ЦИФРОВАЯ И ПЕЧАТНАЯ ЛИТЕРАТУРА БУРЯТИИ КАК МЕДИУМ СУБНАЦИОНАЛЬНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ
|
Введение 3
Глава 1. Теоретико-методологический обзор литературы 7
1.1. Историческая память наций 7
1.2. Травматический опыт в памяти сообществ 9
1.3. Распространение грамотности и печатный капитализм 13
1.4. Роль интеллектуалов в становлении наций 16
Глава 2. «Модерная» литература Бурятии: от национальной политики СССР к постсоветскому периоду 18
2.1. Коренизация в БМАССР: поддержка национальных языков и культур 20
2.2. Массовая печатная литература Бурят-Монголии 23
2.3. Развитие бурятской литературы во второй половине XX века 25
2.4. Постсоветская (постколониальная) литература Бурятии 28
Глава 3. Дискурс-анализ текстовых материалов и интервью 33
3.1. Изоляционистский дискурс 34
3.2. Официальный советский дискурс 38
3.3. Травматический дискурс 41
Заключение 51
Список источников 54
Список литературы 56
Приложение 63
Глава 1. Теоретико-методологический обзор литературы 7
1.1. Историческая память наций 7
1.2. Травматический опыт в памяти сообществ 9
1.3. Распространение грамотности и печатный капитализм 13
1.4. Роль интеллектуалов в становлении наций 16
Глава 2. «Модерная» литература Бурятии: от национальной политики СССР к постсоветскому периоду 18
2.1. Коренизация в БМАССР: поддержка национальных языков и культур 20
2.2. Массовая печатная литература Бурят-Монголии 23
2.3. Развитие бурятской литературы во второй половине XX века 25
2.4. Постсоветская (постколониальная) литература Бурятии 28
Глава 3. Дискурс-анализ текстовых материалов и интервью 33
3.1. Изоляционистский дискурс 34
3.2. Официальный советский дискурс 38
3.3. Травматический дискурс 41
Заключение 51
Список источников 54
Список литературы 56
Приложение 63
Постановка проблемы
Вслед за эмансипацией печатного рынка в конце 80-х - начале 90-х гг. постсоветская литература Бурятии получает развитие в нескольких форматах и направлениях. В печатном измерении продолжают публиковаться авторы, в прошлом представлявшие советскую писательскую элиту. Некоторые из них критически переосмысляют социалистический этап в истории бурятской нации1 и предлагают новые способы восприятия и интерпретации пережитого исторического опыта. Позже, к ним присоединяются и более молодые авторы, ищущие себя в сюжетах о досоциалистическом прошлом Бурятии и вновь открывающие для себя и своих читателей национальную историю этноса в темах номадизма2. В последние годы, одновременно с сокращением государственного финансирования печатной литературы, большую популярность в писательской среде завоевывает цифровой формат на базе интернет-форумов («Сайт бурятского народа»3) и социальных сетей (Facebook и т.д.), ставших свободной площадкой для взаимообмена личными историями, образующими пространство коллективного исторического опыта4 в онлайн-сфере.
В результате в печатном и цифровом измерении современной литературы Бурятии формируется новый исторический нарратив, служащий сегодня ярким примером взаимодействия и взаимовлияния различных дискурсов, памятей и идентичностей. Специфика данного нарратива и его развитие в рамках гетерогенных политических, культурных и социальных пространств, сложившихся в условиях предыдущих имперских практик, обуславливает необходимость применения междисциплинарного постструктуралистского исследовательского подхода - Новой имперской истории5 - в изучении настоящего кейса. Аналитическая модель, предлагаемая авторами Новой имперской истории, позволяет в данном случае расширить горизонты других теоретических направлений - например, пост-колониализма, отождествлявшего империи с колониями6 и игнорировавшего структуру взаимоотношений между имперскими дискурсами и практиками, характерными для пост-имперской ситуации и сегодня. Понимание «империи» в качестве исследовательской ситуации, не познаваемой, как теперь кажется, вне рожденных современностью категорий, смыслов, образов и мышления7, обосновывает изучение сложившегося в Бурятии нарратива сквозь призму исторической памяти, т. е. представлений о прошлом, определяющих характер представлений о будущем в рамках диалектической связи. Формирование гетерогенного пространства исторической памяти8, отраженного в постсоветской литературе Бурятии, и принадлежность художественных текстов к формам, менее всего вовлекавшимся в «официальный» дискурс памяти9, определяют в данном случае особый исследовательский интерес к выбранной теме.
