0. Введение 4
0.1. Местоимение как часть речи и его роль в языковой среде 4
0.2. Лингвистическое понятие местоимения 9
0.3. Местоимения в контексте речевой коммуникации 10
0.4. Синтаксическая роль личных местоимений 16
0.5. Философский феномен концепта «я» и его лингвистический аспект
0.6. Цели, задачи и методы исследования 19
1. Местоимения в греческом языке. Общие сведения 21
1.1. Личные местоимения 21
1.2. Новогреческие и древнегреческие личные местоимения 24
1.3. Pro-Drop 25
2. Местоимения и Pro-Drop в литературных текстах 28
2.1. Проблема диглоссии 28
2.2. Тексты, использованные для исследования, и диглоссия 40
2.3. Исследование и предварительные результаты 42
2.3.1. Местоименный повтор дополнения 42
2.3.2. Местоимение с предлогом 44
2.3.3. Союз σαν с личным местоимением 45
2.3.4. Анафорическое местоимение που с личным местоимением 46
2.3.5. Промежуточные выводы 46
3. Работа с информантами 47
3.1. Предлог + местоимение в косвенном падеже 47
3.2. μόνο + местоимение 49
3.3. σαν (как), όπως + местоимение 51
3.4. Эллиптическая конструкция 51
4. Корпусное исследование 53
4.1. Корпусная лингвистика 53
4.2. Греческие корпуса 55
4.3. Сложности при работе с КГЯ 59
4.4. Результаты исследования 60
Заключение 69
Библиография 70
Во всех культурах — и восточных, и западных душа рассматривалась как составная часть человеческого единства, в которую входит и тело, и разум. И объединяющим понятием было понятие «душа». Причём вполне можно было мыслить о душе мировой, душе коллективной. Конечно, до определённого момента личная душа была частицей родового или племенного сообщества. Античная культура впервые породила представления об индивидууме (Лосев 1989). Впервые появилось представление о том, что такой атомарный неделимый индивидуум может стать субъектом истории, политики, всего того, что раньше происходило в пространстве племенного сознания (ср. Асмус 1999). Это получилось потому, что рождается невиданный тип цивилизации — цивилизация с самоуправляющейся гражданской общиной в основе. Собственно, гражданин и индивидуум — это почти синонимы для античного мира.
Греческая философия и литература об этом много размышляли. Сократ обозначил идею, что у человека есть некоторая чистая самость, «я», которая должна приобрести моральное лицо и тем самым стать неповторимой частицей Космоса. Для Сократа человек рождается, когда он приобретает знание — знание о том, что он ничего не знает. Но здесь утверждается понятие «я», у которого может не быть знания, но есть самосознание; понятие «я», которому что-то нужно для себя и которое само решает, какова его моральная сущность. Именно от Сократа идут все античные эксперименты с понятием «я». И Платон, и Аристотель, и те, кто пытался сделать «я» абсолютно самопроизвольным, как софисты, и те, кто его растворял в Космосе, — все они предполагали, что точка отсчета — это индивидуальная душа, но она является при этом частицей Космоса. Вот первое великое открытие того, что индивидуум становится носителем общего, и это завоевание греков осталось до сих пор у нас такой неотъемлемой частицей знаний о «я». И всё же в греко-римской культуре «я» должно было получить какую-то «портретную» объективность, чтобы о нем можно было говорить.
Христианство дало миру представление о личности, которая богаче, чем просто самосознание и разум, которая есть глубинное единство переживаний.
В XVII веке Декарт сосвоимсogitoсовершилновый поворот: всё в мире относительно и сомнительно — несомненно только личное «я», причём несомненно в акте самосознания. Вот здесь и появляется понятие чистого «я», и впервые Декарт употребил это понятие — латинскоеego игреческоеεγώ. То есть речь идёт о местоимении, не о понятии. «Местоимение» означает то, что указывается вместо имени (Шелякин 2017: 8.1).
Открытие Декарта в том, что он сказал: пустое «я» — это абсолютно нерушимая субстанция, с которой ни сомнения, никакие-то ошибки опыта поделать ничего не могут. То есть это, по мнению Декарта, непосредственный Божий дар, который отнять невозможно, но который дает нам право с этим чистым «Я» сравнивать любые данные опыта (Асмус 2006). А это ничто иное, как основная процедура науки на самом деле. Как это ни удивительно, не математика, не физика, а именно чистое самосознание, по Декарту, даёт человеку право осуществлять синтез опыта.
