Содержание 2
Введение 3
Глава 1. Сказка как детский жанр, где добро побеждает зло 13
Глава 2. Сказки «с плохим концом»: проблема сюжета и жанра. Анализ материала 22
2.1. Материал исследования: характеристика источников, количественные данные 22
2.2. Проблема жанровой классификации сказок с «плохим концом» 27
2.3. Проблема описания сюжета в сказочных указателях. Варианты финала 31
Выводы 52
Глава 3. Выбор финала сказки: сказочник и его речевые стратегии 55
3.1. Сказка как речевой жанр 55
3.2. Речевая стратегия сказочника: выбор финала 61
3.3. Сказка с «плохим» концом и жанр детской «страшилки» 67
Заключение 71
Литература 73
Приложение 1. Список вариантов проанализированных сказок «с плохим концом» по сборникам Н. Е. Ончукова, А. И. Никифорова и ФА СПбГУ 78
Приложение 2. Сюжеты и жанры сказок «с плохим концом» 82
В языке современного мегаполиса, жители которого не знакомы с традиционным фольклором и народным творчеством, бытуют стереотипы употребления слова «сказка» как синонима истории со счастливым финалом. Часто встречаются такие выражения, как «словно в сказке», «сказочный отдых» или «просто сказка какая-то!», когда говорящий хочет выразить свое удовольствие или восхищение. В сети Интернет можно найти множество аргументов в пользу устоявшегося стереотипа: сказки созданы и рассказываются для детей, а детскую неокрепшую психику нельзя травмировать с ранних лет неприятностями. Также нередко упоминается воспитательная роль сказок, на которые возлагается обязанность учить тому, что добро всегда побеждает зло.1
Однако в фольклористике ни один сказочный жанр не определяется через «положительную» концовку, хотя одно из «морфологических» определений волшебной сказки Проппа гласит, что «сказкой может быть названо всякое развитие от вредительства (А) или недостачи (а) через промежуточные функции к свадьбе (С*) или другим функциям, использованным в качестве развязки. Конечными функциями иногда являются награждение (Z), добыча или вообще ликвидация беды (Л), спасение от погони (Сп) и т.д. Такое развитие названо нами ходом».2 Все перечисленные конечные функции несомненно являются «положительным» развитием сюжета. Такие ученые, как В. Я. Пропп и Ю. М. Лотман используют в качестве вспомогательных понятия «хорошего» и «плохого» конца повествования, и об этом будет сказано более подробно далее в работе.
В действительности же сказки с «плохим» концом, конечно, существуют. Без труда мы припомним судьбы Колобка, Снегурочки или подавившегося Петушка. Всем - и тем, кто читал лишь детские сборники сказок и тем, кто записывал сказки в фольклорных экспедициях - не трудно будет привести примеры сказок «с плохим концом».
При отборе материала для исследования у нас неоднократно возникал вопрос, что стоит понимать под сказкой с «плохим» концом. Мы отказались от того, чтобы ориентироваться на собственные впечатления: субъективность усложнила бы отбор сюжетов. Так, с одной стороны, Колобка в одноименной сказке съедают, и это, несомненно, не лучшее для него окончание рассказа; но когда в сказке на сюжет «Морозко» в лесу от холода погибает ленивая и грубая мачехина дочка, слушатель или читатель может посчитать это справедливым возмездием за ее поведение.
Таким образом основанием определения «сказки с плохим концом» в рамках данной работы мы будем считать композиционный прием: негативное событие, происходящее с главным героем сказки в завершении повествования. Принятию подобного решения способствовало то, что тип главного героя и характер событий, происходящих с ним, становились основой для жанровых дефиниций фольклорных нарративов. Так Е. М. Мелетинский предложил использовать как основу жанровой классификации фольклорных произведений тип героя и характер его поступков. Он писал, что в качестве фундамента дифференциации «можно положить сам образ фольклорного героя, особенности центрального героического персонажа».3 Ученый полагал, что образы героев в фольклорных произведениях сильно обобщены, типизированы, и в рамках одного жанра герои будут похожими друг на друга. На этом основании Мелетинский приходит к выводу, что образ главного героя может служить критерием жанровой дифференциации: тип эпического главного героя отличается от сказочного по набору параметров.4 Среди сказочных нарративов мы выберем те, которые заканчиваются плохо для главного героя.
