Семантико-мотивационное поле «Ложь, обман» в русской языковой традиции
|
Глава 1. Семантическая структура семантико-мотивационного поля «Ложь, обман» и его связи с другими полями 15
1.1. Семантическое членение поля «Ложь, обман» 15
1.1.1. Семантическая структура слов обманывать, обман 17
1.1.2. Семантическая структура слов ложь и неправда 23
1.1.3. Характеристика ядерной зоны и семантических секторов поля «Ложь, обман» 29
1.1.4. Участники ситуации обмана 36
1.2. Смысловые связи поля «Ложь, обман» с другими семантическими областями 37
1.2.1. Ближайшее и дальнейшее семантическое окружение поля «Ложь, обман» 37
1.2.2. Семантические комплексы с участием значения ‘обманывать’ 43
Глава 2. Мотивационная структура семантико-мотивационного поля «Ложь, обман» 50
2.1. Вводные замечания 50
2.2. Принципы мотивационной организации поля 55
2.3. Уровень внешней мотивации 58
2.3.1. Соматический код 60
2.3.2. Речевой код 68
2.3.3. Социальный код 72
2.3.4. Код неспециализированных действий 78
2.3.5. Производственный код 79
2.3.6. Кулинарный код 83
2.3.7. Предметно-бытовой код 85
2.3.8. Игровой код 88
2.3.9. Звуковой код 90
2.3.10. Пространственный код 95
2.3.11. Природно-метеорологический код 97
2.3.12. Зоологический код 100
2.3.13. Мифологический код 101
2.4. Уровень внутренней мотивации 112
2.5. К характеристике лексики со значением любовной измены 120
2.6. Этимологический комментарий к отдельным русским диалектным словам со значением обмана 127
Глава 3. Языковые способы создания образа обмана и лжи в русском фольклоре 137
3.1. Пословицы и поговорки 139
3.2. Загадки 147
3.3. Сказки 149
3.4. Образы Правды и Кривды в стихе о Голубиной книге 151
Заключение 156
Библиография 162
1.1. Семантическое членение поля «Ложь, обман» 15
1.1.1. Семантическая структура слов обманывать, обман 17
1.1.2. Семантическая структура слов ложь и неправда 23
1.1.3. Характеристика ядерной зоны и семантических секторов поля «Ложь, обман» 29
1.1.4. Участники ситуации обмана 36
1.2. Смысловые связи поля «Ложь, обман» с другими семантическими областями 37
1.2.1. Ближайшее и дальнейшее семантическое окружение поля «Ложь, обман» 37
1.2.2. Семантические комплексы с участием значения ‘обманывать’ 43
Глава 2. Мотивационная структура семантико-мотивационного поля «Ложь, обман» 50
2.1. Вводные замечания 50
2.2. Принципы мотивационной организации поля 55
2.3. Уровень внешней мотивации 58
2.3.1. Соматический код 60
2.3.2. Речевой код 68
2.3.3. Социальный код 72
2.3.4. Код неспециализированных действий 78
2.3.5. Производственный код 79
2.3.6. Кулинарный код 83
2.3.7. Предметно-бытовой код 85
2.3.8. Игровой код 88
2.3.9. Звуковой код 90
2.3.10. Пространственный код 95
2.3.11. Природно-метеорологический код 97
2.3.12. Зоологический код 100
2.3.13. Мифологический код 101
2.4. Уровень внутренней мотивации 112
2.5. К характеристике лексики со значением любовной измены 120
2.6. Этимологический комментарий к отдельным русским диалектным словам со значением обмана 127
Глава 3. Языковые способы создания образа обмана и лжи в русском фольклоре 137
3.1. Пословицы и поговорки 139
3.2. Загадки 147
3.3. Сказки 149
3.4. Образы Правды и Кривды в стихе о Голубиной книге 151
Заключение 156
Библиография 162
Понятие «обман» объединяет в себе смыслы, которые соотносятся с разными сферами действительности. В самом общем виде можно определить обман как действие, совершаемое одним человеком (несколькими людьми) с целью намеренного введения другого человека (людей) в заблуждение , и результат этого действия. Действие может быть воплощено как реальный поступок (например, акт мошенничества, любовной измены) и как речевой акт (говорение неправды). Намеренное введение в заблуждение, как правило, инициировано корыстными побуждениями деятеля; однако цель может быть не связана с извлечением прямой выгоды для деятеля (ср. выражения невинное вранье, ложь во спасение'), в иных случаях целеполагание может вовсе отсутствовать (ср. возможность сочетаний невольный обман, случайная ложь).
Обман предполагает связь между ментальными операциями субъекта обмана (предварительным планированием) и их поведенческими реализациями. Лицо, на которое направлен обман (далее - объект обмана), либо производит ментальные операции по распознаванию обмана, либо оказывается неспособным на них, обеспечивая тем самым успешное осуществление обмана. Обман, следовательно, относится одновременно к ментальной и поведенческой сферам.
Укажем коротко еще несколько аспектов, без учета которых определение понятия «обман» не будет сколько-нибудь достаточным. Обман может пониматься как категория истинностная, включенная в логическую оппозицию «истинно» ^ «ложно». В этом аспекте обман - то, что не соответствует действительности (ср. чисто «истинностные» употребления оптический обман ‘несоответствие видимого действительности’ или обман чувств ‘несоответствие испытываемого действительности’). Далее, обман есть нравственная категория, включенная в этическую оппозицию «добро» ^ «зло» . Обманщик нарушает установленные в обществе этические нормы, и его действия вызывают оценку со стороны владеющих понятием об этих нормах людей. С этическим аспектом связан аксиологичекий: обман - «антиценность», противопоставленная таким нравственным ценностям, как правда, совесть, честь. Обман, наконец, может рассматриваться как правовая категория и в оговоренных законом случаях подлежать уголовному наказанию. Феномен обмана, таким образом, является многоаспектным и лежит на пересечении нескольких бытийных сфер, «измерений», в которых существует человек.
Обман и ложь находятся в круге объектов изучения сразу нескольких наук: философии, логики, психологии, семиотики, культурологии. Лингвистика также обращается к этим явлениям. В ряду первых работ, поставивших вопросы об исследовании феноменов обмана и лжи сугубо лингвистическими методами, можно назвать статьи немецкого филолога Х. Вайнриха «Лингвистика лжи» [Вайнрих 1966 (1987)] и американского лингвиста Д. Болинджера «Истина - проблема лингвистическая» [Болинджер 1973 (1987)]. Предмет исследования «лингвистики лжи» - высказывания, не соответствующие действительности. Обе работы появились отчасти как реакция на политизацию и коммерциализацию общественных институтов мира, все более неотступное проникновение политических и рекламных высказываний в обыденный дискурс. Авторы, кроме того, хотят предотвратить возможность повторного столкновения с риторикой нацизма. Оба ученых видят в лингвистических методах инструмент описания того, что именно происходит в языке, когда истина превращается в ложь; лингвист при этом становится «социальным критиком» [Болинджер 1973 (1987): 25].
«Предупредительный» социально-политический пафос, очевидно, не потерял актуальность; в отечественной лингвистике он отчетливо отражается в статье В. И. Шаховского «Человек лгущий в реальной и художественной коммуникации» [Шаховский 2005], насыщенной перекличками с «Лингвистикой лжи» (ср., например: «Слова, которыми много лгут, сами становятся лживыми» [Вайнрих 1966 (1987): 62] и «Ложь закрепляется в семантической памяти языковых знаков», требующих «семантического разоблачения» [Шаховский 2005: 173]; среди примеров в первом случае приводятся слова нация, демократия, во втором - реформа, зачистка и т. д.).
Ложные высказывания изучаются с позиций психолингвистики (например, [Попчук 2006; Шаховский 2005]); лингвопрагматики и дискурсивного анализа (например, [Ленец 2010; Плотникова 2000]). Общий вопрос для такого рода работ - какие лингвистические и паралингвистические сигналы в речи свидетельствуют о ложности того, что говорится; материалом для них могут быть художественные, публицистические, разговорные по стилю тексты.
Другой подход принят в русле когнитивной лингвистики и семантики. Предметом изучения становятся смыслы, которые стоят за языковыми знаками, номинирующими связанные с ложью и обманом явления. Среди отечественных исследователей следует назвать несколько работ. Это статьи участников проблемной группы «Логический анализ
языка» или опубликованные в соответствующих сборниках (Н. Д. Арутюновой «Истина: фон и коннотации», И. Б. Шатуновского «“Правда”, “истина”, “искренность”, “правильность” и “ложь” как показатели соответствия/несоответствия содержания предложения мысли и действительности» [ЛАЯ 1991: 21-30; 31-38], Г. И. Кустовой «Оценки истинности/ложности на материале прилагательных истинный и ложный», А. Д. Кошелева «К описанию универсального концепта ‘Обман-Обмануть’» [ЛАЯ 2008: 159-170; 117-132]). Далее, это работы членов Московской семантической школы
(Ю. Д. Апресяна «От истины до лжи по пространству языка» [Апресян 2008], статьи Нового объяснительного словаря русского языка о семантике слов неправда, ложь, вранье [Апресян В. Ю. 2003], о семантике слов хитрый, хитроумный, плутоватый, лукавый [Богуславская 2003]). Наконец, назовем труды Новомосковской школы концептуального анализа. Статьи А. Д. Шмелева «Врали и лжецы в русской языковой картине мира» [Шмелев 2009] и «Вранье в русской народной этике» [Шмелев 2012] рассматривают семантические различия между глаголами лгать и врать и их дериватами, обнаруживающие различные этические оценки двух основных манифестантов говорения неправды в русском языке. Статья И. Б. Левонтиной «Звездное небо над головой» [Левонтина 1995] посвящена разделению семантики соответствия речи действительности между правдой и истиной и их противопоставлению лжи. К этому ряду примыкает описание правды (в ее отношениях к истине и неправде) как русского культурного скрипта , предпринятое польским лингвистом А. Вежбицкой [Вежбицка 2002] (значительное место в статье уделяется проблеме перевода данного скрипта на универсальный язык семантического описания; ср. его формулировку: «Люди говорят два рода вещей другим людям. Вещи одного рода - правда. Хорошо, если кто-то хочет говорить вещи этого рода другим людям. Вещи другого рода - неправда. Нехорошо, если кто-то хочет говорить вещи этого второго рода другим людям. Плохо, если кто-то хочет, чтобы другие люди думали, что эти вещи - правда»; данный скрипт, как показывает Вежбицка, с точки зрения других культур может выглядеть «экстремальным» [Там же: 11]).
