое «знание о поездке». <…> Помимо удачности и нужной широты коннотаций, он, в общем-то, понятен россиянину, ибо “логос” восходит еще к основам русской книжности, а travel стало привычной реалией последних лет .
В работах, посвященных травелогам, можно выделить два основных аспекта, на которых чаще всего концентрируются исследователи и которые для нашей работы являются наиболее важными: идеологический аспект (сюда входят исследования, посвященные образу «другого», т.е. те, где речь идет о «ментальных картах» и иных имагологических проблемах) и жанровый аспект (в том числе работы, посвященные поэтике путешествия).
Перед тем как начать описание исследований, посвященных идеологии путешествия, стоит оговорить, что мы понимаем идеологию в наиболее общем смысле — как систему представлений об устройстве и функционировании мира. Исследования, посвященные идеологии путешествия, концентрируются в основном на имагологическом аспекте — на тех механизмах, с помощью которых в культуре создаются и функционируют образы «другого». Столкновение с другим, непривычным жизненным укладом неизбежно вызывает у путешественника желание сравнить чужое со своим, «другого» с «собой», поэтому любая репрезентация другой местности или социальной среды всегда — попытка ментального картографирования. Этот аспект путешествия начал разрабатываться ранее остальных, исследование «ментальных карт» и образов «другого» с тех пор продвинулось далеко и на разном материале.
Огромный вклад в развитие имагологии внесла постколониальная теория. Для нашей работы, исходя из специфики региона, наиболее важными оказываются работы о формировании образа «Востока», «Восточной Европы» и «Балкан». Одно из знаковых исследований на эту тему, без упоминания которого не обходится практически ни одно исследование «ментальных карт», — «Ориентализм» Эдварда Саида (EdwardSaid) (1978, русский перевод — 2006). Саид берет за основу концепцию власти Фуко, который определяет власть как «множественность отношений силы, которые имманентны области, где они осуществляются, и которые конститутивны для ее организации». Саид определяет ориентализм в широком смысле как «стиль мышления, основанный на онтологическом и эпистемологическом различении «Востока» и (почти всегда) «Запада»», а в узком — с конца XVIII века — как «западный стиль доминирования, реструктурирования и осуществления власти над Востоком».
Несмотря на свою довольно высокую политизированность, труд Саида послужил толчком к более подробной разработке «ментальных карт» вообще и идеологии путешествия в частности. В 1994 году выходит книга Ларри Вульфа (LarryWolff) «Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения» (русский перевод — 2003 ), во многом полемическая по отношению к Саиду, но тем не менее им инспирированная. В 1999 выходит работа ИвэраНойманна (IverNeumann) «Использование “Другого”. Образы Востока в формировании европейских идентичностей» (русский перевод — 2004). Из исследований, посвященных Балканам, можно выделить работу Марии Тодоровой (MariaTodorova) «Воображая Балканы» (1997), где ею было сформулировано понятие «балканизм» как своеобразный извод «ориентализма». Также необходимо упомянуть концепцию «nestingorientalisms» МилицыБакич-Хайден (MilicaBakić-Hayden), согласно которой практически любые народы склонны видеть культуры к югу и востоку от себя как более примитивные, и, таким образом, те, кто создает для себя «восточного другого», сами могут подвергнуться «ориентализации».
В данной работе идеологическая проблематика также занимает одно из центральных мест, однако интересует она нас не столько сама по себе, сколько в связи с поэтикой травелога.
По сравнению с большим корпусом исследований, посвященных идеологическому аспекту травелога, его поэтике посвящено не так много работ. На русском материале лучше всего исследованы так называемые «литературные путешествия», причем ученые в основном обращают внимание на травелоги писателей первого и второго ряда. Также недостаточно исследован корпус текстов, которые можно условно назвать «этнографическими путешествиями». Одной из первых попыток типологизации путешествий является статья Т. Роболи «Литература «путешествий», напечатанная в сборнике «Русская проза» (1926). Также нельзя не упомянуть статью Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского «Письма русского путешественника» Карамзина и их место в развитии русской культуры». В позднесоветское время проблему жанровой характеристики путешествия разрабатывали В.М. Гуминский, Е.С. Ивашина, Н.М. Маслова, В.А. Михельсон, С.Н. Травников. Для изучения жанровых особенностей русских путешествий середины XIX века научную ценность представляет диссертация Е. Г. Проценко «Литература “путешествий” в России в 1840-1850-е годы». Из англоязычных исследований в первую очередь нужно упомянуть сборник статей «TheCambridgeCompaniontoTravelWriting». Также можно отметить, работы Дэвида Скотта (DavidScott) и Перси Адамса (PercyG. Adams), Андреаса Шёнле.
