ИСПОВЕДАЛЬНАЯ ПОЭЗИЯ ЭНН СЭКСТОН: НАРРАТИВ ЛИЧНОГО КАК ПОИСК ИДЕНТИЧНОСТИ
|
Введение 2
1. Вводная часть. Энн Сэкстон и исповедальное направление 6
1.1 Социально-культурный контекст 7
1.2 Литературный контекст 9
1.3 Биография. Введение в проблематику 15
1.4 Биография 17
2. Аналитическая часть. Концепции поиска идентичности в сборнике “To Bedlam and Part Way Back” 25
2.1 Поиск идентичности автора: Some Foreign Letters 28
2.2 Диссоциация авторского “я”: I have been her kind 34
2.3 Техника дезориентации как поиска субъекта: Kind Sir: These Woods 37
2.4 Роль “Другого” при конструировании поэтической идентичности: The Double Image 40
2.5 Конфронтация с мужской фигурой “Другого”: Elegy In The Classroom, You, Doctor Martin, For John, Who Begs Me Not To Inquire Further 47
3. Заключение 54
Список использованной литературы 57
Приложение 60
1. Вводная часть. Энн Сэкстон и исповедальное направление 6
1.1 Социально-культурный контекст 7
1.2 Литературный контекст 9
1.3 Биография. Введение в проблематику 15
1.4 Биография 17
2. Аналитическая часть. Концепции поиска идентичности в сборнике “To Bedlam and Part Way Back” 25
2.1 Поиск идентичности автора: Some Foreign Letters 28
2.2 Диссоциация авторского “я”: I have been her kind 34
2.3 Техника дезориентации как поиска субъекта: Kind Sir: These Woods 37
2.4 Роль “Другого” при конструировании поэтической идентичности: The Double Image 40
2.5 Конфронтация с мужской фигурой “Другого”: Elegy In The Classroom, You, Doctor Martin, For John, Who Begs Me Not To Inquire Further 47
3. Заключение 54
Список использованной литературы 57
Приложение 60
В своей работе я обращаюсь к поэтическому творчеству американской поэтессы Энн Сэкстон, писавшей в 60-70 годы XX века в Америке и традиционно помещаемой в контекст исповедального направления в поэзии. Исповедальное направление, приносящее в поэзию личный голос, нарративность, обращение к автобиографии, исследование ранее табуированных приватных проблемных зон пришло в поэтический мир как противопоставление, преодоление имперсональности, доминировавшей в академической, консервативной поэзии. Если такие поэты как Томас Стернс Элиот или Эзра Паунд скорее отрицали чистую субъективность, настаивая на диалогической зависимости от поэтической традиции, исповедальные поэты вернули ее во всей полноте. Энн Сэкстон, как и другие поэты направления, искала вдохновение и сюжеты в своей собственной жизни: в основном это была ее психическая болезнь, повлекшая за собой проблемы в отношениях с семьей.
Близость “я” к реальной поэтической личности в исповедальном тексте будет оспариваться в этой работе, однако эта близость, неразделимость создает своеобразную оптику восприятия и построения текста. Идентичность автора становится предметом спекуляции поэтического проекта. Моей задачей является исследование того, каким образом исповедальная поэзия как модус текста работает с авторской идентичностью: возможно ли “считать” идентичность автора через исповедальный текст? Каким образом эта внутритекстовая идентичность конструируется автором, с помощью каких техник?
Упоминаемый в названии моей работы термин “идентичность” требует дополнительного пояснения. “Идентичность” - предмет исследования целого ряда научных дисциплин, включая социологию, психологию, антропологию, политику и многие другие. Это делает сложным даже составление полного определения, хотя возможно выделить главные точки соприкосновения: идентичность как представление о самом себе, концепция собственного “я”, в своей уникальности и целостности. Так, исследования идентичности в сфере литературы оказывается напрямую сопряжено с исследованием саморепрезентации автора в тексте, поэтической техники конструирования концепции “я”1. Для проведения собственного исследования я опиралась на работу Narrative and Identity: Studies in Autobiography, Self and Culture2 (2001), посвященную междисциплинарному подходу к проблеме формирования идентичности через практику нарратива (нарративность - важный аспект исповедальной поэзии), и более общие теоретические труды о феномене идентичности: Identity: A Reader3 (2000), Routledge Handbook of Identity Studies4 (2012), Identity and Form in Contemporary Literature5 6 (2013).