В работах, выполненных в русле когнитивной семантики, внимание исследователей, как правило, сосредотачивается на отдельных словах русского литературного языка, наиболее глубоко воплощающих концепты, за которыми стоят обманные явления; задача очертить круг лексики, формирующей какое-либо крупное семантическое образование, выражающее «обманные» смыслы, не ставится.
Наиболее полно лексика «мнимого (обманного) мира» представлена Ю. Д. Апресяном [Апресян 2008]: кроме полнозначных лексем, отмечаются некоторые служебные слова (будто, якобы и др.), некоторые морфемы (псевдо-, квази- и др.), грамматические формы (например, сослагательное наклонение) и интонационные конструкции. Среди полнозначных слов круг лексики «мнимого мира» представлен прежде всего предикатами, большинство из которых называют обманные действия, и их актантными производными, большинство из которых - имена исполнителей действия, а также названия инструментов (способов) действия. Границы «мнимого мира» здесь раздвинуты предельно далеко: внутри них оказываются действия и явления, связанные не только с намеренным обманом и ложью, но и с искаженным восприятием (ср. заблуждаться, казаться, чудиться), иллюзорностью (ср. мираж, призрак, галлюцинация), воображаемым (ср. мечтать, фантазировать, воздушные замки), искусственно созданным (ср. фальшивый, парик, румяна) и проч. «Мнимый (обманный) мир» вбирает в себя лексику, не могущую быть организованной иерархически внутри единого семантического пространства . Отдельные ее группы тяготеют к разным семантическим центрам.
Понятие обмана, понимаемого как введение кого-либо в заблуждение, и связанные с ним смыслы выражаются системой лексических и фразеологических единиц, организованных в виде семантического поля. Обозначим три основных условия, при которых какая-либо совокупность языковых единиц функционирует как семантическое поле: во-первых, она разделяет общий компонент значений между всеми входящими в нее единицами (ср. «Семантическое поле образуется множеством значений, которые имеют хотя бы один общий семантический компонент» [Апресян 1995: 251]), во-вторых, имеет незамкнутый характер, то есть связи с другими семантическими областями (ср. «Из любого семантического поля, через более или менее длинную цепочку посредствующих звеньев, можно попасть в любое другое поле» [Там же: 252], в-третьих, обладает внутренней структурой (ядерной, околоядерными и периферийными зонами, ср. топографию ментального поля в [Гак 1998: 663-670]). Иерархически организованная незамкнутая система языковых единиц, имеющих общую сему „относящийся к обману’, формирует семантическое поле «Обман».
Языковые единицы, входящие в данное поле, изучаются нами также с точки зрения их мотивации; пространство поля выступает реципиентом для лексики иных семантических областей (ср., например, новг. морозить ‘говорить неправду’, прост. подковывать ‘обманывать’); образование, рассматриваемое с учетом «прошлого» входящих в него единиц, можно обозначить как семантико-мотивационное поле. Е. Л. Березович предлагает следующее определение этого термина: «В семантико¬мотивационное поле входят единицы определенного лексико-семантического поля, выделенного на синхронных основаниях, а также те лексемы и фраземы, которые связаны с ними отношениями семантической мотивации - как “правой”, так и “левой” » [Березович 2014а: в печати]. В настоящей работе внимание уделяется «левой» мотивации слов, входящих в поле; абстрактное «обманное» значение, как правило, является «вершиной» семантической цепочки. Напротив, конкретная предметная лексика чаще выступает как мотивирующая, ср. использование термина «семантико-мотивационное поле» при изучении «правой» мотивации по отношению к лексико-фразеологическому образованию, включающему в себя единицы, источником семантической мотивированности для которых выступает название какого-либо предмета одежды [Тихомирова 2013]. Объектом настоящего исследования, таким образом, является семантико-мотивационное поле «Обман».
Единицы расположены внутри поля не хаотично; поле характеризуется рядом признаков системности как на семантическом уровне (лексемы и фразеологизмы группируются на основании близости обозначаемых ими понятий), так и на мотивационном (поле содержит в себе набор мотивационных моделей). Структурная организация семантико-мотивационного поля «Обман» есть предмет настоящей работы.
Когда мы находимся на уровне значений, формирующих поле, и исследуем семантическую соотносительность языковых единиц, мы рассматриваем его как бы в «застывшем», «неподвижном» виде: нас интересует состояние системы на синхронном срезе. Когда мы переходим на уровень мотивации, мы обретаем ретроспективу: нас интересуют модели развития значений, мотивационные признаки, положенные в основу слов, их повторяемость, этимологические гнезда, порождающие лексику поля. Семантико-мотивационное описание требует, следовательно, как синхронного, так и диахронного подходов к семантическому полю.
Семантико-мотивационное описание поля «Обман» служит средством выявления представлений об обмане, которые носители языка транслируют через язык. Работа нацелена на выявление традиционных представлений, поэтому опирается на языковой материал, порожденный крестьянской культурой: русские народные говоры и фольклор.
Среди трудов, посвященных диалектной лексике или фразеологии со значением обмана, следует назвать статьи «Производные существительные Nomina agentis со значением ‘лгун’ в русских народных говорах в их соотношении с мотивирующими основами» и «О некоторых моделях слов со сложной основой в русских говорах (на материале образования слов с общим значением ‘лгун’)» О. В. Видовой [Видова 1985; 1988], где материал анализируется в словообразовательном и лингвогеографическом аспектах. Вопросы мотивации отдельных лексических или фразеологических единиц, выражающих семантику обмана, позволяют прояснить работы «Вещь, образ, символ: колокола и колокольный звон в традиционной культуре славян» Т. А. Агапкиной [Агапкина 1999], «Формулы отказов при сватовстве» и «“Позволь-ка мне словцо выговорить, словцо вымолотить!” (о “производственной” метафоре речевой деятельности в русской языковой традиции)» Е. Л. Березович [Березович 2007: 243-277; 2011], «Кто кого и зачем обувает в лапти» и «Цела чалавека: слова, м1ф, рытуал» Т. В. Володиной [Володина 2006; 2009], «Динам1чн1 процеси у фразеолопчнш систем1 схщнослов’янських мов» М. В. Жуйковой [Жуйкова 2007], «Восточнославянская этнофразеология: деривация, семантика, происхождение» В. И. Коваля [Коваль 1998], «К реконструкции этимологических связей слав. *myliti (sq) ‘обманывать, вводить в заблуждение’
Л. В. Куркиной [Куркина 2003]. Кроме того, этимологическое описание лексики поля невозможно без обращения к трудам по этимологии, например, реконструкциям
«Этимологического словаря славянских языков» под редакцией О. Н. Трубачева и - позднее - А. Ф. Журавлева [ЭССЯ], а также книгам Ж. Ж. Варбот «Праславянская морфонология, словообразование и этимология», «Исследования по русской и славянской этимологии» [Варбот 1984; 2012].
Комплексное семантико-мотивационное исследование лексики и фразеологии русских народных говоров со значением обмана, насколько нам известно, отсутствует, что определяет актуальность настоящей диссертации.
Для достижения вышеназванной цели ставятся следующие задачи.
1. Выявить корпус диалектных лексических и фразеологических номинаций, имеющих в значении сему „относящийся к обману’ и составляющих семантико-мотивационное поле «Обман».
2. Охарактеризовать их с точки зрения специфики реализации в них «обманного» значения и выявить структуру семантической организации поля. Трудность работы на данном этапе заключается в том, что семантическое поле «Обман», при наличии ядра - «чистого» «обманного» значения, обладает размытой периферийной частью. Соседние семантические поля не просто граничат с данным, но накладываются на него, т. е. разделяют общие с ним смыслы. Примером может служить поле «Интеллект»: такое явление, как хитрость, принадлежит одновременно и ему, и изучаемому полю. Словари отражают подобные смысловые наложения сложными дефинициями вроде „хитрить, обманывать’, „обманщик, хитрец’.
3. Определить набор мотивов, реализующихся в лексике поля «Обман», и их иерархическую организацию. Из-за семантической неоднородности понятия «обман», описанной в главе 1 данной работы, и, соответственно, семантической неоднородности всего поля, в нем отсутствует мотивационная доминанта - мотив, который мог бы объединить все единицы поля или их большинство. Выявляются несколько сквозных мотивов, опирающихся на систему частных, представленных в отдельных лексемах и фразеологизмах.
4. Определить набор предметно-тематических кодов, лежащих в основе поля
«Обман» и дающих представление о сферах действительности, с которыми носители традиции сопоставляют составляющие ситуации обмана (в ситуацию обмана входит предикат, задающий следующие актанты: субъект обмана, объект обмана,
продукт/результат обмана).
5. Дать мотивационно-этимологический комментарий «темных» в мотивационном плане лексем. Данная задача попутно решается на протяжении всего «мотивационного» этапа работы, однако для лексем, которые не были рассмотрены в ходе анализа кодов (потому что реализуют редкий мотив номинации или являются заимствованными), предусмотрен отдельный раздел работы (2.6). Задача решается лишь частично: не все «темные» лексемы удалось проинтерпретировать на настоящем этапе.
6. Представить этимологический комментарий к базовым лексемам со значением обмана в славянских языках. Решение такой задачи позволяет увидеть, как соотносятся этимоны, лежащие в основе общеславянской лексики, с мотивами номинаций, выявляемыми в рамках русского диалектного лексико-фразеологического
массива, а также проследить развитие древних метафор, в которые язык «переводит» абстрактную семантику обмана.