Местоимение, как самостоятельная часть речи, занимает особое положение в системе частей речи любого языка. Другие части речи конкретно называют предметы, например существительное, обозначают их признаки, как прилагательное, количество предметов и порядок их при счёте, как числительное. Местоимения отличаются от знаменательных частей речи тем, что они не имеют своего лексического, реального, вещественного значения, не называют и не обозначают предметы и их признаки, а приобретают в речи значение того слова, на которое указывают или вместо которого употребляются. Они обладают уникальной способностью замещать слова других частей речи (ср. Ярцева 1998: 294–295). Как и любая самостоятельная часть речи, местоимение обладает набором определенных морфологических признаков, одним из которых является семантический разряд, постоянный морфологический признак всех местоимений. По значению и грамматическим признакам выделяют следующие разряды местоимений: личные, возвратные, притяжательные, вопросительные, относительные, отрицательные, неопределённые, определительные и указательные.
Местоимение является одним из важных языковых явлений, имеющих первостепенное значение для понимания природы имени существительного. Местоимение можно назвать тенью имени существительного. Одни из местоимений заменяют имена существительные — лица и вещи, другие выражают качества и в этом смысле заменяют прилагательные или глагол (такой, таковой, с соответствующими наречиями: так, этак и пр.). Без личного местоимения первого и второго лица язык обойтись не может, как не может он обойтись и без спряжения. Что такое я? С одной стороны, хотя я абсолютно не может мыслиться во множественном числе, всякое я есть «единственный», «неповторимый», однако оно есть столько же и нарицательное имя как местоимение (т. е. формальное, условное обозначение). С другой стороны, оно есть собственнейшее из собственных имен: хотя и совсем не имя, но вместе с тем самое близкое. Я, как присущее всем тем, которых мы можем назвать мы (т. е. многие я, или ты, т. е. другое я) или вы, но все эти другие «я» имеют имена, о них имеется некоторое представление, их именуют, осуществляют о них суждение. В местоимении же первого лица «я» есть нечто неименуемое и в то же время абсолютно указуемое (ср. Артемова 2017).
Один из основоположников лингвистики как науки В. Гумбольдт (1984: 113) считал, что «местоимения должны быть первоначальными в любом языке, и что представление о том, что местоимения есть самая поздняя часть речи, абсолютно неверно. Представление о чисто грамматическом замещении имени местоимением подменяет в таком случае более глубокую языковую склонность. Изначальным, конечно, является личность самого говорящего, который находится в постоянном непосредственном соприкосновении с природой и не может не противопоставлять последней также и в языке выражение своего «я». Но само понятие «я» предполагает также и «ты», а это противопоставление влечёт за собой и возникновение третьего лица, которое, выходя из крута чувствующих и говорящих, распространяется и на неживые предметы. Лицо, в частности «я», если отвлечься от конкретных признаков, находится во внешней связи с пространством и во внутренней связи с восприятием. Таким образом, к местоимениям примыкают предлоги и междометия. Ибо первые выражают отношения пространства или времени, понимаемого как протяженность, к неким точкам, неотделимым от собственно их значения, а вторые суть просто выражение эмоций. Вероятно, даже, что действительно простые местоимения сами восходят к обозначениям отношения пространства или восприятия. Проведённое здесь различие — тонкое и требует особо тщательного подхода, ибо, с одной стороны, все слова, обозначающие внутреннее восприятие, как и слова, обозначающие внешние объекты, образуются описательно и в целом объективно. Разбираемое различие основывается лишь на сущности обозначения, которую составляет действительное выражение восприятия определённой личности. С другой стороны, в языках могут существовать и действительно существуют такие местоимения и предлоги, которые происходят от вполне конкретных признаковых слов. Лицо может обозначаться чем-либо, связанным с понятием лица, а предлог аналогичным образом — именем, значение которого сходно с предложным; так «за» может быть образовано от «спины», «перед» от «груди» и т.п. Возникшие таким образом слова могут настолько измениться с течением времени, что становится трудно решить, производны они или первоначальны. Но даже если некоторые подобные случаи являются спорными, все же нельзя отрицать, что каждый язык первоначально должен был обладать такими словами, отражающими непосредственное ощущение личности. ФранцуБоппу, немецкому лингвисту, основателю сравнительного языкознания принадлежит важная заслуга обнаружения различия между двумя типами непроизводных слов и введения того из этих типов, на который до тех пор не обращали внимания, в учение об образовании слов и форм» (Шелякин 2017: 8.1).