Ю. М. Лотман также упоминал о возможности разделения концовок нарративов на «хорошие» и «плохие». В работе «Происхождение сюжета в типологическом освещении»,5 говоря о мифе как об отправной точке развития сюжетов, Лотман указывает на одно из основных его свойств - цикличность. Цикличность мифа не предполагает четко определенных временных границ в произведении: за рождением следовала смерть, а за смертью - новое рождение. По мере перехода от мифологических нарративов к литературным формам повествование приобретает линейный характер. Произведения, характер которых Лотман определяет как эсхатологический (с явно выраженной тенденцией к композиционному завершению) выходят на первый план, но в таких нарративах отчасти остаются и следы мифа. Эти следы выражаются в том, что смерть героя повествования (или ее эквиваленты, например, сон) не совпадает с концом рассказа, но может происходить в середине сюжета. Если, по мнению Лотмана, принимать мысль о том, что эсхатологическая легенда наиболее близка к мифу типологически, то «конец по своей природе может быть лишь конечным торжеством доброго начала и осуждением и наказанием - злого»,6 пишет Лотман. Эсхатологический конец здесь понимается как божий суд над грешниками - расправа с человеком за его поступки. С подобной схемой мы сталкиваемся в волшебной сказке.
«Счастливый» конец, таким образом, выступает в роли инварианта, а его реализация или не-реализация и есть «хорошее» и «плохое» завершение повествования; в нашем случае - конец сказочного нарратива. Таким образом, характер концовки фольклорных и мифологических текстов попадал в фокус внимания исследователей.
Тем не менее различные определения жанра «сказка» не содержат в себе четкого указания на то, чем будет завершено повествование. Основанием для определения сказки становились самые разные категории: характер повествования, цель высказывания и пр. Ю. М. Соколов, например, дает определение сказки, в котором существенным признаком становится «характер» повествования: «Под народной сказкой в широком смысле этого слова мы разумеем устно-поэтический рассказ фантастического, авантюрно-новеллистического и бытового характера».7 А. И. Никифоров также делает акцент на фантастическом характере, на развлекательной функции и на особенностях композиции сказочного нарратива: «Сказки - это устные рассказы, бытующие в народе с целью развлечения, имеющие содержанием необычные в бытовом смысле события (фантастические, чудесные или житейские) и отличающиеся специальным композиционно-стилистическим построением».8
Таким образом, нас интересует, в определениях каких сказочных жанров учитывался характер развязки. В «Морфологии волшебной сказки» В. Я. Пропп определяет жанр волшебной сказки, во-первых, как последовательность из 31 функции,9 во-вторых, как развитие хода действия от недостачи до ее ликвидации (или от вредительства до его ликвидации)10 и в- третьих, как повествование, отвечающее семиперсонажной схеме.11 Наше внимание в данном случае сосредоточено на втором определении. Ликвидация вредительства - это разрешение «положительное» по определению, как победа «хорошего» над «плохим», поэтому здесь учитывается концовка со знаком «плюс».
В «Русской сказке» Пропп, соглашаясь с определением Никифорова, писал, что сказку нельзя определить через ее сюжет (как рассказ о конкретных героях, об их перипетиях, именно то, что мы наблюдаем в Сравнительном указателе сюжетов), так как один сюжет может бытовать в разных жанровых формах - и в сказке, и в былине.12 Можно, например, сравнить сюжет сказки «История о славном и храбром богатыре Илье Муромце и Соловье- разбойнике»13 и былины «Илья Муромец и Соловей-разбойник»14. При описании волшебных сказок Пропп указывал, что четкая последовательность функций в представленной системе, где сказка - «рассказ, построенный на правильном чередовании приведенных функций в различных видах»,15 должна обязательно завершаться обогащением героя или его воцарением. Однако в процессе чтения СУС на предмет поиска интересующих нас сюжетов мы регулярно встречали нарушения данного композиционного принципа. Таковы, например, сказки «Покойный дружок»16 или даже всем известная «Снегурочка»,17 которые в указателе отнесены к волшебным сказкам.