7. Выявить языковые средства, которыми создается образ обмана и лжи в некоторых жанрах русского фольклора (пословицах и поговорках, загадках, сказках). Решение данной задачи дает возможность соотнести две формы существования народного вербального сознания - диалект и фольклор - в тех фрагментах, которые разрабатывают смыслы, стоящие за понятием обмана.
8. Охарактеризовать значимые для носителей традиционной культуры представления о различных сторонах обмана, воплощенные в языке и фольклоре. Данная задача является актуальной для каждого этапа работы: значимая этнокультурная информация содержится в общих принципах и частностях семантической и мотивационной организации поля, «вычитывается» из фольклорных источников.
Нацеленность на реконструкцию фрагментов традиционной картины мира по данным языка определяет принадлежность данной работы к этнолингвистическому направлению в лингвистике. Методика этнолингвистического исследования семантических полей описана Е. Л. Березович в книге «Язык и традиционная культура. Этнолингвистические исследования» [Березович 2007: 19-51]. Из исследований,
выполненных в русле этнолингвистики и рассматривающих определенные лексико-семантические поля, являющиеся сферой реализации определенных понятий, с помощью семантического и мотивационного анализа, необходимо назвать работы Т. В. Леонтьевой (кандидатская диссертация «Интеллект человека в зеркале русского языка» [Леонтьева 2003], монография «Интеллект человека в русской языковой картине мира» [Леонтьева 2008]) и кандидатскую диссертацию М. А. Ереминой «Лексико-семантическое поле “Отношение человека к труду” в русских народных говорах: этнолингвистический аспект» [Еремина 2003]. Указанные труды описывают составляющие обман сферы - ментальных действий («интеллект») и поведенческих характеристик человека («отношение к труду»). Поле «Обман» семантически связано и с понятием интеллекта (например, способность распознавать обман, а также способность обманывать устойчиво соотносится с наличием ума, неспособность - с его отсутствием), и с категорией отношения к труду (с выделяемым М. А. Ереминой полем «Отрицательное отношение к труду» через устойчивые семантические переносы «бездельничать» ^ «обманывать», «лентяй» ^ «обманщик»).
Материалом для данной работы служит диалектная лексика и фразеология русского языка со значениями, относящимися к понятию обмана. Кроме того, к анализу привлекались единицы литературного языка и общерусского просторечия, составляющие общенародный языковой фонд. Для раздела, посвященного образу обмана и лжи в фольклоре, материалом стали русские пословицы и поговорки, загадки, сказки. Факты жаргона рассматривались в редких случаях при необходимости проведения семантической или мотивационной параллели.
Языковые единицы рассматриваемого поля, ввиду оценочности понятия обмана, характеризуется высокой степенью экспрессии. Экспрессивность, являющая себя через образность, отражается в большой нагрузке по выражению семантики обмана, падающей на фразеологические единицы. Пользуясь классификацией В. В. Виноградова, укажем, что большей частью это - фразеологические единства, где слова сохраняют признаки своей семантической раздельности (другими словами, значение фразеологизма отчасти мотивировано значением входящих в него слов), но «подчинены единству общего образа», строятся вокруг «внутреннего образного стержня фразы» [Виноградов 1977: 151] (ср., например, новг. вертеться как язь на мели ‘хитрить, изворачиваться, врать’, пск. хвостом вилять ‘лицемерить’, сиб. конопатить мозги ‘обманывать’). Одна метафора может группировать вокруг себя ряд синонимических фразеологических единств, так как ее образный потенциал позволяет воплощаться несколькими способами, ср. метафору возложения тяжести на кого-либо, разрабатываемую такими выражениями, как пск. сложить гору, понести гору, сиб. накатить телегу, прост. катить бочку на кого и др. „оговаривать, клеветать’.
Материал извлечен из словарей русской диалектной лексики и фразеологии, и при семантическом анализе приходится опираться на дефиниции, предложенные в них, что создавало определенные трудности: во-первых, из-за «расплывчатости» определений (соединении в одной дефиниции нескольких явлений разного порядка, ср. „украсть, обмануть’, „шутить, лгать’ и проч.), во-вторых, из-за нередкого отсутствия контекстов, которые могли бы разграничить или уточнить употребление глаголов с обобщенным значением „обмануть’.
Источниками языковых единиц стали словари диалектной фразеологии: «Фразеологический словарь русских говоров Нижней Печоры» Н. А. Ставшиной [ФСРГНП], «Фразеологический словарь русских говоров Сибири» [ФСРГС], «Фразеологический словарь пермских говоров» К. Н. Прокошевой [ФСПГ], «Словарь псковских пословиц и поговорок» [СППП], книга «Материалов для идеографического словаря новгородских фразеологизмов» Л. Н. Сергеевой [МИСНФ], «Фразеологический словарь русских говоров республики Коми» И. А. Кобелевой [ФСРГРК], а также «Большой словарь русских поговорок» под ред. В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитиной [БСРП], включающий наряду с диалектными единицами факты жаргона и общенародного 12
просторечия. Методом фронтального просмотра извлечены единицы из «Новгородского областного словаря» [НОС], «Ярославского областного словаря» [ЯОС], «Архангельского областного словаря» [АОС] и «Словаря смоленских говоров» [ССГ]. «Словарь русских народных говоров» [СРНГ] привлекался для направленного просмотра (задаваемыми для поиска сочетаниями были: обман-, неправд-, лгать, лгун, измен-).
Источниками фольклорных текстов послужили «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля [Даль], сборники русских пословиц и поговорок И. М. Снегирева и В. И. Даля [Снегирев; Даль ПРН], сборник пословиц и поговорок Псковской и Ленинградской областей Л. В. Соловьевой [Соловьева], «Сказания русского народа» И. П. Сахарова [Сахаров], сборники загадок Д. Н. Садовникова и В. В. Митрофановой [Садовников; Митрофанова 1968], три тома «Народных русских сказок» А. Н. Афанасьева [Афанасьев], сборники «Русская бытовая сказка» и «Русская сатирическая сказка» [РБС; РСС], а также сборник дореволюционного фольклора Прикамья В. Н. Серебренникова [Серебренников].
Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые осуществлено этнолингвистическое описание лексического и фразеологического материала русских народных говоров, в котором воплощается значимая в аксиологическом плане категория обмана.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней определено семантико-мотивационное своеобразие единиц, номинирующих обманные явления; предложен ряд семантико-мотивационных реконструкций для отдельных лексем.
Практическая значимость работы состоит в возможности использования полученных результатов в практике вузовского преподавания при подготовке курсов по этнолингвистике, семантике, этимологии.
Апробация работы. Положения данного исследования были изложены в докладах на нескольких научных конференциях, в том числе международной научно-практической конференции «Национально-культурный и когнитивный аспекты изучения единиц языковой номинации» (Кострома, 2012), международной научной конференции «Этнолингвистика. Ономастика. Этимология» (Екатеринбург, 2012), III Всероссийском конгрессе фольклористов (Москва, 2014) и межвузовских конференциях молодых ученых «Слово в традиционной и современной культуре» (Екатеринбург, 2013; 2014). По теме исследования опубликовано 8 работ.
Охарактеризуем структуру работы. В первой главе определена семантическая структура поля «Обман»: в первом разделе выявлены семантические секторы, положения, занимаемые ими по отношению друг к другу (соотношение ядерного и периферийных участков поля), специфика проявления в них значений; второй раздел описывает внешние связи поля со смежными смысловыми полями. Вторая глава посвящена мотивационной организации поля и включает шесть разделов: в первых трех рассматривается набор мотивов поля, а также предметно-тематические коды, с помощью которых язык передает «обманные» смыслы; отдельно в силу мотивационной специфики охарактеризована лексика со значением любовной измены; последние два раздела обращены к этимологическому комментированию лексики поля. Третья глава основана на материале русского фольклора и состоит из четырех разделов, выделенных на жанровом основании (поочередно рассматриваются жанры, обращающиеся к созданию образа лжи/обмана: пословицы и поговорки, загадки, сказки и духовный стих о Голубиной книге).
Обман предполагает связь между ментальными операциями субъекта обмана (предварительным планированием) и их поведенческими реализациями. Лицо, на которое направлен обман (далее - объект обмана), либо производит ментальные операции по распознаванию обмана, либо оказывается неспособным на них, обеспечивая тем самым успешное осуществление обмана. Обман, следовательно, относится одновременно к ментальной и поведенческой сферам.
Укажем коротко еще несколько аспектов, без учета которых определение понятия «обман» не будет сколько-нибудь достаточным. Обман может пониматься как категория истинностная, включенная в логическую оппозицию «истинно» ^ «ложно». В этом аспекте обман - то, что не соответствует действительности (ср. чисто «истинностные» употребления оптический обман ‘несоответствие видимого действительности’ или обман чувств ‘несоответствие испытываемого действительности’). Далее, обман есть нравственная категория, включенная в этическую оппозицию «добро» ^ «зло» . Обманщик нарушает установленные в обществе этические нормы, и его действия вызывают оценку со стороны владеющих понятием об этих нормах людей. С этическим аспектом связан аксиологичекий: обман - «антиценность», противопоставленная таким нравственным ценностям, как правда, совесть, честь. Обман, наконец, может рассматриваться как правовая категория и в оговоренных законом случаях подлежать уголовному наказанию. Феномен обмана, таким образом, является многоаспектным и лежит на пересечении нескольких бытийных сфер, «измерений», в которых существует человек.
Обман и ложь находятся в круге объектов изучения сразу нескольких наук: философии, логики, психологии, семиотики, культурологии. Лингвистика также обращается к этим явлениям. В ряду первых работ, поставивших вопросы об исследовании феноменов обмана и лжи сугубо лингвистическими методами, можно назвать статьи немецкого филолога Х. Вайнриха «Лингвистика лжи» [Вайнрих 1966 (1987)] и американского лингвиста Д. Болинджера «Истина - проблема лингвистическая» [Болинджер 1973 (1987)]. Предмет исследования «лингвистики лжи» - высказывания, не соответствующие действительности. Обе работы появились отчасти как реакция на политизацию и коммерциализацию общественных институтов мира, все более неотступное проникновение политических и рекламных высказываний в обыденный дискурс. Авторы, кроме того, хотят предотвратить возможность повторного столкновения с риторикой нацизма. Оба ученых видят в лингвистических методах инструмент описания того, что именно происходит в языке, когда истина превращается в ложь; лингвист при этом становится «социальным критиком» [Болинджер 1973 (1987): 25].