«Я» не может быть ничем определено. Кант считал недвижным в «я» то, что он называл трансцендентальным единством сознания, в противоположность субъективному, психологическому «я», т. е. его отдельным состояниям. Как местоимение, имеющее определённую задачу в языке — выявлять онтологическую основу слова, «я» есть онтологический жест, имеющий первостепенное принципиальное значение. В нём выявляется онтологическая реальность слова, язык из «я» и чрез «я» переходит ко всякому «ты» и «он» и т. д. «Я» есть корень языка (Бенвенист 1974: 38, 288).
Все личные местоимения — это варианты «я», его отражения: «ты» — это другое «я», «мы» — многие «я», «он», «они» это те, которые имеют природу «я»: не сознание и не «одушевленность» (это вторичные определения, состояния «я»), но бытие. Про всякое «я» может быть сказано и «ты» и «он», хотя и не наоборот, не всякое «он» может быть обращено в «ты» и «я». Значит, смысл личного местоимения и его первоосновы «я» шире, чем только выражение личного самосознания, «одушевленности». Оно есть и выражение бытия, онтологический жест, что и делает понятным местоимение третьего лица в своем особом качестве: гений языка, логос, безошибочно свидетельствует, и надо прислушиваться к этому свидетельству (ср. Гармажапова 2009).
Итак, местоимение не выражает никакой частной идеи о качестве, но оно есть словесное свидетельство о сущности, которой принадлежит бытие и все его качества. Поэтому местоимение, сравнительно со словом, ничего не означает, не содержит никакой краски бытия, и, однако, может всё означать в своей безликой, бескрасочной глубине. Местоимение есть символ ноуменальности, жест в слове. Местоимение есть именно такой ознаменовательный символ; не мир его говорит в нас, но мы его говорим, обозначая некоторые исходные установки, положения: «я», «ты», «он».
0.2. Лингвистическое понятие местоимения
Европейская грамматическая традиция, восходящая к античности, рассматривает местоимение как одну из частей речи; эта трактовка местоимения сохраняется и в академических грамматиках (например, латинского и греческого языков). В современной лингвистике местоимение определяется более сложно как лексико-семантический класс знаменательных слов, в значение которых входит либо отсылка к данному речевому акту (к его участникам, речевой ситуации или к самому высказыванию), либо указание на тип речевой соотнесённости слова с внеязыковой действительностью (Ярцева 1998: 294–295).
Значимость местоимений в антропоцентрическом пространстве (координаты — «я — здесь — сейчас») как феномена языка, определяющего факт порождения речи, связующего звена («буфера») между языком и речью, то есть инструмента перевода системных средств в план их речевого использования, несомненна и неоднозначна. Изучение «я» делает актуальным рассмотрение состава указанных местоимений в плане реализации их семантического потенциала в художественном дискурсе. Предметом рассмотрения являются особенности данных местоимений, многообразные варианты проявления оттенков местоимений «я» в условиях их дискурсивного употребления.
Личные местоимения семантически отличаются от остальных местоимений тем, что у них нет заместительной функции (кроме местоимения «он», обозначающего лицо, которое остается за пределами речевого акта). С остальнымиразрядамиличныеместоименияобъединяетуказательноезначение, так как личные местоимения указывают не на предмет или признак, а на роль местоимения в речевом акте. Таким образом, если у местоимений денотат переменный, то у личных местоимений — постоянный.
Признавая наличие постоянного значения у местоимений, можно выявить семантические особенности личных местоимений. От всех других местоимений личные местоимения 1-го, 2-го лица отличает их непосредственное отношение к речевому акту (ситуации речи), то есть выполнение роли «буфера» между языком и речью. Они являются средством функциональной организации высказываний о конкретных фактах реальной действительности и, таким образом, выполняют функцию перевода «абстрактной системы языка в сферу актуализированной речи», занимая важное место в формировании конкретных высказываний.
Чтобы выполнять такую функцию, личные местоимения должны обладать специфической семантикой, независимой от контекста, — это способность личных местоимений называть разные позиции в речевой ситуации: говорящего лица (я) / совокупности множества лиц, передаваемой от лица говорящего (мы); слушающего лица (ты) / совокупности лиц в адресатной позиции (вы). Таким образом, двойственность личных местоимений проявляется в том, что они являются коммуникативными элементами речи, но при этом системно связаны с языком, так как имеют внеконтекстное значение.
Местоимения признаются всеми как один из разрядов слов, употребляемых вместо названия предмета или лица. Местоимение заменяет существительное и употребляется отчасти для краткости, отчасти во избежание повторения, а отчасти для того, чтобы уклониться от четкой формулировки мысли. С точки зрения грамматики очень важно, что «я» — первое лицо, а имя стоит в третьем лице, что во многих языках проявляется в форме глагола (см. также Майтинская 1969: 147 сл.).
