Введение
Глава I.Анекдот, миф и притча как элементы структуры романа И.Бояшова «Безумец и его сыновья»
1. Миф в структуре романа «Безумец и его сыновья»
2. Элементы жанра притчи в составе «Безумца и его сыновей»
3. Анекдотическое начало в романе И. Бояшова «Безумец и его сыновья»….43
Глава II.Жанровые стратегии притчи и анекдота в романе И. Бояшова «Повесть о плуте и монахе»
1. Агиографические модели в романе И. Бояшова «Повесть о плуте и монахе»
2. Анекдот и другие фольклорные инкорпорации в «Повести о плуте и монахе»
3. Притча в романе «Повесть о плуте и монахе»
Заключение
Список литературы
Купить

В новейшей русской литературе актуализировалось с одной стороны значение мифотворческого принципа построения художественных текстов, инкорпорации в текст отдельных мифологических мотивов и реминисценций, с другой – значение использования современными писателями внутри одного текста различных жанровых традиций, что оказывает существенное влияние на современный литературный процесс. Так, в соответствии с мифом исследователь И. Н. Зайнуллина рассматривает тексты Д. Липскерова, Л.Петрушевской, Л. Улицкой, Т. Толстой, В. Пелевина, Д. Рубиной и других писателей, О. В. Побивайко – прозу Л. Улицкой, Э. Ф. Шафранская – тексты В. Сорокина. В обозначенном контексте немаловажным является обращение писателей, склонных к мифологизаторству и смешению жанров, к национальной истории, которая, как правило, становится в их творчестве объектом художественной игры. В качестве примера можно привести тексты П. Крусанова («Укус ангела»), А. Ефремова («Любовь и доблесть ИоахимаТишбейна»). Нередко в подобных текстах происходит смешение различных эпох и ощутима игра с художественным временем (например, роман Е.Водолазкина «Лавр»).
Апелляция к мифологическому прежде всего связана с возвращением интереса к мифу и особенностям мифологического мышления. Универсализм мифа позволяет отобразить человеческое бытие через устойчивые модели и переосмыслить современную действительность. Символическая природа мифа дает возможность перейти историко-социальные и пространственно-временные пределы для выражения всечеловеческого содержания, чем обуславливается внимание современных писателей к данному феномену. Думается, этому же служит и использование разных жанровых традиций в рамках одного текста.
Обращение к мифологическим образам, а также художественная игра с русской историей, использование различных жанровых традиций свойственно и петербургскому писателю, историку по образованию – И. Бояшову. В творчестве И. Бояшова можно выделить три главных смысло- и формообразующих начала: миф, анекдот, притчу. Все три начала моделируют художественное пространство; переплетаясь между собой, они демонстрируют сложную картину мира писателя. Низкое – анекдотическое располагается рядом с высоким – притчевым, фольклорные, сказочные формулы перемежаются с книжными (это и включенные в текст житийные элементы, и некоторые формулы древнерусских воинских повестей). Миф накладывается на эту двойственную реальность и изменяет ее в соответствии с замыслом автора. На наш взгляд, это прежде всего связано с философской установкой И. Бояшова, с его концепцией русской действительности, в которой можно увидеть следы русской идеи, мотивы непостижимости сути русского народа логическим образом, платоновские интермедии, отголоски древних языческих верований и средневековой христианской традиции. Следует отметить, что осмысление российской реальности И. Бояшовым в своих художественных текстах это не еще одна интерпретация известной теории об особой миссии русского народа, а «образец самоощущения русской действительности в ее историко-мифологическом сжатии» . Россия для И.Бояшова это нечто иррациональное, нелогическое, абсурдно-курьезное, сакрально-непостижимое. Это территория, где смешиваются «вечное язычество и вечное христианство». Это пространство мифа, в которое попадает и русская история. При этом мифологическое у И. Бояшова концентрируется не только внутри самого текста (мифологические инкорпорирование), но и текст может создавать новый (авторский) миф («Танкист, или “Белый тигр”»). Что касается притчи и анекдота, то у И.Бояшова, с одной стороны, они противопоставлены друг другу (но друг друга не взаимоисключают), с другой – тесно между собой связаны (одно без другого не может существовать). Как правило, носителями притчевого и анекдотического становятся персонажи, но и сама художественная реальность в романах притчево-анекдотична.