«Предупредительный» социально-политический пафос, очевидно, не потерял актуальность; в отечественной лингвистике он отчетливо отражается в статье В. И. Шаховского «Человек лгущий в реальной и художественной коммуникации» [Шаховский 2005], насыщенной перекличками с «Лингвистикой лжи» (ср., например: «Слова, которыми много лгут, сами становятся лживыми» [Вайнрих 1966 (1987): 62] и «Ложь закрепляется в семантической памяти языковых знаков», требующих «семантического разоблачения» [Шаховский 2005: 173]; среди примеров в первом случае приводятся слова нация, демократия, во втором - реформа, зачистка и т. д.).
Ложные высказывания изучаются с позиций психолингвистики (например, [Попчук 2006; Шаховский 2005]); лингвопрагматики и дискурсивного анализа (например, [Ленец 2010; Плотникова 2000]). Общий вопрос для такого рода работ - какие лингвистические и паралингвистические сигналы в речи свидетельствуют о ложности того, что говорится; материалом для них могут быть художественные, публицистические, разговорные по стилю тексты.
Другой подход принят в русле когнитивной лингвистики и семантики. Предметом изучения становятся смыслы, которые стоят за языковыми знаками, номинирующими связанные с ложью и обманом явления. Среди отечественных исследователей следует назвать несколько работ. Это статьи участников проблемной группы «Логический анализ
языка» или опубликованные в соответствующих сборниках (Н. Д. Арутюновой «Истина: фон и коннотации», И. Б. Шатуновского «“Правда”, “истина”, “искренность”, “правильность” и “ложь” как показатели соответствия/несоответствия содержания предложения мысли и действительности» [ЛАЯ 1991: 21-30; 31-38], Г. И. Кустовой «Оценки истинности/ложности на материале прилагательных истинный и ложный», А. Д. Кошелева «К описанию универсального концепта ‘Обман-Обмануть’» [ЛАЯ 2008: 159-170; 117-132]). Далее, это работы членов Московской семантической школы
(Ю. Д. Апресяна «От истины до лжи по пространству языка» [Апресян 2008], статьи Нового объяснительного словаря русского языка о семантике слов неправда, ложь, вранье [Апресян В. Ю. 2003], о семантике слов хитрый, хитроумный, плутоватый, лукавый [Богуславская 2003]). Наконец, назовем труды Новомосковской школы концептуального анализа. Статьи А. Д. Шмелева «Врали и лжецы в русской языковой картине мира» [Шмелев 2009] и «Вранье в русской народной этике» [Шмелев 2012] рассматривают семантические различия между глаголами лгать и врать и их дериватами, обнаруживающие различные этические оценки двух основных манифестантов говорения неправды в русском языке. Статья И. Б. Левонтиной «Звездное небо над головой» [Левонтина 1995] посвящена разделению семантики соответствия речи действительности между правдой и истиной и их противопоставлению лжи. К этому ряду примыкает описание правды (в ее отношениях к истине и неправде) как русского культурного скрипта , предпринятое польским лингвистом А. Вежбицкой [Вежбицка 2002] (значительное место в статье уделяется проблеме перевода данного скрипта на универсальный язык семантического описания; ср. его формулировку: «Люди говорят два рода вещей другим людям. Вещи одного рода - правда. Хорошо, если кто-то хочет говорить вещи этого рода другим людям. Вещи другого рода - неправда. Нехорошо, если кто-то хочет говорить вещи этого второго рода другим людям. Плохо, если кто-то хочет, чтобы другие люди думали, что эти вещи - правда»; данный скрипт, как показывает Вежбицка, с точки зрения других культур может выглядеть «экстремальным» [Там же: 11]).
В работах, выполненных в русле когнитивной семантики, внимание исследователей, как правило, сосредотачивается на отдельных словах русского литературного языка, наиболее глубоко воплощающих концепты, за которыми стоят обманные явления; задача очертить круг лексики, формирующей какое-либо крупное семантическое образование, выражающее «обманные» смыслы, не ставится.
Наиболее полно лексика «мнимого (обманного) мира» представлена Ю. Д. Апресяном [Апресян 2008]: кроме полнозначных лексем, отмечаются некоторые служебные слова (будто, якобы и др.), некоторые морфемы (псевдо-, квази- и др.), грамматические формы (например, сослагательное наклонение) и интонационные конструкции. Среди полнозначных слов круг лексики «мнимого мира» представлен прежде всего предикатами, большинство из которых называют обманные действия, и их актантными производными, большинство из которых - имена исполнителей действия, а также названия инструментов (способов) действия. Границы «мнимого мира» здесь раздвинуты предельно далеко: внутри них оказываются действия и явления, связанные не только с намеренным обманом и ложью, но и с искаженным восприятием (ср. заблуждаться, казаться, чудиться), иллюзорностью (ср. мираж, призрак, галлюцинация), воображаемым (ср. мечтать, фантазировать, воздушные замки), искусственно созданным (ср. фальшивый, парик, румяна) и проч. «Мнимый (обманный) мир» вбирает в себя лексику, не могущую быть организованной иерархически внутри единого семантического пространства . Отдельные ее группы тяготеют к разным семантическим центрам.
Понятие обмана, понимаемого как введение кого-либо в заблуждение, и связанные с ним смыслы выражаются системой лексических и фразеологических единиц, организованных в виде семантического поля. Обозначим три основных условия, при которых какая-либо совокупность языковых единиц функционирует как семантическое поле: во-первых, она разделяет общий компонент значений между всеми входящими в нее единицами (ср. «Семантическое поле образуется множеством значений, которые имеют хотя бы один общий семантический компонент» [Апресян 1995: 251]), во-вторых, имеет незамкнутый характер, то есть связи с другими семантическими областями (ср. «Из любого семантического поля, через более или менее длинную цепочку посредствующих звеньев, можно попасть в любое другое поле» [Там же: 252], в-третьих, обладает внутренней структурой (ядерной, околоядерными и периферийными зонами, ср. топографию ментального поля в [Гак 1998: 663-670]). Иерархически организованная незамкнутая система языковых единиц, имеющих общую сему „относящийся к обману’, формирует семантическое поле «Обман».
Языковые единицы, входящие в данное поле, изучаются нами также с точки зрения их мотивации; пространство поля выступает реципиентом для лексики иных семантических областей (ср., например, новг. морозить ‘говорить неправду’, прост. подковывать ‘обманывать’); образование, рассматриваемое с учетом «прошлого» входящих в него единиц, можно обозначить как семантико-мотивационное поле. Е. Л. Березович предлагает следующее определение этого термина: «В семантико¬мотивационное поле входят единицы определенного лексико-семантического поля, выделенного на синхронных основаниях, а также те лексемы и фраземы, которые связаны с ними отношениями семантической мотивации - как “правой”, так и “левой” » [Березович 2014а: в печати]. В настоящей работе внимание уделяется «левой» мотивации слов, входящих в поле; абстрактное «обманное» значение, как правило, является «вершиной» семантической цепочки. Напротив, конкретная предметная лексика чаще выступает как мотивирующая, ср. использование термина «семантико-мотивационное поле» при изучении «правой» мотивации по отношению к лексико-фразеологическому образованию, включающему в себя единицы, источником семантической мотивированности для которых выступает название какого-либо предмета одежды [Тихомирова 2013]. Объектом настоящего исследования, таким образом, является семантико-мотивационное поле «Обман».
Единицы расположены внутри поля не хаотично; поле характеризуется рядом признаков системности как на семантическом уровне (лексемы и фразеологизмы группируются на основании близости обозначаемых ими понятий), так и на мотивационном (поле содержит в себе набор мотивационных моделей). Структурная организация семантико-мотивационного поля «Обман» есть предмет настоящей работы.
Когда мы находимся на уровне значений, формирующих поле, и исследуем семантическую соотносительность языковых единиц, мы рассматриваем его как бы в «застывшем», «неподвижном» виде: нас интересует состояние системы на синхронном срезе. Когда мы переходим на уровень мотивации, мы обретаем ретроспективу: нас интересуют модели развития значений, мотивационные признаки, положенные в основу слов, их повторяемость, этимологические гнезда, порождающие лексику поля. Семантико-мотивационное описание требует, следовательно, как синхронного, так и диахронного подходов к семантическому полю.
Семантико-мотивационное описание поля «Обман» служит средством выявления представлений об обмане, которые носители языка транслируют через язык. Работа нацелена на выявление традиционных представлений, поэтому опирается на языковой материал, порожденный крестьянской культурой: русские народные говоры и фольклор.
Среди трудов, посвященных диалектной лексике или фразеологии со значением обмана, следует назвать статьи «Производные существительные Nomina agentis со значением ‘лгун’ в русских народных говорах в их соотношении с мотивирующими основами» и «О некоторых моделях слов со сложной основой в русских говорах (на материале образования слов с общим значением ‘лгун’)» О. В. Видовой [Видова 1985; 1988], где материал анализируется в словообразовательном и лингвогеографическом аспектах. Вопросы мотивации отдельных лексических или фразеологических единиц, выражающих семантику обмана, позволяют прояснить работы «Вещь, образ, символ: колокола и колокольный звон в традиционной культуре славян» Т. А. Агапкиной [Агапкина 1999], «Формулы отказов при сватовстве» и «“Позволь-ка мне словцо выговорить, словцо вымолотить!” (о “производственной” метафоре речевой деятельности в русской языковой традиции)» Е. Л. Березович [Березович 2007: 243-277; 2011], «Кто кого и зачем обувает в лапти» и «Цела чалавека: слова, м1ф, рытуал» Т. В. Володиной [Володина 2006; 2009], «Динам1чн1 процеси у фразеолопчнш систем1 схщнослов’янських мов» М. В. Жуйковой [Жуйкова 2007], «Восточнославянская этнофразеология: деривация, семантика, происхождение» В. И. Коваля [Коваль 1998], «К реконструкции этимологических связей слав. *myliti (sq) ‘обманывать, вводить в заблуждение’
Л. В. Куркиной [Куркина 2003]. Кроме того, этимологическое описание лексики поля невозможно без обращения к трудам по этимологии, например, реконструкциям
«Этимологического словаря славянских языков» под редакцией О. Н. Трубачева и - позднее - А. Ф. Журавлева [ЭССЯ], а также книгам Ж. Ж. Варбот «Праславянская морфонология, словообразование и этимология», «Исследования по русской и славянской этимологии» [Варбот 1984; 2012].