0.3. Местоимения в контексте речевой коммуникации
Участие в речемыслительных операциях — особая функция личных местоимений, отличающая их от других разрядов местоименных слов. Личные местоимения, являясь дейктическими знаками, содержат в своём значении отсылку к участникам речевой ситуации и являются единственным адекватным средством обозначения говорящего и слушающего, а также косвенных участников всякой языковой коммуникации. Но, кроме основных своих «местоименных» значений (обозначение говорящего и слушающего), местоимения могут иметь так называемые «неместоименные» значения, которые они получают в контексте, например, художественных произведений.
Относительно личных местоимений контекст приобретает совершенно особое значение. Разнообразные семантические и экспрессивные оттенки, появляющиеся у личных местоимений в контексте, открывают неограниченные возможности использования их литераторами. По богатству экспрессивных красок этот разряд местоимений занимает одно из первых мест. Отмечая особую частотность личных местоимений в художественной речи, обычно указывают на экстралингвистические факторы этого явления: содержание, конкретность повествования, стремление писателей избежать повторения. В то же время писатели и поэты считают личные местоимения своеобразным источником речевой экспрессии.
Местоимения относятся к разряду указательных слов с постоянно меняющимся референтом в зависимости от субъекта, обстановки и ситуации речи. Из референциальных особенностей личных местоимений вытекает одна из их функций — идентификация референта. Личные местоимения называют «знаками особого типа, функция которых заключается в представлении говорящего или слушателя как индивида, взятого в его единственности», то есть личные местоимения являются представителями личности. Более того, местоимение «я» отсылает к автору речи как к тому, ктоидентичениндивидуализированнопредставленномуучастникусобытия.
Характер значения местоимения «я» определяет и его референциальные особенности — как правило, оно имеет референтное употребление, то есть относится к индивиду, раскрывающему себя посредством местоимения «я». Кроме того, местоимение «я» употребляется в составе таких словосочетаний, как «настоящее я», «искреннее я», где обнаруживает значение самости отдельно взятой личности, ее уникальности, индивидуальности в многообразии ее проявлений.
Личные местоимения участвуют в реализации речевых стратегий сближения с собеседником (адресатом) или дистанцирования от него; могут усиливать восприятие сказанного и оценивать ситуацию, включаясь в риторические приёмы, доминировать в регламентации смысла институциональных дискурсов и многое другое. Личное местоимение как дейктическое слово, соотносимое с текстом и с внешним миром, является и дискурсивным словом, имеющим широкий спектр значений, каждое из которых может быть охарактеризовано в проекции на определённый вид дискурса или дискурсивную практику, не получившую институциональной нормативной закреплённости.
Чувствительность к контексту личным местоимениям свойственна не меньше, чем любым другим словам. Местоимения способны корректировать смыслы и оценку сказанного через выстраивание необходимых говорящему когнитивных ходов, участвуя в комбинации когнитивных процедур как коммуникативно значимых стратегий и тактик общения. Эта группа слов активно включается в моделирование процесса общения и способна проявлять статус коммуникантов через понимание критериев выбора типа означивания (референтного или нереферентного) в передаваемой информации.
Местоимения активны в организации речевых действий интерсубъектного характера. С этим фактором связан характер оценки, её рассмотрение в аспекте воздействия на слушателя с целью вызвать у него определенное эмоциональное состояние.
Местоимения могут участвовать в передаче модальных отношений и сами создавать такие отношения. Местоимения в дискурсе перестают быть нейтральными средствами связи, их когнитивная и коммуникативная роль отражает свойства национального менталитета и связанных с ним традиций. Организуя смысловое пространство, личные местоимения коррелируют как с личностью (в широком спектре характеристик), так и с типом дискурса. В такой двойственности можно усмотреть новые резервы когнитивно-дискурсивной квалификации местоимений.