И в определении кумулятивной сказки Пропп также обращает внимание на композиционное завершение. Он пишет, что кумулятивные сказки подразумевают в завершении «конечную катастрофу».18 На удивление ею «увенчаны» многочисленные тексты, знакомые всем с детства: «Колобок», «Теремок», некоторые варианты сюжета «Кот, дрозд и петух». Однако на том, что «конечная катастрофа» могла оказаться «плохим концом», исследователями, слушателями и читателями внимание не акцентировалось. Наоборот: в 2010 году был принят закон «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», после которого в силу вступила возрастная классификация информационной продукции. К категории продукции 0+ были отнесены материалы, которые допускают изображение физического или психического насилия при условии торжества добра над 19 злом.19
Отдельного рассмотрения с точки зрения концовки заслуживают так называемые трикстерские сказки, по моделям которых построены многие бытовые и сказки о животных. Трикстерские сюжеты отличны от «героецентричности» волшебной сказки (подразумевающей наличие одного главного героя, вокруг которого разворачивается действие), где существует четкое соотнесение героя и его функции, замечает Е. С. Новик. В сказках такого типа повествование складывается вокруг двух центров - трикстера и антагониста, в которых также заложен потенциал к смене ролей, реализующийся в зависимости от создаваемых условий развития сюжета.20 Основной задачей трикстера является добывание какого-либо блага. В ходе этого процесса герой пользуется различными средствами, направленными на устранение препятствий, которые мешают достижению цели. Зачастую этими препятствиями выступают другие герои - антагонисты трикстера. С нашей точки зрения, и трикстер, и антагонист, находящиеся в отношениях соперничества, могут выступать по очереди как главный герой, который в конечном итоге либо выиграет, либо проиграет, так как борьба обязательно должна заканчиваться чьей-то победой. Проигравший изначальный герой также может что-то потерять или вовсе погибнуть.
Так, например, «работает» одна из отобранных нами сказок «О лаптю курё, по куряти гусе».21 Старуха однажды нашла лапоть. Каждый вечер она останавливалась на ночлег у разных людей, и поутру она убеждала хозяев дома, что приходила вовсе не, например, с лаптем, а с курицей. Упрямую старуху было не вразумить, и хозяева сдавались, отдавая ей то, на чем она настаивала. Так постепенно она обманом выменяла лапоть на бычка. Неведомым образом старуха вдобавок обрела упряжку с дровами, и по дороге к ней начали подсаживаться разные животные. В один момент оглобля не выдержала и сломалась, животные ее починить не смогли, а когда старуха сама пошла рубить в лес оглоблю, то звери бычка съели. Старуха осталась ни с чем.
Старуха, выступающая в роли трикстера в начале текста, имеет определенную тактику обретения с каждым шагом все более ценного имущества и заставляет антагонистов совершать действия, выгодные ей самой. Потенциал к обратимости ролей реализуется во второй части сказки, когда звери, видимо, неосознанно становясь трикстерами (старуха по очереди просит их принести замену оглобле, но животные каждый раз приносят негодную для замены деталь), ставят старуху в положение антагониста, создав ей неприятности, но оставшись сытыми.
Таким образом, если посмотреть на сказку с точки зрения ее внутренней структуры, схем, стратегий развития повествования, мы можем сделать вывод, что в определениях сказок разных жанров (кумулятивная сказка, бытовая сказка, сказка о животных и волшебная сказка) учитывался характер развязки. Однако исследователи теоретически указывают на характер концовки, но анализом концовок сказок не занимались. Повторим, Пропп, как уже говорилось, определяет кумулятивную сказку как цепочку действий с «конечной катастрофой», волшебную - через движение сюжета по функциям от недостачи к обогащению и воцарению. Новик определяет трикстерскую сказку через изначальную диалогичность трюка, через суть отношений трикстера и антагониста. Таким образом, в определениях сказочных жанров заложено то, что:
1. Волшебные сказки должны заканчиваться «хорошо» для героя;
2. Кумулятивные - «плохо» для одного или нескольких героев;
3. А трикстерские - то «хорошо», «то плохо».
Нам оставалось бы только проверить действенность определений на конкретном сказочном материале, но остается еще проблема атрибуции сказочных жанров при характеристике конкретных вариантов. Признаки одного жанра в конкретном варианте могут «мимикрировать» под другой: так «в фольклорный животный эпос могут входить сказки, по своим сюжетам аналогичные волшебным, бытовым и анекдотам».22 Грань между бытовой сказкой и сказкой о животных будет очень тонкой, ведь, как отмечал Е. А. Костюхин, «сказки о животных вбирают как приметы жизни животных, так и приметы жизни людей».23 Касаясь, например, сказки о животных, мы будем придерживаться того мнения, что и Ю. Ю. Мариничева в своей диссертации. Сказки о животных, считает исследовательница, нельзя определить через какой-либо один признак; это обязательно будут несколько признаков, наиболее полно описывающих этот жанр со всех сторон, тем самым в совокупности и составляя его неповторимость.24
Итак, предметом данной работы являются композиционные особенности сказок с «плохим» концом в их отношении к конвенциям сказочных жанров. Целью работы мы видим определение типов «сказок с плохим концом» и речевых стратегий сказочника при выборе финала сказок. Под речевой стратегией мы понимаем способы и цели воздействия рассказчика на слушателя.