Комплексное семантико-мотивационное исследование лексики и фразеологии русских народных говоров со значением обмана, насколько нам известно, отсутствует, что определяет актуальность настоящей диссертации.
Для достижения вышеназванной цели ставятся следующие задачи.
1. Выявить корпус диалектных лексических и фразеологических номинаций, имеющих в значении сему „относящийся к обману’ и составляющих семантико-мотивационное поле «Обман».
2. Охарактеризовать их с точки зрения специфики реализации в них «обманного» значения и выявить структуру семантической организации поля. Трудность работы на данном этапе заключается в том, что семантическое поле «Обман», при наличии ядра - «чистого» «обманного» значения, обладает размытой периферийной частью. Соседние семантические поля не просто граничат с данным, но накладываются на него, т. е. разделяют общие с ним смыслы. Примером может служить поле «Интеллект»: такое явление, как хитрость, принадлежит одновременно и ему, и изучаемому полю. Словари отражают подобные смысловые наложения сложными дефинициями вроде „хитрить, обманывать’, „обманщик, хитрец’.
3. Определить набор мотивов, реализующихся в лексике поля «Обман», и их иерархическую организацию. Из-за семантической неоднородности понятия «обман», описанной в главе 1 данной работы, и, соответственно, семантической неоднородности всего поля, в нем отсутствует мотивационная доминанта - мотив, который мог бы объединить все единицы поля или их большинство. Выявляются несколько сквозных мотивов, опирающихся на систему частных, представленных в отдельных лексемах и фразеологизмах.
4. Определить набор предметно-тематических кодов, лежащих в основе поля
«Обман» и дающих представление о сферах действительности, с которыми носители традиции сопоставляют составляющие ситуации обмана (в ситуацию обмана входит предикат, задающий следующие актанты: субъект обмана, объект обмана,
продукт/результат обмана).
5. Дать мотивационно-этимологический комментарий «темных» в мотивационном плане лексем. Данная задача попутно решается на протяжении всего «мотивационного» этапа работы, однако для лексем, которые не были рассмотрены в ходе анализа кодов (потому что реализуют редкий мотив номинации или являются заимствованными), предусмотрен отдельный раздел работы (2.6). Задача решается лишь частично: не все «темные» лексемы удалось проинтерпретировать на настоящем этапе.
6. Представить этимологический комментарий к базовым лексемам со значением обмана в славянских языках. Решение такой задачи позволяет увидеть, как соотносятся этимоны, лежащие в основе общеславянской лексики, с мотивами номинаций, выявляемыми в рамках русского диалектного лексико-фразеологического
массива, а также проследить развитие древних метафор, в которые язык «переводит» абстрактную семантику обмана.
7. Выявить языковые средства, которыми создается образ обмана и лжи в некоторых жанрах русского фольклора (пословицах и поговорках, загадках, сказках). Решение данной задачи дает возможность соотнести две формы существования народного вербального сознания - диалект и фольклор - в тех фрагментах, которые разрабатывают смыслы, стоящие за понятием обмана.
8. Охарактеризовать значимые для носителей традиционной культуры представления о различных сторонах обмана, воплощенные в языке и фольклоре. Данная задача является актуальной для каждого этапа работы: значимая этнокультурная информация содержится в общих принципах и частностях семантической и мотивационной организации поля, «вычитывается» из фольклорных источников.
Нацеленность на реконструкцию фрагментов традиционной картины мира по данным языка определяет принадлежность данной работы к этнолингвистическому направлению в лингвистике. Методика этнолингвистического исследования семантических полей описана Е. Л. Березович в книге «Язык и традиционная культура. Этнолингвистические исследования» [Березович 2007: 19-51]. Из исследований,
выполненных в русле этнолингвистики и рассматривающих определенные лексико-семантические поля, являющиеся сферой реализации определенных понятий, с помощью семантического и мотивационного анализа, необходимо назвать работы Т. В. Леонтьевой (кандидатская диссертация «Интеллект человека в зеркале русского языка» [Леонтьева 2003], монография «Интеллект человека в русской языковой картине мира» [Леонтьева 2008]) и кандидатскую диссертацию М. А. Ереминой «Лексико-семантическое поле “Отношение человека к труду” в русских народных говорах: этнолингвистический аспект» [Еремина 2003]. Указанные труды описывают составляющие обман сферы - ментальных действий («интеллект») и поведенческих характеристик человека («отношение к труду»). Поле «Обман» семантически связано и с понятием интеллекта (например, способность распознавать обман, а также способность обманывать устойчиво соотносится с наличием ума, неспособность - с его отсутствием), и с категорией отношения к труду (с выделяемым М. А. Ереминой полем «Отрицательное отношение к труду» через устойчивые семантические переносы «бездельничать» ^ «обманывать», «лентяй» ^ «обманщик»).
Материалом для данной работы служит диалектная лексика и фразеология русского языка со значениями, относящимися к понятию обмана. Кроме того, к анализу привлекались единицы литературного языка и общерусского просторечия, составляющие общенародный языковой фонд. Для раздела, посвященного образу обмана и лжи в фольклоре, материалом стали русские пословицы и поговорки, загадки, сказки. Факты жаргона рассматривались в редких случаях при необходимости проведения семантической или мотивационной параллели.
Языковые единицы рассматриваемого поля, ввиду оценочности понятия обмана, характеризуется высокой степенью экспрессии. Экспрессивность, являющая себя через образность, отражается в большой нагрузке по выражению семантики обмана, падающей на фразеологические единицы. Пользуясь классификацией В. В. Виноградова, укажем, что большей частью это - фразеологические единства, где слова сохраняют признаки своей семантической раздельности (другими словами, значение фразеологизма отчасти мотивировано значением входящих в него слов), но «подчинены единству общего образа», строятся вокруг «внутреннего образного стержня фразы» [Виноградов 1977: 151] (ср., например, новг. вертеться как язь на мели ‘хитрить, изворачиваться, врать’, пск. хвостом вилять ‘лицемерить’, сиб. конопатить мозги ‘обманывать’). Одна метафора может группировать вокруг себя ряд синонимических фразеологических единств, так как ее образный потенциал позволяет воплощаться несколькими способами, ср. метафору возложения тяжести на кого-либо, разрабатываемую такими выражениями, как пск. сложить гору, понести гору, сиб. накатить телегу, прост. катить бочку на кого и др. „оговаривать, клеветать’.
Материал извлечен из словарей русской диалектной лексики и фразеологии, и при семантическом анализе приходится опираться на дефиниции, предложенные в них, что создавало определенные трудности: во-первых, из-за «расплывчатости» определений (соединении в одной дефиниции нескольких явлений разного порядка, ср. „украсть, обмануть’, „шутить, лгать’ и проч.), во-вторых, из-за нередкого отсутствия контекстов, которые могли бы разграничить или уточнить употребление глаголов с обобщенным значением „обмануть’.
Источниками языковых единиц стали словари диалектной фразеологии: «Фразеологический словарь русских говоров Нижней Печоры» Н. А. Ставшиной [ФСРГНП], «Фразеологический словарь русских говоров Сибири» [ФСРГС], «Фразеологический словарь пермских говоров» К. Н. Прокошевой [ФСПГ], «Словарь псковских пословиц и поговорок» [СППП], книга «Материалов для идеографического словаря новгородских фразеологизмов» Л. Н. Сергеевой [МИСНФ], «Фразеологический словарь русских говоров республики Коми» И. А. Кобелевой [ФСРГРК], а также «Большой словарь русских поговорок» под ред. В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитиной [БСРП], включающий наряду с диалектными единицами факты жаргона и общенародного 12
просторечия. Методом фронтального просмотра извлечены единицы из «Новгородского областного словаря» [НОС], «Ярославского областного словаря» [ЯОС], «Архангельского областного словаря» [АОС] и «Словаря смоленских говоров» [ССГ]. «Словарь русских народных говоров» [СРНГ] привлекался для направленного просмотра (задаваемыми для поиска сочетаниями были: обман-, неправд-, лгать, лгун, измен-).
Источниками фольклорных текстов послужили «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля [Даль], сборники русских пословиц и поговорок И. М. Снегирева и В. И. Даля [Снегирев; Даль ПРН], сборник пословиц и поговорок Псковской и Ленинградской областей Л. В. Соловьевой [Соловьева], «Сказания русского народа» И. П. Сахарова [Сахаров], сборники загадок Д. Н. Садовникова и В. В. Митрофановой [Садовников; Митрофанова 1968], три тома «Народных русских сказок» А. Н. Афанасьева [Афанасьев], сборники «Русская бытовая сказка» и «Русская сатирическая сказка» [РБС; РСС], а также сборник дореволюционного фольклора Прикамья В. Н. Серебренникова [Серебренников].
Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые осуществлено этнолингвистическое описание лексического и фразеологического материала русских народных говоров, в котором воплощается значимая в аксиологическом плане категория обмана.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней определено семантико-мотивационное своеобразие единиц, номинирующих обманные явления; предложен ряд семантико-мотивационных реконструкций для отдельных лексем.
Практическая значимость работы состоит в возможности использования полученных результатов в практике вузовского преподавания при подготовке курсов по этнолингвистике, семантике, этимологии.