Если проанализировать выразительные возможности личного местоимения «я», то станет очевидным, что местоимение является одним из наиболее употребляемых слов языка, о чём свидетельствуют частотные словари не только русского, но и других языков. Местоимение «я» является, как известно, личным местоимением первого лица единственного числа и обозначает говорящего, то есть «я» — это знак, а первое лицо, единственное число — это понятие. Именно в этом значении оно и употребляется практически в каждом нашем предложении и в каждой нашей мысли. Функция его кажется вполне определённой и ясной. Но, будучи очень часто употребляемым, это местоимение в устах каждого человека, который произносит его, способно менять оттенки своего значения. В силу своей абстрактности и зависимости от контекста, оно способно представлять любое говорящее лицо, а, значит, денотат этого слова варьируется в зависимости от ситуации или контекста, в котором это местоимение употребляется. Местоимение «я» может иметь следующие наиболее распространенные контекстные значения: значение «личность», «индивидуум»; утвердить своё «я», не потерять своё «я»; значение «любой, всякий человек» обобщённое значение местоимения «я», то есть возможность при схожей ситуации отнесённости к любым другим лицам: «Я — человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Как правило, в выражениях типа «не потерять своё «я»» подсознательно приписывается этому «я» качества, являющиеся неоспоримыми достоинствами человека, такие как ум, благородство, независимость и т.д.
Но, если, одни авторы вкладывают в местоимение «я» философский смысл, видят в нём суть человеческой натуры, говорят о лучших качествах её «я» (ср. Шелякин 2017), то другие приписывают тому же самому «я» признаки излишней самовлюблённости, переоценки собственных достоинств, проявление нескромности (Гармажапова 2009). В разговорном стиле, лишённом лиризма, употребление местоимения «я», и в особенности его навязчивое повторение, создают неблагоприятное впечатление.
Здесь на передний план выходит понятие эгоцентризм (ср. Падучева 2018). В лингвистическом аспекте личность понимается нами как лицо, индивид, субъект, персона, самость. Личным местоимениям присущ эгоцентризм, который связан с понятиями «эгоцентрическая речь», «речь внешняя» и «внутренняя». Понятие лингвистического эгоцентризма сформулировано в соответствии с учетом того, что эгоцентризм смыкается с функцией индивидуализации и толкуется нами в широком и узком смысле. В широком смысле эгоцентризм трактуется как понятийная категория (категориальное значение понятийного характера), организующая эгоцентрическое поле разноуровневых языковых единиц, центральное место в котором занимает класс местоимений, а его ядром является личное местоимение «я». В узком смысле эгоцентризм понимается как семантическое свойство местоимения «я»: сосредоточение говорящим внимания на своей личности в «я-высказываниях», ориентированных на передачу мыслей личности о самом себе.
Эгоцентризм свойственен всем разрядам местоимений, однако максимальное проявление эгоцентризма характерно для разряда личных местоимений, где эгоцентризм составляет понятийное ядро их лексического значения. Остальные местоимения проявляют эгоцентризм косвенно (опосредованно) по отношению к «я», которое является «точкой отсчета», первичным и прямым выражением эгоцентризма (ср. Падучева 2018).
Собственно, понятие «эгоцентризм» основывается на более широком понятии «эгоизм», трактуемом в словарях как «себялюбие, предпочтение личных интересов интересам других, общественным интересам». Общепринятое понятие эгоцентризма — отношение к миру, характеризующееся сосредоточенностью на своем индивидуальном «я».
Местоимение второго лица «ты» обозначает лицо, к которому обращается говорящий, т. е. собеседника. Однако при утрате своих местоименных значений оно может выступать и в роли первого лица (формально сохраняя форму второго), и в роли третьего (например, при обобщенном обращении). Одно из распространенных контекстуальных значений местоимения «ты» - непредвзятость взгляда на себя, взгляда «со стороны». Также, как и местоимение первого лица «я», местоимение «ты» может использоваться как средство олицетворения и, как средство обобщения. Такой прием часто используется в поэзии, в народных пословицах, в лирических отступлениях.
В «мы» всегда преобладает «я» и это «я» подчиняет себе элемент «не-Я» в силу своего свойства трансцендентности. Местоимение «мы» имеет категориальную семантику множественности («я+Х»): называются два или более лица, включая говорящего.
В «мы» нет явного выражения совокупности однородных предметов, речь идет о разнородных составляющих («я + ты»; «я + вы» — инклюзивное «мы»; «я + они» — эксклюзивное «мы»). Так как в лексическое значение «мы» добавляется компонент «я + другой»), то можно говорить о понятии «альтруизма» в местоимении «мы». В отличие от эгоцентризма альтруизм понимается как бескорыстная забота о благе других. Лингвистический альтруизм здесь является семантическим свойством местоимения «мы», которое выражается в способности говорящего принять на себя коммуникативную ответственность за действие (ментальное или физическое) других лиц в «мы-высказываниях», нивелирование собственной личности.