Объектом исследования будут варианты сказок, которые подходят под наше определение сказок с «плохим концом», то есть сказки, завершающиеся негативным событием (потерей, смертью) для главного героя (или нескольких главных героев) повествования.
Для достижения цели нам нужно было решить следующие задачи:
1. Одной из них было описание истории распространения стереотипа о сказках как об историях с непременной победой добра над злом, вернее, как об историях с «хорошим» концом, адресованных детям. Мы проследили путь сказки как детского жанра в истории их публикации, мнениях критиков, политиков, педагогов.
2. Второй задачей было формирование корпуса вариантов для анализа конкретного сказочного материала. В самом начале исследования мы поняли, что «Сравнительный указатель сюжетов» не сможет помочь в отборе текстов. В сюжетных описаниях СУС не учитывается характер концовки, а лишь инвариант сюжета. Принимая во внимание эту особенность, мы пошли другим путем и начали отбирать корпус сказок через Фольклорный архив СПбГУ. Следующим шагом был поиск дополнительного материала в сборниках «Северные сказки» Н. Е. Ончукова и «Севернорусские сказки» А. И. Никифорова.
3. Варианты сказок «с плохим концом» требовалось атрибутировать в жанровом и сюжетном отношениях. Здесь тоже встретились «подводные камни» в виде сложных компиляций из нескольких сюжетов, а также спорных случаев атрибуции в СУС и даже незафиксированных в СУС сюжетов девяти найденных нами текстов. Все варианты были нужно было атрибутировать.
4. На основе анализа определить типы сказочных нарративов «с плохим концом».
5. Понять, какие цели преследуют сказочники, выбирая «хороший» или «плохой» вариант концовки сюжета. Перед нами встала задача выявления речевых стратегий сказочников, именно поэтому нам были нужны аутентичные тексты, фиксирующие речь информантов. Последняя задача определила еще одно требование к источникам - материалы должны быть аутентичными, т. е. как можно менее редактированными.
Поставленные задачи определили структуру работы.
В первой главе «Сказка как детский жанр, где добро побеждает зло» мы попытаемся найти основания стереотипа о сказке как об истории «с хорошим концом» для детей. В главе «Анализ материала» мы приведем полный список отобранных нами сказок с «плохим» концом из разных источников, проанализируем композиционные особенности сложившегося корпуса , проведем атрибуцию жанра и сюжета каждого варианта.
Сказки с «плохим» концом занимают устойчивую долю в сказочной традиции Русского Севера на протяжении вот уже более ста лет. По нашим подсчетам они составляют 8 процентов от всего корпуса сказочных текстов в каждой отдельно зафиксированной сказочной традиции. Современные полевые исследования продолжают фиксировать варианты сказок с «несчастливым» финалом. Мы задались вопросом, как сосуществуют представление о сказке как об однозначно счастливой истории и сами «несчастливые» сказки.
Мы начали наше исследование с изучения возникновения стереотипа о сказке как об истории со счастливым финалом. Получилось, что переход сказки из устной формы в печатную коренным образом изменил ее аудиторию. Сказка стала детской, ее стали воспринимать как произведение в книжке, причем в книжке для детей. Тем самым она стала агентом воспитания и манипуляции педагогов, которые вслед за А.М. Горьким решили, что детей нужно оберегать от «убийственной» сказочной реальности. В начале XXI века вся печатная, подконтрольная государству продукция для детей стала реализацией правила абсолютной победы добра над злом. И даже при законодательном закрепленном правиле такого рода победы «золотой стандарт» сказок для детей продолжает включать в себя заметный процент историй «с плохим концом».