Апробация работы. Положения данного исследования были изложены в докладах на нескольких научных конференциях, в том числе международной научно-практической конференции «Национально-культурный и когнитивный аспекты изучения единиц языковой номинации» (Кострома, 2012), международной научной конференции «Этнолингвистика. Ономастика. Этимология» (Екатеринбург, 2012), III Всероссийском конгрессе фольклористов (Москва, 2014) и межвузовских конференциях молодых ученых «Слово в традиционной и современной культуре» (Екатеринбург, 2013; 2014). По теме исследования опубликовано 8 работ.
Охарактеризуем структуру работы. В первой главе определена семантическая структура поля «Обман»: в первом разделе выявлены семантические секторы, положения, занимаемые ими по отношению друг к другу (соотношение ядерного и периферийных участков поля), специфика проявления в них значений; второй раздел описывает внешние связи поля со смежными смысловыми полями. Вторая глава посвящена мотивационной организации поля и включает шесть разделов: в первых трех рассматривается набор мотивов поля, а также предметно-тематические коды, с помощью которых язык передает «обманные» смыслы; отдельно в силу мотивационной специфики охарактеризована лексика со значением любовной измены; последние два раздела обращены к этимологическому комментированию лексики поля. Третья глава основана на материале русского фольклора и состоит из четырех разделов, выделенных на жанровом основании (поочередно рассматриваются жанры, обращающиеся к созданию образа лжи/обмана: пословицы и поговорки, загадки, сказки и духовный стих о Голубиной книге).
В настоящей работе была осуществлена попытка комплексного исследования семантико-мотивационного поля «Обман» на материале русских народных говоров. Изучение лексических и фразеологических единиц, образующих поле, думается, способствовало реконструкции фрагментов народной картины мира, отражающих представления об обмане.
Корпус русской диалектной лексики и фразеологии, собранный в процессе работы, составляет около 900 единиц, имеющих в структуре значения компоненты, относящиеся к понятию обмана. Семантическому анализу подвергался весь извлеченный из словарей материал. Мотивационный анализ охватил часть собранного массива. Не были рассмотрены, во-первых, диалектные номинации, являющиеся словообразовательными вариантами общенародных (например, арх. выобмануть ‘обмануть всех или многих’ [СРНГ 5: 321], перм., новг., арх. врака ‘ложь, неправда, выдумка, вздор’ [Там же: 186], смол., брян., новосиб. обманять ‘обманывать’ [СРНГ 22: 120], тул. обманувать ‘обманывать’ [Там же], смол., моск., вят. обманство ‘обман, хитрость, уловка’ [Там же: 119], моск. с обманкой делать ‘делать с помощью обмана, обманывая’ [Там же], смол., пск. лгала ‘лгун’ [СРНГ 16: 300], ряз. солгаться ‘скзать неправду, обмануть’ [СРНГ 39: 254] и проч.; однако этимологический комментарий к корням, представленным в данных словах, был приведен). Кроме того, за рамками работы осталась часть лексики с непрозрачной внутренней формой, не интерпретируемая на данном этапе.
Первым этапом работы стал семантический анализ, опирающийся на дефиниции как диалектных словарей, так и словарей общенародного языка. При анализе структуры значения основных манифестантов понятия обмана в языке - глагола обманывать и существительного обман - и контекстов с их участием были определены смысловые компоненты, относящиеся к изучаемому понятию (другими словами, мы попытались ответить на вопросы «Что носители языка понимают под обманом?» и «Какие действия “изображаются” в языке как обманные?»). Затем семантическому анализу подверглись общенародные лексемы, обладающие наибольшим количеством общих сем со словами обманывать, обман: ими стали слова лгать, врать, ложь, вранье, неправда (как было показано, ложь и неправда могут находиться в синонимических отношениях с обманом; для лгать, врать, вранье лексемы обманывать и обман являются гиперонимами).
С помощью определений, данных в словарях диалектной лексики, было произведено членение поля на 13 семантических секторов: внутри группы, имеющей категориально-грамматическую сему ‘процессуальность’, это секторы ‘обманывать, говорить неправду’, „обманывать, совершая мошенничество’, „обманывать, прибегая к хитрости, лицемеря’, „обманывать, не выполняя обещаний’, „обманывать в любви’, „обманывать колдовством’, „испытать обман’, „пережить измену в любви’; внутри группы с КГС „предметность’ это секторы „обманщик, тот, кто говорит неправду’, „обманщик, мошенник’, „обманщик, лицемер’, „обман, неправда’; внутри группы, имеющей КГС „признаковость’, это сектор „обманывающий, склонный к обману’.
Конечно, носители традиционной культуры, осмысляя обман и называя действия и явления обманными, расставляют в семантике лексических единиц свои акценты. В частности, литературные словари фиксируют у глагола обманывать значение „соблазнить девушку и не жениться’, не встречающееся у диалектных глаголов со значением „обманывать’. Можно предположить, что в говорах данное значение не актуализируется по социокультурным причинам: нормой традиционной культуры, регулируемой рядом свадебных обрядов, в которых принимает участие большое количество членов социума, является возможность интимной, телесной связи между мужчиной и женщиной только после их вступления в брак; в противной ситуации общественному осуждению подвергается не мужчина, а женщина, особенно в случае рождения у нее внебрачного ребенка (смещается точка зрения: не «он обманул», а «она обесчещена»). Изменой до брака при наличии такой регламентации отношений становится, согласно контекстной информации, ситуация, когда один член пары по каким-либо причинам вступает во взаимоотношения с третьим лицом, устраивая совместные гуляния, посещая вместе с ним вечеринки и проч., ср., например, Он тебе мост сделал, вчера Таньку провожал <новг. сделать мост ‘изменить в любви’>; Даст он тебе стуку, погоди, поплачешь. Как пойдет другую девку провожать, рявнешь плакать <новг. дать стуку ‘изменить девушке, обмануть ее’>; Ну что, милый, получил блин? Нюшка вчерась с другим провожалась <новг. получить блин ‘пережить измену’>. Общественная оценка измены до брака может иметь результатом то, что стыд после измены испытывает сторона, «понесшая ущерб», ср., например, «Изменил тебе Сёмка, бороду сделал», - говорю. А она скраснелась вся <новг. сделать бороду кому-л. „нарушить верность’>, Вот зажгут гребенку на гулянке, она ярко горит, и у девки или у мальца щеки горят от стыда, что им жгут рыжики <пск. рыжиков (рыжики) жечь кому-л. „нарушать верность ком-л.’>.
Можно отметить также, что контексты, извлеченные из диалектных словарей, позволяют говорить о двойственности оценки ситуации обмана в целом, так как субъекту обмана приписывается наличие ума, высоко ценящегося социумом, объект же обмана, поддавшись ему, демонстрирует отсутствие необходимых умственных качеств.
В непрерывном семантическом пространстве логика носителей диалекта устанавливает связи между обманом и другими явлениями; регулярные соотнесения смыслов, разрабатываемых сферами речевых действий, интеллекта человека, сферами денежных отношений, отношений к собственности и труду, а также мифологической сферой, с «обманными» значениями позволили выявить смысловое окружение, в котором существует поле «Обман»: ближайшими его «соседями» оказались сферы речи и интеллекта человека; среди дальнейшего окружения находятся торговая сфера, сферы отношения к собственности, отношения к труду, магии и мифологии.
Как правило, значение, связанное с обманом, не является единственным значением диалектной лексемы. Нередко обманная семантика продолжает ряд значений, фиксирующих разнообразные отрицательные характеристики человека или негативно оцениваемые действия (набор «отрицательных» определений может затрагивать как сферу внешних качеств человека, так и его интеллектуальных или поведенческих характеристик, ср., например, семантический спектр, присущий слову алахарь: ряз. „грязный человек’, сарат. „оборванец’, орл. „глупец, дурак’, курск. 'буйный, беспокойный человек, разбойник’, ряз. 'грубиян’, сарат., ворон. 'лодырь’, тул. 'гуляка, праздный человек’, орл., калуж., ряз. „бездельник, шалопай’, калуж., ворон. „человек, любящий жить на чужой счет’, ворон. „пьяница, лодырь, жулик’, а также калуж. „обманщик’).
Случается, что обманные смыслы «встраиваются» в регулярно повторяющиеся семантические комплексы, некоторые из которых описаны в работе, ср., например, семантический комплекс „врать, обманывать’, „мерещиться, чудиться’, „бредить’, „бормотать, говорить невнятно’, „говорить вздор’, „шалить, безобразничать’, „брать чужое, воровать’, восстанавливаемый на базе семантического пространства пяти словообразовательных гнезд. В рамках семантического комплекса практически невозможно говорить о первичных или вторичных значениях; «обманное» значение, являющееся вторичным, могут «стимулировать» несколько разных импульсов.
В количественном отношении среди собранного материала преобладают слова и фразеологические обороты со значением „обманывать, вводить в заблуждение’ (около трети всего материала): это ядерное значение поля, которое одновременно представляет собой наиболее широкое, включающее в себя семантику всех «узких» выразителей обмана значение. Среди остальных семантических областей наиболее наполненной оказалась область значений „обманывать, лгать’, „обманывать, говорить неправду’, „лгать, врать’ и подобных. Речевой обман, как правило, сопровождает любое обманное действие. Кроме того, процесс производства и восприятия речи (в том числе, «обманной»), по сравнению, скажем, с притворством, хитростью, лицемерием представляется носителям языка наиболее внешне выраженным, легко поддающимся описанию средствами соматического, производственного и - в меньшей степени - других тематических кодов (ср. яросл. блудить языком ‘лгать’, пск. молоть, хломать языком ‘говорить вздор, ерунду, неправду’, карел. бить языком ‘лгать, обманывать’; пск. частокол городить ‘говорить чепуху, врать’, карел. боронить борону ‘говорить неправду, врать’ и др.).