Закономерно, исследования идентичности часто возникают вокруг некоторых проблемных зон, где идентичность объекта вступает в конфликт с некоторой доминирующей нормой, исключающей отождествление с ней. В случае исследования поэзии Энн Сэкстон мы неминуемо сталкиваемся с ярко выраженной в ее текстах гендерной идентичностью, что легитимирует использование литературной феминистской критики и ее вопросов саморепрезентации и идентичности (Feminism and Poetry: language, experience, identity in women’s writing (2004)6.
В первой главе я рассматриваю феномен исповедальной поэзии в контексте предшествующей поэтической традиции и общего литературного и социокультурного фона. Так, я пытаюсь установить литературные предпосылки и процесс становления авторского голоса и саморепрезентации в исповедальной поэзии, находящегося в непосредственном диалоге с другими традициями. Во второй главе я представляю свой анализ поэтических произведений Энн Сэкстон на предмет конструирования в них авторского “я” и обусловленность этого конструирования “исповедальностью” текста. В дополнение к моему основному исследованию я привожу собственные переводы некоторых стихотворений Энн Сэкстон, использованных для анализа в моей работе и не переводившихся на русский ранее.
В качестве теоретической базы в своей работе я прибегаю к источникам критики и теории литературы, относящиеся как к категории непосредственно современных исследуемому феномену, так и современных авторов. Это позволяет рассматривать критику направления в его формации, охватывая внутренние процессы пересмотра и конфликта тезисов.
Материалом исследования является первый сборник Энн Сэкстон - To Bedlam and Part Way Back, опубликованный издательством Houghton Mifflin 22 апреля 1960-го года. Этот выбор основан на том, что именно первая ее книга полнее всего отражает разработку исповедального тона, работы с конкретным опытом: “Так, в первой книге я разрабатывала опыт безумия; во второй книге - причины безумия; и в третьей книге, наконец, я поняла, что решаю, жить или умереть”7. Последующие работы Сэкстон хоть и будут в значительной степени продолжать работу в исповедальном направлении, но вместе тем будут началом других творческих проектов, так или иначе меньше связанных с теми идеями личной лирики, которые интересуют меня в этой работе.
Для определения избранного мною предмета исследования англо - американская критика использует сразу несколько терминов - confessional “mode”, “movement” и “genre”, которые часто используются в качестве синонимов8. В своей работе я буду использовать максимально нейтральные термины: исповедальная поэзия, исповедальное направление. Этим я не отрицаю целый пласт критических дискуссий о том, насколько корректно называть исследуемый феномен “направлением”, но скорее уступаю традиции терминологии русской критики, искренне полагая, что право рассматривать исследуемые произведения в конкретном контексте - априорно.
Близость “я” к реальной поэтической личности в исповедальном тексте будет оспариваться в этой работе, однако эта близость, неразделимость создает своеобразную оптику восприятия и построения текста. Идентичность автора становится предметом спекуляции поэтического проекта. Моей задачей является исследование того, каким образом исповедальная поэзия как модус текста работает с авторской идентичностью: возможно ли “считать” идентичность автора через исповедальный текст? Каким образом эта внутритекстовая идентичность конструируется автором, с помощью каких техник?
Упоминаемый в названии моей работы термин “идентичность” требует дополнительного пояснения. “Идентичность” - предмет исследования целого ряда научных дисциплин, включая социологию, психологию, антропологию, политику и многие другие. Это делает сложным даже составление полного определения, хотя возможно выделить главные точки соприкосновения: идентичность как представление о самом себе, концепция собственного “я”, в своей уникальности и целостности. Так, исследования идентичности в сфере литературы оказывается напрямую сопряжено с исследованием саморепрезентации автора в тексте, поэтической техники конструирования концепции “я”1. Для проведения собственного исследования я опиралась на работу Narrative and Identity: Studies in Autobiography, Self and Culture2 (2001), посвященную междисциплинарному подходу к проблеме формирования идентичности через практику нарратива (нарративность - важный аспект исповедальной поэзии), и более общие теоретические труды о феномене идентичности: Identity: A Reader3 (2000), Routledge Handbook of Identity Studies4 (2012), Identity and Form in Contemporary Literature5 6 (2013).
Закономерно, исследования идентичности часто возникают вокруг некоторых проблемных зон, где идентичность объекта вступает в конфликт с некоторой доминирующей нормой, исключающей отождествление с ней. В случае исследования поэзии Энн Сэкстон мы неминуемо сталкиваемся с ярко выраженной в ее текстах гендерной идентичностью, что легитимирует использование литературной феминистской критики и ее вопросов саморепрезентации и идентичности (Feminism and Poetry: language, experience, identity in women’s writing (2004)6.