В связи с этим представляется необходимым прояснить значения исследуемых явлений – мифа, анекдота и притчи.
К проблемам анекдота, мифа и притчи обращались такие исследователи как В. И. Тюпа, С. С. Аверинцев, Е. К. Ромодановская, Е. И. Пыжова , Е.А.Струкова, С. А. Голубков, А. Ф. Лосев, Е. М. Мелетинский, С.А.Токарев, Ю. М. Лотман, Н. Фрай, Л. Н. Столович и др.
Миф.Литература, исследующая понятие мифа, достаточно разнообразна. Так, А. Ф. Лосев писал, что миф (для мифического сознания) – это наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность; в словах данная чудесная личностная история . Иными словами, миф – это некое представление о мире, в котором сосуществуют обыкновенная и чудесная (фантастическая) его составляющие, облеченное в повествовательную форму, воспринимаемое мифическим субъектом как подлинная реальность. Е. М. Мелетинскийв своей фундаментальной работе «Поэтика мифа» выделил несколько признаков, характерных для мифа: особое мифологическое время, всегда обращенное в некое мифическое прошлое, к временам первотворения; ритуальность (повторение мифического сюжета в обрядах); выстраивание космологической и (в более развитых мифологиях) эсхатологической моделей мира; наличие в мифах циклической модели обновления жизни . Помимо этого, исследователь выделил в литературе XXв. жанр мифологического или мифологизирующего романа. Чертами такого романа Е. М. Мелетинский считал следующие: повторения, наличие двойников, наличие цикличности, внесение в литературный текст ритуально-мифологических моделей (инициация, смена царя-жреца, мотив умирающего и воскресающего бога) и т.д.
С. А. Токарев под мифом понимал народные повествования, в которых присутствуют объяснения явлений жизни человека или природы, так как считал главной чертой мифа этиологическую функцию. Так же, как Е.М.Мелетинский, этнограф отмечал отнесенность мифологических повествований к неким стародавним временам .
В своем исследовании мы будем в основном опираться на концепции мифа вышеупомянутых ученых. Мифопоэтический анализ текстов И. Бояшова будет проводиться с двух позиций: а) архаического, древнего мифа (присутствие мифологических мотивов, образов, структур); б) с точки зрения нового мифа, так как в романах И. Бояшова имеются следы влияния Г. Гарсиа Маркеса (в этом признавался сам писатель ), художественные тексты которого были рассмотрены Е. М. Мелетинским как мифологизирующие.
Обратимся к феноменам притчи и анекдота. Термин «притча» весьма многозначен. О многозначности термина говорит Е. К. Ромодановская в работе «Специфика жанра притчи в древнерусской литературе», где высказывает мысль о том, что многозначность термина «притча» связана в первую очередь с переводной словесностью. Е. И. Пыжова, подробно разбиравшая проблемы жанра и терминологии притчи, отмечает, что многозначность термина наблюдается в славянских языках не в меньшей степени. Исследователь рассматривает значения и определения притчи в различных словарях, в том числе в словаре Фасмера, словарях русского языка, словарях древнерусского языка и других, и приходит к выводу о том, что общим во всех изученных словарях значением притчи является «случай». Е.И.Пыжова считает, что это важно для осознания притчи как литературоведческого термина. Она предлагает свое определение классической библейской притчи, в котором отмечает наиболее существенные для этого жанра признаки: краткость, аллегоричность, иносказательность («которая может оспариваться более поздними интерпретаторами в связи с изменением “речевого события” »), морально-религиозный характер, тяготение к «глубинной премудрости» (Аверинцев. – В. К.), дидактизм, случайность действия.