Итак, можно сказать, что в данной работе мы будем говорить в основном о связи идеологии (и имагологии) и поэтики и об их взаимном влиянии. Мы попытаемся определить, как под влиянием идеологии меняются методы изображения Черногории и черногорцев и, наоборот, как предшествующий 1840-м годам «канон» описания черногорцев влияет на экспликацию идеологических представлений авторов. Данный период — 40–50-е гг. XIX века — представляет для нас большой интерес, поскольку именно в это время под влиянием воззрений славянофилов происходят значительные трансформации в образе славянина вообще и черногорца в частности. Наиболее заметно это становится к 50-м годам XIX в., когда в условиях смягчения цензуры славянофилы получают возможность печатно обсуждать и формулировать свою концепцию международных отношений (важной частью которых были идеи единства славянских народов, по крайней мере, православных). Эта концепция впоследствии влияет уже и на репрезентацию образа черногорца писателями, не принадлежавшими к славянофильскому движению.
Материалом для нашего исследования послужат опубликованные в 40-е и 50-е гг. «черногорские» травелоги русских путешественников. Нам интересно, какое положение Черногория занимает на «ментальной карте» путешественника середины XIX века, и как взаимное влияние идеологии и поэтики обуславливает методы изображения черногорцев в травелогах 40-50-х гг. XIX в. Актуальность данной работы обуславливается двумя факторами: во-первых, недостаточной исследованностью материала в приведенном выше аспекте; во-вторых, в связи с качественными изменениями литературного процесса середины XIX века, важное место занимает вопрос о взаимовлиянии внутри- и внелитературных факторов. Таким образом, целью нашей работы является определение характерных черт поэтики, мотивов и образов «черногорского» травелога 1840 — 1850-х годов, связанных с описанием Черногории и черногорцев; анализ того, как связана поэтика «черногорского» травелога 1840 — 1850-х годов с эксплицируемой в текстах идеологией. Исходя из поставленных целей, в наши задачи входит:
• провести анализ вышеперечисленных травелогов;
• определить особенности их поэтики;
• провести анализ «ментальных карт» вышеперечисленных травелогов;
• изучить особенности системы топосов, связанных с понятиями «Черногории» и «черногорца» в 1840-50-х годах XIX века;
• сопоставить сделанные выводы с культурно-историческим контекстом эпохи середины XIX века.
В соответствии с данными задачами работа будет построена следующим образом:
• В первой главе нашей работы мы, обратив внимание на всплеск южнославянских травелогов в середине XIX века, характеризуем корпус исследуемых нами текстов и даем краткую характеристику им и их авторам.
• Во второй главе мы рассматриваем особенности композиции и систему повествования в данных текстах и пытаемся объяснить, чем обусловлена тенденция к усилению публицистического элемента в данных текстах в 50-х годах XIX века.
• Третья глава состоит из трех частей. Первая — вводная — часть посвящена обзору развития образа черногорца от начала XIX века до 40-х годов. Во второй части мы пытаемся понять, каким образом и почему меняется место Черногории на карте Европы в представлении путешественников XIX века. В третьей части анализируется топосы, связанные с традицией изображения черногорца в середине XIX века, и исследуются изменения в топической структуре данных образов.
В рамках выпускной квалификационной работы на примере русских путешествий по Черногории 40-50-х годов XIX века были рассмотрены особенности репрезентации образа Черногории и «черногорца» в русском травелоге этого периода. Мы определили, как под влиянием идеологических установок славянофилов меняются методы изображения Черногории и черногорцев и, наоборот, как предшествующий 1840-м годам «канон» описания черногорцев влияет на экспликацию идеологических представлений авторов.
Таким образом, в первой главе мы пришли к тому, что всплеск публикаций «южнославянских» травелогов в 40-50-х гг. XIX в. был вызван различными причинами, среди которых изменение жанровых установок русского травелога, оформление российской этнографии и тот факт, что путешествие в середине XIX века становится одной из платформ, в рамках которых обсуждаются социально-политические вопросы. Однако главной причиной возникновения большого количества южнославянских травелогов было возникновение и развитие славянофильского движения.