Вторым этапом работы стал мотивационный анализ языковых единиц изучаемого поля. Материал рассматривался с точки зрения мотивов номинации, реализуемых лексемами и фразеологизмами, и с точки зрения тематических сфер, отраженных в них. Первый аспект позволил обнаружить ряд сквозных и частных мотивов поля, формирующих лексико-фразеологические группы (скажем, сквозная для поля идея воздействия на объект инородным веществом с целью лишения его адекватного восприятия реализуется с помощью частных мотивов загрязнения, затемнения, воздействия дымом и туманом). Последний аспект позволил упорядочить лексику поля в рамках 13 предметно-тематических кодов различной продуктивности и «нацеленности» на описание разных участков ситуации обмана: соматического, речевого, социального, кода неспециализированных действий, производственного, кулинарного, предметно-бытового, игрового, звукового, пространственного, природно-метеорологического, зоологического и мифологического кодов.
При выделении кода мы руководствуемся прежде всего прозрачными с точки зрения внутренней формы лексемами и фраземами, однако мотивационные модели, наполняющие код, способствуют «расшифровке» «темных» лексем (например, новг. чмурить ‘притворяться, обманывать’ было интерпретировано нами как сложение экспрессивного приставочного ч- и основы *шипй ‘пачкать’ на основании существования продуктивной метафоры «загрязнять» ^ «обманывать», а также нескольких аналогий, реализующих эту метафору: смол. чмутить ‘мутить’, ‘дурачить’ и чеш. СшоиНй ‘пачкать’ < *ши11й ‘загрязнять’).
Особую в семантическом и мотивационном отношении группу лексем и фразеологизмов составили номинации измен в любви, рассмотренные вне общей логики кодового деления, несмотря на то, что измена в любви есть частный случай обмана. Причины их выделения из остального материала оговорены в разделе 2.5, здесь необходимо отметить наличие сходств в наборе мотивов, лежащих в основе номинаций измен и номинаций других обманных действий. Отступление от этических норм выражается посредством мотива непрямого движения, ср., например, курск. колесить ‘изменять жене’, тюмен. мотунистый (< мотаться) ‘непостоянный, нарушающий супружескую верность (о муже)’, а также яросл. кружить ‘врать, пустословить, болтать’, новг. плутать ‘хитрить, лукавить’); нечистоты (ср., например, р. Урал подол нечистый у кого-л. ‘намек на супружескую неверность, на развратное поведение кого-л.’, а также пск. кадить грязным подолом ‘распространять ложные слухи, сплетничать’). С образом пепла связывается представление о жизненной неудаче, которой является ситуация обмана и - в частности - любовная измена, ср. новг. получить головёшку/собирать головешки ‘пережить измену’, сгорела рига (баня, байна) у кого ‘об измене в любви’, а также перм. посадить на горячий пепел ‘обмануть’. Некоторые символы обмана особо продуктивны и многозначны, ср. символический потенциал н о с а и лаптей: пск. подставить нос ‘изменить в любви’, новг. показать (натянуть, сделать) нос кому ‘то же’, а также пск. наводить за нос кого ‘обманывать, вводить в заблуждение, дурачить кого-л.’, разг. оставить с носом ‘обмануть, одурачить’; том. лапти плести, новг. лапти сплести ‘изменить в любви кому-либо’, а также арх. лапти сплести „обмануть, ввести в заблуждение’ и др.
Кроме номинаций любовной измены отдельному рассмотрению подверглись 25 «темных» лексем (нередко входящих в семантико-словообразовательные гнезда) (например, арх., влг., петерб. древить ‘лгать’, новг. сутока ‘сплетня’, свердл., том., хабар. сомустить ‘обмануть’, влг. протака ‘обман, хитрость’ и др.). Для них был предложен этимологический комментарий. В работе также освещаются существующие этимологические решения для основных выразителей семантики обмана в славянских языках (в русском языке это глаголы обманывать, лгать и врать); мотивационные признаки, лежащие в их основе, организуют целые лексико-фразеологические группы в составе поля «Обман».
Следующий этап работы подразумевает переход к иной форме хранения и воплощения народных представлений об обмане - фольклорным текстам. В ходе анализа пословиц, поговорок, загадок и сказок, содержательно связанных с обманом, обнаруживаются языковые средства, с помощью которых перечисленными жанрами создается образ лжи и обмана. Выявляются мотивы, которыми «рисуется» этот образ (к межжанровым мотивам относятся мотив объемности лжи, ее шаткости, хождения, слепоты). В процессе представления фольклорных текстов отмечалась общность текстовых и языковых мотивов, которыми разрабатывается тема обмана, то есть наличие параллелей для обнаруженных в фольклорных произведениях мотивов в системно-языковой номинации (лексической или фразеологической).
Вопросы, оставшиеся за пределами настоящей диссертации, но требующие решения, относятся к перспективам работы над семантическим полем «Обман»: это прояснение этимологии лексем с неясной пока внутренней формой; расширение материала путем работы с неопубликованными материалами картотек Топонимической экспедиции УрФУ по территориям Русского Севера и Поволжья; сопоставление диалектных данных с жаргонными; анализ пласта лексики, образованной способом семантической деривации от слов-основных выразителей семантики обмана; сопоставление мотивационных моделей, выявленных для русского языка, с инославянским материалом.
Корпус русской диалектной лексики и фразеологии, собранный в процессе работы, составляет около 900 единиц, имеющих в структуре значения компоненты, относящиеся к понятию обмана. Семантическому анализу подвергался весь извлеченный из словарей материал. Мотивационный анализ охватил часть собранного массива. Не были рассмотрены, во-первых, диалектные номинации, являющиеся словообразовательными вариантами общенародных (например, арх. выобмануть ‘обмануть всех или многих’ [СРНГ 5: 321], перм., новг., арх. врака ‘ложь, неправда, выдумка, вздор’ [Там же: 186], смол., брян., новосиб. обманять ‘обманывать’ [СРНГ 22: 120], тул. обманувать ‘обманывать’ [Там же], смол., моск., вят. обманство ‘обман, хитрость, уловка’ [Там же: 119], моск. с обманкой делать ‘делать с помощью обмана, обманывая’ [Там же], смол., пск. лгала ‘лгун’ [СРНГ 16: 300], ряз. солгаться ‘скзать неправду, обмануть’ [СРНГ 39: 254] и проч.; однако этимологический комментарий к корням, представленным в данных словах, был приведен). Кроме того, за рамками работы осталась часть лексики с непрозрачной внутренней формой, не интерпретируемая на данном этапе.
Первым этапом работы стал семантический анализ, опирающийся на дефиниции как диалектных словарей, так и словарей общенародного языка. При анализе структуры значения основных манифестантов понятия обмана в языке - глагола обманывать и существительного обман - и контекстов с их участием были определены смысловые компоненты, относящиеся к изучаемому понятию (другими словами, мы попытались ответить на вопросы «Что носители языка понимают под обманом?» и «Какие действия “изображаются” в языке как обманные?»). Затем семантическому анализу подверглись общенародные лексемы, обладающие наибольшим количеством общих сем со словами обманывать, обман: ими стали слова лгать, врать, ложь, вранье, неправда (как было показано, ложь и неправда могут находиться в синонимических отношениях с обманом; для лгать, врать, вранье лексемы обманывать и обман являются гиперонимами).
С помощью определений, данных в словарях диалектной лексики, было произведено членение поля на 13 семантических секторов: внутри группы, имеющей категориально-грамматическую сему ‘процессуальность’, это секторы ‘обманывать, говорить неправду’, „обманывать, совершая мошенничество’, „обманывать, прибегая к хитрости, лицемеря’, „обманывать, не выполняя обещаний’, „обманывать в любви’, „обманывать колдовством’, „испытать обман’, „пережить измену в любви’; внутри группы с КГС „предметность’ это секторы „обманщик, тот, кто говорит неправду’, „обманщик, мошенник’, „обманщик, лицемер’, „обман, неправда’; внутри группы, имеющей КГС „признаковость’, это сектор „обманывающий, склонный к обману’.
Конечно, носители традиционной культуры, осмысляя обман и называя действия и явления обманными, расставляют в семантике лексических единиц свои акценты. В частности, литературные словари фиксируют у глагола обманывать значение „соблазнить девушку и не жениться’, не встречающееся у диалектных глаголов со значением „обманывать’. Можно предположить, что в говорах данное значение не актуализируется по социокультурным причинам: нормой традиционной культуры, регулируемой рядом свадебных обрядов, в которых принимает участие большое количество членов социума, является возможность интимной, телесной связи между мужчиной и женщиной только после их вступления в брак; в противной ситуации общественному осуждению подвергается не мужчина, а женщина, особенно в случае рождения у нее внебрачного ребенка (смещается точка зрения: не «он обманул», а «она обесчещена»). Изменой до брака при наличии такой регламентации отношений становится, согласно контекстной информации, ситуация, когда один член пары по каким-либо причинам вступает во взаимоотношения с третьим лицом, устраивая совместные гуляния, посещая вместе с ним вечеринки и проч., ср., например, Он тебе мост сделал, вчера Таньку провожал <новг. сделать мост ‘изменить в любви’>; Даст он тебе стуку, погоди, поплачешь. Как пойдет другую девку провожать, рявнешь плакать <новг. дать стуку ‘изменить девушке, обмануть ее’>; Ну что, милый, получил блин? Нюшка вчерась с другим провожалась <новг. получить блин ‘пережить измену’>. Общественная оценка измены до брака может иметь результатом то, что стыд после измены испытывает сторона, «понесшая ущерб», ср., например, «Изменил тебе Сёмка, бороду сделал», - говорю. А она скраснелась вся <новг. сделать бороду кому-л. „нарушить верность’>, Вот зажгут гребенку на гулянке, она ярко горит, и у девки или у мальца щеки горят от стыда, что им жгут рыжики <пск. рыжиков (рыжики) жечь кому-л. „нарушать верность ком-л.’>.
Можно отметить также, что контексты, извлеченные из диалектных словарей, позволяют говорить о двойственности оценки ситуации обмана в целом, так как субъекту обмана приписывается наличие ума, высоко ценящегося социумом, объект же обмана, поддавшись ему, демонстрирует отсутствие необходимых умственных качеств.