По мнению С. С. Аверинцева, притче (как дидактико-аллегорическому жанру) свойственно «отсутствие развитого сюжетного движения», «тяготение к глубинной “премудрости” религиозного или моралистического порядка», «возвышенная топика». Персонажи притчи, по мысли ученого, как правило, не имеют индивидуальных внешних особенностей и характеров (в значении определенного набора душевных черт). Следует добавить, что с точки зрения С. С. Аверинцева, притча может выступает в качестве «иллюстрации морального положения», а иносказание, аллегория в ней может отсутствовать, иными словами, история (притча) в таком случае выполняет функцию некоего примера, иллюстрации какой-либо мысли.
Л. И. Кушнарева писала, что притча – это «эпический жанр, представляющий собой краткий назидательный рассказ в аллегорической форме» . В. В. Кусков давал такое определение притчи: «нравоучительный символико-аллегорический рассказ», но вместе с тем притчей он называл и «мудрую сентенцию-изречение».
Многие ученые (В. И. Тюпа, Е. А. Струкова, Д. С. Лихачев и др.) писали о том, что притче присуща установка на всеобщее. Так, Е. А. Струкова отмечала, что жанру притчи свойственно «установление связи события или явления с неким универсальным законом, выявление в этом законе глубинного обобщения, смысла».
В. И. Тюпа, рассматривая жанр притчи в своей работе «Грани и границы притчи», интерпретировал притчу как «особенную культуру высказывания (дискурса) со своей дискурсивной стратегий». Для того, чтобы понять специфику этой стратегии и выявить ее особенности, В. И. Тюпа сравнивал ее с подобными стратегиями – сказанием и анекдотом. Исследователь выделил три критерия, определяющие общность сказания (мифа), анекдота и притчи. Прежде всего все три явления носят нарративный характер, все они изначально были устными, а также являются художественно продуктивными «речевыми жанрами» (Бахтин. – В. К.). Однако при такой схожести жанровых традиций, сказание, притча и анекдот все же разнородны. В первую очередь они «разнятся коммуникативными компетенциями субъектов дискурсии и ее адресатов, а также бытийными компетенциями своих объектов (персонажей)». При этом притча занимает срединное положение между «низким» анекдотом и «высоким» сказанием. Рассмотрим более подробно каждое из названных явлений.
Анекдот. В. И. Тюпа пишет, что анекдот «не обязательно сообщает что-то смешное», но – что важно – «обязательно курьезное: любопытное, занимательное, неожиданное, уникальное», т.е. – нелепое, выбивающееся из привычного. Анекдот обязан развлекать тех, кто его слушает, тем самым открывая им возможность «свободного, игрового», если использовать термин М. М. Бахтина, карнавального отношения к рассказываемому. Следует отметить, что знание, которое передает анекдот, даже если в нем нет вымысла, никогда не имеет претензии на достоверность. Картина мира анекдота индивидуальна, подчеркнуто окказиональна, в ней отсутствует всякий миропорядок, жизнь в анекдоте – это случай, игра. Персонажи анекдота всегда пытаются реализовать свою личность.
Притча. Рассказывание притчи предполагает ее толкование адресатом, с одной стороны, «извлечение некоего урока из сюжета притчи» им же – с другой. Неотъемлемый элемент притчи – это активизация воспринимающего сознания, но надо понимать, что оно не выходит за рамки «нормы», т. е. при интерпретации притчевого содержания адресат не может относиться к нему внутренне свободно, изменять свое отношение к сообщаемому. Картина мира, которая моделируется жанром притчи, требует от персонажа ответственности за сделанный выбор. В такой картине мира персонаж либо стоит на страже некоего нравственного закона, либо преступает его. Таким образом, притча, говорит о всечеловеческом, всеобщем, о том, что «существовало и будет существовать всегда, что неизменно или что случается постоянно». Это отличает ее от сказания и анекдота, которые повествуют о единичных общеисторических событиях (сказание) и о частной жизни (анекдот). Поэтому герои притчи являются «субъектами этического выбора» .