Местоимение первого лица множественного числа «мы» обычно служит для выражения единства говорящего с другими лицами. «Мы» имеет несколько конкретных различий в своих словарных значениях: мы = я + ты, я + вы, я + он (она), я + они, то есть я + другие. Местоимение «мы» также часто используется в значении других личных местоимений, так как способно заменить любое из них. Наиболее распространена местоименная транспозиция «мы = я», которая проявляется в различных ситуациях и преследует разнообразные цели. Транспозиция «мы =я» чаще всего используется, как говорилось выше, в научном стиле. Это объясняется тем, что авторы научных трудов стараются придать наибольшую объективность своим работам.
Местоимения третьего лица «он», «она», «оно», «они» также имеют свои экспрессивные значения. Одно из распространенных таких значений — вражеская сила, что-то негативное в сознании говорящего. Употребление местоимений «он», «она», «оно», «они» для обозначения каких-либо высших сил дало широкий простор для распространения подобных значений и на многие другие объекты или субъекты речи, и диапазон таких значений необычайно широк: от любого таинственного, непонятного, загадочного объекта-субъекта, до обозначения этим местоимением близкого человека для возвышения его и выделения из общей массы. Местоимения третьего лица могут использоваться в значении других личных местоимений.
0.4. Синтаксическая роль личных местоимений
Синтаксической особенностью личных местоимений является то, что они лишь в исключительных случаях определяются именами прилагательными и словами других частей речи, выступающих в роли определений. Поскольку личные местоимения указывают на лицо или неодушевлённый предмет и заменяют существительное, то из этих функций вытекает их синтаксическая роль. В предложении личные местоимения являются чаще всего подлежащим или дополнением (Касевич 1977).
В лингвистическом аспекте личность понимается нами как лицо, индивид, субъект, персона, самость. Личным местоимениям присущ эгоцентризм, который связан с понятиями «эгоцентрическая речь», «речь внешняя» и «внутренняя». Понятие лингвистического эгоцентризма сформулировано нами в соответствии с целями исследования с учетом того, что эгоцентризм смыкается с функцией индивидуализации и толкуется нами в широком и узком смысле. В широком смысле эгоцентризм трактуется как понятийная категория (категориальное значение понятийного характера), организующая эгоцентрическое поле разноуровневых языковых единиц, центральное место в котором занимает класс местоимений, а его ядром является личное местоимение «я». В узком смысле эгоцентризм понимается как семантическое свойство местоимения «я»: сосредоточение говорящим внимания на своей личности в «я-высказываниях», ориентированных на передачу мыслей личности о самом себе.
Эгоцентризм свойственен всем разрядам местоимений, однако максимальное проявление эгоцентризма характерно для разряда личных местоимений, где эгоцентризм составляет понятийное ядро их лексического значения. Остальные местоимения проявляют эгоцентризм косвенно (опосредованно) по отношению к «я» (которое является «точкой отсчета», первичным и прямым выражением эгоцентризма).
Собственно, понятие «эгоцентризм» основывается на более широком понятии «эгоизм», трактуемом в словарях как «себялюбие, предпочтение личных интересов интересам других, общественным интересам». Общепринятое понятие эгоцентризма — отношение к миру, характеризующееся сосредоточенностью на своем индивидуальном Я. Обозначим это понятием эгоцентризм.
В «Мы» всегда преобладает Я и это Я подчиняет себе элемент не-Я в силу своего свойства трансцендентности. Местоимение «мы» имеет категориальную семантику множественности («я+х»): называются два или более лица, включая говорящего. В «мы» нет явного выражения совокупности однородных предметов, речь идет о разнородных составляющих («я + ты»; «я + вы» — инклюзивное «мы»; «я + они» — эксклюзивное «мы»). Так как в лексическое значение «мы» добавляется компонент «я + другой»), то можно говорить о понятии «альтруизма» в местоимении «мы». Альтруизм понимается как бескорыстная забота о благе других. Лингвистический альтруизм, в нашем понимании, является семантическим свойством местоимения «мы», которое выражается в способности говорящего принять на себя коммуникативную ответственность за действие (ментальное или физическое) других лиц в «мы-высказываниях», нивелирование собственной личности.