Для эмпирического изучения актуальных в Бурятии представлений о прошлом исследование предлагает обратиться к постсоветской литературе коренного этноса республики как медиуму, транслирующему автохтонную память сообщества о советском опыте. В рамках настоящего проекта были изучены тексты современных бурятских писателей, в чьих работах, с одной стороны, представлена рефлексия о советском прошлом, а, с другой, отражаются актуальные проблемы и вызовы, стоящие перед бурятской нацией сегодня. В это число вошли произведения таких авторов, как Геннадий Башкуев (родился в 1954 г., проживает в Улан-Удэ, журналист по образованию, сотрудничает с региональными газетами «МК», «Новая газета» и т. д.), Алексей Гатапов (родился в 1965 г., живет в Улан-Удэ, историк по образованию, закончил БГУ), Булат Молонов (родился в 1977 г., эмчи лама, закончил Буддийский университет в Улан-Баторе, ныне проживает в Ансане, Корея), tri_tabuna (псевдоним Эржены Баторовой на «Сайте бурятского народа», закончила НГУ, проживает в г. Базель). К источникам, анализируемым в работе относятся художественные тексты, опубликованные в Бурятии с 1991 г. по настоящее время - это короткие «цифровые» и «печатные» рассказы (под авторством Mobu, tritabuna, опубликованные на «Сайте бурятского народа»), повести (А. Гатапов), пьесы (Г. Башкуев). Многие из анализируемых произведений были также опубликованы на страницах журнала «Байкал».
В настоящей работе литература изучается как совокупность сред: текстовой (которая, в свою очередь, делится на цифровой и печатный уровень) и институциональной10, где центральными являются фигуры издателей, редакторов и лингвистов, контролирующие процесс публикации материалов. Данный подход к литературе обусловлен социологической интерпретацией процесса чтения как «формы социального взаимодействия11», где издатели, редакторы и лингвисты, выполняющие функцию посредничества в коммуникации между текстом и читателем, укрепляют литературу в статусе социального субститута культуры.
Таким образом, объектом исследования является постсоветский нарратив коренного этноса Бурятии о советском прошлом. Предметом исследования выступают обнаруженные в нарративе дискурсы памяти. Исследовательский вопрос работы звучит следующим образом: Какие мемориальные дискурсы транслируются постсоветской литературой коренного этноса Бурятии, и какой из них является доминирующим?
Дизайн исследования представляет собой кейс-стади, где постсоветский нарратив коренного этноса Бурятии является центральным кейсом. Основные методы - полуструктурированное интервью и критический дискурс-анализ.
Эмпирическая база исследования состоит из интервью, собранных в г. Улан-Удэ в рамках проекта «Литературы коренного населения Сибири между Вторым и Четвертым миром», выполненного в Центре исторических исследований НИУ ВШЭ СПб. По результатам практической части, было проведено восемь интервью и письменных опросов в период с июля по август 2016 года.
Опросный лист включал в себя пять тематических блоков под следующими заголовками: «Литературные влияния», «Рефлексия автора», «Историческая память», «Издание книг», «Процесс». В каждом блоке было сформулировано от четырех до семи вопросов, что в совокупности составило тридцать пять вопросов12. Также участниками проекта был составлен отдельный опросный список для редакторов, издателей и лингвистов. Перед началом интервью респондентам предлагалось самостоятельно выбрать удобный для беседы язык. Интервью, взятые на бурятском языке, позднее были переведены автором работы на русский. Для изучения постсоветской литературы Бурятии на институциональном уровне было проведено четыре интервью с представителями различных издательских проектов и журналов, включая «Байкал», «Байгал» (его версия на бурятском языке) и «Буряад- монгол ном».