В непрерывном семантическом пространстве логика носителей диалекта устанавливает связи между обманом и другими явлениями; регулярные соотнесения смыслов, разрабатываемых сферами речевых действий, интеллекта человека, сферами денежных отношений, отношений к собственности и труду, а также мифологической сферой, с «обманными» значениями позволили выявить смысловое окружение, в котором существует поле «Обман»: ближайшими его «соседями» оказались сферы речи и интеллекта человека; среди дальнейшего окружения находятся торговая сфера, сферы отношения к собственности, отношения к труду, магии и мифологии.
Как правило, значение, связанное с обманом, не является единственным значением диалектной лексемы. Нередко обманная семантика продолжает ряд значений, фиксирующих разнообразные отрицательные характеристики человека или негативно оцениваемые действия (набор «отрицательных» определений может затрагивать как сферу внешних качеств человека, так и его интеллектуальных или поведенческих характеристик, ср., например, семантический спектр, присущий слову алахарь: ряз. „грязный человек’, сарат. „оборванец’, орл. „глупец, дурак’, курск. 'буйный, беспокойный человек, разбойник’, ряз. 'грубиян’, сарат., ворон. 'лодырь’, тул. 'гуляка, праздный человек’, орл., калуж., ряз. „бездельник, шалопай’, калуж., ворон. „человек, любящий жить на чужой счет’, ворон. „пьяница, лодырь, жулик’, а также калуж. „обманщик’).
Случается, что обманные смыслы «встраиваются» в регулярно повторяющиеся семантические комплексы, некоторые из которых описаны в работе, ср., например, семантический комплекс „врать, обманывать’, „мерещиться, чудиться’, „бредить’, „бормотать, говорить невнятно’, „говорить вздор’, „шалить, безобразничать’, „брать чужое, воровать’, восстанавливаемый на базе семантического пространства пяти словообразовательных гнезд. В рамках семантического комплекса практически невозможно говорить о первичных или вторичных значениях; «обманное» значение, являющееся вторичным, могут «стимулировать» несколько разных импульсов.
В количественном отношении среди собранного материала преобладают слова и фразеологические обороты со значением „обманывать, вводить в заблуждение’ (около трети всего материала): это ядерное значение поля, которое одновременно представляет собой наиболее широкое, включающее в себя семантику всех «узких» выразителей обмана значение. Среди остальных семантических областей наиболее наполненной оказалась область значений „обманывать, лгать’, „обманывать, говорить неправду’, „лгать, врать’ и подобных. Речевой обман, как правило, сопровождает любое обманное действие. Кроме того, процесс производства и восприятия речи (в том числе, «обманной»), по сравнению, скажем, с притворством, хитростью, лицемерием представляется носителям языка наиболее внешне выраженным, легко поддающимся описанию средствами соматического, производственного и - в меньшей степени - других тематических кодов (ср. яросл. блудить языком ‘лгать’, пск. молоть, хломать языком ‘говорить вздор, ерунду, неправду’, карел. бить языком ‘лгать, обманывать’; пск. частокол городить ‘говорить чепуху, врать’, карел. боронить борону ‘говорить неправду, врать’ и др.).
Вторым этапом работы стал мотивационный анализ языковых единиц изучаемого поля. Материал рассматривался с точки зрения мотивов номинации, реализуемых лексемами и фразеологизмами, и с точки зрения тематических сфер, отраженных в них. Первый аспект позволил обнаружить ряд сквозных и частных мотивов поля, формирующих лексико-фразеологические группы (скажем, сквозная для поля идея воздействия на объект инородным веществом с целью лишения его адекватного восприятия реализуется с помощью частных мотивов загрязнения, затемнения, воздействия дымом и туманом). Последний аспект позволил упорядочить лексику поля в рамках 13 предметно-тематических кодов различной продуктивности и «нацеленности» на описание разных участков ситуации обмана: соматического, речевого, социального, кода неспециализированных действий, производственного, кулинарного, предметно-бытового, игрового, звукового, пространственного, природно-метеорологического, зоологического и мифологического кодов.
При выделении кода мы руководствуемся прежде всего прозрачными с точки зрения внутренней формы лексемами и фраземами, однако мотивационные модели, наполняющие код, способствуют «расшифровке» «темных» лексем (например, новг. чмурить ‘притворяться, обманывать’ было интерпретировано нами как сложение экспрессивного приставочного ч- и основы *шипй ‘пачкать’ на основании существования продуктивной метафоры «загрязнять» ^ «обманывать», а также нескольких аналогий, реализующих эту метафору: смол. чмутить ‘мутить’, ‘дурачить’ и чеш. СшоиНй ‘пачкать’ < *ши11й ‘загрязнять’).
Особую в семантическом и мотивационном отношении группу лексем и фразеологизмов составили номинации измен в любви, рассмотренные вне общей логики кодового деления, несмотря на то, что измена в любви есть частный случай обмана. Причины их выделения из остального материала оговорены в разделе 2.5, здесь необходимо отметить наличие сходств в наборе мотивов, лежащих в основе номинаций измен и номинаций других обманных действий. Отступление от этических норм выражается посредством мотива непрямого движения, ср., например, курск. колесить ‘изменять жене’, тюмен. мотунистый (< мотаться) ‘непостоянный, нарушающий супружескую верность (о муже)’, а также яросл. кружить ‘врать, пустословить, болтать’, новг. плутать ‘хитрить, лукавить’); нечистоты (ср., например, р. Урал подол нечистый у кого-л. ‘намек на супружескую неверность, на развратное поведение кого-л.’, а также пск. кадить грязным подолом ‘распространять ложные слухи, сплетничать’). С образом пепла связывается представление о жизненной неудаче, которой является ситуация обмана и - в частности - любовная измена, ср. новг. получить головёшку/собирать головешки ‘пережить измену’, сгорела рига (баня, байна) у кого ‘об измене в любви’, а также перм. посадить на горячий пепел ‘обмануть’. Некоторые символы обмана особо продуктивны и многозначны, ср. символический потенциал н о с а и лаптей: пск. подставить нос ‘изменить в любви’, новг. показать (натянуть, сделать) нос кому ‘то же’, а также пск. наводить за нос кого ‘обманывать, вводить в заблуждение, дурачить кого-л.’, разг. оставить с носом ‘обмануть, одурачить’; том. лапти плести, новг. лапти сплести ‘изменить в любви кому-либо’, а также арх. лапти сплести „обмануть, ввести в заблуждение’ и др.
Кроме номинаций любовной измены отдельному рассмотрению подверглись 25 «темных» лексем (нередко входящих в семантико-словообразовательные гнезда) (например, арх., влг., петерб. древить ‘лгать’, новг. сутока ‘сплетня’, свердл., том., хабар. сомустить ‘обмануть’, влг. протака ‘обман, хитрость’ и др.). Для них был предложен этимологический комментарий. В работе также освещаются существующие этимологические решения для основных выразителей семантики обмана в славянских языках (в русском языке это глаголы обманывать, лгать и врать); мотивационные признаки, лежащие в их основе, организуют целые лексико-фразеологические группы в составе поля «Обман».
Следующий этап работы подразумевает переход к иной форме хранения и воплощения народных представлений об обмане - фольклорным текстам. В ходе анализа пословиц, поговорок, загадок и сказок, содержательно связанных с обманом, обнаруживаются языковые средства, с помощью которых перечисленными жанрами создается образ лжи и обмана. Выявляются мотивы, которыми «рисуется» этот образ (к межжанровым мотивам относятся мотив объемности лжи, ее шаткости, хождения, слепоты). В процессе представления фольклорных текстов отмечалась общность текстовых и языковых мотивов, которыми разрабатывается тема обмана, то есть наличие параллелей для обнаруженных в фольклорных произведениях мотивов в системно-языковой номинации (лексической или фразеологической).
Вопросы, оставшиеся за пределами настоящей диссертации, но требующие решения, относятся к перспективам работы над семантическим полем «Обман»: это прояснение этимологии лексем с неясной пока внутренней формой; расширение материала путем работы с неопубликованными материалами картотек Топонимической экспедиции УрФУ по территориям Русского Севера и Поволжья; сопоставление диалектных данных с жаргонными; анализ пласта лексики, образованной способом семантической деривации от слов-основных выразителей семантики обмана; сопоставление мотивационных моделей, выявленных для русского языка, с инославянским материалом.
содержание магистерской диссертации – Семантико-мотивационное поле «Ложь, обман»
в русской языковой традиции
выдержки из магистерской диссертации – Семантико-мотивационное поле «Ложь, обман»
в русской языковой традиции
Подобные работы
- Фразео-семантическое поле «обман» (на фоне китайского языка)
Магистерская диссертация, лингвистика. Язык работы: Русский. Цена: 4870 р. Год сдачи: 2018
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
Каталог работ (149892)
- Бакалаврская работа (38432)
- Диссертация (978)
- Магистерская диссертация (22155)
- Дипломные работы, ВКР (60556)
- Главы к дипломным работам (2138)
- Курсовые работы (10529)
- Контрольные работы (6265)
- Отчеты по практике (1357)
- Рефераты (1481)
- Задачи, тесты, ПТК (631)
- Ответы на вопросы (155)
- Статьи, Эссе, Сочинения (942)
- Бизнес-планы (51)
- Презентации (106)
- РГР (84)
- Авторефераты (РГБ) (1692)
- Диссертации (РГБ) (1882)
- Прочее (458)
Новости
06.01.2018
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь студентам и аспирантам в выполнении работ от наших партнеров
Помощь в выполнении учебных и научных работ на заказ ОФОРМИТЬ ЗАКАЗ
дальше»» Все новости
Статьи
- Где лучше заказывать диссертации и дипломные?
- Выполнение научных статей
- Подготовка диссертаций
- Подводные камни при написании магистерской работы
- Помощь в выполнении дипломных работ
»» Все статьи
Заказать работу
Заявка на оценку стоимости
Это краткая форма заказа. После ее заполнения вы перейдете на полную форму заказа работы