Во второй главе мы проанализировали записи устных вариантов сказочных сборников Н. Е. Ончукова и А. И. Никифорова, а также сказки из Фольклорного архива СПбГУ. В ходе анализа мы сформировали корпус из 44 аутентичных сказок и атрибутировали каждую в жанровом и сюжетном отношениях. Основанием для отбора текстов послужило рабочее определение сказки с «плохим» концом как нарратива, заканчивающегося негативным событием (несчастьем, потерей, смертью) для главных героев. Мы определили жанровые особенности этих текстов, проанализировав их специфику. Большинство из «несчастливых» сказок относятся к кумулятивному типу (в соответствии с терминологией В. Я. Проппа), реже - к новеллистическим, легендарным и волшебным. Меньше всего «плохо» заканчивающихся сказок среди сказок о животных и трикстерских. Мы заметили, что есть не только сказки, которые всегда заканчиваются негативно («Колобок», «Теремок» и т. п.), но и такие, где возможен вариант благополучного для героев развития событий, и окончание зависит не от конвенций жанра, а от речевых стратегий сказочника.
В третьей главе речевые стратегии и стали предметом нашего рассмотрения. Мы дали им определение: для нас это последовательность связанных между собой речевых действий, направленных на достижение обозначенных говорящим целей. Для этого мы обратились к литературе, касающейся проблем речевого поведения: Л. С. Выготского, Т. А. Ван Дейка, Н. М. Герасимовой. Мы пришли к выводу, что каждый рассказчик так или иначе выбирает для себя речевые средства и композиционное завершение сюжета. Задачи рассказчика могут быть самыми разнообразными: стремление обучить слушателя связной речи и последовательностям действий, пережить свои страхи, тем самым испытав «освобождение» от тревожных чувств, занять слушающего интересной историей, избавив его от переживаний.
Мы понимаем, что только подступили к изучению такого «невиданного» явления, как «сказка с плохим концом». Исследование других сказочных собраний на предмет выявления подобных текстов представляется нам перспективным для более точного понимания их композиционных и жанровых особенностей, а для описания речевых стратегий сказочников, их целей и возможности их достижения при помощи рассказывания историй с «несчастливым финалом».
Источники
Архивы
1. Фольклорный Архив филологического факультета Санкт- Петербургского государственного университета.
Издания фольклорных текстов
1. [БалашовД. М.] Русские народные баллады / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Д. М. Балашова; Общ. ред. А. М. Астаховой. М.: Современник, 1983. 311 с.
2. [Никифоров А. И.] Севернорусские сказки в записях А. И. Никифорова / Изд. подгот. В. Я. Пропп. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. 386 с.
3. [Ончуков Н. Е.] Северные сказки (Архангельская и Олонецкая гг.): Сборник Н. Е. Ончукова // 3аписки Императорского Русского Географического Общества по Отделению Этнографии. СПб., 1908. Т. 33. 643 с.
4. [Афанасьев А. Н.] Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. / Изд. подгот. Л. Г. Бараг, Н. В. Новиков. М.: Наука, 1984-1985.
5. [Карнаухова И. В.] Сказки и предания Северного края: В записях И. В. Карнауховой / Вступ. ст. Т. Г. Ивановой. М.: ОГИ, 2009. 544 с.
6. [Гильфердинг А. Ф.] Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года / Отв. ред. А. М. Астахова; Вступ. ст. В. Г. Базанов. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 732 с.
7. Булатов М. А. Гуси-лебеди: Сборник русских народных сказок, песенок, загадок и скороговорок / Сост. М. Булатов. М.; Л.: Детиздат, 1937. 209 с.
8. Булатов М. А. Русские народные сказки / Сост. М. Булатов. М.: Детгиз, 1935. 91 с.
9. Карнаухова И. В. Сказки бабушки Арины. Петрозаводск: Каргосиздат, 1938. 126 с.
10. Карнаухова И. В. Жар-птица. Петрозаводск: Госиздат Карело-Фин. ССР, 1947. 280 с.
11. Карнаухова И. В. Ненаглядная красота. М.; Л.: Изд-во и 2-я ф-ка дет. книги Детгиза, 1949. 192 с.
Научная литература
1. Адоньева С. Б. Прагматика фольклора. СПб.: Амфора, 2004. 310 с.
2. Адоньева С. Б. Суженый - ряженый - animus - бес // Категория ненастоящего времени. СПб.: «Петербургское востоковедение», 2001. С. 77-100.
3. Амроян И. Ф. Типология цепевидных структур. Тольятти: Междунар. акад. бизнеса и банк. дела, 2000. 122 с.
...