Вслед за эмансипацией печатного рынка в конце 80-х - начале 90-х гг. постсоветская литература Бурятии получает развитие в нескольких форматах и направлениях. В печатном измерении продолжают публиковаться авторы, в прошлом представлявшие советскую писательскую элиту. Некоторые из них критически переосмысляют социалистический этап в истории бурятской нации1 и предлагают новые способы восприятия и интерпретации пережитого исторического опыта. Позже, к ним присоединяются и более молодые авторы, ищущие себя в сюжетах о досоциалистическом прошлом Бурятии и вновь открывающие для себя и своих читателей национальную историю этноса в темах номадизма2. В последние годы, одновременно с сокращением государственного финансирования печатной литературы, большую популярность в писательской среде завоевывает цифровой формат на базе интернет-форумов («Сайт бурятского народа»3) и социальных сетей (Facebook и т.д.), ставших свободной площадкой для взаимообмена личными историями, образующими пространство коллективного исторического опыта4 в онлайн-сфере.
В результате в печатном и цифровом измерении современной литературы Бурятии формируется новый исторический нарратив, служащий сегодня ярким примером взаимодействия и взаимовлияния различных дискурсов, памятей и идентичностей. Специфика данного нарратива и его развитие в рамках гетерогенных политических, культурных и социальных пространств, сложившихся в условиях предыдущих имперских практик, обуславливает необходимость применения междисциплинарного постструктуралистского исследовательского подхода - Новой имперской истории5 - в изучении настоящего кейса. Аналитическая модель, предлагаемая авторами Новой имперской истории, позволяет в данном случае расширить горизонты других теоретических направлений - например, пост-колониализма, отождествлявшего империи с колониями6 и игнорировавшего структуру взаимоотношений между имперскими дискурсами и практиками, характерными для пост-имперской ситуации и сегодня. Понимание «империи» в качестве исследовательской ситуации, не познаваемой, как теперь кажется, вне рожденных современностью категорий, смыслов, образов и мышления7, обосновывает изучение сложившегося в Бурятии нарратива сквозь призму исторической памяти, т. е. представлений о прошлом, определяющих характер представлений о будущем в рамках диалектической связи. Формирование гетерогенного пространства исторической памяти8, отраженного в постсоветской литературе Бурятии, и принадлежность художественных текстов к формам, менее всего вовлекавшимся в «официальный» дискурс памяти9, определяют в данном случае особый исследовательский интерес к выбранной теме.
Для эмпирического изучения актуальных в Бурятии представлений о прошлом исследование предлагает обратиться к постсоветской литературе коренного этноса республики как медиуму, транслирующему автохтонную память сообщества о советском опыте. В рамках настоящего проекта были изучены тексты современных бурятских писателей, в чьих работах, с одной стороны, представлена рефлексия о советском прошлом, а, с другой, отражаются актуальные проблемы и вызовы, стоящие перед бурятской нацией сегодня. В это число вошли произведения таких авторов, как Геннадий Башкуев (родился в 1954 г., проживает в Улан-Удэ, журналист по образованию, сотрудничает с региональными газетами «МК», «Новая газета» и т. д.), Алексей Гатапов (родился в 1965 г., живет в Улан-Удэ, историк по образованию, закончил БГУ), Булат Молонов (родился в 1977 г., эмчи лама, закончил Буддийский университет в Улан-Баторе, ныне проживает в Ансане, Корея), tri_tabuna (псевдоним Эржены Баторовой на «Сайте бурятского народа», закончила НГУ, проживает в г. Базель). К источникам, анализируемым в работе относятся художественные тексты, опубликованные в Бурятии с 1991 г. по настоящее время - это короткие «цифровые» и «печатные» рассказы (под авторством Mobu, tritabuna, опубликованные на «Сайте бурятского народа»), повести (А. Гатапов), пьесы (Г. Башкуев). Многие из анализируемых произведений были также опубликованы на страницах журнала «Байкал».
В настоящей работе литература изучается как совокупность сред: текстовой (которая, в свою очередь, делится на цифровой и печатный уровень) и институциональной10, где центральными являются фигуры издателей, редакторов и лингвистов, контролирующие процесс публикации материалов. Данный подход к литературе обусловлен социологической интерпретацией процесса чтения как «формы социального взаимодействия11», где издатели, редакторы и лингвисты, выполняющие функцию посредничества в коммуникации между текстом и читателем, укрепляют литературу в статусе социального субститута культуры.
Таким образом, объектом исследования является постсоветский нарратив коренного этноса Бурятии о советском прошлом. Предметом исследования выступают обнаруженные в нарративе дискурсы памяти. Исследовательский вопрос работы звучит следующим образом: Какие мемориальные дискурсы транслируются постсоветской литературой коренного этноса Бурятии, и какой из них является доминирующим?