Сказание. Сказание, во-первых, приобщает адресата к своему знанию (при этом оно выступает как достоверное и быть оспорено не может), во-вторых, оно передает знание с целью его сохранения и дальнейшей передачи другим адресатам. Бытие персонажа в сказании определено ролевой картиной мира, характеризующейся строгим миропорядком, в котором каждому, кто достоин сказания, отведена определенная роль (судьба, долг). Исторически сказание восходит ко времени разложения первобытнообщинного (родового) строя и возникновению государственности, далее сказание начинает отображать «архаическое созвучие внутреннего мира героев и их внешней среды» .
Что касается риторики исследуемых явлений то, по мысли В. И. Тюпы, она является риторикой повествовательного текста, но у каждого жанра свои риторические особенности. Так, риторика сказания – это «риторика ролевого, обезличенного словарного слова» ; слово сказания в каком-то смысле «хоровое слово», так как знание говорящего и слушающего общее. Риторика анекдота – «курьезная риторика окказионального, ситуативного» слова; слово анекдота диалогично, а диалог, обыкновенно, образует сюжет в анекдоте. Помимо этого, слово анекдота десакрализировано, имеет личностную окраску. Риторика притчи – «авторитарная риторика императивного, учительного, монологизированного» слова. Участники притчевой коммуникации всегда разделены на поучающих и поучаемых.
В других своих работах В. И. Тюпа исследовал проблему жанровой совместимости анекдота и притчи. Первое на что указывал ученый, это устное бытование притчи и анекдота. Слово «анекдот» в переводе с греческого языка означает «неопубликованный», а притча всегда имела природу «изустного учительства». Именно данная черта обеих жанровых форм является, по мнению В. И. Тюпы, главной чертой их совместимости. Второй важной чертой, общей для анекдота и притчи, ученый называет тенденцию к свертыванию сюжета, его фрагментарность. Другими чертами, сближающими анекдот с притчей, становятся: сжатость характеристик и описаний, неразработанность характеров, простота композиции, лаконизм и точность словесного выражения . Однако так же, как и родственные черты притчи и анекдота, существенны и их различия. Анекдот «редуцирует характер до шаржа», а притча относится к «культурной традиции, не знавшей мышления характерами» ; если персонаж притчи не имеет характера как такового (значим только его нравственный выбор), то персонаж анекдота, являясь объектом эстетического (смехового) наблюдения, не имея развитого характера, выступает носителем немногочисленных, но акцентированных, шаржированных характеристических черт внешности, манеры мышления или поведения. Притча тяготеет к универсализации бытия своих персонажей (герой притчи — это всегда «человек некий, личность вообще» ), анекдот – к их индивидуализации.
Различны и картины мира изучаемых явлений. Картина мира притчи едина и замкнута, носит вневременной, универсалистский характер, картина мира анекдота авантюрна и фрагментарна, в ней владычествует случай, для нее также свойственна «установка на усмотрение уникального, курьезного, случайного» в жизни. В анекдоте совершается «мало или вовсе невероятное», тогда как в притче – «то, что и должно было случиться». Если жанровая ситуация притчи создается иносказательностью рядовых, узнаваемых фактов, отношений, поступков, то жанровая ситуация анекдота возникает в результате инверсии или гиперболизации нормального и привычного .
Таким образом, основываясь на вышеизложенном, можно сказать, что притча – это эпическое произведение нравоучительного характера в иносказательной форме, которому свойственны «тяготение к глубинной премудрости» религиозного или моралистического толка, афористичность, краткость и дидактизм (который, по замечанию Е. К. Ромодановской, являлся главной чертой притчи в литературе Средневековья ), тенденция к универсальному и всеобщему, неразработанность персонажей, сжатость сюжета. Анекдот – это фольклорный жанр, отличающийся краткостью и лаконичностью, конструирующий авантюрную, окказиональную, художественно-фантастическую картину мира, в которой решающая роль принадлежит игре, случаю; рассказывающий не всегда о чем-то смешном и забавном, но обязательно о курьезном, нелепом, неожиданном, индивидуальном; гиперболизирующий обыкновенное и привычное; отличающийся сюжетной фрагментарностью, неразработанностью характеров, акцентированием каких-то внешних черт персонажа или особенностей его поведения/образа мыслей. В нашей работе мы будем придерживаться данных определений притчи и анекдота как жанров.