0.5. Философский феномен концепта «я» и его лингвистический аспект
Местоимение «я» как лексическая (словарная) единица языка на уровне обыденного сознания воспринимается носителями языка как выражение собственной личности («самости»). Понятие или концепт «Я» является одним из наиболее сложных и противоречивых в системе знаний о человеке, хотя он давно изучается в разных науках, но до сих пор его категориальный статус остается неопределённым: как равнозначные употребляются термины «самость», «идентичность», «Эго» в различных значениях. Концепт «я» в философских воззрениях соотносится с понятием личности и самосознанием: в восточной философии понимается как единство «я-тела» и «я-души» (с приоритетом телесного); в западноевропейской философии (не считая марксистской) преобладает взгляд на концепт «Я» как духовную сущность: я — душа (Р. Декарт), «я» рефлективное и экзистенциальное (И. Кант). В психологии категория «я» связывается с различными концепциями личности (Артемова 2017).
Уникальность местоимения «я» как лингвистического феномена определяется, во-первых, неразрывным единством говорящего и личности («говорящая личность» или «говорящее лицо»), во-вторых, высшей степенью индивидуализации личности, в-третьих, коммуникативной ориентацией речевого содержания на речевое функционирование и, наконец, отнесенностью я-высказываний к прагматическому уровню языка. Анализ теоретических аспектов феномена местоимения «я» показал негомогенность его семантического (смыслового) содержания. Семантическая структура личного местоимения «я» как словарной единицы (на языковом уровне) представлена двумя «ядерными» семами — семой «говорящий» и семой «собственная личность» (самость). Грамматический статус семы «говорящий» препятствует нелингвистическому сознанию воспринимать местоимение «я» в его основном словарном значении — языковой знак «я» прочно ассоциируется с представлением о собственной персоне (самости).
Местоимение «я» выступает как семантически первичное по отношению к местоимению «мы», включающему «я» в свою семантическую структуру. В составе местоимения «я» (говорящий + личность) в его текстовой реализации актуализируется «личность».
Семный состав местоимения «мы» характеризуется наличием в нем инклюзивного «я» (носителя эгоцентризма), которое, сохраняя изначальную семантику «ego», в сочетании с семой «другие лица» становится носителем альтруизма, благодаря чему в местоимении «мы» при варьировании его инвариантного (основного) значения (транспозициях) в дискурсивном употреблении происходит взаимодействие эгоцентризма и альтруизма в разной степени их проявления.
0.6. Цели, задачи и методы исследования
Настоящая дипломная работа посвящена двум аспектам употребления личных местоимений в новогреческом языке. Поскольку новогреческий относится к языкам типа Pro-Drop, одной из целей стало выяснение условий, при которых местоименное подлежащее не опускается. Вторая цель близка к первой — выяснить, при каких условиях употребляется сильная форма личного местоимения.
Для достижения этих целей ставится следующий комплекс задач:
1. Проанализировать употребление местоименного подлежащего и сильных форм личного местоимения в избранных литературных текстах и определить возможное влияние диглоссии на выбор местоименного подлежащего и ударной формы.
2. Провести анкетирование носителей языка с целью выяснения факторов, влияющих на употребление местоименного подлежащего и сильной формы местоимения в повседневной речи.
3. Определить, в какой степени проведение корпусного исследования может способствовать достижению поставленных целей.
Поставленные задачи и отобранные материалы во многом предопределили и цели исследования. Помимо традиционных методов анализа литературного текста, используются методы полевых исследований (анкетирования) и корпусного исследования.
В настоящей работе была предпринята попытка подойти к поставленной проблеме с трёх сторон: путем сплошной выборки случайно выбранных литературных текстов, с помощью анкетирования информантов и в рамках корпусного исследования.
В целом, результаты, полученные с помощью каждого из подходов, совпали, и удалось формализовать случаи, когда употребляется сильная форма местоимений:
1. Анафорическое местоимение που
2. Сравнение (с союзом σαν/как)
3. Местоимения с предлогами από, σε, με, προς
4. Сравнение
5. Эллиптическая конструкция
Крайне важным представляется тот факт, что указанные критерии релевантны как для текстов на димотике, так и на кафаревусе.
Оказалось, впрочем, что использованные методы плохо подходят для формализации случаев употребления местоименного подлежащего, и проблема пока остается открытой.
Кроме того, благодаря проведенному исследованию проявился ряд недостатков корпуса, осложняющих процедуру получения требуемых результатов. В частности, это грамматическая омонимия и невозможность исключить параметры при поиске. Тем не менее, настоящая работа подтверждает, что и в своем современном состоянии корпус оказывается полезен, и многие его недостатки могут быть обойдены путем создания комплекса специальных поисковых запросов.
Артемова О. А. Дейксис и анафора как указательные средства языка: универсальное и уникальное // Нижнева Н. Н. и др. (ред.). Идеи. Поиски. Решения: сборник статей и тезисов X Междунар. науч. практ. конф., Минск, 23 ноября 2016 г. Минск: БГУ, 2017. С. 6–10.