В связи с этим выводом во второй и третьей главах мы попытались понять, как под влиянием славянофильских воззрений изменяется структура и поэтика черногорского травелога середины XIX века.
Мы выяснили, что в период от 40-х к 50-м годам в связи с обострением восточного вопроса и благодаря тому, что в 50-х годах славянофилы получили возможность печатно обсуждать и формулировать свою концепцию международных отношений, главная роль в тексте травелога переходит от обычного для «путешествий» 40-х годов повествовательного нарратива с очерковыми вставками к социально-философским обобщениям, травелог приобретает элементы политического трактата, увеличивается роль публицистической составляющей.
Дальнейшее изучение южнославянских травелогов может вестись в нескольких направлениях. Во-первых, нужно сказать, что нами затронута лишь очень небольшая часть балканского материала, представляющего большой интерес для исследователей: многие материалы публиковались и в других изданиях; значительное количество важных источников, таких, например, как дневник Ф. В. Чижова, не опубликованы и хранятся в архивах (НИОР РГБ, РНБ, РГИА и др.). Во-вторых, исследования в нашей области позволяют вписать «черногорские» литературные путешествия в более широкий контекст русского травелога и по-новому взглянуть на многие значимые аспекты истории этого жанра. В-третьих, большой интерес представляют исследования имагологического аспекта травелога, благодаря которым можно выяснить, каким образом, при каких обстоятельствах и с какими целями русские путешественники XIX века формировали у своих читателей образы «чужих» народов. В-четвертых, перспективным направлением для исследования «путешествия» является изучение взаимовлияния литературы и идеологии: как показало наше исследование, жанр травелога оказался удачной формой для выражения политических убеждений русских славянофилов, однако можно предположить, что не менее значительным было и влияние на жанр других идеологий. Это ведет к постановке вопроса о том, насколько литературное воображение авторов травелогов определяло политическое мышление идеологов российского государства.
Таким образом, в первой главе мы пришли к тому, что всплеск публикаций «южнославянских» травелогов в 40-50-х гг. XIX в. был вызван различными причинами, среди которых изменение жанровых установок русского травелога, оформление российской этнографии и тот факт, что путешествие в середине XIX века становится одной из платформ, в рамках которых обсуждаются социально-политические вопросы. Однако главной причиной возникновения большого количества южнославянских травелогов было возникновение и развитие славянофильского движения.
В связи с этим выводом во второй и третьей главах мы попытались понять, как под влиянием славянофильских воззрений изменяется структура и поэтика черногорского травелога середины XIX века.
Мы выяснили, что в период от 40-х к 50-м годам в связи с обострением восточного вопроса и благодаря тому, что в 50-х годах славянофилы получили возможность печатно обсуждать и формулировать свою концепцию международных отношений, главная роль в тексте травелога переходит от обычного для «путешествий» 40-х годов повествовательного нарратива с очерковыми вставками к социально-философским обобщениям, травелог приобретает элементы политического трактата, увеличивается роль публицистической составляющей.
Дальнейшее изучение южнославянских травелогов может вестись в нескольких направлениях. Во-первых, нужно сказать, что нами затронута лишь очень небольшая часть балканского материала, представляющего большой интерес для исследователей: многие материалы публиковались и в других изданиях; значительное количество важных источников, таких, например, как дневник Ф. В. Чижова, не опубликованы и хранятся в архивах (НИОР РГБ, РНБ, РГИА и др.). Во-вторых, исследования в нашей области позволяют вписать «черногорские» литературные путешествия в более широкий контекст русского травелога и по-новому взглянуть на многие значимые аспекты истории этого жанра. В-третьих, большой интерес представляют исследования имагологического аспекта травелога, благодаря которым можно выяснить, каким образом, при каких обстоятельствах и с какими целями русские путешественники XIX века формировали у своих читателей образы «чужих» народов. В-четвертых, перспективным направлением для исследования «путешествия» является изучение взаимовлияния литературы и идеологии: как показало наше исследование, жанр травелога оказался удачной формой для выражения политических убеждений русских славянофилов, однако можно предположить, что не менее значительным было и влияние на жанр других идеологий. Это ведет к постановке вопроса о том, насколько литературное воображение авторов травелогов определяло политическое мышление идеологов российского государства.