Дизайн исследования представляет собой кейс-стади, где постсоветский нарратив коренного этноса Бурятии является центральным кейсом. Основные методы - полуструктурированное интервью и критический дискурс-анализ.
Эмпирическая база исследования состоит из интервью, собранных в г. Улан-Удэ в рамках проекта «Литературы коренного населения Сибири между Вторым и Четвертым миром», выполненного в Центре исторических исследований НИУ ВШЭ СПб. По результатам практической части, было проведено восемь интервью и письменных опросов в период с июля по август 2016 года.
Опросный лист включал в себя пять тематических блоков под следующими заголовками: «Литературные влияния», «Рефлексия автора», «Историческая память», «Издание книг», «Процесс». В каждом блоке было сформулировано от четырех до семи вопросов, что в совокупности составило тридцать пять вопросов12. Также участниками проекта был составлен отдельный опросный список для редакторов, издателей и лингвистов. Перед началом интервью респондентам предлагалось самостоятельно выбрать удобный для беседы язык. Интервью, взятые на бурятском языке, позднее были переведены автором работы на русский. Для изучения постсоветской литературы Бурятии на институциональном уровне было проведено четыре интервью с представителями различных издательских проектов и журналов, включая «Байкал», «Байгал» (его версия на бурятском языке) и «Буряад- монгол ном».
После коллапса советской системы и наступления амбивалентного пост-колониального/пост-имперского1 состояния, в печатном и цифровом литературном измерении Бурятии формируется новый гетерогенный исторический нарратив, предлагающий различные реакции на пережитый советский опыт. Вспоминая и рефлексируя над своим прошлым, авторы, издатели и лингвисты ищут причины своего «подвешенного состояния» между Вторым и Четвертым миром2, вступая в диалог с воспоминаниями о кровавых репрессиях 1937 г., принудительной секуляризации, продолжительном субальтерном положении и с глобальными проблемами меньшинств, изолирующими их наедине с общими для малых народов угрозами исчезновения и вымирания.
В широком смысле, в памяти писателей, издателей и лингвистов сегодня можно выделить три дискурса - травматический, официальный советский и изоляционистский. В результате тесного сплетения различных дискурсивных практик травматический нарратив оказывается доминирующим и, вместе с тем, выполняет роль катализатора в формировании двух других измерений памяти.
Развитие изоляционистского восприятия истории в данном контексте вызвано переживанием специфически колониального эффекта, «гибридной идентичности», когда колонизированные народы вынуждены «смотреть на себя одновременно «изнутри» и «снаружи» глазами колонизаторов»3. Сегодня это лиминальное состояние болезненно переживается авторами, издателями и лингвистами («неприкаянные - и не европейцы, и не азиаты4», «вытолкнуты и на окраину монгольского мира, и на окраину русскоязычного мира5») в связи с усугублением культурно-языкового кризиса.
Воспроизведение официального советского нарратива обуславливается несколькими причинами. В случае Булата Молонова, оно мотивировано ностальгией по прошлому - не связанной с воспоминаниями о «советском», как таковым, а, скорее, вызванной желанием воссоздать коллективное пространство памяти со своими родными и близкими внутри этнически гомогенного бурятского села, где автор провел свое детство и юность. Алексеем Гатаповым официальный идеологический дискурс воспроизводится в форме негативных воспоминаний о домодерном прошлом автохтонного сообщества, сохранившимися еще с тех пор, как колонизированные народы были вынуждены говорить о себе языком колонизаторов6.
В травматическом дискурсе внимание авторов фокусируется на двух точках - 1937 и 1991 гг. В первом случае, трагические события интерпретируется писателями однообразно с привлечением одинаковых воспоминаний и даже использованием одних и тех же речевых выражений (в понимании советской политики в рамках лозунга «разделяй и властвуй»). Переживание распада СССР и его продолжения в виде «страшного времени7», между тем, объясняется авторами совершенно по-разному, отсылая как к личному, так и коллективному опыту. С одной стороны, болезненность этого опыта, объясняется авторами тем, что в Советском Союзе бурятская нация и ее отдельные представители ощущали себя лучше, нежели в современной реальности («По сравнению с СССР труд писателя обесценился8», «Если бы не распад СССР, я бы сейчас цвел и пах9», «В конце 20 века <...> создалась опасность исчезновения всего народа10»). С другой стороны, период 90-х гг. интерпретируется писателями как этап тяжелой адаптации к пост-колониальному состоянию и постепенному выходу из субальтерного положения.