Архангельский Т. А., Кисилиер M. Л. Корпуса греческого языка: достижения, цели и задачи // Индоевропейское языкознание и классическая филология. 2018. T. XXII, № 1. C. 50–59.
Асмус В. Ф. Античная философия. М.: Высшая школа, 1999.
Асмус В. Ф. Декарт. М.: Высшая школа, 2006.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Издательство «Прогресс», 1974.
Борисова А. Б. Местоименный повтор дополнения: синтаксический и прагматический аспекты: На материале новогреческого языка. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. СПб.: СПбГУ, 2005.
Гармажапова Л. А. Контекстуальные значения личных местоимений в русском и бурятском языках // Молодой ученый. 2009. № 2 (2). С. 122–126.
Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984.
Елоева Ф. А. Введение в новогреческую филологию. Учебное пособие. СПб.: СПбГУ, 1992.
Иосифиди Е. А. Отражение билингвизма в поэтическом творчестве Дионисия Соломоса // ActalinguisticaPetropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН. 2011. T. VII, № 1. C. 445–462.
Касевич В. Б. Элементы общей лингвистики. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1977.
КасевичВ. Б. Эллипсиси pro-drop // Acta linguisticapetropolitana. Труды Института лингвистических исследований. 2014. Т. X. Ч. 3. С. 315–323.
Кисилиер М. Л. Новогреческая диалектология: достижения и проблемы // Вопросы языкознания. 2013. T. 2. C. 83–98.
Кисилиер M. Л. Местоименные клитики в «Луге Духовном» Иоанна Мосха. Санкт-Петербург: Нестор-История, 2011.
Кисилиер М. Л. Читая Птохопродрома // Индоевропейское языкознание и классическая филология. 2008. T. XII. C. 240–245.
Кисилиер М. Л., Федченко В. В. О языке новогреческой литературы //тActalinguisticapetropolitana. Труды Института лингвистических исследований. 2011. Т. VII. Ч. 1. С. 409–444.
Кузьмина А. С., Редькина И. О. Личные местоимения в древне- и новогреческом языках // Филологические исследования. 2017. Т. 6. https://academy.petrsu.ru/journal/article.php?id=3243 [дата обращения: 09.04.2021].
Лопашов Ю. А. Местоименные повторы дополнения в балканских языках. Л.: Наука, 1978.
Лосев. А. Ф. История античной философии в конспективном изложении. М.: Мысль, 1989.
Майтинская К. Е. Местоимения в языках разных систем. М.: Наука, 1969.
Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М.: Издательство ЛКИ, 2007.
Падучева Е. В. Эгоцентрические единицы языка. М.: Издательский дом ЯСК, 2018.
Федченко В. В. Свидетельства о греческом языке Константинополя // ActalinguisticaPetropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН. 2016. T. XII, № 3. C. 215–243.
Шелякин М. А. Язык и человек: К проблеме мотивированности языковой системы. М.: «Флинта», 2017. https://culture.wikireading.ru/76998 [дата обращения: 03.03.2021].
Ярцева В. Н. (ред.). Большой энциклопедический словарь. Языкознание. Москва: «Большая Российская энциклопедия», 1998.
Browning R. Medieval and Modern Greek. 2 ed. Cambridge: Camridge University Press, 1983.
Ferguson C. A. Diglossia // Word. 1959. Vol. 15, No 2. P. 325–340.
Horrocks G. C. Clitics in Greek: a diachronic review // Roussou M., Panteli S. (eds.). Greek outside Greece. Vol. 2. Athens: Diaspora Books, 1990. P. 35–52.
Horrocks G. C. Greek. A history of the language and its speakers. London; New York: Longman Publishing group, 1997.
Jeffreys E. M. DigenisAkritis. The Grottaferrata and Escorial versions. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. (Cambridge Medieval Classics. Vol. 7).
Mackridge P. H. Language and national identity in Greece, 1766–1976. Oxford: Oxford University Press, 2009.
Mackridge P. H. The Modern Greek language. A descriptive analysis of Standard Modern Greek. Oxford: OxfordUniversityPress, 1985.
Τριανταφυλλίδης Μ. Νεοελληνική γραμματική (της δημοτικής). Θεσσαλονίκη: Αριστοτέλειο Πανεπιστήμιο Θεσσαλονίκης; Ινστιτούτο Νεοελληνικών Σπουδών [Ίδρυμα Μανόλη Τριανταφυλλίδη], 2002.