Первоначальный инструмент существования человека – его интуиция, которая напрямую связана с удовлетворением его потребностей, регулируемая тем обществом, в котором ребёнок воспитывается. Интуиция завязанная на первоначальном желании зачастую вступает в конфликт с рациональным логическим мышлением взрослого, доводы которого не могут найти свое место в интуитивно-желанном аппарате ребенка. Однако со временем подчиняясь авторитетно-силовому механизму рациональной окружающей среды, ребенок перенимает рационально-логический стиль мышления и начинает его старательно укреплять, чтобы поскорее стать взрослым и получить достаточные свободы и права для осуществления всё тех же первоначальных желаний и потребностей. Желание познавать мир на своей шкуре через ошибки, через испытание природой, достаточно скоро переходит в необходимость познавать правила социальной жизни, которые построены над миром природы, хотя и содержат прямую с ним связь. Такое ускоренное познание мира, которое лишь ускоряется в современном обществе, создает разрыв между личным чувствованием мира и его оформленностью в языке и разумно-логическом объяснении «взрослом» социальном мире. Отсюда возникает внутреннее противоречие знания о мире, в котором постепенно возрастает разрыв между словом, возникшим от необходимости высказаться о мире, и словом, которое лишь несет в себе закостенелую необходимость быть высказанным лишь для того, чтобы почувствовать себя причастным к социальному миру взрослых. Однако не впадая в некоторые критические формы зависимости от внешней искусственной смысловой среды, у ребенка, ставшего взрослым, остается внутренний аргумент интуиции, который позволяет ему выходить за рамки существующих логических цепей. Чаще всего эта интуиция проявляется на чувственном уровне в виде отчужденности, потерянности, ощущения бессилия и ложности той жизни, в которой новоиспеченный взрослый находится. Множество факторов влияют на то, найдет ли чувственная интуиция выход в старом слове. Для того, чтобы наполнить известное уже слово своим новым ощущением-пониманием, необходимо преодолеть страх ошибки старого понимания, которое было навязано обществом, а также признать своё собственное заблуждение, с которого и может начаться изменение структуры понимания. Однако даже осознав понятие на новом уровне чувственности, необходимо создать новую логическую цепь для выражения-определения нового значения, чтобы появилась возможность передачи смысла другому человеку. Это необходимо для взаимодействия с другим, который придаст моему сугубо личному ощущению отдаленный признак объективности, а значит упрочит мое понимание как некую претензию на всеобщую истину. Таким образом, мы затрагиваем сразу же несколько проблем, необходимость решений которых затрагивает всех и каждого, кто не впадает в абсолютные зависимости от тех или иных точек зрения, и продолжает вечное движение между противоположными точками сознания, между да и нет.
Первая проблема – разрыв между личным чувственно-интуитивным восприятием мира, и его логически-разумным оформлением признанным обществом. Переходя на уровень упрощенной формулировки – разрыв формы и содержания.
Вторая проблема – осознав через личные переживания чувств отторжения и непонимания, то есть признав наличие первой проблемы, возникает необходимость создания нового смысла, который будет иметь прямую связь с личным переживанием. При этом необходимо выстроить логически определенную цепь, чтобы ухватить интуицию в словесной форме и провести связь между чувством и словом. В этом месте сразу же возникает масштабная проблема объяснения слов через слова, которые необходимо объяснять через другие слова и т.д. Поэтому очевидна необходимость в постоянной проверке актуальности логической цепи, и критическое к ней отношение, которое подскажет, нужно ли разрушать старую логическую цепочку из-за отсутствия её стремления к полноте передачи нашего чувства в слове.
Третья проблема – даже уловив новую связь между новым личным переживанием и обновленным словом которое теперь наполняется личным переживанием, необходимо иметь возможность передачи своего субъективного понимания другому субъекту для создания объективности, которое подтвердит нашу связь с миром через другого.
Обозначив данные проблемы как насущные проблемы языка, лежащие в основе сущности человека, мы можем позволить себе искать ответ в любой области, которую выбираем для приближенного рассмотрения. И теперь мы можем перейти к рассмотрению темы комического в поисках возможных решений поставленных проблем.
Но если подводить под всем вышесказанным черту, греки действительно сказали всё. По крайней мере, следуя классическим определениям комического у Аристотеля, как безобразного, но безобидного, и у Демокрита, как всего суетного, то есть имеющего слишком большое значение, можно понять, что наше понимание комического углубилось, но не изменилось, поскольку нам смешно всё, что безобразно, а безобразно всё, в чем можно усмотреть пустоту за высоким содержанием. Однако, если кто-то понял что-то до вас, это не снимает ответственности понять это самому и продолжить понимать, со смехом, чтобы понимание никогда не превратилось в пустую форму без содержания, без плодотворного низа Рабле, без живой души Бергсона, без настроения Бибихина, без бессознательного остроумия Фрейда.
Пока человек не вернулся в лоно, откуда он вышел, пока он обречен творить слово, в смехе он будет находить свою свободу, свое безумие, которое необходимо для возвращение к чувственности, к телесности, к самому себе. Поэтому будем продолжать смеяться и продолжать творить слово, которым мир творит через нас.
1. М. М. Бахтин «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса»-М.: «Букинист» - 1990.
2. А. Бергсон «Смех»-М.: «Искусство» - 1992.
3. В. В. Бибихин «Мир»-Спб.: «Наука» - 2007.
4. З. Фрейд «Остроумие и его отношение к бессознательному»-Спб.: «Азбука» - 2015.