В первой главе я рассматриваю феномен исповедальной поэзии в контексте предшествующей поэтической традиции и общего литературного и социокультурного фона. Так, я пытаюсь установить литературные предпосылки и процесс становления авторского голоса и саморепрезентации в исповедальной поэзии, находящегося в непосредственном диалоге с другими традициями. Во второй главе я представляю свой анализ поэтических произведений Энн Сэкстон на предмет конструирования в них авторского “я” и обусловленность этого конструирования “исповедальностью” текста. В дополнение к моему основному исследованию я привожу собственные переводы некоторых стихотворений Энн Сэкстон, использованных для анализа в моей работе и не переводившихся на русский ранее.
В качестве теоретической базы в своей работе я прибегаю к источникам критики и теории литературы, относящиеся как к категории непосредственно современных исследуемому феномену, так и современных авторов. Это позволяет рассматривать критику направления в его формации, охватывая внутренние процессы пересмотра и конфликта тезисов.
Материалом исследования является первый сборник Энн Сэкстон - To Bedlam and Part Way Back, опубликованный издательством Houghton Mifflin 22 апреля 1960-го года. Этот выбор основан на том, что именно первая ее книга полнее всего отражает разработку исповедального тона, работы с конкретным опытом: “Так, в первой книге я разрабатывала опыт безумия; во второй книге - причины безумия; и в третьей книге, наконец, я поняла, что решаю, жить или умереть”7. Последующие работы Сэкстон хоть и будут в значительной степени продолжать работу в исповедальном направлении, но вместе тем будут началом других творческих проектов, так или иначе меньше связанных с теми идеями личной лирики, которые интересуют меня в этой работе.
Для определения избранного мною предмета исследования англо - американская критика использует сразу несколько терминов - confessional “mode”, “movement” и “genre”, которые часто используются в качестве синонимов8. В своей работе я буду использовать максимально нейтральные термины: исповедальная поэзия, исповедальное направление. Этим я не отрицаю целый пласт критических дискуссий о том, насколько корректно называть исследуемый феномен “направлением”, но скорее уступаю традиции терминологии русской критики, искренне полагая, что право рассматривать исследуемые произведения в конкретном контексте - априорно.
Исповедальная поэзия Энн Сэкстон, в качестве материала для исследования “идентичности”, представляет, в конечно итоге, особую проблематику. Во-первых, потому что стараясь посмотреть на процесс конструирования идентичности в поэтических текстах сквозь призму их “исповедальности”, мы обнаруживаем что эта “исповедальность” - не больше, чем интересная оптика взгляда на текст. Стихотворения из To Bedlam and Part Way Back являют собой тексты решительной рефлексии, осознания невозможности и даже отрицания самой необходимости аккуратной и правдивой, миметической репрезентации автобиографических событий. Возможность “очистить”, ясно артикулировать своё “я” в литературной форме интимной исповеди, автобиографии, дневника, рассказа “как это было” - принималась феминистическим проектом конца 60-ых и 70- ых1, но никогда не была близка Сэкстон. Ее собственный проект “исповедальной” поэзии включал в себя обращение к автобиографическим нарративам, которые, проходя через скрупулезную работу над формой и поддаваясь играм и законам языка, могли бы осуществиться как уникальный, вызывающий текст.
Такой отказ от понимания исповедального текста как “вместилища” личного опыта делает невозможным в первую очередь обращение читателя к этому тексту в поиске идентичности автора, которую мы могли бы вскрыть или считать. Поэзия Энн Сэкстон - не результат некоторого внутреннего импульса, потребности “освободиться” или даже исповедаться. Ее тексты - пространство абсолютного художественного контроля и продуманных поэтических техник. Это, как мы убедились, не противоречит тому, что тематика этих текстов не может быть главным образом сосредоточена вокруг собственного “я”, саморепрезентации (иначе она бы не стала жертвой обвинений в нарциссизме и самолюбовании). Сэкстон делает это на условиях четкого разделения “я” и поэтического образа себя, как в стихотворении “I have been her kind”, и отказа от прямого взгляда “внутрь” в пользу техники дезориентации, погружения в размытый хаос субъективности как в “Kind Sir: These Woods”.