Актуальность настоящей работы определяется усилением внимания в современном литературоведении к проблемам мифопоэтики и наличия в одном тексте разных жанровых моделей. Данная работа привлекает малоизученный материал (нового писателя) в поле исследования обозначенных явлений.
Новизна работы заключается в том, что впервые представлен структурно-мотивный анализ художественных текстов И. Бояшова, описывающих особенности русского национального бытия, с позиций мифа, анекдота и притчи. На данный момент существует ряд работ, объектом которых выступают романы И. Бояшова, но они застрагивают иные аспекты творчества писателя . Например, Е. В. Задонская, В. Б. Волкова, Д. В. Аристов рассматривают роман И. Бояшова «Танкист, или “Белый тигр”» в контексте современной военной прозы, Д. С. Бычков – роман «Повесть о плуте и монахе» в контексте агиографической традиции.
Предметом исследования являются феномены мифа, анекдота и притчи в творчестве И. Бояшова, объектом – наиболее репрезентативные с точки зрения проблемы функционирования мифа, анекдота и притчи романы И.Бояшова, предметом изображения которых становится русская история и русская действительность: «Безумец и его сыновья», «Повесть о плуте и монахе».
Целью работы является изучение феноменов мифа, притчи и анекдота в структуре романов И. Бояшова и той функции, которую данные феномены выполняют в целом художественного замысла автора.
Из поставленной цели возникают соответствующие задачи:
1. выявление специфики использования И. Бояшовым архаических мифов, включенных в тексты, описывающие русское бытие и русскую историю;
2. исследование структуры художественного текста, содержащего мифологические элементы (языческие, христианские), изучение особенностей мифологизации И. Бояшова как инструмента композиционной организации текста;
3. раскрытие роли жанровых традиций анекдота и притчи в романах И.Бояшова «Безумец и его сыновья», «Повесть о плуте и монахе», а также иных жанровых «вкраплений» (агиография, фольклор);
4. определение функций, которые выполняют феномены мифа, анекдота и притчи в художественных текстах И. Бояшова и их роли в идейно-содержательном аспекте (особенности трактовки И.Бояшовым русской истории и русского национального бытия).
В нашем исследовании были использованы следующие методы:
1. Структурный анализ (исследование структуры художественных текстов, организованной при помощи феноменов мифа, анекдота и притчи).
2. Мифопоэтический, мотивный анализ (анализ мифологических реминисценций и мотивов в текстах И. Бояшова). Под мотивом мы будем понимать вслед за А. Н. Веселовским «простейшую повествовательную единицу» сюжета.
Методологической базой настоящего исследования в плане изучения теории мифа стали работы А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, С.А.Токарева; в плане изучения явлений притчи и анекдота – работы В.И.Тюпы, С. С. Аверинцева, Е. К. Ромодановской, Е. И. Пыжовой, Е.А.Струковой, Е. Курганова.
Структура работы. Данное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы.
Во введении дается обзор научной литературы о феноменах мифа, притчи и анекдота, вырабатываются определения данных явлений на основе изученных источников, обосновываются цели и задачи исследования, определяются научная новизна, актуальность, предмет и объект настоящей работы.
В первой главе «Анекдот, миф и притча как элементы структуры романа И. Бояшова “Безумец и его сыновья”» ведется анализ мифологических мотивов и образов (языческих, библейских), выявляются жанровые элементы притчи и анекдота в романе И. Бояшова «Безумец и его сыновья», определяется роль изучаемых явлений в целом художественного замысла писателя.
Во второй главе «Жанровые стратегии притчи и анекдота в романе И. Бояшова “Повесть о плуте и монахе”» выявляются и описываются связи «Повести о плуте и монахе» с древнерусской книжностью (паратаксис, житийная топика), исследуются притчевое и анекдотическое начала в романе, определяются их функции в конструировании образа российской действительности.
В заключении подводятся итоги и обобщаются результаты исследования.


Купить