В целом, гетерогенное пространство исторической памяти, отраженное в печатной и цифровой литературе Бурятии, позволяет говорить о тесном взаимодействии и взаимовлиянии мемориальных дискурсов, определяемых спецификой травматического нарратива. Травма в данном случае охватывает всю область конструирования и переживания различных опытов, особым образом маркируя «переломные моменты» - коллапсы империй или наступление новых имперских, пост-имперских и пост-колониальных ситуаций7^. Распад СССР, ставший формальной точкой установления смежного пост-колониального и пост-имперского состояния, в этом смысле является контрапунктом - местом столкновения различных воспоминаний, интерпретаций и смыслов - сплетающихся воедино внутри гетерогенного исторического нарратива автохтонного сообщества Бурятии.
В широком смысле, в памяти писателей, издателей и лингвистов сегодня можно выделить три дискурса - травматический, официальный советский и изоляционистский. В результате тесного сплетения различных дискурсивных практик травматический нарратив оказывается доминирующим и, вместе с тем, выполняет роль катализатора в формировании двух других измерений памяти.
Развитие изоляционистского восприятия истории в данном контексте вызвано переживанием специфически колониального эффекта, «гибридной идентичности», когда колонизированные народы вынуждены «смотреть на себя одновременно «изнутри» и «снаружи» глазами колонизаторов»3. Сегодня это лиминальное состояние болезненно переживается авторами, издателями и лингвистами («неприкаянные - и не европейцы, и не азиаты4», «вытолкнуты и на окраину монгольского мира, и на окраину русскоязычного мира5») в связи с усугублением культурно-языкового кризиса.
Воспроизведение официального советского нарратива обуславливается несколькими причинами. В случае Булата Молонова, оно мотивировано ностальгией по прошлому - не связанной с воспоминаниями о «советском», как таковым, а, скорее, вызванной желанием воссоздать коллективное пространство памяти со своими родными и близкими внутри этнически гомогенного бурятского села, где автор провел свое детство и юность. Алексеем Гатаповым официальный идеологический дискурс воспроизводится в форме негативных воспоминаний о домодерном прошлом автохтонного сообщества, сохранившимися еще с тех пор, как колонизированные народы были вынуждены говорить о себе языком колонизаторов6.
В травматическом дискурсе внимание авторов фокусируется на двух точках - 1937 и 1991 гг. В первом случае, трагические события интерпретируется писателями однообразно с привлечением одинаковых воспоминаний и даже использованием одних и тех же речевых выражений (в понимании советской политики в рамках лозунга «разделяй и властвуй»). Переживание распада СССР и его продолжения в виде «страшного времени7», между тем, объясняется авторами совершенно по-разному, отсылая как к личному, так и коллективному опыту. С одной стороны, болезненность этого опыта, объясняется авторами тем, что в Советском Союзе бурятская нация и ее отдельные представители ощущали себя лучше, нежели в современной реальности («По сравнению с СССР труд писателя обесценился8», «Если бы не распад СССР, я бы сейчас цвел и пах9», «В конце 20 века <...> создалась опасность исчезновения всего народа10»). С другой стороны, период 90-х гг. интерпретируется писателями как этап тяжелой адаптации к пост-колониальному состоянию и постепенному выходу из субальтерного положения.
В целом, гетерогенное пространство исторической памяти, отраженное в печатной и цифровой литературе Бурятии, позволяет говорить о тесном взаимодействии и взаимовлиянии мемориальных дискурсов, определяемых спецификой травматического нарратива. Травма в данном случае охватывает всю область конструирования и переживания различных опытов, особым образом маркируя «переломные моменты» - коллапсы империй или наступление новых имперских, пост-имперских и пост-колониальных ситуаций7^. Распад СССР, ставший формальной точкой установления смежного пост-колониального и пост-имперского состояния, в этом смысле является контрапунктом - местом столкновения различных воспоминаний, интерпретаций и смыслов - сплетающихся воедино внутри гетерогенного исторического нарратива автохтонного сообщества Бурятии.