Таким образом, поэтический образ себя у Сэкстон, созданный ею в условиях отказа от понимания “я” как цельной и герметичной конструкции, представляет собой интересный концепт видения себя. Этот проект поэтической репрезентации порождает образ не столько домохозяйки и мамы в окраинах Бостона, сколько мистическую фигуру, ведьму, отшельницу, пациента психиатрической больницы. Все эти характеристики “ненормальности” находятся в контексте положения Сэкстон в поэтической индустрии и культурного фона своего времени. Доминирующая мужская литературная традиция создавала парадигму, где альтернативой женской “мягкости и чувственности”, становится стиль письма, который можно было бы описать как “сильный”, “грубый”, “жесткий”, то есть - мужской.2 Не мало озадаченная желанием “писать как мужчина” Энн Сэкстон, создавая свой образ сумасшедшей ведьмы, нащупывает способ выйти за рамки этой парадигмы женского-мужского: “такая женщина - женщина не совсем” (“a woman like that is not a woman quiet”). Такие неотъемлемые части идентичности Энн Сэкстон как психическая болезнь и гендер становятся уникальной, проницательной поэтической оптикой. Однажды, прочитав такой отзыв о писательнице Самюэль Джексон - что она писала “как ведьма с метлой, смоченной в крови гадюки” - Сэкстон написала: “Черт возьми, это то, что я хочу, чтобы они говорили обо мне. Я хочу, чтобы люди меня боялись”3. Главной интенцией текстов становятся не стыд, главный механизм исповеди, и не храбрость, которую усматривали в акте письма о “сугубо-личных” проблемах. Скорее, такой интенцией становится предельная осознанность, с решительным и притворно-злобным намеком на колдовство4.
“Исповедальный” проект Энн Сэкстон, создавая поэтический образ себя и открыто исследуя процессы саморепрезентации, стирает и провоцирует границы “я” и “другого”, личного и публичного. Ее поэзия - развивающаяся по законам личного и исповедального текста, созерцает и раскрывает сложность идентичности, конституируя отсутствие или иллюзорность единого и однородного субъекта.
Такой отказ от понимания исповедального текста как “вместилища” личного опыта делает невозможным в первую очередь обращение читателя к этому тексту в поиске идентичности автора, которую мы могли бы вскрыть или считать. Поэзия Энн Сэкстон - не результат некоторого внутреннего импульса, потребности “освободиться” или даже исповедаться. Ее тексты - пространство абсолютного художественного контроля и продуманных поэтических техник. Это, как мы убедились, не противоречит тому, что тематика этих текстов не может быть главным образом сосредоточена вокруг собственного “я”, саморепрезентации (иначе она бы не стала жертвой обвинений в нарциссизме и самолюбовании). Сэкстон делает это на условиях четкого разделения “я” и поэтического образа себя, как в стихотворении “I have been her kind”, и отказа от прямого взгляда “внутрь” в пользу техники дезориентации, погружения в размытый хаос субъективности как в “Kind Sir: These Woods”.
Таким образом, поэтический образ себя у Сэкстон, созданный ею в условиях отказа от понимания “я” как цельной и герметичной конструкции, представляет собой интересный концепт видения себя. Этот проект поэтической репрезентации порождает образ не столько домохозяйки и мамы в окраинах Бостона, сколько мистическую фигуру, ведьму, отшельницу, пациента психиатрической больницы. Все эти характеристики “ненормальности” находятся в контексте положения Сэкстон в поэтической индустрии и культурного фона своего времени. Доминирующая мужская литературная традиция создавала парадигму, где альтернативой женской “мягкости и чувственности”, становится стиль письма, который можно было бы описать как “сильный”, “грубый”, “жесткий”, то есть - мужской.2 Не мало озадаченная желанием “писать как мужчина” Энн Сэкстон, создавая свой образ сумасшедшей ведьмы, нащупывает способ выйти за рамки этой парадигмы женского-мужского: “такая женщина - женщина не совсем” (“a woman like that is not a woman quiet”). Такие неотъемлемые части идентичности Энн Сэкстон как психическая болезнь и гендер становятся уникальной, проницательной поэтической оптикой. Однажды, прочитав такой отзыв о писательнице Самюэль Джексон - что она писала “как ведьма с метлой, смоченной в крови гадюки” - Сэкстон написала: “Черт возьми, это то, что я хочу, чтобы они говорили обо мне. Я хочу, чтобы люди меня боялись”3. Главной интенцией текстов становятся не стыд, главный механизм исповеди, и не храбрость, которую усматривали в акте письма о “сугубо-личных” проблемах. Скорее, такой интенцией становится предельная осознанность, с решительным и притворно-злобным намеком на колдовство4.
“Исповедальный” проект Энн Сэкстон, создавая поэтический образ себя и открыто исследуя процессы саморепрезентации, стирает и провоцирует границы “я” и “другого”, личного и публичного. Ее поэзия - развивающаяся по законам личного и исповедального текста, созерцает и раскрывает сложность идентичности, конституируя отсутствие или иллюзорность единого и однородного субъекта.
